Так что первый опыт Алёны не вызвал ненужного ажиотажа. После она кинулась, было, на помощь санитаркам, но те испуганно зашикали и замахали руками. Карапет чуть ли не за руку сводил её на уже становившуюся традиционной процедуру взятия крови, а после завтрака девушка закончила поход по "необязательным" врачам типа окулиста, стоматолога и кое - кого ещё.
Затем они с Даниловной сидели на излюбленной ими лавочке и девушка осторожно, совсем маленькими порциями пила дневные, более яркие и более насыщенные лучи солнца.
– Ах, как хорошо! Спасибо, что научили! Это что, я теперь могу вообще не есть?
– Думаю, есть придётся. Всё-таки тебе ещё расти надо. Поправляться. Вон худоба какая. А на одном солнышке не вытянешь.
– Скажите, а ваша дочка тоже вот так могла?
– Могла. Но не сразу. Она уже постарше тебя была, когда всё проявилось. - Ростова замолчала. Было видно, что ей тяжело вспоминать о дочери.
– Мамочка! - прервала молчание Алёна и бросилась к началу аллейки, где появилась щупленькая фигурка матери и обоих братцев.
Глава 5
– У тебя мать очень хорошая. Добрая. Я наблюдала. Только какая - то… несчастная она. Тень на ней нехорошая. Ты бы берегла её. Смотрела за ней больше. А как отец?
– Он добрый. Пока не выпьет.
– И сильно пьёт? Ну, ничего. Ты сможешь вылечить.
– Правда?!
– Да, доча моя лечила. А сегодня, если ты не против, мы с тобой пройдёмся в соседнюю палату. Там…
– Нет! - перебила её девушка. Нет!
– Ты устала? Или…
– Никаких соседних палат. Никого, Даниловна, пока не… помогу Вам.
– Поздно мне уже. Да и жизнь моя прожита.
– А кто мне обещал помогать? Меня учить? Всё. Ложитесь. Только подсказывайте, если что.
– Здесь я не подсказчик. Дочка говорила, что сама видит. И отсекает понемногу.
– Хорошо, я попробую. А соседки не проснуться?
– Сейчас. - Старуха прошлась к каждой из спящих потом вернулась.
– Всё. До утра будут спать крепким сном. Это я ещё умею.
Алёна протянула над старухой руки. У девушки увиденное ассоциировалось, как большая черная паутина с многоногим пауком в центре. Паутина была ядовитой и обжигала при каждом прикосновении.
"Отсекала понемногу" - вспомнила она и взялась за дело. Женщины терпеливее переносят боль, и Алёна не стонала, не всхлипывала, только слёзы текли из закрытых глаз. Когда, где-то через час, девушка изнемогла, и волшебное сияние её рук погасло, старуха подвела её к окну, к лунным лучам.
– Бедненькая, изводишься. Может, перестанешь, внучечка?
– Нет, Даниловна. Я взялась, я закончу. Я смогу. Вот, попью только - впитывала девушка серебряный свет. - А Вы пока расскажите что. Вы про себя тогда начинали.
Так они и провели ночь. Девушка терзала раковую паутину, а в перерывах старая Ростова рассказывала о своей удивительной жизни. В ней было много чего. Но в основном - мать, лес и дочка.
– Завтра придётся ещё… Не могу… - прекратила ближе к утру лечение девушка.
– Конечно, милая, конечно. Пойдём, проведу. И лежи, отдыхай. Я скажу, чтобы не тревожили.
Вновь проводивший обход по причине догуливания другими врачами отпусков Карлуша, выслушал просьбу Даниловны благосклонно.
– Опять ночью ведьмарствовали? - пошутил он.
– Я думаю, что этих двух соседок можете выписывать. Больше они к вам не попадут. Разве что в роддом теперь. Вот такое " ведьмарство".
– Ну, хорошо. Что она может? - решился врач.
– Всё! То есть, исцелять - практически всё. Вот и у нас в палате, думаю, начнётся. Уже сегодня начнётся. Так что, если интересуетесь, поднимитесь.
– Есть разговор, Даниловна.
– Личный? До послезавтра девушка занята.
– Но поговорить-то можно?
– Давай тогда со мной, - предложила старуха и они зашли в ординаторскую.
Когда Алёна проснулась, солнечные лучи вовсю гладили её лицо и выглядывающие из лёгкой ночнушки плечи. Рядом сидела старая Ростова. Соседок не было - проходили процедуры.
– Вот что, внученька. Есть для тебя работёнка сегодня ночью.
– Знаю.
– Не знаешь. Другая. И не здесь. Ты как себя чувствуешь?
– Нормально. А как же… с Вами?
– А! Я подожду. Там ты нужнее.
– Да где же "там"?
– У Карлуши. Ты поднимайся. Перекуси, вот. Оставили. И пойдём. На скамейке расскажу…
Зал двухкомнатной квартирки "Карлуши" был тускло освещен одной из трёх ламп люстры. В прихожей хозяин свет не включил.
– Она не переносит сильного света. Больно, - шепотом произнёс он. Алёна, снимая туфли, поёжилась. Квартира была наполнена каким-то мрачным отчаянием. И этот тусклый свет, и запахи неподвижного тела, и сам вдруг осунувшийся врач навеивали какие-то мысли о сумерках души.
– Где она? Проводите! - таким же шёпотом распорядилась Даниловна. Алёна не удивлялась такому поведению. Ростова вкратце рассказала, что в автоаварии жена Карла Петровича получила тяжёлые травмы, теперь парализована. Кроме того, свет и звуки причиняют ей невыносимую боль. При ясности ума невозможность двигаться и даже говорить мучают её не меньше, чем физические страдания.
Когда они втроём зашли в спальню, девушка задохнулась от чувства сострадания к несчастной женщине. Подготовленная к посещению, она сидела в кресле, укрытая пледом. Ещё красивые черты лица начали уже увядать, как увядает цветок без цвета, без влаги, без пчёл. Попытавшись что - то сказать, страдалица только замычала, и, смутившись, зажмурилась. И словно что-то погасло в комнате - настолько ярким, оказывается, был её взгляд.
– Бедная Вы, бедная, - тотчас кинулась к ней Алёна. Она взяла лицо женщины в ладони и плача, стала уговаривать.
– Ну, откройте глаза. Ну, успокойтесь. Я Вам помогу. Я Вас теперь не оставлю…
– Внучечка, погодь, давай всё обсудим, как лучше, - встряла, было, Даниловна.
– Идите, ах, не мешайте, пожалуйста, - нетерпеливо отмахнулась Алёна. Врач и старуха притихли и наблюдали, как из ладоней девушки на больную потёк свет. Он становился всё ярче и ярче. Алёна вскоре прекратила свой монолог, только, закрыв глаза и, смешно нахмурив лобик, шевелила губами. Её пациентка, напротив, сидела, открыв глаза, в которых отчаяние начинало сменяться изумлением и надеждой. Даниловна потянула такого же изумлённого Карлушу на кухню.
– Сейчас ей главное не мешать. Потом, когда ослабнет, перенесём её к луне сил набираться.
– Кто ослабнет? Лиля?
– Да нет. Волшебница наша. Что же ты думаешь, это ей просто так?
– Не думаю… Я… ничего не думаю. Кого только здесь не было… Утопающий, знаете… Но вот так… С такими эффектами…
– Подожди, ещё не те эффекты будут. Давай кофе угости, что ли. Ночь долгая будет, хлопотная…
Хлопотной оказалась не только ночь. Девушка видела эти пропасти - разрывы в светленьких струнах нервов и в паутинках, из которых, казалось, соткана нежная ткань мозга. Она видела измученные, горящие красным огоньком, словно кричащие о помощи, струнки нервов, ведущих от глаз и ушей. " Боль от света и звуков" - вспомнила она. Захлёстываемая волнами жалости, Алёна делилась, и делилась с женщиной своим светом. И уже, падая без сил в первый раз, увидела, что поправила эти расстроенные струнки. Боль должна была утихнуть. Затем заботливые руки отнесли её на кровать, подвинутую под лунные лучи. Придя в себя и набравшись сил, целительница только мельком прошептала старухе: "Потом, потом, всё потом" и продолжила своё подвижничество. Около трёх часов ночи, когда девушка вновь упала рядом с больной и её отнесли "заряжаться", жертва аварии повернула голову и прошептала:
– Кто она?
– Если бы я знал, родная. Вот, Даниловна, наша знаменитая травница открыла… Господи, да ты заговорила? - кинулся врач к своей жене.
– Да. И боль отпустила. Да кто она?
– Она тебя, доченька, поставит на ноги. Ты только не волнуйся.
– Чего теперь уже волноваться? - улыбнулась Лилия. - Хуже не будет. Хоть поговорить могу.
– Как ты себя вообще чувствуешь, любимая? Может, что надо?
– Нет. Смотрите за девочкой. Она всё время стонет.
– Такое у неё целительство. Больно ей. Терпит, - объяснила Даниловна.
– Милая, добрая девочка, - улыбнулась Лилия.
– Всё - всё- всё! Потом, потом, потом, - отогнала собеседников от своей пациентки подошедшая Алёна и вновь воздела над ней руки. К утру оборванные ниточки мозга соединились в один узор и засветились радостным светом. Осталось "всего лишь" соединить струны нервов и нити позвоночника. Девушка видела эти разрывы и уже направила на них лучи своего целительного света. Но задавненные травмы ударили по девушке такой болью, что она невольно закричала и отпрянула.
– Что?! - в один голос вскрикнули взрослые.
– Нет. Ничего. Просто… - она взглянула в окно, за которым начинал проявляться рассвет.
– Не успели. Я вообще-то так и думала. Моя доченька тоже такие… травмы за одну ночь не успевала… Ну, да ничего. За день отдохнешь, а там…
– Нет, нет, нет! Я никуда не уйду, пока… пока…
– Внучечка, родненькая, поверь ты мне. Отдохнёшь, потом быстрее получится. И ещё - мы же тебя тихонечко сюда привезли. Хватятся в больнице, что будет?
Даниловна взяла ослабевшую девушку и ласково уговаривая, повела одеваться.
– До свидания, тётя Лиля. Я Вас вылечу. Сегодня ночью вылечу. Простите, что не успела… Но руки уже… И много что ещё… А ходить, - это уже завтра… - погружаясь в сон, попрощалась девушка. Карл Петрович подхватил её на руки и понёс в свой старенький "фольксваген".
– Как вы думаете, Даниловна, она правду говорит?
– Ну, Карлуша, ты же сам видел. И потом, сменишься с дежурства, увидишь. Если она сказала, что руки уже действуют, значит, так и есть.
– Дай Бог, дай Бог, - голос его задрожал. - Мы же с Лилей моей совсем вдвоём. Ни у неё, ни у меня - никого. И после той аварии… За рулём-то я был. Да, не виноват. Юридически. А так? Каждый день видеть эти муки. Да я опять о себе. А ей? Каждый день этого ада! Я думал - с ума сойду. Но если бы сломался, что с ней бы было? А я ведь её люблю, мою Лилию.
– Ты зря беду от людей спрятал.
– Там, где случилось, не прятал. Ну, там и не спрятать было, "ЧП районного масштаба" всё-таки. Да, сочувствовали. Но, знаете, какое-то злорадное сочувствие у людей. Типа: "Слава Богу, что не со мной!". И любопытство. Просто праздное любопытство - как люди выживают в таких условиях? Неприятно.
В больничном скверике врач вновь взял Алёну на руки и так донёс до отделения, потом, упрямо мотнув головой, понёс дальше - в палату, на койку.
"Пусть думают, что хотят" - поняла Даниловна.
– Ну, ты всё-таки не бравируй. Девочка-то считается больной. А ты куда-то возишь, на руках носишь… И тебе и ей повредить может.
– Да-да, Вы правы. Сегодня у нас кто заступает? Верещавина? Трудный случай…
– Я справлюсь - пообещала Даниловна. - А ты, давай, утрясай со своими.
Утрясать особо и не пришлось. Ночь прошла спокойно, дежурных санитарку и медсестру никто не тревожил. Обе, приняв по коробке конфет, пообещали молчать о некоторых сегодняшних странностях, если такие и были. "Ничего противозаконного, а тем более криминального" - успокоил их Карапет. Затем, сдавая дежурство, запинаясь, попросил без особой надобности не тревожить Алёну из третьей палаты. Добавил, что это его личная просьба, но конечно, если она сочтёт необходимым… И всё-таки… Не вдаваясь в большие разъяснения, он рванулся домой. Заинтригованная врачиха начала обход именно с этой палаты. Две девочки весело шептались, а та самая Алёна спала сладким сном с улыбкой на губах. Рядом, охраняя этот сон сидела старуха Ростова. При появлении Верещвавиной она встала.
– Здравствуйте, Раиса Васильевна!
– Здравствуй и ты, Даниловна. Что здесь происходит? Почему не на обходе?
– Сейчас пойду. Вас дожидалась. Очень прошу девоньку пока не будить.
– А в чём собственно дело? Вот и Кара… и Карл Петрович просил. Что за спящая красавица?
– Вам врать не буду. Конечно, помните, как с Игорьком- то было? Как он кстати, сейчас?
– Хорошо, спасибо, - рассеянно ответила врач, собираясь с мыслями.- Ты хочешь сказать, что эта пичужка, как твоя дочь…? - поняла она.
– Мне кажется… да нет, не кажется, лучше. Видела сегодня.
– И она сегодня Кара… Карлову жену…? И помогло?
– Не то слово. "Помогло". Но сил много потратила. Пусть отдохнёт, а?
– Сказки, Даниловна?
Ростова истово перекрестилась и тогда Раиса Васильевна, пожав плечами, взялась за соседок. Узнав, что приступов последние трое суток не было, она покосилась на спящую девушку.
– А у нас в палате одну жанчинку готовили к операции мозга. Провели повторную томографию - незачем, оказывается. А у второй анализы…
– Даниловна, идите к себе. Обещаю, что часов до одиннадцати… или сколько? Двенадцати? Хорошо… И отдохните сами. Вижу, что надо.
Алёна, действительно, проснулась около полудня. Рядом вновь сидела добровольная опекунша и наставница. Девушка ещё не встала, когда в палату впорхнули её соседки - уже в своих одеждах.
– Выписали, - сообщила " Лисичка". - Нас никогда долго и не держат. А теперь - и вообще. Мы слышали. Не дурочки. Спасибо тебе, Алёнка - чмокнула она в щёку свою целительницу. Не знаю, что и… Вот! Возьми, - она протянула Алёне свой плейер.
– И я… и от меня… - склонная, как и все полненькие девочки, к большей чувствительности, Тома тоже склонилась над Алёной, разревелась и обслюнявила её всю.
– У меня… я не знаю… - всхлипывала она. - Вот, возьми - девушка положила на тумбочку коробку конфет, а потом начала срывать с себя серёжки.
– Да вы что, девочки, - окончательно проснулась и подхватилась Алёна. - Да не возьму я ничего. Спасибо, но зачем? И нельзя. Нельзя за это. Поверьте, нельзя. Не могу - мягко отталкивала назад она подарки.
– Но конфеты, конфеты-то хотя-бы? - настаивала Тома, всё ещё всхлипывая.
– Ну, за это спасибо. Своих малых угощу.
– Тогда и я. Я тоже завтра же привезу. Или передам с кем - решила Лисичка.
– Не надо, что ты! Ну, счастливо вам!
Затем пришла врач и осмотрела девушку.
– Небольшой упадок сил всё ещё наблюдается. Так что надо ещё полежать. Может, прокапаем?
– Спасибо, Раиса Васильевна, но нам лучше сейчас на солнышко. Правда, внучечка?
– Ох, Даниловна, раскомандовалась. Смотри, нарвёшься на главврача, - улыбнулась докторша.
– Ничего, я его от простатита… Ну, да ладно… В общем, мы пошли дышать воздухом.
– Это тебе Карлуша передал. Чтобы силы восстановила, - протянула старуха девушке здоровенную шоколадку, когда они устроились на излюбленной скамейке.
– Спасибо, зачем, - засмущалась девушка.
– Ты это брось, Алёнушка. Ты уже взрослая девушка. Неужели не понимаешь, какие ты сейчас чудеса творишь?
– Чудеса?
– Конечно, чудеса. Их же, этих несчастных вылечить не могут. А ты, как фея из сказки. Поэтому не смущайся так вот этим проявлениям благодарности. Когда деньги начнут совать… да и там подумать надо. Задаром ничего не происходит. Вона, как тебя крючит, когда ты лечишь. Я, когда диски вставляла или там, травами, то мзду брала. Даже время затраченное, и то денег стоит. А вот дочка моя была - как ты. Бессребреница.
– Тётя Аня, а что с ней… случилось?
Лицо старой женщины потемнело.
– Пожар. Лесной пожар. И ребятня в лесу. В походе были. Может, сами и подпалили, не знаю. Он тогда две деревни сожрал, так буйствовал. Мы в хате были. Услышали, выбежали к реке. Стоим, смотрим, с домом родным прощаемся. А она, дочечка моя, вдруг напряглась вся, будто что в этом гуле услышала. " Дети там!" - говорит. " Не успеют" - и к лесу. Я за неё вцепилась, не пускаю. А она вывернулась, чмокнула меня в щеку: " Простите, мама! Надо!" - и кинулась через лужок к пожару. А потом - прямо в пламя. Вот и всё, что я видела… А потом эти бойскауты рассказывали, что когда они уже отчаялись, сбились стайкой на полянке, она появилась возле них. Прямо из пламени появилась. Стала в центре и аж засветилась. И этот свет, как они говорили, туман такой светящийся, их накрыл и огонь близко не подпускал. Потом пожар ушёл дальше, и этот туман постепенно растаял. Кто посмелее был, на дочушку мою смотрел, так говорили, что она, как этот туман тоже растаяла… Та полянка так и сохранилась среди пепелища. Там ребят и нашли потом. Никто и не верил, что в таком ужасе уцелеть можно. А от доченьки ничего не нашли… Совсем… Ребята, которые спаслись, каждый год туда ходят, второй день рождения празднуют. И цветы кладут. Доченьке моей. Хотя наши пожарники объясняли всё это какими-то "микросмерчами" или "микровихрями", которые пожар вокруг полянки обвели. Но я то знаю…
– Какая она у Вас была молодец! - вытирая слёзы, похвалила Алёна.
– Да…, была. Но ты опять плачешь! Да что же это такое?
– Просто… жалко.
– Вот это ты брось. Я смотрю, у тебя глаза вообще на мокром месте? Не пойдёт. Если можешь помочь чьему-то горю - помогай, а не реви. Если не можешь, то плачь, не плачь, всё едино.
– Но если жалко?
– Ах, внучечка, внучечка, добрая ты душа. Жалей. Но не рюмзай. Сейчас время злое, люди злые, слёзы для них - признак слабости. А над слабыми в лучшем случае посмеются. Поэтому давай потихоньку от плача отвыкать.
– Хорошо, давайте.
Ещё Алёна позвонила домой, сказала, что выздоравливает и что скоро приедет. Мать отвечала односложно, и у девушки испортилось настроение. Отец "загусарил", - поняла она. Это была незаживающая, постоянно кровоточащая рана их семьи. Отец. Тракторист, бригадир, главный инженер, бригадир, тракторист. Водка загубила и эту некогда светлую голову. Или не водка? Или было что-то иное, из-за чего началось пьянство? Девушка тяжело вздохнула. Вспомнила, как прятались они с мамой от разбушевавшегося "родителя". Как тихонько плакала мать и прощала, прощала, прощала. Потом, с появлением братиков, отец поутих, не буянил, но напивался регулярно и крепко. Вот, видимо, и сейчас. Думать об этом не хотелось. Но пришлось.
На следующий день когда юная целительница блаженно отсыпалась после хорошо сделанной работы, вернувшей здоровье жертве катастрофы, к ней приехали. Изменившийся в лице Карлуша растормошил девушку.
– Там к тебе… из милиции. Не знаю зачем. Но если об этих ночах пронюхали… Ты молчи. А то за такое нарушение режима…
– Хорошо, я не буду говорить. А если спросят?
– Скажи, что не помнишь, где была. Что гуляла. Что лунатичка. такое бывает…
В освобождённой ординаторской сидел какой-то серый потрёпанный милиционер с погонами капитана.
– Вот, Алёна… поручили мне тебя допросить, - начал он, доставая какие-то бумаги.
– Да, пожалуйста, а о чём? - насторожилась девушка.
– Ну, вообще, как поживаешь. Как здоровье, кстати?
– Нормально, спасибо. Думаю, что скоро выпишут. Домой надо.
– Да, домой надо… Это ты права. Не буду… Неприятности у тебя дома.
– Что? С братиками что? - подхватилась девушка. - С мамой?
– С отцом.
Девушка опять села. Перевела дух.
– А что с ним? - спросила она через некоторое время.
– А ты ведь за него не так переживаешь, а? - наклонился через стол капитан.
– Но что с ним? - повторила девушка, отмалчиваясь на проницательный вопрос.
– В большие неприятности влез. Понимаешь, в очень большие. Пока не могу сказать конкретнее. Давай всё-таки побеседуем. Ну, поручено мне это.