* * *
Стервятнику полагалось бы испытывать какие-то чувства при виде отца, исчезнувшего в день его появления на свет и отсутствовавшего более тридцати лет, но эта неожиданная и казавшаяся невероятной встреча вызвала в нем лишь глухое раздражение. Даже в родовом гнезде он не обрел покоя. Кто бы подумал, что несколько часов сна в первую же ночь после возвращения домой станут недоступным блаженством! Да и мог ли он позволить себе уснуть среди этого зловещего карнавала, когда полузабытое прошлое напялило старые маски и стремилось столкнуть его в бездонную пропасть проклятых чудес?..
Люгер все же попытался оценить происходящее. Во-первых, старик вовсе не обязательно был его отцом, несмотря на несомненное внешнее сходство. Во-вторых, и Хоммус, и Ганглети, и кормилица явно находились под чьим-то сильнейшим влиянием и вряд ли действовали по собственной воле. Значит, старик, скорее всего, и был кукловодом, дергавшим за нитки живых марионеток. Это объяснение казалось вполне правдоподобным, однако интуиция подсказывала Слоту нечто другое.
Некоторое время он молча рассматривал человека в черном, пытаясь понять, не является ли тот существом вроде Шаркада Гадамеса. В памяти даже всплыл эпизод из древней пьески, написанной задолго до Катастрофы: сыну являлся призрак его подло убиенного отца.
Поскольку любые догадки были бесплодными, долгие размышления чересчур утомительными, а жизни как будто ничего не угрожало, Люгер приготовился принять истинное положение вещей, чем бы оно для него ни обернулось.
Он медленно опустился в кресло, почти завидуя Ганглети, пребывавшей в бессознательном состоянии и вкушавшей отдых. Сейчас ему тоже не помешал бы бокал вина, однако старуха все еще лежала в обмороке.
Человек в черном пересек зал и выбрал кресло, стоявшее в отдалении, у окна. Лунный свет падал на него сзади, превращая седые волосы в некое подобие нимба. Старик улыбался, но Стервятник не мог разобрать в полутьме, что выражает его улыбка. Возможно, это была просто застывшая гримаса.
– Значит, у меня будет внук… – сказал Люгер-старший после долгой паузы. Сказал без всякой радости. У него был приглушенный голос, заставлявший прислушиваться к каждому слову. Поначалу он производил впечатление опасного заговорщика или пожилого дуэлянта и любовника, на веку которого случилось множество кровавых историй. Но мнимое очарование быстро пропадало, а под тонким слоем умудренности и опытности обнаруживался неизбежный осадок цинизма.
– Лучше бы ему вовсе не родиться, – продолжал старик. – Я мог убить его собственными руками, но для этого понадобилось бы вспороть материнский живот, а ты едва ли поверишь, что я избавил бы тебя от многих бед, неминуемых в будущем… Захотелось наследника, да? Понимаю. Я сам совершил такую же ошибку. Но ты проклянешь тот день, когда он появится на свет…
Слушая этот жутковатый бред, Стервятник пытался понять, чем занимались в его доме Гелла Ганглети, Верчед Хоммус и старый кривляющийся шут, который, возможно, свихнулся даже раньше этих двоих… Тем не менее его слова оставляли след.
– Ты был наверху? – с угрозой спросил Стервятник.
– Да, я видел твою женщину. Не беспокойся, я ее не тронул. Она даже не заметила моего тихого присутствия. – Люгер-старший широко ухмыльнулся, а у его сына мороз прошел по коже, когда он представил себе, что могла означать эта фраза. – Поздравляю… У тебя неплохой вкус. Впрочем, эта тоже когда-то была недурна. – Старик показал на Геллу, кое-как укрытую чужим платьем, и подмигнул Стервятнику, будто до сих пор разделял его чрезмерное увлечение дамами. Впрочем, не исключено, что так оно и было.
Люгер слишком устал, чтобы посвящать остаток ночи обсуждению женских достоинств Сегейлы и Ганглети. По его мнению, предок вел с ним какую-то невразумительную игру. Слот следил за стариком из-под полуопущенных век, ощущая гнет нарастающей тревоги и сожалея о том, что эта встреча вообще состоялась.
– Может быть, ты объяснишь мне, что происходит? – вкрадчиво спросил Стервятник.
Люгер-старший проигнорировал этот вопрос.
– Прекрасное оружие, – сказал он, рассматривая земмурский меч, лежавший у Слота на коленях. – Эта игрушка из Фруат-Гойма. Далеко же ты забрался…
– Какого черта?!. – взревел Стервятник, теряя терпение, и осекся, в очередной раз наткнувшись на ледяную улыбку собеседника.
– Я тоже соскучился по тебе, мой мальчик. Ты мог быть более почтительным со своим отцом, – сказал старик с иронической укоризной. – Ах да, понимаю, издержки воспитания. Меня не было так долго… Кажется, ты интересовался судьбой молодой служанки? Ее изнасиловал и убил тот господин, который недавно свалился с крыши. Кстати, ты не знаешь, почему он совершил эту прискорбнейшую оплошность?
Улыбка и насмешливый тон Люгера-старшего бесили Стервятника, но он не мог послать старика к черту и прогнать его. Оставаясь в неведении, Слот не избавил бы от возможной опасности ни себя, ни Сегейлу.
– Кто еще находится в доме? – спросил он, не обращая внимания на последний вопрос, который, конечно же, был чисто риторическим.
– Их было двое. А теперь нас стало четверо. – Старик не изменил своей раздражающей привычке, продолжая говорить загадками. – Иди спать, – добавил он уже без улыбки. Его лицо вдруг сделалось пустым, как будто невидимая ладонь стерла с него всякое выражение.
Слот бросил взгляд в сторону Геллы, и старик понял его без слов.
– Она не убежит, – пообещал он изменившимся голосом, в котором было что-то пугающее. – Я побуду с ней… до утра.
И, как ни странно, Стервятник ему поверил. Кое-что убеждало лучше любых слов. Может быть, зов крови – тихий, но неодолимый.
Люгер послушно встал и отправился к Сегейле, проклиная неразговорчивость своего папаши. Выходя из зала, он обернулся и еще раз убедился в том, что не стал жертвой наваждения: старик по-прежнему был тут, похожий одновременно на преступника и святого; полуобнаженная Гелла Ганглети спала в кресле; кормилица лежала на полу в глубоком обмороке…
Только на лестнице Люгер осознал, какая мелочь с самого начала показалась ему несуразной и доставляла мучительное беспокойство, словно засевшая в памяти заноза. Он не мог смириться с очевидным ответом на вопрос, кто же был третьим партнером Верчеда Хоммуса и Геллы Ганглети за карточным столом.
* * *
Вернувшись в спальню, он лег рядом с Сегейлой, не раздеваясь, и положил справа от себя меч. Она не задавала вопросов, и он был благодарен ей за это. Свободной рукой он гладил ее по голове, пока она не уснула…
Спустя полчаса, когда за окном уже плыла предутренняя мгла, его рука остановилась. Сон Стервятника был неглубоким и беспокойным. Однажды ему послышались приглушенные звуки, доносившиеся снизу, но они стихли, как только он окончательно проснулся.
Глава четвертая
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Комната была залита золотистым светом утреннего солнца. Это сияние наполняло душу радостью нового пробуждения. Казалось, ничего плохого не может случиться под пронзительно голубым небом, осколок которого Люгер видел в окне. Смерть, боль и страдания – что-то ненастоящее, а беспощадная борьба – трагикомедия, многократно разыгрываемая на бесконечных и вневременных подмостках. Пылинки плавали, сверкая в солнечных лучах, – крохотные вселенные, рождающиеся и умирающие здесь, в эту минуту…
Вдруг Слот почувствовал, что кто-то смотрит на него, и оторвал взгляд от манящей синевы небес. Сегейла сидела в кресле, и мягкий свет окрашивал ткань ее платья, отчего оно казалось расшитым золотыми нитями. Ее прекрасной формы руки покоились на выступающем животе.
Сегодня она выглядела лучше, чем вчера. Значительно лучше. Глаза, будто наполненные чистой влагой горных озер, пристально следили за Стервятником.
– Тебе угрожает опасность? – спросила она безразличным тоном, но под маской спокойствия угадывался затаенный страх.
– Теперь уже нет, – произнес Люгер и подумал, что сам хотел бы верить в это. Она сказала "тебе", а не "мне" – и он почувствовал нечто такое, чего раньше никогда не испытывал.
– Поэтому ты спал с мечом в руке? – В ее словах был оттенок горечи.
В ответ он лишь пожал плечами, как будто только сейчас вспомнил про мрачное оружие, разделившее пополам супружеское ложе.
– Я могу выйти отсюда?
Он рассмеялся, как будто все плохое и впрямь осталось позади.
– Конечно. Я познакомлю тебя с моим отцом. Он уже видел тебя ночью.
Сегейла была удивлена.
Люгер блаженно улыбался, потому что ласковый луч солнца коснулся его лица, словно теплое дыхание любви.
– В доме были враги, – медленно проговорил он. – Кто-то обезвредил их. Возможно, мой отец. До последнего времени я считал его мертвым. Это все, что я сейчас знаю. Позже постараюсь выяснить остальное…
Он понимал, что этого недостаточно. Во всяком случае, сам он не удовлетворился бы подобным "объяснением". Но женщины гораздо терпеливее мужчин. Сегейла молча встала и, не глядя на него, направилась к двери.
И прекрасное солнечное утро вдруг показалось Стервятнику серым, холодным и пустым.
* * *
Уже на лестнице Люгер понял, что сегодня вряд ли станет добиваться ответов на свои вопросы. Каким-то образом он, считавший себя в высшей степени независимым одиночкой, поддался неизъяснимому влиянию старика. Слот вспомнил давний сон, снившийся ему в этом самом доме еще до поездки в Фирдан. Встреча с человеком в черном… Разговор о гомункулусе и спор о том, можно ли доверять снам…
Теперь Люгер готов был поверить в тайные символы сновидений. Монах Без Лица… Существо, ставшее местной легендой… Неужели старик скрывался в окрестных лесах на протяжении целых тридцати лет? А если действительно скрывался, то от кого? Или во имя чего? Ради неприкосновенности поместья? Слишком наивно было бы думать так. Никто не приносит бессмысленных и неоправданных жертв – разве что фанатики и безумцы. Люгер-старший не был похож ни на тех, ни на других. И надо признать, для мертвеца он неплохо справлялся со своим делом. Тем более что Хоммус все же успел натворить достаточно бед, прежде чем умер…
Но вдруг старик опять исчезнет? На год, на два или еще на тридцать лет?.. Во всяком случае, у Слота появилось предчувствие, что не увидит его в ближайшее время, и это было как-то связано с Сегейлой. Старик говорил что-то насчет младенца, которому лучше бы не рождаться на свет. Черви поселились внутри благоухающего плода. Люгера терзали сомнения в том, что ему вообще когда-нибудь удастся упорядочить мрачный хаос своей жизни, но он не мог поделиться этим ни с кем. Особенно с принцессой.
Тридцать лет… Стервятник не рассчитывал прожить так долго. Он совершал на своем веку слишком много превращений. Неужели Люгер-старший снова канет в небытие – для всех, но не для сына? Исчезнет, чтобы оберегать своего неразумного отпрыска от неизвестного зла? Причем оберегать, совершая редкие вылазки из недоступного живым места, которое находится где-то в сумерках между мирами… Похоже на старинные сказки о Хранителях, но не более того. Стервятник знал, что правда, как всегда, окажется куда грязнее. И куда болезненнее…
Подмостки, на которых разыгралась ночная драма, открылись ему теперь при свете дня, но на душе у него не стало светлее. Напротив, темная тайна засела в сознании, словно зловещий зародыш будущего.
Как и следовало ожидать, старик исчез. В зале не было никаких признаков его недавнего присутствия. Сегейла, медленно спустившаяся по лестнице вслед за Люгером, выглядела немного разочарованной. Точнее сказать, обманутой. Слот понимал, что, если так пойдет и дальше, он может вскоре потерять ее безграничное доверие.
Впрочем, он все же вздохнул свободнее, когда увидел, что Гелла Ганглети тоже куда-то пропала. А вот кормилица лежала на полу в той же позе, в какой он оставил ее ночью. Наклонившись, он дотронулся до ее шеи. Старая женщина уже почти остыла…
И снова Люгер почувствовал нечто вроде благодарности к умершим за их деликатность, избавившую его от существенных неудобств. Ведь жить под одной крышей с полубезумной старухой, униженной и до смерти запуганной Хоммусом или кем-то другим, действительно было бы невыносимо.
Сегейла беззвучно плакала у него за спиной. Он не видел ее лица, но каждая слезинка казалась ему каплей расплавленного свинца, обжигающей мозг. Он ощущал боль любимой женщины, как свою собственную. Все, что он подарил ей, это дни печалей, ночи ужаса и дом смерти. И кроме того – ребенка, который вместо радости материнства вселял в нее смутный страх уже сейчас, живя в утробе…
Люгер молча поднял мертвую старуху, оказавшуюся удивительно легкой.
Он отнес ее на маленькое старое кладбище, расположенное возле северной границы парка и леса, где издавна хоронили слуг, и еще до полудня выкопал могилу.
Вдвоем с Сегейлой они недолго постояли перед холмиком рыхлой влажной земли, в которую Слот воткнул наспех сколоченный Знак Спасителя. Именно тогда Стервятник окончательно убедился в том, что магия Земмура все-таки изменила его. Оборотни отняли у него часть человеческой сути, отобрали ее, будто отрезали кусок сердца. Если бы не Сегейла, он превратился бы в чудовище… Прошлое казалось ему искаженным и зыбким, а многое уже подернулось туманом забвения. Он похоронил женщину, вскормившую его вместо матери, но не испытывал настоящего горя, потому что по воле какого-то безжалостного и непостижимого хозяина судеб стал видеть людей в совершенно ином свете.
…Солнце висело над сонным парком. Не было слышно пения птиц. Природа оцепенела в ожидании… Стервятника вдруг объяло жуткое чувство. Совершенные им ошибки были непоправимы; расплата будет ужасной; грядущая катастрофа неизбежна. Ему открылось, что мистерия продолжается – несмотря на гибель Фруат-Гойма. Только теперь он остался почти безоружным, зло напялило новую маску, истинного лица врага он не увидит никогда, а Сегейла находилась рядом лишь затем, чтобы при случае послужить причиной новых страданий.
Что-то вот-вот должно было произойти. И произошло тем же вечером. Это были преждевременные роды.
Люгеру предстояло сыграть весьма обременительную роль повивальной бабки.
* * *
Во второй половине дня он занялся сожжением вещей, принадлежавших Хоммусу и Ганглети, а также изучением запасов пищи и вина. Оказалось, что длительное пребывание "гостей" нанесло погребам поместья значительный урон, хотя о ближайшем будущем Люгер мог не беспокоиться.
Вынужденный взять на себя плебейскую работу вроде уборки спальни, облюбованной Верчедом и его любовницей, Стервятник решил нанять прислугу. Однако ясно было, что найти в окрестных деревнях новую служанку трудно, если вообще возможно. Поместье Люгеров и раньше пользовалось дурной славой, а появление Монаха Без Лица, кабана-убийцы и парочки безумцев, шатающихся по ночам в чем мать родила, наверняка надолго отбило охоту у местных жителей приближаться к проклятому дому. Пожалуй, ни один человек в здравом рассудке не сунется сюда по своей воле – ни за какие посулы.
Но дальше – больше. С наступлением сумерек у Сегейлы начались схватки. Это повергло Стервятника в некоторую озабоченность, а когда он понял, что роды будут тяжелыми, то и вовсе растерялся. До возвращения в поместье Слот рассчитывал на старую кормилицу, которой уже приходилось быть повивальной бабкой, но теперь она кормила червей. Если ехать в ближайшую деревню, он потеряет не меньше часа, и гораздо больше времени уйдет на то, чтобы найти лекаря в Элизенваре. В любом случае Люгер не мог оставить роженицу без присмотра даже на несколько минут.
Пока Сегейла еще могла связно говорить, она рассказала ему все, что знала сама. Впервые в жизни у него мелко дрожали руки… Ближе к ночи, когда из-за деревьев взлетел Глаз Дьявола, схватки усилились. В жарком пламени свечей взмокшее от пота лицо Сегейлы блестело, будто стекло.
Люгер не знал, что делать, чтобы облегчить ее боль. Но ему повезло, и серьезное вмешательство не понадобилось. Принцесса разродилась самостоятельно, как рожают самки животных, забиваясь в свои темные норы и пещеры. Стервятника изводили ее стоны и крики, казавшиеся нескончаемыми, однако он не слышал голоса ребенка. А тот уже появился на свет, доставив своему папаше несколько неприятных минут – первых и далеко не последних.
На головке младенца обнаружилась поросль очень коротких волос, по большей части светлых, но при этом узкая черная полоска пролегла ото лба к темени. Личико младенца было сморщеным и уродливым, а тело показалось Люгеру чересчур крупным для новорожденного. Внешне это был здоровый человеческий ребенок, хотя из-за его размеров матери пришлось помучиться. Мальчик. Сын.
Люгер осознал, что теперь у него появился наследник. Однако тот все еще не издавал ни звука. Ужасное опасение, что младенец мог родиться мертвым, вскоре рассеялось. Стервятник глядел на него не отрываясь, пока не убедился в том, что ребенок дышит.
Спохватившись, он перерезал пуповину и не поверил своим глазам. Мальчик попытался отползти от матери, и ему это удалось. Он оставлял на простынях влажный слизистый след. Своими еще бессильными пальчиками он прикоснулся к одежде отца, и Люгер не сразу решился взять сына на руки. Безмолвная и сосредоточенная настойчивость слепого младенца настораживала его, да и смутила бы кого угодно. В ней было что-то неотвратимое и жутковатое, как проявление чужой ВЗРОСЛОЙ воли… Измученная Сегейла лежала с закрытыми глазами и не видела этого, чему Слот был даже рад.
С растерянной улыбкой он наблюдал за своим ребенком. Новый мужчина из рода Люгеров пришел в мир, который был полон соблазнов, тайн и смертельных опасностей. И если мальчик вырастет хоть немного похожим на деда и отца, то пусть его враги проклянут эту ночь.
Знай Стервятник, какая судьба ему уготована, он вряд ли улыбался бы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗИМА 3000 ГОДА
Глава пятая
НОЧЬ ОБОРОТНЯ
Наступил роковой для Люгера год. В лучшем случае Стервятнику оставалось прожить триста шестьдесят четыре дня, но каждый из них мог оказаться для него последним.
Впрочем, еще задолго до того, как вселенские часы принялись отсчитывать остаток его жизни, Слот испытал на собственной шкуре, что предопределенность смерти может быть худшей из пыток, терзающих далекого от святости человека, – пыткой, лишающей сна, отравляющей любовь, разъедающей душу… Его разум создавал новые орудия самоистязания. А между тем наказание, неизбежность, приговор, не подлежащий пересмотру, – все заключалось в одном маленьком, едва заметном знаке на ладони. И хироманты, которые видели его, были единодушны в том, что Люгер отмечен клеймом почти непреодолимого проклятия.