Катерина с трудом проглотила слюну. Единственное, чего она сейчас хотела, это забрать мальчика как можно дальше отсюда. В мыслях она проклинала свою глупость. Между тем старуха отвернулась в сторону мальчика.
– Иногда предательство, ложь и смерть таятся в шелках, бархате и золоте, ты знаешь об этом? – Он кивнул, но Катерина не была уверена, что он вообще понимает, что ему говорят.
– Не суди людей по внешности, чертёнок. Не всегда те, кто дурно выглядит и пахнет, заслуживают твоё презрение. Не всегда они желают тебе плохого, и не всегда стоит их опасаться.
Она смотрела на него некоторое время, а потом раздвинула в улыбке потрескавшиеся губы, обнажая гнилые бурые пеньки зубов.
– И я была когда-то красива, – заскрежетала она, – и молода. Я ходила в золоте, шелках и бархате. Ты не поверишь, как недавно это было...
Она хрипло засмеялась, а потом потянулась искривлёнными пальцами к лицу мальчика. Тот, как ни странно, не отстранился. Ведьма провела по его щеке загнутым когтем. Аккуратно.
– Молодая кожа – она вздохнула. – О да, молодая кожа. Без морщин, без парши и без язв. И у меня была когда-то такая кожа. Ты хоть знаешь, кто его отец, вертихвостка? – Она обратила взор на Катерину. Та сжала губы.
– Он узнает, когда придёт время. – Старуха зашлась сухим кашлем.
– Не знаешь, не знаешь, голову дам на отсечение, что не знаешь. Слишком многих ты принимаешь между ног, чтобы знать.
– Не говори так о моей матери, сука! – Закричал парень, но ведьма заставила его замолчать движением ладони. Он умолк, будто ему зашнуровали рот, и только его тёмные глаза с бессильной яростью смотрели на ведьму.
– Иди уже, вертихвостка, – велела она. – Стой за дверью. И не заглядывай, пока я не позову.
– Пообещай... – Начала Катерина.
– Иди уже! – Резко приказала ведьма. – Если хочешь получить то, что хочешь получить.
Катерина отступила на шаг и прислонилась спиной к двери.
– Пообещай, – жалобно повторила она.
Старуха махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху.
– Обещаю, – сказала она, – хотя я ведь обещала и раньше. Иди, чертовка, иди. Я не обижу твоего отпрыска. Но не смей входить сюда без приглашения, ибо это плохо закончится и для него, и для тебя.
Катерина быстрым движением вытерла рукавом слёзы, которые неожиданно появились на глазах, повернулась и вышла, закрыв за собой дверь. Прислонилась к стене лачуги и со всхлипом глубоко втянула воздух.
– С ним ничего не случится, – прошептала она, убеждая саму себя. – С ним точно ничего не случится.
Она прислонила ухо к дереву, но ничего не услышала, кроме приглушённого, неясного бормотания ведьмы. И она была так занята подслушиванием, что только спустя довольно долгое время она поняла, что через щель под крышей пробивается необычайно яркий свет. Намного сильнее того, который мог исходить от горящего в очаге огня. Но она боялась толкнуть дверь и зайти внутрь. Она боялась не столько гнева ведьмы, сколько того, что это действительно навредит её сыну. Она посмотрела на стены лачуги и только сейчас поняла, что они удивительно прочно сколочены. Между досками не было и малейшей щели, все зазоры промазаны глиной. Видимо, старуха не хотела, чтобы то, что она делает, увидели любопытные. Но было одно место, которое она не заметила или на которое не обратила внимания. Именно та щель под крышей, через которую поблёскивал свет. Катерина не была настолько высока, чтобы до неё дотянуться, но она нашла другой способ. Тихонько зацепилась кончиком ноги о выступающий край, нащупала пальцами вбитый в дерево крюк и подтянулась. Теперь её глаза оказались на высоте трещины, хотя ей и приходилось стоять на кончиках пальцев. Но она и теперь видела не слишком много. Необычный свет, пробивающийся из хибары, угас, и теперь помещение освещалось только горящим в очаге огнём. Катерина была в состоянии разглядеть лишь кусок спины сына и плечо и лицо ведьмы. К счастью, старуха не сидела рядом с мальчиком, она даже смотрела не на него, а под ноги. Она помешивала что-то, или, может быть, лепила, и опять бормотала на том же, незнакомом Катерине, языке. В какой-то момент ведьма немного подняла руки, и Катерина увидела, что в пальцах ведьмы появляется что-то вроде фигурки маленького человечка.
– Сотворённый, а не рождённый, – на этот раз Катерина поняла слова ведьмы, потому что та начала шептать по-персидски. – Даю тебе тело, даю тебе душу, даю тебе жажду, даю тебе силу.
Катерина чуть не закричала, когда увидела, что вылепленный из бурой массы человечек начинает корчиться в пальцах старухи.
– Цыц, паскуда, – пробормотала ведьма. – Прибереги свою силу на потом.
Коричневая фигурка ещё некоторое время потрепыхалась, но сейчас обвисла в руках ведьмы. Катерина увидела лицо монстра и снова чуть не вскрикнула. Ибо это было человеческое лицо.
– Я слеплю тебе братика, паскуда, – прошептала старуха, – чтобы ты был не один. Подожди, подожди...
Она отложила человечка в сторону, и он замахал руками, но, очевидно, не мог пошевелить ногами. Что-то запищал, и это прозвучало как плач маленького крысёнка.
– Да, да, я создаю тебя для него. На его зов ты явишься, когда придёт время. – Она снова начала что-то лепить и месить у самой земли.
– Вы оба будете для него. Возмужаете. Вырастете. Пройдут годы, но вы станете людьми, маленькие паскуды. Вылепленными, как должен быть вылеплен человек. Из грязи и дерьма. Из крови и желчи. Из яда жаб. Из хвоста змеи. Из волос мертвеца. Вы будете сильными, маленькие братцы. В ваши сердца никогда не постучат ни жалость, ни милосердие, ни сожаление о плохих поступках.
Катерина так дрожала, что едва могла удержаться на стене лачуги. Очень болели пальцы, которыми она сжимала крюк, и она чувствовала, что её рука стала липкой от крови. Нога устала так, что она боялась, что не сможет ей пошевелить. Между тем старуха слепила второго человечка и поставила его рядом с первым. Они выглядели одинаково. Катерина, в конце концов, не выдержала и отпустила крюк. Она спрыгнула вниз, стараясь сделать это тихо, но уставшие ноги подломились под ней, и женщина упала на колени в грязь. Она глубоко вздохнула. И не услышала последних слов, которые ведьма адресовала маленьким человечкам.
– А когда придёт время, разрежете его вдоль и поперёк, поперёк и вдоль. Но только тогда, когда тот, кто придёт, напомнит вам, что вы должны сделать.
Катерина сжала зубы и начала массировать ноги. В следующее мгновение она услышала скрежещущий голос старухи.
– Иди сюда, чертовка!
Она стремительно и сильно толкнула дверь и ввалилась внутрь. Мальчик сидел у очага, но вздрогнул, услышав шум, и повернулся в её сторону. Она увидела его остекленевшие глаза.
"Наложила на него какое-то заклятие, старая ведьма", – яростно подумала Катерина, но потом успокоилась, когда её сын заморгал и посмотрел на неё трезвым взглядом.
– Можем ли мы уже идти отсюда, мама? – Катерина посмотрела на ведьму.
– Идите, идите, идите, – пробормотала старуха и опустила голову.
Катерина использовала это, чтобы быстро осмотреться в комнате. Она нигде не видела наколдованных ведьмой человечков, но в этом тёмном помещении они могли спрятаться где угодно. Хотя бы в дыре, которая служила старухе канализацией.
– Да, пойдём. – Она протянула руку, и мальчик встал, но не протянул ей свою ладонь. Катерина была уверена, что никогда не узнает, что ведьма сделала в то короткое время, когда её лачуга сияла светом.
– Какое же заклинание ты сотворила, проклятая жаба? – Мысленно спросила она.
– До свидания, матушка, – сказала она и подождала ответа, но старуха, казалось, задремала, как будто последние минуты исчерпали её огромные силы.
* * *
Катерина с любовью наблюдала за сыном. Ребёнок после посещения старухи был явно подавлен и мрачен, но женщина не связывала это со сглазом или проклятием, а, скорее, с самим ходом встречи. В конце концов, для мальчика двенадцати лет, должно быть, оно было серьёзным испытанием, хотя он, непонятно как, и не подавал виду.
– Это просто отвратительная жаба. – Взъерошила она его волосы, когда они уже пришли домой. – Забудь о ней.
– Зачем мы туда пошли? – Заговорил он в первый раз с тех пор, как они покинули лачугу ведьмы.
– Старой гнилушке хотелось тебя увидеть. Она хотела знать, какой у меня умный и красивый сын.
– Зачем? – Повторил он.
"Он прямо как я", - подумала Катерина. – "Его не так просто купить красивыми словами, и если он задаёт вопрос, то хочет услышать ответ. Что ж, иногда правдивый ответ – плохой ответ".
– Когда-то она оказала мне услугу. Это было давно, но я сохранила её в благодарной памяти. Трудно отказать человеку, который уже стоит одной ногой в могиле, – вздохнула она.
Он посмотрел на неё, и она сразу поняла, что он разгадал её ложь. И злилась на себя за то, что должна была лгать.
– Да, – произнёс он. – Значит, эта старуха отправится к Престолу Господню с грузом огромной благодарности. И, конечно, будет молиться за тебя со святыми и Ангелами.
"Он меня дразнит", – подумала, тут же разъярившись, Катерина, но лицо парня не выражало никаких эмоций. На нём не было ни ироничной улыбки, ни глумливого искривления губ. А в голосе не было ни грамма иронии.
– Надеюсь, что так и будет, – поддакнула Катерина, решив приспособиться к правилам игры, которую, в конце концов, сама же и начала.
Она подошла к окну и распахнула его, поскольку вечер был жарким. Под стеной она увидела молодого человека, который давно добивался её, и который сейчас сидел с лютней в руках.
Твои сладкие, жаркие взоры
Через очи мне в сердце закрались.
Не найти им дороги обратной,
Я хочу, чтобы там и остались
– пел он нежным голосом.
Катерина улыбнулась и помахала ему рукой, и он просиял, словно его осыпали золотом, и с воодушевлением начал новый куплет. Она вежливо послушала, но когда заметила, что он довольно сильно сфальшивил, закрыла окно.
– Старуха говорила, что ты не знаешь, кто мой отец, – раздался голос сына, и она вздрогнула, потому что, честно говоря, забыла о его присутствии в комнате.
– Что? Ах, твой отец... Конечно же, знаю, глупыш, – рассмеялась она.
– Скажешь мне?
– Когда придёт время, скажу.
Он довольно долго помолчал, не глядя в сторону Катерины.
– Могу я уже пойти в свою комнату? – Спросил он наконец. – Мне нужно ещё почитать Аристотеля.
– Ты не голоден? Не хочешь поужинать?
– Я бы предпочёл пойти в комнату, – ответил он спокойно.
– В таком случае, доброй ночи.
Она наклонилась, чтобы его поцеловать. Он не отстранился, но с тем же успехом она могла целовать статую. Он подождал, пока Катерина выпрямится, и ушёл.
"Что ты с ним сделала, старуха?" – Мысленно спросила она себя. Но самое страшное было то, что она теперь была уверена, что сын питает к ней неприязнь за то, что она подвела его любовь и доверие. – "Так, словно он знает, что я сделала", - подумала она. Но она тут же отбросила глупые мысли и утешила себя тем, что это всего лишь угрызения совести подсказывают ей неправильные ответы, а мальчик просто устал.
* * *
Катерина выполнила желание ведьмы, и теперь надеялась, что она, наконец, сдержит свои обещания. В конце концов, она клялась всем святым. Но было ли для этой жабы хоть что-то святое? Значили ли клятва сердцем сатаны или проклятие "чтоб я потеряла все тёмные силы", подкреплённые мощными словами силы, хоть что-нибудь? Сама Катерина никогда не посмела бы дать подобные обещания и не сдержать их, ибо осквернённые слова силы действовали как топор палача. А, может, ведьма знала, как защитить себя от них? Может, для неё клятвы были лишь пустыми, ничего не значащими словами? Так или иначе, Катерина знала, что терзания этими мыслями ей не помогут, так что она помчалась к ведьме, словно на крыльях, уже на следующий вечер. Но когда она вошла внутрь лачуги, её ждало ужасное разочарование. Старуха, казалось, просто не замечала её присутствия. Как тогда, когда Катерина была безупречно вежлива, так и тогда, когда она начала кричать.
– Ты поклялась, жаба! Поклялась пламенем ада и вечно кровоточащим сердцем сатаны! Ты дала мне слово силы! Будь ты проклята!
Старуха сидела неподвижно, будто она была не живым существом, а лишь грудой гниющих лохмотьев, сваленных на лежанке. Только её глаза смотрели на Катерину. Мёртво, без тени интереса.
– Иди себе, чертовка, – наконец приказала она равнодушным тоном. – Между нами всё кончено. Ты получила всё, что я должна была тебе дать, я научила тебя всему, чему должна была научить. Каждая теперь пойдёт своей дорогой. Но мы встретимся, доченька. – Голос ведьмы приобрёл неожиданную сладость, но трудно было не услышать, что под этой сладостью скрывалась насмешка. – Мы обе встретимся в аду. Может, уже скоро?
– Будь ты проклята! – Ещё раз крикнула Катерина, ибо всеми фибрами чувствовала, что теперь это не просто игра, что ведьма действительно хочет от неё избавиться и действительно не желает её больше видеть.
– Буду, есть, была. – Старуха повернулась боком. – Уходи, Катерина, не то я поступлю с тобой по-плохому, раз ты не слушаешь вежливой просьбы, – добавила она твёрдым спокойным голосом.
Катерина сдержала рвущееся с губ проклятье, но не осмелилась остаться. Она знала, что ведьма действительно может причинить ей вред, и знала также, что она сделает это без малейших угрызений совести. Она вышла, и только за дверью лачуги заплакала навзрыд. Все её планы и мечты были разрушены. И кем? Отвратительной, разваливающейся гнилушкой, которой хватало сил только на то, чтобы проявлять бессмысленное, ослиное упрямство.
– Почему? – Всхлипывала Катерина. – Почему я не могу получить то, чего хочу?
Но когда она вернулась домой, сожаление и беспомощная злоба сменились холодной, упорной яростью. Настолько холодной и настолько упорной, что она помогла составить разумный план. План, целью которого не была отнюдь не месть. О, нет! Катерина могла бы смириться с мыслью, что старуха будет жить долго, счастливо и богато. Но при одном условии. При условии, что Катерина положит руки на Шахор Сефер и сможет о ней сказать: "Теперь это моя собственность".
Пока она, однако, должна была сдерживать свои желания, поскольку ожидала визита Герсарда. Каноник явился, правда, с небольшим опозданием, зато весьма обрадованный, потому что сегодня архиепископ не появился ни в соборе, ни в канцелярии, и все говорили, что он тяжело болен. И, что важно, все связывали это с аскетическим образом жизни Его Преосвященства.
– Хоть бульона бы выпил, – заламывал руки один из писцов. – Или подогретого вина с корицей и миндалём.
– Разве съесть варёной рыбки это такой уж грех? – Сетовал второй.
– Там уже черти слетелись за его душой, – радовался Герсард, обнимая Катерину, и, даже когда объезжал её, не переставал говорить о том, какой это счастливый день, и как приятно думать, что архиепископ с каждым вздохом, набранным в лёгкие, лишь усиливает свою болезнь.
Катерина как-то это терпела и старалась быть милой, хотя искренне не выносила, если поклонники занимались в спальне чем-либо другим, кроме её тела, и говорили что-то, что не было похвалой её искусности или красоте.
Когда они уже закончили любовные шалости, Катерине пришло в голову обратиться к Герсарду и спросить, как он справился бы с проблемой старой ведьмы. Конечно, она ловко объединила правду с ложью, рассказывая о ссуде, которую должник не хочет возвращать, и которую в соответствии с законом взыскать не получится, так как она не имеет никаких доказательств её получения.
– Я ничего не могу ему сделать. – Она сжала кулаки так яростно, что ладони покрылись набухшими кровью следами от ногтей. – Ничего!
– Прижги его, вырви ему ногти или ещё что, – буркнул Герсард, которого тема споров Катерины с незнакомым ему человеком совершенно не интересовала.
– Конечно. А если он умрёт во время пыток? Ты думаешь, в ином случае я задумалась бы хоть на минуту?
Каноник посмотрел на её яростное лицо и понял, что его любовницу ничто не смогло бы удержать от взыскания долга, если бы только она нашла подходящий способ.
– Напои его, – посоветовал он.
Она шлёпнула Герсарда по голове так сильно, что он оскорблённо засопел и отодвинулся на край кровати.
– Я же говорила, что он не пьёт ничего, кроме воды. И никогда ничего не пил и не ел в моём присутствии.
– Осторожный, – проворчал он насмешливо. – Как ты думаешь, почему я этому не удивлён? – Катерина на этот раз не рассердилась, а только рассмеялась.
– Будь ко мне добр, Герсард, и с тобой ничего не случится. – Сильным движением он подтянул её к себе.
– Да пусть черти и демоны утащат твоего должника, – воскликнул он. – Нам что, больше нечем заняться?
– Черти и демоны, – повторила она тихо и медленно. – Ты подал мне очень интересную мысль, Герсард.
Однако каноник уже не слушал, с рвением занявшись ковкой на её наковальне, воспользовавшись тем, что она была ещё раскалена после предыдущей работы.