Ишь ты, как моего отца звали. Не просто Добутой, а Варятичем. Красиво.
Однако король ждал. Я заторопилась:
- В ту пору, как погиб королевич Градень, госпожа Морислана была в тягости. Младенец родился потом. Правда, лицо у него вышло покарябанным. Да и одна рука того, усохла…
Досвет снова развернулся. Глянул на меня так же остро, как Ерша до того. Спросил:
- Значит, ты не Триша Ирдраар, а Триша Добутовна? А почему молчала? Почему Морислана - и сам верч Яруня! - называли тебя дочерью Игора Ирдраара?
Нехорошо про мертвую говорить дурное. А что делать? И про Глерду говорить нельзя, и саможориху пробовать не хочется. Я глянула в глаза королю. Ну, где наша не пропадала.
- Король-батюшка. сам знаешь, госпожа Морислана из норвинов, а у них покалеченных детей положено оставлять в лесу. Такой у норвинов обычай, и ничего тут не поделаешь. Но матушка меня в лесу не оставила. Не смогла, наверно. А вместо того она отдала меня одной бабке на воспитание. Потом взяла к себе, дочкой двоюродного брата нарекла. Тот, говорят, пропал на границе совсем молодым, детей не оставил. Сейчас, конечно, всей правды уже не узнать - но я полагаю, сделала она это не по злобе. А чтобы не смущать свою семью. Они-то думали, что первая дочь госпожи Морисланы умерла ещё в младенчестве.
Досвет наклонил голову, глянул исподлобья, тяжело приподнимая опухшие веки.
- Яруня об этом знает? А вторая дочь, Арания?
- Нет. Матушка не желала, чтобы об этом знали. Сожалела она очень, обо всем сожалела.
Как же я врать-то выучилась, в кремле проживая - аж самой страшно. Да уж, испоганилась я тут, опаскудела.
- Пусть так. Но что ты делала в покоях Граденя, Триша Добутовна? - Строго спросил Досвет.
А тут правда кончалась и начиналась снова ложь. Не хочется врать, а надо. Иначе - саможориха. Или про Глерду рассказ. Ещё и её под беду подведу.
А ведь баба ничего дурного мне не сделала. Над уродством моим не смеялась, всю правду про моего отца выложила, не торгуясь, как Морислана. И плохого не желала - всего лишь убивца найти, мне помочь да королевство спасти.
Я опять глаза распялила. Поширше. Напомнила себе - саможориха. Содрогнулась, лицо сделалось честным-пречестным.
- Прости, король-батюшка. Захотелось мне на том месте постоять, где погиб мой батюшка, где матушкина судьба поменялась. И моя вместе с ней. Горько о таком думать, а не думать не могу. Тянет меня туда, и все тут. Не знаю почему.
Ерша вдруг кашлянул.
- Дозволь сказать и мне, король-батюшка. Если тогда, двадцать лет назад, проклятье девицу покалечило, может, сейчас в покои Граденя именно оно её зовет? Дела эти колдовские, нам, простым людям, неясные. Сами ведьмы говорили, что до конца то проклятье так и не поняли, щит сработали кое-как, по внешним чертам. Если нынче покалечим девицу саможорихой, потом никогда не узнаем, что с ней творится. А вдруг тут что серьезное?
Король вдруг шагнул вперед, ко мне.
- А к людям? К человеку какому тебя не тянет?
Надежда у него в глазах плескалась, сумасшедшая, безнадежная. От сердца у меня отлегло - от саможорихи вроде отбрыкалась. А от той надежды стыдно стало.
- Нет. - Честно призналась я.
Ерша негромко сказал:
- Скоро Свадьбосев. В кремль много народу придет, из верчевых дворцов все служки явяться. Проследить бы.
Король Досвет тяжко выдохнул.
- Быть по сему. Приказываю тебе, Триша Добутовна - на Свадьбосев пойти вместе с Ершей. Чуть что почуешь, сразу ему говори. А теперь отвечай, почему моя дочь криком исходит, убийцей тебя называет?
Врать я устала, поэтому теперь выложила все. Начав с того, как предложила Арании погадать для королевишны. Лишь о том, что Любава подслушивала у Зоряниной опочивальни, я промолчала - стыдно стало наушничать по-мелкому. Досвет выслушал, шагнул к Ерше.
- Узнай, кто заходил в опочивальню королевишны с раннего утра. Навряд ли ей наговорили на услужницу вчерашним вечером - иначе она спать бы не легла, прямо ночью потребовала бы всех на правеж. Расспроси каждую девку, до последней чернавки, которая полы моет.
- Будет сделано. - Отозвался Ерша.
Досвет повернулся ко мне.
- А ты будешь служить у Зоряны, как и служила. Я тебя в Морисланиной смерти не виню - особенно теперь, когда узнал, чья ты дочь. Тайну свою храни, если хочешь. С Зоряной я уже переговорил, успокоил. Она о навете больше не вспомнит, слово мне дала. Только больше - никаких ржаных зерен или гаданий.
Неужто пронесло? А уж как близко-то было. Я закивала, потом, опомнившись, махнула поклон.
- Благодарствую на добром слове, король-батюшка. Как ты сказал, так и сделаю.
Досвет усмехнулся.
- Так и скажу. Дочка у меня - жертва. но тебе этого не понять.
И помни - как что почуешь, или покажется что, сразу беги ко мне. Жильцам в первой горнице скажешь - слово и дело королевское, они тебя в любой час пропустят.
Потом он повернулся к жильцу.
- Ерша, вызови Аленьшу.
- Сделаю.
У меня оборвалось дыхание. Верховная ведьма придет во дворец? А вдруг она расскажет королю обо мне и Г лерде? И выйдет у меня из огня да в полымя.
Из-за этих мыслей из королевских покоев я вышла на подгибающихся ногах. Курносый скользнул следом, сказал уже на лестнице:
- О том, что было - не болтай. Скажешь, вызывали из-за ложного навета, расспрашивали о госпоже Морислане.
Я кивнула. Шагнула было к лестнице, но Ерша поймал меня за локоть, развернул к себе:
- Помнишь, что я в прошлый раз говорил, Триша Добутовна? Мое слово твердое. Если тебя кто обидит, ты только скажи. Люди бывают злы.
- А как ты заступишься, станут ещё злее. - Я глянула ему в лицо.
Ерша сдвинул светлые брови на переносице.
- Как-то не подумал.
Мне бы смолчать, глазки скромно потупить, но я снова встряла:
- Не печалься. Я ж подсказала? А скажи-ка, господин Ерша, защищать меня тоже по королевскому указу будешь? Или сам решился?
Он глянул мрачно, выдохнул мне в лицо:
- Это - сам. А что до прочего. Я пес королевский, госпожа Триша. На кого укажут, за тем и слежу. А коли прикажут, то и горло порву. Сама понимать должна, королевишна - последняя наследница Положья, после смерти братьев к ней услужниц брать боялись. Вот вас первых взяли, на пробу. Да и то потому, что вы Морислане Ирдраар - кровная родня. Она, хоть и норвинка, но королевской семье была верна.
Он не просил у меня прощения за обман. Глядел прямо, словно ждал извинений от меня.
А вот выкуси, сердито подумала я. И спросила о другом:
- Раз она наша наследница, что ж её только цорсельскому учат? Все про иноземщину рассказывают - как там в Цорселе говорят да как за стол садятся.
Ерша прищурился, улыбнулся одним краем рта.
- Ишь ты, любопытная. Не твое это дело, Триша Добутовна.
Не мое так не мое. Мне с утра и так разговоров хватило. Одно осталось.
- Ты вот что, господин Ерша. Зови меня Триша Ирдраар. Не хочу, чтобы о матушке болтали всякое. Лады?
- Лады, госпожа Ирдраар. - Жилец отступил назад, поклонился. Низко.
Пришлось в ответ тоже махнуть поклон. По лестнице уже гремели чьи-то шаги. И я заспешила наверх.
Глава шестнадцатая. По куску от каждой тайны
Пока меня не было, Арания припрятала бельчи. Едва я вошла, кинулась ко мне:
- Ох, Тришка! Только что прислужница от великой принцесс приходила, сказала завтра к ней явится. Обеим и с утра, как обычно. Простила нас великий принцесс, радость-то какая. И обвинения с тебя сняла. А что было у короля?
- Спрашивали. - Я пожала плечами. - О матушке твоей, не ошиблась ли я, когда траву определяла. Потом идти велели, королевишне услужать как прежде.
Арания надулась.
- Как прежде уже не получиться. Как теперь великой принцесс понравиться, если она из дворца нас едва не выгнала? А тебя и вовсе на Правежную площадь отослать хотела.
- Не думай об этом. - Утешила я. - Король-батюшка обещал тебе жениха? Вот и жди. Его слово твердое. Помучаешься во дворце, а потом замуж выйдешь.
Арания завздыхала.
- Ну да, ну да. Одна надежда на королевское слово. Раз уж я великой принцесс не понравилась.
До вечера я шила, даже почитала книжицу с цорсельскими словами по настоянию Арании. Потом пожаловалась сестре, что употела за день. Та сразу же засобиралась в баню. Сама она помылась быстро, меня ждать не захотела. Тем более что я решила остаться и простирнуть платья - её и свое. Уходя, прощебетала:
- Тришка, ты там глянь - я днем пятно на подол посадила. Ты уж потри, не забудь!
И убежала радостная.
Я полоскалась до ночи. Отстирала платья, помучилась, выводя пятно с платья Арании кипятком и золой, потом снова ополоснулась. Жильцовские женки заходили, мылись и уходили. При виде меня все начинали переглядываться, хихикать и перешептываться. Раза два в том шепоте мне послышалось имя Ерши.
А Глерда, которую я дожидалась, так и не пришла.
Арания оказалась права - услужать королевишне как раньше не вышло. Великий принцесс больше с нами не разговаривала. Обходилась одними кивками - да ещё тыкала рукой в сторону двери, если хотела пить. Арания глаз с неё не спускала, чтобы тычок не пропустить.
Зато дан Рейсор лютовал пуще прежнего. Теперь от него доставалось и Арании. На уроках он, как и раньше, долдонил про "феликий осоп император", потом принимался спрашивать - но только нас, Зоряну не трогал.
Королевишна, пока он кричал, смотрела злорадно, даже улыбалась иногда.
С даном Шуйденом было полегче. Время от времени по его требованию я говорила несколько слов на ломаном цорсельском. Он кивал, поглядывал благосклонно, но хвалить не хвалил - губа у Зоряны во время его уроков все время была отвешена, а лицо оставалось кислым. Арания слов знала меньше моего, однако и на неё дан Шуйден смотрел без злости. В отличие от дана Рейсора.
На уроках истории я заслушивалась - до того ладно рассказывал дан Вергель про историю Цорселя. Вот ведь хитрая штука - как послушаешь, так вся история у них состояла из побед и разных императоров. А если вдуматься, то выходит, что из войн и смертей. Я уж дождаться не могла, когда мы дойдем до захвата Норвинии - уж больно любопытно было, как он его опишет.
Мастерица по цорсельскому платью в обещанный срок так и не пришла. Однако явилась на следующий день, ближе к вечеру. Была она немногословна, на все вопросы Арании отвечала одинаково - да, нет и не знаю. Глаза при этом прятала, а губы держала крепко сжатыми, ни разу не улыбнувшись.
Но работала мастерица по имени Снежка споро, как и прежде. Обрядила нас по очереди в чужеземные платья, сметанные на живую нитку, потом исколола иголками, подгоняя подол и зауживая душегрею.
Прежде я думала, что юбки на тех платьях пышные, потому что ткани на них ушло немеряно. Оказалось, все ещё хитрей. Прежде чем нарядить нас в одежки, мастерица всякий раз цепляла нам на пояс круглый, в мужскую руку толщиной, валик. Тугие душегреи с пышными рукавами, которые приходилось одевать поверх сорочиц, туго сдавливали тело. Я прощупала бока - под тканью поскрипывали железные пластины в палец шириной. Сразу вспомнились олгары, Барыс и господин Эреш, которые облачились в железные рубахи перед отъездом на границу.
Трудная, видать, жизнь у цорсельских баб, если они, дома сидючи, в одежду железки суют.
Закончив с примеркой, мастерица сказала, что сорочицы к платьям потребуются другие, не такие, как у нас. И валики из тряпок. Арания тут же спросила:
- Может, возьмешься пошить, матушка? Заплачу хорошо, знаю, что мастерство твое дорогого стоит…
Но та только помотала головой и быстро ушла, пообещав принести готовые платья через пять дней после Свадьбосева.
Арания, едва за ней захлопнулась дверь, разохалась.
- Говорила я, что нам все это выйдет боком, или платья испортит, или сошьет не так. Вот теперь и платья на праздник не оденем, и сорочицы некому заказать, валики опять же.
- Не боись. - Успокоила я её. - Видела я ту сорочицу на королевишне.
Арания вскинулась:
- Запомни, Тришка - не королевишна, а великий принцесс! Как цорсельцы её великую особу называют, так и ты говори! Пора нам от старины отвыкать. Попомнишь мое слово - едва великий принцесс сядет на трон, в Положье тут же новая жизнь начнется!
Я скривилась, но спорить не стала. Пусть её. Уж больно ей хотелось стать своей во дворце. Несмотря ни на что. Арания словно услышала мои мысли, нахмурилась, отошла к окну. Выждала, потом спросила тихо:
- Что ты там о сорочице говорила?
- Что видела такую. - Повторила я. - Ничего сложного в ней нет, я тебе такое исподнее за два вечера сошью. И валик, если полотно есть. Там посередке одна ткань, я уж пощупала.
Арания заулыбалась. Велела:
- И себе сшей. Две штуки, чтоб на смену было. Слышь, Тришка? Пока ты со мной, в обносках ходить не будешь.
- Долго выйдет - по две шить. Да ещё и валики.
- Ничего. Пока можно и от старых рукава отодрать, на первое время сойдет.
На этом Арания с платьями покончила, а я только начала. Шить садилась каждый вечер, дело оказалось нетрудное, к тому же от мыслей отвлекало. Себе сестра захотела сорочицы из шелка, как у Зоряны. А мне подарила штуку тонкого - хоть в колечко пропускай - полотна.
Уж не знаю, что выяснил Ерша, опросив прислужниц королевишны, но госпожа Любава исчезла. Вместо неё в покоях Зоряны появилась могучая баба, с широкой прямой спиной и пухлыми плечами. Звали её госпожа Богатея. Как я узнала из болтовни жильцовских женок в бане, родом она была из Атаньского верчества. Из того самого, где верчем сидел Егедя, брат великой госпожи Горявы.
Королевишна Богатею не любила так же, как и нас. Почти не разговаривала с ней, только иногда с отвешенной губой бросала:
- Слышь, тетка Богатея, прикажи-ка там.
Вот и все разговоры. Про Любаву все те же жильцовские женки болтали, что она вдруг страх как занедужила, да так тяжко, что ни одна травница не смогла ей помочь. Так больная и поехала на родину - в то самое Ламаньское верчество, где сидел на верчестве Медведа, муж Ерисланы и отец Согерда.
Сам Ерша попадался мне иногда в дворцовых переходах и на лестнице. Останавливался, здоровался - и больше ничего. Я отвечала как положено, отвешивала поклон, проходила мимо, потом слышала из-за спины удаляющиеся шаги. И все.
А у меня от тех шагов сердце заходилось. И сразу вспоминалось, как король приказал пойти на Свадьбосев вместе с Ершей. Я уж и платье к тому дню приготовила - темно-зеленое, одно из трех, что дала когда-то госпожа Морислана.
Арания, у которой я попросила ниток, тут же дала мне большой моток белого шелка. Не рядясь и не спрашивая, зачем.
И, на время отложив сорочицы, тем шелком я вышила цветы по подолу и рукавам. Махонькие, как незабудки. Сложила их в узорочье, подсмотренное у одной девахи на королевском пиру. Только там цветы были покрупней, на первоцвет смахивали, а я обошлась мелкими. Разбросала их по ткани сначала реденько, потом погуще, а по краю вышила рядком, в кайму.
Только ворот не тронула - такой, как мне, чужие взгляды к лицу притягивать ни к чему.
Как ни странно, но немилость Зоряны оказалась нам на руку.
Едва Арания заикнулась, что ей надо сходить к родне, навестить занедужившего дядю, та сразу буркнула:
- Куда хочешь, туда и иди. И эту с собой забери, Тришку свою.
- За четыре дня до Свадьбосева отлучусь, великий принцесс! И на следующий же день снова на службу выйду! Уж как я тебе благодарна, да пошлют боги твоей великой особе долгих лет, счастья всякого. - Затянула было Арания, но королевишна уже отвернулась.
В общем, все было не так уж и плохо. Стирку Арания скинула на меня, а потому я проводила в бане чуть ли не каждый вечер. Но Глерда все не являлась. Я почти перестала её ждать, но однажды, идя к мыльням, услышала за спиной знакомый голос:
- Добрый вечер, госпожа Триша.
Я обернулась. Ведьма стояла, упрятав руки в длинные рукава. Платье на ней было неприметное, цвета осиновой коры.
- Подобру, госпожа. - начала было я.
Но та меня оборвала:
- Тише. Поговорим в Кириметьевом храме, тут, в кремле. Знаешь, где он?
- Видала.
- Там и свидимся. Только ты сначала по дорожкам погуляй, кругом походи. Да не спеши, понятно? А пока ходишь, оглядывайся - чтобы никто следом не увязался.
Она повернулась и неспешно зашагала по дорожке прочь. А я, как было велено, отправилась гулять. В сторону Кириметьева храма.
Божий дом, что стоял в кремле, для народа открывали только на Свадьбосев и Зимнепроводы. Каждый день туда заходила лишь королева Голуба. По слухам, все молила Кириметь-кормилицу приголубить её погибших детей и порадовать их своей милостью. Хотя чему в Наднебесье можно радоваться? Там всем одно суждено - тенями в заоблачном мире жить.
Лишь для злодеев у Киримети-защитницы заготовлен особый прием, как мне говорила бабка Мирона. Их богиня-кормилица заставляет печалиться в Наднебесье до слез. Оттого и льют дожди на земле положской. А по зиме их слезы замерзают и падают снегом. Ну, Градень-то с Теменем точно не плачут - но и не смеются, бедолаги.
Иногда с супружницей на моление приходил и сам король Досвет. Из храма Голуба отправлялась прямиком к королевским склепам, что прятались в изножье кремлевской стены, в том месте, где ограда подбиралась к обрыву над Дольжей. Там упокоились тела королевичей. Чего только не узнаешь из болтовни жильцовских баб.
А ещё они болтали, будто ключ от храма Голуба всегда держит при себе. Может, есть и второй ключ? Или Глерда испросила у королевы позволения навестить Кириметьев храм?
Про меня и Ершу жильцовские бабы тоже сплетничали. Мол, не слишком ли часто один жилец, самому королю правая рука, с новой услужницей встречается? А раз так, то быть свадьбе если не на Свадьбосев, то уж точно осенью. Дескать, позарился Ерша на богатое приданое, а чтобы его не упустить, пустился на мужскую хитрость, ту самую, от которой платье для невесты приходится шнуровать посвободнее - чтобы пузо не обтягивало. От тех разговоров меня пробирало злостью и стыдом до жаркого пота. И сердце тумкало тревожно, вроде как ждало чего-то.
Раза два в подслушанных сплетнях слышала я про покои мертвяка, куда денно и нощно ходит новая услужница со страшным лицом. Говорили также, что я родственница помершей Морислане, а та, как известно, была норвинкой, и кровь у неё ведьмовская. Под конец в тех сплетнях все сходились на одном - в покои, где помер королевич, я заглядывала не просто так. Видать, и во мне сидит что-то ведьминское.
Вот такие турусы на колесах.
Прогулялась я дальним кругом, через загон с господской птицей, которую каждый день кормила Зоряна, и через две лужайки с павлинами. Взятые в баню утиральник да сменное увернула в узел, повесила на локоть. Один раз почудилось, будто следом кто-то идет. Но когда я оглянулась, ближняя дорожка оказалась пуста. Только по дальней торопливо вышагивали две чернавки - спешили домой после работы…
Все же после того я шагала осторожно, краем уха прислушиваясь ко всему. Сделала ещё один круг по дорожкам и наконец свернула, куда велено.