Помощь пришла оттуда, откуда её никто не ждал. Графиня Мэйбл Вер сумела излечить душу юного герцога. Рассказывая ему о подруге, графиня смогла дать пылкому юноше то утешение, которое может дать только юная, опытная в делах любви красавица. Вскоре Артур перестал даже вспоминать об Анне. Тогда только Мэйбл очень мягко рассказала Артуру о том, что его возлюбленная была далеко не самой порядочной особой, обманывавшей его с самого начала.
Перед привыкшим идеализировать любовь юношей предстала изнанка любовных отношений во всей своей красе, и это принесло окончательное исцеление от недуга любви, побочным эффектом которого стало полное разочарование. Артур разочаровался во всех и вся. Он полностью разочаровался в женщинах, разочаровался в мужчинах, которые могли так легко отобрать у своих друзей всё, включая их жен, и при этом продолжать клясться в вечной дружбе. И если раньше Артур смотрел на мир через розовые очки своего романтического идеализма, то после излечения он сменил их на серые очки разочарования. Его новый взгляд на жизнь был также далёк от реальности, как и предыдущий, и нужно было время, чтобы он смог изменить своё отношение к людям.
Разочаровавшись в людях, Артур торжественно поклялся себе, что никогда не женится ни под каким видом. Став ярым противником брака, он сплотил вокруг себя ещё нескольких молодых людей и учредил с ними Тайное Общество Холостяков, которое между собой они называли клубом. Подобных клубов в те времена существовало достаточно много, так что эдинбургские холостяки не были первооткрывателями в этом деле.
Кроме Артура и Габриэля, в клуб входило ещё трое молодых, богатых людей из хороших, древних семей: Алан Алистер, Гарольд Мак-Вейн и Грей Гордон.
Алан Алистер, граф, сын генерала Алистера, прославившегося ратными подвигами на территории Индии, был высоким, хорошо сложенным молодым человеком, известным своим пристрастием к оружию, лошадям и красивым женщинам. Отец Алана хотел, чтобы тот стал военным, но Алан был для этого слишком ленив. К тому же он не выносил муштры и дисциплины. Опасностей в его жизни хватало и без войны. Он был известным дуэлянтом, не упускающим случая померяться с кем-нибудь силой. Во время поединков был всегда хладнокровен и изысканно вежлив.
Гарольд Мак-Вейн, сын члена парламента лорда Мак-Вейна, был полной противоположностью Алана Алистера. Он был среднего роста, имел склонность к полноте, правда, толстяком его тоже нельзя было назвать. Был он болезненным домоседом, но при этом весёлым, остроумным человеком, любившим веселье, женщин и вино. Ходили слухи, что он тайком пишет не то музыку, не то стихи.
Герцог Грей Гордон, изящный, высокий, несколько худой и всегда изысканный джентльмен был известен своим баснословным состоянием, которое, будучи ещё более баснословным, досталось ему в наследство от деда. Резонно решив, что денег ему хватит на остаток жизни, он посвятил всего себя освоению искусства ничегонеделания. Именно любовь к этому искусству заставила его примкнуть к весёлым, находчивым Холостякам.
Учредив клуб, молодые люди сняли большой красивый дом на улице Хай-стрит, где и проводили заседания общества: пили, играли, занимались любовью с дорогими проститутками или чьими-то добродетельными жёнами… в общем, развлекались так, как могли это позволить их воображение и кошельки, причём и то и другое было весьма богатым.
Ключевой игрой при всём этом у холостяков была игра в тайное общество. Дав торжественную клятву никогда не жениться, все пятеро прошли через странный, напоминающий пародию на масонский (кое-кто из них вполне мог принадлежать к масонам) ритуал отречения от брака, после чего Тайное Общество Холостяков было официально провозглашено. Сразу же после этого они утвердили герб и гимн. Они долго спорили над тем, каким должен быть герб, олицетворяющий тайну и холостяцкую жизнь, и, в конце концов, приняли весьма парадоксальное решение, намного опередив возникших значительно позже дадаистов и сюрреалистов. Они нашли художника, достаточно сумасшедшего для того, чтобы взяться за этот заказ, и заказали ему холостяцкий герб, любой на его усмотрение. Закончив рисунок, художник должен был тщательно закрасить его голубой, под цвет обоев в Зале Заседания, краской, и никому ни под каким видом не выдавать содержание рисунка. С гимном они поступили таким же образом. Гимн тайного общества должен нести в себе саму суть тайны, поэтому ни музыка, ни слова его не должны быть кому-либо известны.
Ещё немного позднее они пришли к выводу, что им необходим Ответственный Секретарь – человек, исполняющий обязанности слуги, дворецкого, сторожа, секретаря и умеющий держать язык за зубами. Таким человеком стал Монтгомери Коэн, который сам был окутан тайной. Рекомендовал его обществу Габриэль.
Игра в тайну начиналась уже у входа. Несмотря на то, что все шестеро, включая Ответственного Секретаря, знали друг друга как свои пять пальцев, для того, чтобы войти в Дом Собраний, они должны были произнести правильные слова у входа, затем вручить Монтгомери отпечатанное на специальном, заверенном печатью, бланке приглашение.
Внутри Дома Собраний молодые люди обращались друг к другу исключительно используя тайные имена, состоящие из одной буквы. Так Артур был К; Габриэль – М; Алан Алистер – А; Гарольд Мак-Вейн – В; Грей Гордон – Г.
Какое-то время ими интересовалась полиция, и это немного даже льстило молодым людям, но вскоре, поняв, чем они занимались, их оставили в покое, взяв, на всякий случай, на заметку.
Каждое заседание клуба начиналось с торжественной клятвы верности идеалам Общества, затем шла импровизированная молитва Тайному Хранителю Клуба Великому Духу Боанусу (богохульство было элементом игры, оно будоражило кровь). После этого они молча исполняли гимн и переходили к удовольствиям.
Габриэлю пришлось поспешить, чтобы прибыть в Эдинбург хотя бы за день до заседания клуба. Едва переодевшись и приведя себя в порядок, он отправился с визитом к Артуру – в день заседания его можно было и не искать. Хлопоты по организации праздника отнимали достаточно много времени.
– Какой удивительный сюрприз! – наигранно удивился Артур. – Рад, что у тебя нашлись время и желание навестить меня здесь до начала заседания клуба. Кстати, ты хорошо разбираешься в собаках? Мне тут подарили пару щенков, и я не знаю, оставить их себе или передарить кому-нибудь ещё.
– Кто она? – выпалил Габриэль.
– Ты о ком? – удивился Артур.
– Попробуй угадать с трёх раз.
– Рад, что тебе понравилась моя милая шутка.
– Шутка?!
– Разыгранная, причём, по всем правилам. Если честно, я не представляю себе, насколько вытянутся лица холостяков.
– Так это шутка?
– Мой друг, сегодня ты невнимателен.
– Так значит, ты не женишься?
– Женюсь, ещё как женюсь, и в этом вся соль шутки. Представляешь? Я женюсь!
– Если честно, не представляю.
– Ты ещё можешь немного поупражнять своё воображение.
– Но кто она? И почему я ничего не знаю?
– Послушай, Габриэль, почему ты всегда такой несправедливый?!
– Я?!
– Из всех моих друзей ты первый и единственный, кто знает о моей предстоящей женитьбе, и ты упрекаешь меня, доказывая обратное. Да я сам об этом узнал буквально за несколько дней до тебя.
От этих слов Габриэль остолбенел.
– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – как ни в чём не бывало спросил Артур. Он словно не замечал состояние друга.
– Я верю в неприятности с первого взгляда, – недовольно ответил Габриэль, вспомнив, какую роль отвёл ему Джеймс.
О том, чтобы ослушаться Джеймса, и речи быть не могло. Как верховный жрец и просто как человек, умеющий видеть саму сущность вещей, Джеймс пользовался абсолютным авторитетом, причём не только у Габриэля. Он никогда не вмешивался в чужие дела, если на то не было крайней необходимости, а если и вмешивался, то ему лучше было не перечить. Любое невыполнение просьбы Джеймса грозило серьёзными неприятностями. Джеймс объяснял это тем, что он всегда следовал воле природы, а на того, кто осмеливался перечить этой владычице всего и вся, обрушивалось само провидение.
– И тем не менее. Я влюбился в неё именно с первого взгляда и не стал откладывать помолвку в долгий ящик.
– То есть, ты… ты… ты женишься на первой встречной?
– Как ты можешь так говорить о невесте друга и твоего, между прочим, герцога?!
– Извини. Я несколько не в себе.
– Вернись в себя, мой друг. И в качестве средства для возвращения я могу предложить тебе виски.
– С удовольствием.
– Значит, ты женишься на женщине, которую знаешь всего несколько дней? Я думал, ты уже вышел из этого возраста, – вернулся к теме Габриэль после доброго глотка виски.
– С чего ты взял? – удивился Артур, – она выросла у меня на глазах.
– Подожди, но ведь несколько минут назад ты говорил, что влюбился в неё с первого взгляда.
– Совершенно верно. И я не собираюсь отказываться от своих слов.
– И теперь ты заявляешь, что знаешь её с самого детства… Не понимаю.
– А что тут понимать? Я знаю её с самого детства, а несколько дней назад влюбился в неё с первого взгляда. Что тут непонятного?
– Не знаю. Наверно, я для этого слишком стар. Кто она?
– Воспитанница герцогини Хоум.
– Ты ничего о ней не говорил.
– Если быть точнее, то я ничего тебе не говорил ни об одной из них. Герцогиня Хоум – это моя дальняя родственница. Живёт она на юго-востоке Шотландии в своём родовом имении. Там климат намного теплее и мягче, чем здесь. Когда со мной в детстве случилась беда, она согласилась меня приютить. Правда, устроила она меня у своих друзей. В общем, тетушка Хоум стала мне второй матерью. Не удивительно, что я люблю часто бывать у неё в гостях.
– Насколько я понимаю, женишься ты не на ней.
– Ты правильно понимаешь. Тётушка, доброе сердце, взяла себе на воспитание ребёнка, милую девочку, ставшую сиротой. Эта девочка, кстати, из хорошей семьи. К тому же она приходится мне дальней родственницей. Достаточно дальней, чтобы можно было на ней жениться. Как видишь, это далеко не та история о пастушке и принце, которая сейчас входит в моду. Я приезжал к тётушке в гости, отдыхал от света, играл с Кэт – так, кстати, зовут мою избранницу, в общем, валял дурака. Мы всегда дружили, и тётушка часто, шутя, называла нас женихом и невестой. Как видишь, её шутка оказалась пророческой. Если честно, я никогда раньше и не думал о том, что смогу так запасть на Кэт. Поэтому, собственно, ты до сих пор ничего о ней не знал.
– Так что же заставило тебя переменить к ней своё отношение?
– Случай или провидение. Не далее как несколько недель назад я отправился с очередным визитом к тётушке Хоум. У неё гостили молодые Картриджи со своим юным, (ему исполнилось месяца три) наследником. Был тёплый солнечный день. Вечер. Все были в саду. Кэт носилась с ребёнком на руках. Когда я её увидел в первый раз в тот день… Солнце словно запуталось в её волосах. Глаза её светились своим, внутренним светом. Она была похожа на сошедшую с небес Мадонну. Я был так поражён, что, клянусь, готов был броситься к её ногам, умоляя о благословении. В тот раз я впервые увидел, какая она, моя Кэт. Не успело солнце коснуться земли, а я уже уладил все дела с тётушкой, а потом объяснился с Кэт. Она согласилась стать моей женой. Теперь ты знаешь всё о моей любви с первого взгляда.
Чтобы хоть немного привести себя в чувство, Габриэль решил отправиться на заседание клуба пешком, к тому же из-за множества лестниц и узости улиц этот способ передвижения в старом городе был оптимальным. Не успел он выйти из дома, как промозглый, сырой ветер пробрал его до самых костей. Стояла та мерзкая погода, в какую не спасает от холода и ветра никакая одежда. Мечтая как можно скорее оказаться в кресле перед камином с порцией хорошего подогретого виски, Габриэль прибавил шаг.
Не дай бог в такую погоду ночевать под открытым небом, – подумал он.
Погода и нетерпение заставили его пренебречь этикетом. Не дожидаясь назначенного времени, Габриэль уверенно трижды постучал в дверь Дворца Заседаний. До начала собрания было примерно полчаса.
Монтгомери открыл буквально через минуту. Разумеется, они сразу же узнали друг друга, но ритуал…
– Господин ищет кого-то? – поинтересовался Монтгомери, словно перед ним стоял незнакомец.
– Мне нужен ответ на вопрос, который я не решаюсь произнести, – этот ответ давно уже был у Габриэля в печёнках.
– Боюсь, сударь, вы ошиблись. Здесь нет никого, кто мог бы выслушать ваш вопрос, и уж тем более нет никого, кто мог бы на него ответить.
– Я и есть тот, кто готов его выслушать. Я и есть тот, кто готов дать на него ответ.
– В таком случае, может, вы соизволите назвать себя?
– Я лист, которым играет ветер.
– И что вам сказал ветер перед игрой?
– Он подарил мне вот это, – сказал Габриэль, вручая официальное приглашение Монтгомери.
Когда-то, когда они только что придумали этот диалог, он казался членам клуба мистическим, загадочным, таинственным и чёрт ещё знает каким. Теперь же, когда его приходилось повторять каждый раз, чтобы войти в клуб, он стал казаться всем напыщенной глупостью. Но о том, чтобы отказаться от ритуала, не могло быть и речи.
– Прошу вас, сударь.
– Как дела, Монтгомери? – спросил Габриэль, войдя в дом.
Подобное обращение к Ответственному Секретарю противоречило уставу Общества, но Габриэль мог позволить себе эту вольность.
– Господин герцог приготовил очень интересную программу, сэр.
– Вам не трудно принести мне немного виски? На улице жуткий холод.
– Куда подать, сэр?
– Я буду у себя в комнате. Кстати, если хотите, можете тоже выпить. Порция хорошего виски ещё никому не вредила.
– Вы очень добры ко мне, сэр.
В комнате Габриэль обнаружил заранее приготовленную мантию и парик – обязательные атрибуты любого заседания. Габриэль посмотрел на красивые бронзовые часы, которые шли против часовой стрелки. Оставалось ещё минут двадцать. Он взял с книжной полки первый попавшийся томик и начал читать с середины. Неслышно вошёл слуга с порцией виски.
– Спасибо, Монтгомери.
– Ещё чего-нибудь желаете, сэр?
– Спасибо, Монтгомери, можешь быть свободен.
Габриэль сразу же отнёсся с симпатией к этому уже начавшему стареть человеку. Всю свою жизнь Монтгомери был лакеем, причём лакеем первоклассным, да и человеком, судя по всему, он был неплохим. Примерно за год до того, как Габриэль пристроил его в клуб, Монтгомери потерял со скандалом работу. Ходили слухи, что дело было связано с преступлением или даже с убийством. Скорее всего, его где-то разыскивали, так что получить работу ему было практически невозможно. Только отчаянное положение заставило его обратиться за помощью к Паркеру, чьим дальним родственником он был (по крайней мере, тот так отрекомендовал Монтгомери).
– Ты за него ручаешься? – спросил тогда Габриэль слугу.
– Больше, чем за себя, – ответил Паркер. А его словам можно было верить.
– Хорошо. Я постараюсь найти ему место, а пока, если хочешь, можешь предложить ему погостить у себя.
Больше Габриэль ничего не спрашивал и никогда не напоминал о том, что именно ему Монтгомери обязан своим спасением. Старый слуга был настолько благодарен за это, что готов был пойти за Габриэля в огонь и в воду.
Наконец, часы пробили восемь – время занимать места в Зале Заседаний. Габриэль отложил книгу, достаточно хорошую для того, чтобы, глядя в текст, не отвлекаться от собственных мыслей, и поднялся на ноги. В предвкушении того, что ему предстояло увидеть, он улыбнулся. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуть серьёзное выражение лица. Затем он вышел из комнаты и решительным шагом направился в зал заседаний. Там стоял большой круглый стол с пятью удобными креслами. За этим столом вполне могли поместиться ещё 10 человек, так что члены Общества заседали в достаточно свободных условиях.
Над креслом председателя в тяжёлой, дорогой раме висел герб Тайного общества Холостяков. Справа от председателя стоял письменный стол, за которым Ответственный Секретарь должен был вести протокол заседания.
Согласно уставу общество должно было собираться не реже 10 раз в году, а председательствовать должен был по очереди каждый член общества. Главной обязанностью председателя было обеспечение всеобщего веселья. Уставом допускались внеочередные собрания общества. Поводом для такого собрания могла послужить любая идея весёлого времяпрепровождения. На внеочередном собрании председательствовал тот, кто его созывал. Надо отдать должное холостякам, только первое собрание было очередным, да и собирались они в любом случае не реже раза в месяц, а иногда и по несколько раз в неделю.
Роль председателя носила также и церемониальный характер. Дело в том, что за столом члены общества садились так, чтобы сидеть по алфавиту, то есть от личности председателя зависело, где и кто должен сидеть. Наверно, история больше не знала обществ, где личность председателя могла так влиять на происходящее.
Когда холостяки чинно заняли свои места, Артур, исполняющий обязанности председателя, попросил всех подняться для торжественного исполнения гимна: 45 секунд тишины. После гимна была обязательная молитва: 30 секунд тишины.
– Прошу садиться, – разрешил Артур.
– Друзья, – начал он свою речь после того, как с формальностями было покончено, – я собрал вас здесь для того, чтобы объявить о своей помолвке. Я женюсь, господа, и устав требует, чтобы я покинул наше общество, поэтому я предлагаю учредить должность почётного члена общества, чтобы на этом основании принимать участие в дальнейших собраниях общества. Надеюсь, моя женитьба не станет препятствием для моего участия в этих столь милых моему сердцу встречах.
Ответом было гробовое молчание. Никто не знал, что сказать. Габриэль, переживший этот шок несколько раньше, как и Артур, наслаждался, глядя на лица своих друзей. Артур был доволен произведённым эффектом.
– Никогда не слышал более удачной шутки, если только это шутка, – первым нашёл что сказать А.
– В том-то и шутка, что это не шутка, – вторил ему остряк В, – не знаю, поздравлять тебя, дружище, или соболезновать. Решай уже сам.
– Всё зависит от того, какая муха тебя укусила. Лично я не слышал, чтобы ты хоть раз что-нибудь хорошее сказал о женитьбе. Что за внезапность? – проворчал Г.
– Такова воля богов. Сегодня, господа, я собираюсь устроить прощальную вечеринку и отобедать с вами в последний раз в качестве члена клуба.
– В таком случае предлагаю откупорить шампанское и выпить прямо здесь за самого находчивого хитреца, который, практически заполучив красавицу жену, а я уверен, что она у тебя настоящая красотка, уже сейчас думает о том, как, став женатым человеком, остаться одновременно и холостяком. Думаю, лишиться такого члена клуб себе позволить не может, – нарочито торжественно произнес В.
Его речь была встречена аплодисментами.
После шампанского все дружно перебрались в столовую, где на этот раз их встретил Рим эпохи расцвета.