- А мы все равно никуда не торопимся. помнишь, госпожа Триша, ту бабу, которую ты лечила? Парафену? После того случая госпожа Морислана велела разузнать о приезжих. Один из тутешей, что в Неверовке служат, по её приказу это сделал. Как раз тогда в Балыково заезжал один купец. Одет он был по-вашему, по-тутешски, но говорил чудно, как сказала чернавка с постоялого двор. И товара, как это заведено у купцов, у него при себе не было. Ещё одно люди заметили - купец тот ни с кем не торговал, ни рядился. С ним были двое, прислужник и какая-то старуха. Причем уехали они из Балыкова как раз в тот день, когда Парафену нашли на опушке.
Он замолчал. В наступившей тишине Сокуг подтвердил:
- Да, это было так.
- Одна зацепка осталась. - Довольно заявил Рогор - Конюх на постоялом дворе запомнил клеймо на лошадях. Две поперечные черты в круге. Поэтому, когда отравили госпожу Морислану, я прошелся по торговцам лошадьми в Чистограде. Клеймо оказалось известное, купца Дудяши. Он лошадей продает, а потом, если что, принимает обратно. За меньшую денежку, конечно. Говорят, зарабатывает на этом даже больше, чем на прочей торговле. Хорошее дело. Кто не имеет своего коня с возом, тот у него берет, а потом.
- Что сказал Дудяша? - Оборвала я Рогора.
Норвин обиженно выдохнул. Провозгласил громко:
- Что как раз в те дни, в конце месяца черемшаня, он продал двух лошадей и легкую господскую повозку господину варескому послу. А потом принял все обратно. Ещё удивлялся - куда варесец на шесть дней уезжал? До Варесии только в один конец конному две седьмицы тащится. А своей родни в Положье у посла нет - тут варесцы не живут.
Я молча слушала. Рогор с гордостью продолжил:
- Я с самого начала все сообразил. У самой Парафены какие тайны? Значит, саможорихой её накормили из-за госпожи Морисланы. Вот у той тайны имелись, да будет она счастлива в чертогах луногрудой Трарин. А кому нужна смерть госпожи? Ответ один - тому, кто за её тайнами охотился. Потому я и сказал тебе когда-то, госпожа Триша, что Ерислана тут ни при чем. Она с госпожой Морисланой только из-за сына могла схлестнуться. Но чтоб подсылать кого-то к Парафене.
Больно уж просто все у Рогора выходило. Просто - и нескладно. Зачем убивать Морислану, если все тайны от Парафены уже вызнаны? А если не вызнаны - тогда тем более зачем?
- Потом я вышел на торговца сахарным зерном. - Радостно сказал норвин. - И дальше, через прислужника, снова вернулся к дому вареского посла. Так Ргъёру Хафсону улыбнулась удача. А вместе со мной и моему другу, Скъёгу. Потому что легед, который я получу от госпожи Аранслейг, мы поделим.
- Я поняла, Ргъёр Хафсон. - Сказала я, стараясь выговорить норвинское имя в точности так, как выговаривал его сам Рогор.
И шагнула к лавке с пленником.
- А ты что скажешь, гость заморский? Зачем ты ездил в Балыково?
Посол заскулил, ничего не говоря. Сокуг застыл рядом неподвижно, с недовольным лицом. Так что мне пришлось самой пригрозить сидевшему на скамье:
- Или говори, господин хороший, или мы уйдем, а ты останешься наедине с норвинами.
- Скъёг! - Нехотя бросил Рогор.
Норвин тут же ожил и занес руку над культей Лютека. Я поспешно сказала:
- Стой, Сокуг! А ты говори, ну! Не скажешь, так Сокуг тебе.
Сама опять сжала кулаки. Левая уже привычно аукнулась болью. Плохо человека муками стращать, а что делать? Парафену, между прочим, этот мужичонка на опушке леса бросил умирать - судя по тому, что сказал норвин.
- Отвечай, господин иноземный посол. - Посоветовал Рогор звучно.
Пленник скорчился ещё больше, укрыл руки на животе, скрючился над ними.
- Госпожа. мы, варесцы, бедные. У меня даже своего выезда нет. А тут приходит цорсельский посол, приносит письмо от моего повелителя, вареского каролуса. и кошельки с бельчами. Шесть больших кошельков, пресветлая госпожа! А ещё приказ от моего каролуса - во всем ему помогать! Нужно было всего лишь найти под Балыковым служанку госпожи Морисланы. И подпустить к ней травницу, которую приведет цорселец. Вот и все, больше я ничего не сделал! Клянусь двуединым Фрорисом! И госпожу Морислану я не убивал! Клянусь! Я просто послал прислужника, чтобы он купил сахарных зерен. Чобы моя стряпуха - а она большая мастерица по сладким булочкам - приготовила пирожное в морковных цукатах! Которое делают на день Великого Фрориса! А сам я в жизни пальцем никого не тронул!
Он опять заплакал.
- Как звали травницу? - Спросила я.
- Кулеша, пресветлая госпожа! Клянусь Святыми началами Фрориса! Провалится мне на этом месте, если лгу, прямо в чертову пасть!
Про Фрориса и черта я слышала от Вергеля и Шуйдена - первому цорсельцы поклонялись, а второго боялись. Выходит, варесцы одной веры с цорсельцами. Самым святым для него клянется, получается.
Я замерла, глядя на иноземного посла. Арания за моей спиной немного ворохнулась, коснулась моего плеча.
- Врет он, Тришка. Везде-то он замешан, и везде ни при чем? Не бывает так! Спроси хоть про Парафену.
- Верно. - Согласилась я. - Хорошо вышиваешь, господин посол, только нитка у тебя гнила и не держит шва. О чем травница спрашивала Парафену?
- Я не слышал, мне в сторону велели отойти.
- Помочь? - Буркнул Сокуг.
Я качнула головой - погоди, мол. Снова сказала этому Лютеку, наставительно, как дитю малому:
- Выходит, тебя, цельного посла, в сторонке постоять послали? И ту травницу туда-сюда свозить? Как простого прислужника?
- Все так и было, госпожа. - Пленник всхлипнул, заелозил по лавке, пытаясь отодвинуться от Сокуга.
- И чо упрямствуешь, дурень? - С сожалением сказала я. - Ты хоть на лицо мне глянь. Думаешь, я тебя пожалею?
Иноземный посол прерывисто задышал.
- Ну, как хошь. - Я пожала плечами. - Если ты так желаешь снова с норвинами побеседовать, разве ж я тебе супротивница?
И развернулась, вроде как уйти собираюсь.
Пленник завопил, бухнулся на колени. Вместе с ним упала и лавка, так что на коленках он не устоял. Звучно грохнуло - это он ударился лбом об половицы. Завыл дико от боли, видать, потревожил перевязанные руки.
- Стой, госпожа! Все скажу, стой! Парафена. она раньше не Морислане служила, а королевичу Граденю! В няньках у него состояла! А я должен был узнать, куда могли спрятать королевича. Потому что он жив, жив, жив.
У меня аж сердце остановилось - и несколько мгновений я не дышала. Стояла столбом, не жива, не мертва. Рядом пискнула Арания:
- Как же так. стало быть, великий принцесс не наследница трона? Как же это.
Норвины стояли задумчивые. Потом Рогор, самый разговорчивый из них двоих, пробормотал:
- Король не может о том не знать. Раз уж даже чужеземцы знают.
Я шагнула к лежащему на полу Лютеку.
- А зачем цорсельский посол не поехал с травницей сам? Зачем тебя послал? Что в тебе такого, зачем ты ему нужен?
Лютек Калесци кое-как перевалился на бок, сказал, приподнимая от щелястых половиц лицо с дрожащими губами:
- Дан Вухсер, посол Цорселя, не знает тутешский так хорошо, как я. Он мог не понять эту. Парафену. И никто из тутешей не должен был услышать, что скажет нянька. Травницу, как только она дала той бабе злой травой, я отослал в лес.
- И где же королевич? - Выдохнула Арания. Тоже подошла к Лютеку, притопнула ногой - аж половица под ней затряслась. - Говори, не то снова велю пытать!
Пленник судорожно выдохнул.
- Парафена не знала. сказала только - увезли, спрятали. И что королевич ослеп после того случая во дворце. А ещё она сказала, что хозяйка её тоже не знает, где королевич - увозили его мужики в кольчугах, в шлемах с личинами.
Думки мои полетели шальной зимней вьюгой, выметая все прочие мысли. Выходит, проклятье королевича пощадило. Не зря Морислана стояла над ним со щитом. Пощадило, но изуродовало. Может, потому его и спрятали. Какой из слепого да увечного король?
Про то, в какой стороне его спрятали, я сообразила сразу. Меня те мужики в личинах не обманули. У олгаров, где ж ещё? Муж у Морисланы из них, опять же увечных у них почитают - из-за той истории с великим Олгаром. Лучше места для бедолаги и не найти.
Вспомнилась мне и Глерда, сказавшая - не лезь в тайны сильных мира сего. Вот стою я, вот стоит Арания - и вот перед нами тайна. Не наша. Огнем жгущая. Королевская, Морисланина. чья ещё? Может, Ведьмастерия? Да и цорсельцы про то уже прознали.
Наше ли это дело - знать, что королевич жив? Вдруг норвины пойдут чесать языками? Если все выйдет наружу, всем не поздоровиться. И Арании, и норвинам, и мне. А сильней всего может не поздоровиться королевичу. Жалко увечного. Зачем его ищут цорсельцы? Не лечить же собрались?
- Что ещё сказала Парафена? - Громко спросила тем временем госпожа сестрица. Голос её дрожал от нетерпения.
Вот ещё напасть. Не понимает девка, куда суется. Я притянула её к себе за локоть, сказала на ухо:
- Слышь, госпожа Арания. ты ведь во дворце своей хочешь стать, так? И чтобы король-батюшка тебе хорошего жениха нашел?
А ну-ка подумай - как он посмотрит, если всякие встречные-поперечные о его спрятанном сыне прознают? Да ещё и увечном?
Арания на мгновение замерла. По лицу было видно, что она думает. Потом ответила с легкой злостью в голосе:
- А кто ему скажет - ты, что ли?
Я молча кивнула сначала на Сокуга, потом на Рогора.
- Они мои прислужники. - Надменно заявила Арания. - Я им плачу, они мне служат. И молчат, если прикажу.
- Вот, кстати. - Тут же оживился Рогор. - За прошлый месяц, черемшань, у нас жалование не получено. На пропитание и прочее. По десять бельчей на каждого выходит, госпожа Аранслейг! Ещё бы про легед поговорить.
Я показала ему кулак здоровой руки, он у меня покрупней и выглядит повнушительней. Посоветовала:
- И думать забудь. Иначе госпожа Арания счас вспомнит, как ты её обмануть пытался.
Рогор нахмурился, но ничего не сказал. От него я повернулась к госпоже сестрице. Укорила:
- Видишь? У этих все мысли о деньгах. Только я их не виню - ты ж тех норвинов в старости кормить не будешь, верно? Вот они и крутятся, чтобы заработать на дом с хозяйством. Чтобы было где голову преклонить.
- Сущую правду говорит госпожа Триша. - Растроганно подтвердил Рогор. - И я о своем доме мечтаю, и собрат мой Скъёг. Сами мы из бедного рода, не то, что Ирдраары, у нас даже общинного дома нет.
Я на него оглянулась, и в голову мне пришла ещё одна мысль.
- А вот давай спросим у Рогора. - Предложила я задушевно. - Мужик он разумный, в жизни понимает.
- Да, это так. - Подтвердил Сокуг со своего места.
- Скажи, Рогор - если простой человек вдруг узнает тайну человека знатного, что ему будет?
- Убьют. - Не раздумывая, ответил норвин. - Если только он не придумает, как добыть на этом денег, а потом сбежать.
- Я те дам - добыть денег. - Рявкнула я. - Тут чужое дите замешано. На родительском горе собрался свой дом строить, бесстыдник?
Рогор пробурчал:
- Можно и без денег. А бежать все равно придется. Какая ж это тайна, если её простые люди знают?
Плечи у меня под платьем пошли гусиной кожей. Вот и я о том же подумала. Только мне бежать из Чистограда нельзя. А если промолчу, то на руку цорсельцам сыграю. И бежать плохо, и молчать стыдно.
Я мотнула головой, отгоняя сомнения. Решение я уже приняла, осталось только заставить всех сделать то, что мне нужно.
- Слышала Рогора? - Я глянула на Аранию. - Уяснила, о чем речь? Решай, госпожа Арания. Хочешь остаться в кремле или бежать? Хочешь прожить всю жизнь в деревне или дождаться от короля жениха?
Все-таки Арания соображала быстро, когда ей надо. Сестрица насторожено собрала брови на переносице, спросила с опаской:
- И что для этого нужно?
Я додумывала свои думки, поэтому не ответила. А вместо того повернулась к Сокугу:
- Помоги-ка мне этого страдальца с пола поднять. Да осторожнее ты, нелюдь! За локотки бери, не за культи!
Мы вздели вверх Лютека, который снова начал дрожать и плакать. Перевязать бы варесца, нужные травки можно и в лесу найти. да только где взять чистые тряпки для перевязей?
- А теперь так. - Сказала я. - Ты, госпожа Арания, сейчас вместе с Рогором вернешься в Олгарскую слободку, к своему дяде. И будешь там ждать. Если я сумею договориться, тогда передам весточку или сама за тобой приду. После того можно будет и в кремль вернуться. Если же не сумею, пусть тебя родня спрячет.
- А с кем ты будешь договариваться, Тришка? - С подозрением спросила Арания. - С самим королем? Да он сразу же нас всех в застенок отправит, чтоб не болтали! Или того страшней - его меч, наши головы с плеч!
Дошло-таки.
- Нет, не с ним. - Я прикусила губу, но все же решилась. - С одним королевским псом буду говорить, вот с кем.
И зачем я вслух Ершу псом назвала? Аж самой тошно стало. Чтоб не думать об этом, я быстренько развернулась к Сокугу:
- Есть у тебя свой конь?
- Откуда? - Пробормотал тот. - Мы одного коня в складчину взяли. Для дела. На нем Ргъёр уехал.
А тот остался в конюшне Берсугов. Вот незадача.
- Значит, поедешь вместе с Рогором и Аранией. - Решила я. - Потом из Олгарской слободки поскачешь к кремлю. Спросишь у жильцов на воротах Ершу. Как только он выйдет, скажешь ему, что Триша Ирдраар ждет его в лесу за Норвинской слободкой, сказать кое-что хочет. И укажешь сюда дорогу. Понял?
Сокуг молча кивнул. Рогор тут же спросил:
- А почему ты его посылаешь, госпожа Триша, а не меня? Из Скъёга каждое слово клещами тянуть надо.
- Как раз поэтому. - Я глянула на Сокуга. - Много не болтай, слышишь? Если Ерша спросит - ты ничего не знаешь, тебя об услуге попросили, вот ты и услужил, по старой памяти. И.
Я вдруг задумалась - а если Ерша заподозрит какую хитрость, начнет допрашивать Сокуга, вместо того, чтобы приехать?
- И вот ещё что. Скажи, что Триша Ирдраар просила передать ему поклон от дочки Добуты Варятича. Повтори.
- Поклон от дочки Добуты Варятича. - Послушно сказал Сокуг.
- Кто это? - Удивилась Арания. - Этот Добута Варятич? И дочка его?
- Дед пыхто с пыхтовишной. - Я развернула её к двери, легонько подтолкнула в спину. - Не бери в голову. Ну, ступайте, храни вас Кириметь-кормилица. Не мешкайте.
- А ты? - Всполошилась Арания. - Останешься одна с этим? И кто этот Ерша? Тришка, ты у меня за спиной с кем-то снюхалась?
- Увидимся, тогда поговорим. - Твердо пообещала я. Глянула на норвина. - Рогор.
Он понятливо кивнул, подхватил Аранию за локоток и потянул к двери.
Глава восемнадцатая. Торг за тайны - тайный торг
Норвины с Аранией ушли. Я выждала, пока они отъедут от избы подальше, потом вышла.
За поездками и разговорами время прошло незаметно. День перевалил за полдень, небо меж деревьями сияло чистой голубизной, навроде цветочков на льне. От утренних туч и следа не осталось.
Прикрыв за собой дверь, я глянула на едва заметную тропку, уходившую под деревья. Выйдет ли по-моему? Согласиться ли Ерша приехать сразу же, без лишних расспросов? И смогу ли я уберечь от беды всех - Аранию, себя, норвинов. пусть они и злодеи, но даже в них есть что-то хорошее. Только сразу его не найдешь - прежде на них надо долго ногами топать и кулаком грозить. А ещё лучше грозить не кулаком, а самим королем. Что я и сделала.
Старая ель по ту сторону прогалины, где стояла избенка, качала лапами, словно здоровалась и утешала. На прогретой солнцем прогалине пели кузнечики, но из-под деревьев тянуло прохладой. Я подперла дверь осиновым колышком, что нашелся рядом с прогнившими ступеньками. Там же, у крыльца, отыскала ржавый обломок - то ли отломанный конец старого серпа, то ли лезвие от сточенного ножа. И отправилась в лес, взяв его с собой.
Трясица, что прихватывает разрезанные жилы, и семицвет, который останавливает кровь, нашлись быстро. А вот живолист, придающий силы и заживляющий раны, попался не сразу. Далеко уходить я не хотела, вдруг явится кто незваный, да увидит замученного в избушке - поэтому прошлась лишь по ближним чащобам. И вскорости завернула назад.
Там-то, на обратном пути, и попался мне на глаза живолист - длинные острые листья, поверх которых на стеблях покачивались мелкие желтые цветы, по пятку на каждую гроздь. Да не где-нибудь попался, а под разрушенной сараюшкой со стороны леса. Милостива оказалась Кириметь-кормилица к господину варескому послу. Вот и дикий живолист рядом с брошенным жильем прорастила, редчайшее дело для этой травы.
Прежде чем вернуться в избу, я бесстыдно завернула подол, пропорола сорочицу подобранным обломком и отодрала от неё четыре полосы. Одежку, конечно, напрочь испортила, она у меня теперь походила не на исподнее, а на ночную душегрею бабки Мироны. Зато было чем перевязать руки послу.
То, что открылось у господина Лютека под повязками, я до самой смерти не забуду. Какой там семицвет с трясицей - поздно, вместо пальцев одни пеньки кровавые остались. У меня инда слезы наворачивались, пока я те изувеченные руки обкладывала перетертым в жмени живолистом и перевязывала.
Желание мое - уберечь от беды всех, и себя с Аранией, и норвинов - теперь гляделось по-другому. Может, и не стоило норвинов-то уберегать? Вон ведь что сотворили с живым человеком.
Лютек Калесци плакал, пока я трудилась над его руками.
Называл меня пресветлой госпожой и умолял отпустить, даже про детей рассказывал. Я затянула последний узел на повязках, выпрямилась. Украдкой утерла слезу. Да только плачь не плачь, а варесец сам беду на себя накликал, поехав к Парафене. Не брал бы у цорсельца кошеля, не ехал в Неверовку - сидел бы сейчас дома, без денег, зато в добром здравии.
Плакал господин иноземный посол так жалостливо, что у меня прямо руки чесались отвязать его от скамьи. И отправить домой. Жалко было увечного, болящего. Приходилось все время напоминать себе, что королевича, к примеру, никто не пожалел.
Как и отца моего, и Парафену с Морисланой. Сколько уж людей загублено, а теперь охотятся за последним выжившим королевичем. И Лютек на той охоте вместе с цорсельцами бежит, в их своре. Вот пусть Ерша, а через него и сам король, на посла глянут, его дело рассудят. А коли захотят, так и домой отправят.
Я вздохнула. Попросту пожалеть было бы не в пример легче и проще. Однако как по-бабьи жалеть там, где чужое дите замешано? Поэтому я отвернулась, проморгалась, глаза насухо утерла рукавом. И спросила с показной строгостью:
- Скажи-ка мне, господин посол - неужто норвины не спрашивали, зачем ты ездил к Парафене?
- Спра-ашивали, пресветлая гос-спожа. Я им сказал то же самое, про травницу. Мол, подвел её к бабе и ушел.
- И они поверили? - Ещё строже прежнего спросила я.
Господин Лютек кивнул.
- Что ж ты всей правды им не сказал? Вдруг поверили бы, мучить перестали?
Вареский посол блеснул голубыми глазами, тонущими в слезах.
- Двуединый Фрорис и два его лика. госпожа, норвины желали только признания в смерти Морисланы. Скажи я правду, они все равно продолжили бы, все из-за той проклятой норвинки, да отправит Фрорис её душу прямиком.
- Ты язык-то не распускай! О тетке моей говоришь. - Оборвала я его.