* * *
Лагерь, разбитый на почтительном расстоянии от догоравших лачуг и обгоревших столбов со скрючившимися телами казненных, вопреки обыкновению, забылся крепким сном после "трудового" дня задолго до полуночи. Даже попойка по случаю завершения очередной кампании получилась какая-то куцая и невеселая - терпкий запах крови и "мясной" дымок, долетавший от тлевших костров, не будил обычного куража. Фон Мюльхейм спал в своем шатре в одиночестве, а Гуго затащил в свой двух местных женщин.
Но повеселиться ему, судя по всему, так и не удалось: не прошло и получаса, как один за другим раздались два диких крика и пьяный рык, требующий от караульных "забрать отсюда эту падаль", тут же сменившийся трубным храпом. Что ж: отец Хильдебрандт наутро отпустит ему и эти грехи. Убивай всех, а Господь сам отличит агнцев от козлищ…
Фон Мюльхейму показалось, что он только что смежил веки, а его уже поднял вопль часового:
- Вставайте! Они идут! К оружию!..
И оборвался на высокой ноте, словно кричавшему заткнули рот. Вильгельму, прошедшему огонь и воду, не нужно было объяснять, что это значит: как был в расстегнутой рубахе, он вскочил с походного тюфяка и одним взмахом меча вспорол парусину палатки с обратной входу стороны. Если его ждут, то ждут у входа - зачем же подыгрывать противнику. А если нет, то потом слуги заштопают - велика важность!
Темный лагерь был наполнен лязгом оружия, возней и утробными вскриками. Даже кострища на месте бывшей деревни язычников почти погасли и ничего не освещали своими красноватыми отблесками.
"Слава Богу, что я спал! - подумал фон Мюльхейм, наскоро совершая крестное знамение и перехватывая меч поудобнее. - Если бы я выскочил в темноту со свету, то еще долго был бы слеп, как филин днем!"
Обогнув шатер, рыцарь с трудом различил первого нападающего: коренастую литую фигуру с чем-то вроде короткой дубинки в руках. Враг стоял вполоборота и не мог видеть широкого замаха…
"Получи! - Призрачно сверкнувший в темноте клинок опустился на основание шеи. - С почином!"
Но поздравлял себя рыцарь рано: меч из доброй вестфальской стали, вместо того чтобы снести вражью голову с плеч, стеклянисто хрустнул, и половинка его с жалобным звоном унеслась куда-то в темноту, оставив хозяина лишь с коротким - дюймов пятнадцать длиной - обломком в руках.
Более того, сноп искр на мгновение осветил неуязвимого противника.
Показалось рыцарю, или он действительно рубил не живого человека, а одну из тех статуй, которые стояли плечом к плечу под дубом, он додумывал уже в лесу, несясь куда глаза глядят прочь от страшного видения и не обращая внимания на мокрые колючие ветки, больно хлещущие по лицу. Вильгельм не боялся никого на белом свете, но порождения ночи лежат уже за гранью таких понятий, как смелость и трусость…
* * *
Он пришел в себя лишь на вторые сутки, наткнувшись на одного из дружинников Гуго, хнычущего, как пятилетний мальчишка, под мокрым кустом боярышника и нянчащего перебитую руку, висящую плетью. Вид вчерашнего головореза, не боящегося ни черта, ни дьявола, но, как и он, спасовавшего перед атакой ночной нежити, превратил растерянного беглеца в обычного фон Мюльхейма.
Еще день ушел на то, чтобы собрать по лесам остатки отряда. Чтобы привести деморализованных вояк в чувство, пришлось повесить на осине одного, самого никудышного. Того самого, первого, способного вспомнить когда-нибудь, каким увидел своего повелителя. К тому же негоден он был никуда вдали от лекарей и сведущих в знахарстве монахов… Существовала опасность, что кнехты взбунтуются окончательно, но привычная экзекуция, как ни странно, вернула бойцам прежний настрой. Как ни крути, а отец-командир был рядом, суровый, но справедливый…
Вид разгромленного лагеря обрадовал Вильгельма.
Как бы то ни было, а сорвиголова Гуго уцелел! Вон он, в полном боевом облачении - даже меч в опущенной руке - сидит посреди рухнувших палаток над телами павших. Действительно, фон Гройбинден в огне не горит и в воде не тонет! Золото, а не боец!
- Дружище! - окликнул приятеля фон Мюльхейм, направляя к нему своего коня. - Как ты? Присматриваешь место для своего будущего замка?
Но рыцарь был непривычно тих и неподвижен…
И лишь когда с него сняли шлем, все увидели смертельно бледное, восковое лицо, хранящее печать умиротворения и покоя…
9
Краснобалтск, Калининградская область,200… год.
Сергей Алексеевич захлопнул папку и обвел молчащих слушателей взглядом.
- Это вы сами написали? - очнулась от гипноза Вера.
- Нет, - покачал головой Прохоров. - Эту рукопись я обнаружил в одной из архивных папок и перевел, как смог, с немецкого. Прошу прощения за корявость слога - я не писатель. По-моему, это что-то вроде неоконченного романа. Тут еще прилично, - рассказчик прошелестел листами, словно колодой карт. - Про то, как в отместку за друга фон Мюльхейм велел расколотить статуи и утопить их в озере, как выпросил-таки у гроссмейстера Ордена землю и отыскал где-то в Германии сына фон Гройбиндена…
- А ведь местный рыцарский замок и в самом деле принадлежал баронам фон Гройбинденам, - вставил слово Женя.
- И памятник фон Мюльхейму украшает одну из площадей, - в тон ему продолжил инженер. - Это не легенда, молодые люди.
- Что вы хотите этим сказать? - воскликнула журналистка. - Что все это случилось на самом деле?
- Я знал, что вы не поверите. Но я могу доказать.
- Каким образом?
- Сегодня в одиннадцать вечера я буду ждать вас на углу Краснофлотской и Чичерина. Не опаздывайте и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил. Лучше идите не по улице, а дворами.
Сергей Алексеевич встал и направился к двери.
- Но, может быть, вы хоть что-нибудь объясните?
- Нет. Все остальное - после того, как вы все увидите своими глазами. До вечера.
Уже в дверях архивариус обернулся и строго взглянул на притихших молодых людей.
- На всякий случай: они боятся только дерева. Живого дерева…
С этими словами Прохоров вышел.
* * *
- Мне кажется, что он сумасшедший. А тебе?
Чем меньше времени оставалось до ночного похода, тем больше Вера нервничала. Да и Евгений чувствовал себя не лучшим образом, все время возвращаясь мыслями к своей неудачной экспедиции за образцами. Ведь как ни крути, а безымянный старший лейтенант его тогда спас. От того самого, что чуть позже случилось с кавказцами.
- Вряд ли, Вера, - покачал он головой. - Что-то в этом есть. К тому же вспомни камень…
Он оглянулся на гипсовую горгулию, и рука повисла в воздухе: на уродливой морде статуи по-прежнему зияла выбоина. Изгрызенный ящик тоже был пуст.
- Вер, ты не видела осколок? - он честно попытался вспомнить, положил ли в прошлый раз фрагмент статуэтки на место или забыл. По всему выходило, что забыл.
И вот теперь он пропал.
Вдвоем молодые люди перевернули всю комнату, даже заглянули на шкафы и пошуровали ручкой от швабры за батареей парового отопления, но камешек исчез, словно канул в воду.
- Может, Татьяна Михайловна выбросила, когда делала уборку? - спросила Вера. Ей было до слез больно глядеть на потерянного Женю, переживавшего утрату единственного, чудом доставшегося ему образца.
- Да ты что! Она только пыль протирает раз в неделю. Ни одной бумажки на столе не сдвинет, не то что взять что-нибудь без спросу. Да и не убиралась она еще с прошлого раза.
- Это я виновата, прости меня, - заглянула девушка в глаза расстроенному ученому. - Если бы я тогда не… не отвлекла тебя…
- Да ты что! - Князев усилием воли взял себя в руки и попытался улыбнуться как мог беспечнее, от души надеясь, что у него получается. - Какой-то камень… Забудь о нем. Считай, что его просто не было. О!.. Мы опаздываем!
Действительно, стрелка на старинных часах показывала без пятнадцати одиннадцать.
- Поспешим…
Стараясь не шуметь, влюбленные выскользнули из квартиры, на цыпочках спустились по лестнице и осторожно двинулись к указанному архивариусом месту. Женя уже отлично ориентировался в узких улочках с названиями, по-прежнему почти ничего не говорящими журналистке, предпочитавшей выискивать чудом сохранившиеся немецкие таблички. Перекресток Краснофлотской (бывшей Гёте-штрассе) и Чичерина (Остзеенвег) лежал в паре кварталов от дома, так что они надеялись не попасть никому на глаза, держась в тени, отбрасываемой домами, и перебегая участки, освещенные редкими уличными фонарями (и еще более редко - работающими).
Вот и назначенное место. Увы, никого под фонарем не оказалось.
- Может, опаздывает?
Но Сергей Алексеевич не появился ни в четверть двенадцатого, ни в половину…
- Слушай, Жень! - не выдержала наконец Вера, нервно кутающаяся в плащик - ночь выдалась не по сезону свежей. - По-моему, он нас надул! Прячется сейчас где-нибудь в подворотне и хихикает в кулачок, глядя на двух идиотов, купившихся на старую байку. Может, даже не один… Вдруг это у местных традиционный розыгрыш?
- Угу… И кавказцев тех тоже разыграли…
Вера поежилась и еще глубже запахнула одежку.
- Пойдем домой, а? Я замерзла-ла-ла…
- Сейчас… - Евгений ощутил мимолетную досаду. Нет, не на Веру - на вероломного архивариуса. - А может…
Он выглянул из-за угла, за которым они скрывались, и почесал в затылке.
- Эта улица вливается в площадь Победы. Кстати, единственной, оставшейся непереименованной.
- Как это?
- "Зигесплац" по-немецки и означает "площадь Победы".
- Занятно… А что за победа?
- Черт ее знает… Может, над Наполеоном, может, над французами в восемьсот семьдесят первом… Так вот, на этой площади стоит памятник Вильгельму фон Мюльхейму. Ну, тому самому…
- Я помню. Это который на лошади?
- Да. И попирает копытами гору язычников пополам с нечистью. Думаю, Прохоров как раз хотел нам его показать. Пойдем взглянем?
- Разве что одним глазком…
Уже не скрываясь, они побрели к площади. На ходу Женя снял куртку и накинул на плечи девушке, благодарно прижавшейся к его плечу. Сейчас им было наплевать на все на свете статуи и на всех на свете вероломных архивариусов… Больше всего им хотелось идти и идти вот так без конца…
Но улица закончилась до обидного быстро.
Памятник громоздился впереди черной конической массой, едва различимой на фоне темных домов. Ночь выдалась безлунной, и разглядеть какие-либо подробности с расстояния в полсотни метров было невозможно. Да зрителям и не требовалось освещение: оба хорошо помнили мужественного рыцаря, который одной рукой сжимал крест, другой - рассекал мечом корчащуюся уродливую фигурку, а его свирепый конь при этом попирал копытами целую гору уже расчлененных. Материальное воплощение девиза "Дранг нах Остен!" во всей красе. Где-то далеко, скрытые за домами, медленно пробили двенадцать раз часы на здании ратуши, и над площадью снова повисла гнетущая тишина.
- Пойдем домой? - Вера почувствовала, что к сотрясающей ее хрупкое тело дрожи ночной холод не имеет никакого отношения.
- Сейчас, - Евгений поплотнее прижал ее к своему сильному горячему телу. - Еще минутку…
- А что ты… - начала было девушка, но осеклась на полуслове.
Где-то на площади родился странный звук. Как будто камень скрежетнул по камню…
* * *
Закутанная в кокон из толстого шерстяного пледа под самое горло, Вера охватила обеими ладонями кружку с обжигающим чаем, но не чувствовала тепла. Ужас по-прежнему стискивал ее в своих ледяных объятиях. Женя выглядел чуть лучше, но и он никак не мог отойти от пережитого и все время вскакивал с кресла, делал два-три бесцельных круга по комнате, чтобы снова, на какие-то минуты, усесться на прежнее место.
Они не очень хорошо помнили, как оказались в мирной, хорошо знакомой квартире, безопасном островке в бескрайнем море ужаса, и каким образом сумели пробраться в комнату, не разбудив при этом хозяйку.
Когда состояние стало невыносимым, Евгений махнул на все рукой, расстегнул сумку, засунутую за шкаф, и вынул оттуда непочатую бутылку армянского коньяка.
"Сухой закон" давным-давно канул в прошлое, но молодой ученый хорошо знал на собственном опыте, что многие вопросы, особенно в провинции, решаются гораздо легче, если расплачиваться "жидкой" валютой. Поэтому в командировки, сам почти непьющий, он не выезжал без "золотого запаса". Одна бутылка уже покинула сумку, когда он пытался найти следы фон Виллендорфа, но своей очереди дожидались еще две. И вот пришла пора второй.
Князев плеснул себе в стакан на два пальца янтарной жидкости и, подумав, щедро разбавил тем же сильнодействующим средством Верин чай. Казалось, трясущаяся в ознобе журналистка не обратила на это никакого внимания.
Но "лекарство" все же оказало свое воздействие.
Не прошло и минуты, как Женя почувствовал теплую волну, прокатившуюся по телу, приятно зашумевшую в голове, отогревшую душу. Заметно оживилась и хлебнувшая "микстуры" девушка. По крайней мере, дрожь постепенно стихла, а сама она начала реагировать на внешние раздражители.
- Жень, погаси верхний свет, - попросила она слабым голоском выздоравливающего после тяжелой болезни ребенка. - Глаза режет…
"Похоже, кризис миновал, - подумал Евгений, щелкая "верхним" выключателем и зажигая настольную лампу. - Слава Богу, слава Богу…"
- Какой ужас, - прикрыла глаза Вероника, сделав новый лилипутский глоточек из кружки. - Я думала, что умру на месте… А ты испугался?
- Конечно, - честно признался молодой ученый, оценивающе глядя на бутылку, но так и не решился налить себе еще порцию. - А ты разве не почувствовала?
- Я ничего не помню… - Девушка, поставив недопитый чай на стол, снова по самые глаза ушла в свой кокон.
Оба замолчали, вспоминая, как вслед за тяжелым скрежетом из ничего на них надвинулась громадина, излучающая неистовую злую силу, как брызнули искры, высеченные из булыжной мостовой почти неразличимым в темноте копытом…
- Я хочу уехать отсюда… - раздался из-под колючего верблюжьего пледа едва слышный голос. - Домой, в Москву, к маме… Женя, увези меня отсюда… Мне страшно…
"Я не могу", - чуть было не сказал Евгений вслух, но вовремя спохватился, что это прозвучит эгоистично.
Но он в самом деле не мог расстаться с ней, своими руками разорвать связь, крепнущую между ними. Не представлял себе, что это возможно.
- Хорошо, - кашлянув, сказал он вслух, неожиданно для себя. - Завтра я схожу на вокзал и куплю билет до Москвы.
За тот благодарный взгляд, которым его одарила девушка, он готов был сделать это прямо сейчас. И пусть под дверью его ждут все оживающие статуи проклятого Виллендорфа вместе…
* * *
Немного согревшись, девушка ушла к себе, а Евгений просидел в кресле без сна всю ночь. Ему постоянно чудились странные шорохи, скрипы вокруг, но, стоило зажечь свет, все мгновенно затихало. Или вообще все это существовало лишь в его воображении… Провалился в сон он лишь после того, как первые отблески рассвета робко позолотили шторы на окне…
А еще через пару часов его разбудил легкий стук в дверь.
На пороге стояла Вера, посвежевшая и похорошевшая после сна. В этой молодой женщине не было ничего от вчерашней испуганной девочки.
- Знаешь, Женя, - сказала она, опустив глаза. - Не надо мне никакого билета… Нужно остаться и распутать весь клубок до конца…
* * *
Распутывать взялись с того кончика нити, который был ближе всего.
Со старого замка.
Вообще-то никакой это уже был не замок. Как говорилось в том самом путеводителе, ксерокопия которого оказалась у парочки даже в двух экземплярах (по иронии судьбы, у Веры была такая же, даже более четкая и с теми страницами, которые в Женином варианте отсутствовали), бароны фон Гройбиндены, владевшие замком на протяжении почти шестисот пятидесяти лет, не были чужды духу времени и моде. Например, стены с бойницами и мощными башнями, устаревшие и ставшие бесполезными с изобретением артиллерии, были снесены еще в середине XVII века. Сама же цитадель несколько раз перестраивалась и обрастала флигелями и пристройками, пока твердыня крестоносцев, мрачная и аскетичная, окончательно не превратилась в нечто легкомысленное, барочно-ампирное. Последний владелец взялся было в очередной раз перестраивать свою резиденцию, намереваясь придать ей модный в то время английский колорит, но успел лишь наполовину разрушить последнее, что еще связывало ее со Средневековьем, - толстенную цилиндрическую башню-донжон, с которой и началось строительство в конце XIII века. Составитель путеводителя еще горько сокрушался о великолепной коллекции старинного оружия, которой был славен в свое время замок Гройбинден, проданной наследниками разорившегося "англомана" и распыленной по всей Германии.
- Да-а… - Евгений почесал затылок перед запертой, как обычно, дверью. - От памятника архитектуры тут, конечно, осталось мало… Разве что внутри.
- Имение было выкуплено Виллендорфом, и здесь же он завершил свои дни, - напомнила девушка. - В замковом парке должен быть его склеп…
- Значит, будем стучать…
Стучать пришлось долго.
Наконец дверь отворилась, и на пороге возник мрачный коротко стриженный верзила в серо-голубом милицейском камуфляже с надписью "охрана" на груди. Челюсти его работали, как валки крупорушки.
- Слепые, что ли? - буркнул "секьюрити", смахивая с массивного подбородка крошки. - Не видите, что закрыто?
- Видим, - больше всего Князев не любил общаться с такими вот индивидуумами, вероятно, и подвигнувшими незабвенного Дарвина на его революционное учение. - А когда откроется?
- Когда будет нужно, тогда и откроется.
Дверь снова захлопнулась.
- Вот тебе и памятник архитектуры… Что будем делать?
Замковый парк скорее походил на скверик. Видимо, когда владелец замка созрел для его создания, город придвинулся настолько близко, что места практически не оставалось. Сейчас асфальт подступал практически к самой решетке, старинной, но настолько аляповато выкрашенной ядовито-зеленой краской, да еще в энное количество слоев, что все очарование старины терялось. Казалось, что кованые, переплетенные узорчатыми гирляндами копья ограды сделаны не из чугуна, а из дешевого пластика.
- Полезем? - Искусствовед задумчиво изучал острые наконечники, расположенные на двухметровой высоте. Когда-то они, наверное, сияли позолотой, но теперь составляли с зеленым основанием одно целое.
- Зачем? - Вера за рукав подтащила спутника к самой решетке и показала пальцем внутрь.
Посреди уютной полянки, окруженной разросшимися до безобразия кустами и прикрытой сверху раскидистыми липами и дубами, виднелась незамысловатая скамеечка: два вкопанных в землю чурбачка с прибитой сверху доской. Вполне обычный для нашей страны атрибут таких вот укромных уголочков: приют для влюбленных, место спевки под гитару дворовой пацанвы или "кафе под открытым небом" для публики посерьезней.
- Где-то лазейка должна быть. Не перелазят же сюда алкаши через этакие бастионы!..