- Новгородское войско положит конец шатанию Москвы и Киева, прикроет южные рубежи государства, заставит турков отказаться от помощи крымскому хану. Но кое-кто в Новгороде недоволен этим. Я все время слышу обвинения в сторону князя в недальновидности, молодости и недостатке опыта. Кто-то боится, что, защищая московские земли, мы забываем об интересах собственной земли, и не отдает себе отчета в том, что земля у нас одна - Русь. И если враг пришел с юга, значит, мы должны встретить его всем миром, и не делить нашу землю на части - свои и чужие. Мне хочется, чтоб решение князя одобрило вече. И если кто-то против этого решения, пусть честно признается в этом! Пусть честно перед всем Новгородом объяснит, почему противится единению Руси, почему хочет победы тем, кто раздробит нас на части, а потом перебьет поодиночке.
С места попытался подняться князь, но его за руку удержала Марибора, шепнув что-то на ухо. Да, объяви сейчас князь, что он изменил свое решение, и Новгород посмотрит на него косо, если не освищет.
Еще трое ораторов всходили на степень, защищая точку зрения Свиблова, и последним был прибывший из Ладоги воевода, заверивший Новгород в своей решимости разбить татар на голову, обещал прибытия в Новгород боярской конницы с приладожских земель и призывал бояр отправить своих сыновей вместе с ним - за победой.
Млад думал, что молодой Воецкий-Караваев возразит Свиблову, но тут же понял: если его освищут, посадничества ему не видать. Он не станет рисковать. Новгород рвется в бой, половина тех, кто толпится вокруг вечевой площади, через три дня на четвертый собирается выступить в далекий поход. Никто не хочет слышать об отсрочке, никто не задумывается об опасности для Новгородской земли, зато все помнят, с чего князь Борис начинал объединение земель вокруг Новгорода.
Вече было столь единодушно, что сунуться сейчас на степень против его мнения было не только глупо, но и опасно, и Млад понял, что кроме него никто этого не сделает. Каждому есть что терять. И ему - тоже, доброе имя, например… Но когда он смотрел на лица мертвецов, кружащихся в хороводах Коляды, бесчестие не казалось ему чересчур высокой платой за задержку ополчения. Марибора кивнула ему в ответ на вопросительный взгляд, и на лице ее читалось: я знаю, что ты прикрываешь собой всех нас. И она не сомневалась - вече его послушает.
- Волхвы редко говорят на вече, но когда они хотят говорить, никто не смеет им противиться, - сузив глаза, на всю площадь начал Чернота Свиблов, увидевший, как Млад поднимается на степень, - заставить волхва замолчать может только нож, воткнувшийся в спину. Послушаем волю богов, новгородцы?
Интересно, он на самом деле думал, что его угроза может Млада напугать? А прозвучали его слова именно как угроза, и Млад действительно ждал ножа в спину, пока шел по ступенькам. Сия чаша его миновала, со степени же никто бы не рискнул метнуть нож, но когда Млад повернулся лицом к вечевой площади, беспокойство не оставило его. Впрочем, нож можно метнуть и в грудь…
- Боги не вмешиваются в дела людей, - начал он, стянув с головы треух, - и волю богов я излагать не стану.
Любой ценой. Если он сейчас станет говорить о своих колебаниях, если он хоть на миг усомнится в своей правоте - он напрасно поднялся на степень.
- Я спрашивал богов о том, что нас ждет. В ночь на Коляду мне ответил Хорс. Нас ждет война. Большая война с Западом. Падет Псков, падет Ладога, в Новгород придет враг. Вчера я держал в руках карту Новгорода, найденную у вражеских лазутчиков, и убедился: они уже поделили нашу землю. Они идут сюда надругаться над нашей верой, свергнуть наших богов, превратить в прах наши святыни. Они несут нам свою веру, как принесли ее в Литву, в Польшу, в Ливонию. Многотысячные воинства стоят у наших границ и ждут добычи, ждут нашей слабости, чтоб одним ударом расправиться с Новгородской землей.
Он перевел дыхание, прислушиваясь к толпе: озадаченное молчание повисло над вечевой площадью. Кто-то попробовал свистнуть, но на него зашипели со всех сторон. Млад сам не понимал, они слушали его потому, что он был убедителен, или потому что не имели сил противиться его голосу?
- Ополчение не должно покидать Новгорода. Москва справится с татарами без нас. Враг сильней и коварней крымчан угрожает новгородской земле. И враг этот безжалостно убивает всех, кто противится войне на юго-востоке, открывая Новгород для нападения с запада. Убит Белояр, убит Смеян Тушич Воецкий-Караваев, отравленным ножом ранен главный дознаватель княжьего суда, и, наконец, убит князь Борис, который никогда бы не позволил врагу пересечь наших границ. Ополчение не должно покидать Новгорода! Иначе нам нечем будет ответить на удар.
- Ты про богов давай! С убийствами без тебя разберутся! - крикнули снизу не очень-то доброжелательно.
Млад сглотнул и продолжил:
- Громовержец сказал мне, что нашу землю ведут под тень чужого бога. Ведут целенаправленно, и уход ополчения - одно из звеньев в этой цепочке событий. Мы должны защитить не только свою землю, но и своих богов, - Млад повысил голос, - ополчение не должно уходить из Новгорода! Я видел будущее, и мне было страшно! Враг куда опасней и коварней татар подбирается к нам!
Он замолчал, немного сбавил напряжение, и площадь ответила ему ревом: ему поверили. Не все, но поверили! Даже крикуны Свиблова на этот раз не стали свистеть.
Рядом с Младом немедленно встал молодой Воецкий-Караваев:
- Мой отец говорил о том, что ополчение не должно уходить из Новгорода. Наши разведчики из Ливонии, Швеции и Литвы давно предупреждали нас о том, что война готовится ими со дня смерти князя Бориса! Они заключают союзы, невозможные прежде, они объединяются против нас, и объединяет их вера. Крестовые походы не похоронены в далеком прошлом. Пытаясь напугать Москву, мы потеряем Новгород. Вместо того, чтобы бряцать оружием под окнами московских князей, постоим за свою землю! Наша победа на севере убедит Москву в нашей силе лучше, чем пустой поход на юг!
Засвистели только крикуны Черноты Свиблова, а на степень буквально взлетел один из сотников княжьей дружины:
- Меня никто не посмеет назвать трусом, я проливал свою кровь не в одной войне! И я говорю - ополчение не должно уйти из Новгорода! Не нужно никаких донесений разведки, чтоб понять - Новгород остается неприкрытым! Если ополчение уйдет под Москву, мы не наберем и десятитысячного войска, чтоб оборонять свои рубежи. Ивора Черепанова нет здесь, и я говорю от имени княжеской дружины: ополчение не должно уйти из Новгорода!
Воецкий-Караваев подтолкнул Млада в бок - требовалось закрепить успех.
- Боги не станут указывать нам путь, - сказал Млад, - решать мы будем сами. Но я видел, как горят города и рушатся крепости, я видел, как лик Хорса катится в Волхов, я видел, как падает изваяние громовержца в Перыни. Я видел…
Он осекся: толпа не слышала его, толпа смотрела на Великий мост. Шепот прокатился по вечевой площади и смолк. Казалось, замер весь Новгород, тишина была такой глубокой, будто Млад вдруг оглох. Надсадный тонкий звон в ушах нарастал, а с Великого моста отчетливо слышался скрип снега под ногами человека, одетого в белый армяк, с простым деревянным посохом в руках. Он шел к вечевой площади не торопясь, но двигался при этом удивительно быстро, словно и не шел вовсе, а плыл над землей. И скрипел под ним не снег, а морозный воздух, ставший вдруг густым и вязким.
- Белояр… - упал под ноги чей-то тихий вздох.
- Это Белояр… - прокатился по площади еле слышный ропот.
Мертвые не возвращаются к живым. Млад знал это слишком хорошо… Но мысли спутались, словно их накрыла невидимая, едва осязаемая сетка, Млад рванулся из силка, но прочные нити будто связали его по рукам и ногам. Такое было однажды, в Городище, перед гаданием, только не так откровенно, не так явно. Он почувствовал, как сливается с толпой, как становится каплей в шумном потоке воды, и тщетно старался вернуть себя, но только запутывался еще сильней.
Толпа расступилась, как и в прошлый раз, открывая волхву проход к степени, но тот остановился ровно на том месте, где в прошлый раз его настиг нож. И Млад уже не сомневался в том, что это Белояр, так же как в этом не сомневался никто на вечевой площади. Ничтожное "я" рассыпалось под ногами, словно пшенная крупа, и восторженное, упоительное "мы" топтало его сапогами.
- Все это - ложь! - прогремел над площадью голос Белояра, и посох указал прямо Младу в грудь, - это ложь и происки врагов! Я был там, где Правду не перепутаешь ни с чем! И я пришел сказать: вас обманывают, новгородцы! Борис убит Амин-Магомедом. Могущественная Османская империя точит ножи против нас, и цель ее - раздробить Русь на части, сделать так, чтоб каждый стоял сам за себя. Убедительные речи врагов Руси - ложь! Несметные полчища крестоносцев на западных границах - ложь!
Млад судорожно собирал самого себя, торопился, терял снова, и опять пытался собрать. Морок. Мертвые не возвращаются. Морок, лицедейство! Но какая сила стоит напротив него, какая сила! И с каким восторгом он подчиняется этой силе, растворяется в ней!
- И нож мне в спину воткнул тот, кто боялся моих слов на вече. Кто надеялся, что Казань и Крым смогут начать войну неожиданно для нас. И теперь снова хочет вывести их из-под удара, говоря о несуществующей угрозе. Но я пришел договорить - наши боги не позволят лжи и коварству взять над Правдой верх!
"Твой враг одет в белые одежды, слышишь? - раздался в голове голос громовержца, - Белые одежды, запятнанные кровью и облитые ядом".
Избранный среди избранных. Тот, с которым бесполезно тягаться. И Млад понял, почему: чужая сила плющила его, давила, как огромный валун, положенный на грудь. Он не мог ощутить себя собой, и был счастлив этим, и купался в этом счастье, и не мог добровольно от него отказаться.
- Всего два слова правды прозвучали со степени из уст этого человека, - посох снова указал Младу в грудь, - есть люди, наделенные силой волхвов, но без чести и совести использующие эту силу.
Млад поглядел на солнечный диск, повисший над горизонтом - Хорс ослепит каждого, кто станет долго смотреть ему в лицо. "Мне жаль, что ты боишься самого себя. Что ж, иди и неси свою избранность…" Боги! Что толку от избранности, если есть избранные среди избранных? "Я бы давно сбросил тебя вниз, если бы ты не знал: речь не о людских распрях". Боги! Слезы выступили на ослепших глазах, и боль вернула на место ощущение себя человеком.
- Новгородцы! - крикнул он и поднял руку, - Новгородцы, мертвые не возвращаются! А если они приходят, никто не знает, чего они желают живым!
И лица на миг повернулись к нему - сонные и удивленные.
- Мертвые возвращаются нечасто, - ответил тот, кто назвал себя Белояром, и голос его звучал громко, гораздо громче, чем мог бы говорить живой человек, - и лишь для того, чтоб вернуть справедливость. Ибо мертвецу никогда не будет покоя, пока его убийцы разгуливают по земле и безнаказанно поднимаются на степень, чтоб продолжать обманывать людей!
Голос, и посох, направленный Младу в грудь, пригвоздили его к невидимой стене за спиной.
- Предательство должно быть наказано! - упали в толпу слова человека в белых одеждах, и площадь всколыхнулась.
Он уходил, и никто не смотрел на него - люди ломились к степени, расталкивая бояр и стражу. Задние ряды "малых" людей давили передние, кто-то метнул топор, но он воткнулся в ограждение и, повисев секунду, упал вниз. Он уходил так же быстро, словно летел над землей - в сторону торговых рядов, и морок таял - оставалась разъяренная толпа.
Млад чувствовал, что силы его на исходе: словно он только что спустился к костру после тяжелого подъема, словно жалкое сопротивление мороку выжало его до капли. Степень содрогалась под ударами толпы, стража бежала наверх и в стороны, снизу летели камни, ножи и топоры, в давке слышались стоны и отчаянные крики. Млад шагнул вперед, собирая последние силы.
- Остановитесь! - крикнул он, и крик его повис над площадью - люди замерли на секунду, - остановитесь! Опомнитесь!
Не могло быть и речи о доказательстве своей правоты, никакой силы не хватило бы на это.
- Опомнитесь! Куда вы рветесь, зачем вы давите друг друга? Я никуда не ухожу. Я стою перед вами. Если хотите меня судить - судите.
Его голос, словно поток холодной воды, выплеснулся на горячие головы.
- Смерть! - крикнул кто-то.
- Смерть! - подхватили остальные.
Морок исчез, растворился в пространстве, но кто, кроме Млада, знал, что это морок? Как вдруг сзади кто-то взял его за руку и голос посадницы шепнул:
- Стой спокойно. Не оправдывайся и не кайся, не трать силу. Если можешь, сделай так, чтоб они начали слушать. Еще два слова - и они смогут слушать. Скажи им, что согласен с мнением веча.
Млад кивнул и посмотрел на людей перед собой:
- Если Новгород считает меня предателем, я приму от Новгорода смерть.
Вече явно одобрило его слова - настроение изменилось, на лицах появилось если не сомнение, то уважение.
- Может быть, есть кто-то, кто не согласен с тем, что предателя должно предать смерти? - опомнился Чернота Свиблов, - Есть такие?
Площадь зашумела, но никто не возразил.
- Я не согласен, - вдруг звонко сказал князь, а в толпе раздался свист и удивленные выкрики, - я не иду против веча. Но если этот человек - предатель и вражеский лазутчик, его надо допросить, прежде чем предать смерти. Дайте мне срок, и он предстанет перед вами на Великом мосту, но не сейчас. Чуть позже.
- Разумно, - недовольно усмехнулся Свиблов, - но кто заверит нас в том, что он не сбежит от правосудия? Он волхв, и мы только что видели его силу! Он заморочит стражу. Я уже не говорю о его высоко сидящих союзниках!
Он внимательно посмотрел на Воецкого-Караваева, который давно ушел в тень, прячась за широкими спинами Совета господ.
- Под лед его! - крикнул кто-то снизу, но его никто не поддержал.
- Князь прав, - поднялся с места старый боярин из Совета господ, - если речь идет о вражеских лазутчиках, надо накрыть всю сеть. Надо понять, чего они хотят. Волхва нельзя убивать без допроса.
- Я клянусь Новгороду, - поднял руку князь, - я клянусь, что волхв не избежит правосудия!
- Не бросайся клятвами по пустякам, князь, - тихо сказал Свиблов и повернулся к площади, - я считаю, что в подвалах моего терема охрана будет надежней, чем в подвалах детинца.
- Может, перенесем в твой терем и все службы княжьего суда? - посмеялся старый боярин, - погоди, ты еще не посадник! У князя - дружина и стража детинца.
- Стража детинца в распоряжении Совета господ, пока нет посадника, - повернулся к нему Свиблов.
- Значит, решать Совету господ. Не утомляй вече этой ерундой.
Млада отправили в детинец в сопровождении десятка стражников, под присмотром людей, которых Чернота Свиблов назвал представителями Совета господ. Он надолго запомнил этот короткий путь, под суровыми, тяжелыми взглядами новгородцев, под их выкрики и проклятья. Он убеждал себя в том, что ни в чем не виноват, и ему нечего стыдиться, он не боялся смотреть им в глаза, но видел в них только ненависть. Да, он говорил себе, что готов и к смерти, и к бесчестию ради того, чтоб задержать в Новгороде ополчение, но, пожалуй, это и было бесчестием, да и смерть маячила впереди вполне осязаемо, но ополчения это не задержало.
Горечь, бесполезная и никчемная, осязаемо застыла на губах. Млад не испытывал злости, только беспомощность и горечь. Бессмысленно обижаться на судьбу, и тем более - на врагов. Никто не предавал его, никто не заставлял говорить со степени. Он знал, на что идет, и должен был подготовиться и к такому исходу событий: сам Перун предупреждал его. Но с какой легкостью Новгород поверил в явление мертвого Белояра! Словно дети! А между тем, ничего странного в поведении новгородцев не было, Млад мог бы и не сомневаться в том, что подумает вече, едва завидев белую фигуру с посохом в руках. И Родомил говорил о том, что Новгороду явят нового Белояра. Но он и предположить не мог, что это будет за явление, насколько беспроигрышный ход сделают его враги!
Младу нечего было стыдиться, но каким же мучительным оказался этот путь! Если бы руки его не связали за спиной, он бы не удержался, и закрыл ладонями лицо. Ему плевали вслед, а у моста, где собрались "малые" люди, два или три камня полетели ему в спину: один из них, попавший по голове, сдвинул треух ему на глаза, и это вызвало злорадный смех. Стража прикрикнула на шутников и помахала бердышами, но смех от этого стал только громче. Млад не оглянулся - смешно смотреть им в лицо, если шапка сползла на глаза…
На другой стороне моста в него полетели снежки и огрызки яблок - стайка ребятишек, ощущая безнаказанность, улюлюкала и бежала за ним до самых ворот детинца. Млад не винил детей - в Новгороде смертью карали только тяжкие преступления: предательство, казнокрадство и поджог. И, увидев перед собой связанного человека под стражей, дети считали себя вправе ненавидеть преступника, их вера в правосудие была непоколебимой.
За крепостными стенами было пусто - только стража на воротах, да женщины из челяди посадника встретились им по дороге к судной палате: они тоже смотрели на Млада со злым любопытством.
Подвал оказался очень глубоким - каменная витая лестница с высокими и узкими ступенями вела вниз так долго, что у Млада закружилась голова, и пару раз он едва не оступился. Но и на этом путь не закончился: узкий проход шел под землей - потолки его кое-где держали выложенные кирпичом своды, на которые были уложены просмоленные деревянные балки. Младу показалось, что проход полого спускается вниз. Он слышал, что под башнями детинца прячутся подземелья, но не предполагал, что они простираются так глубоко. В какую сторону его вели, он не мог себе представить - на витой лестнице он потерял представление о сторонах света.
Проход вывел в подвал с земляным полом, кирпичными стенами и сводчатым потолком. Обитые железом двери вели на четыре стороны, и старший из стражников недолго колебался, поворачивая направо от прохода.
Узилище, предназначенное Младу, было довольно просторным - не меньше его собственной спальни - но совершенно пустым. Ни клочка сена, ни одной деревяшки, на которую можно сесть. И, понятно, без окон. Млад успел рассмотреть подвал, пока его освещали факелы в руках стражи. Однако дверь за ним захлопнулась без слов, и он оказался в кромешной темноте. И привыкнуть к этой темноте было невозможно - ни лучика света не могло проникнуть в подземелье.
Млад не боялся темноты, но земляная толща над головой давила на него незримой тяжестью. Несколько минут он стоял в растерянности, чувствуя, что задыхается, но потом взял себя в руки и, ощупав стены, устроился в углу, подложив под себя полушубок. В подвале было гораздо теплей, чем наверху, но сыро и зябко.
Темнота едва не свела его с ума. Через некоторое время он начал думать, что ослеп, хотя и понимал, что это невозможно. Прошло еще немного времени, когда он понял, что в подвале совершенно один - стражники не оставили никого для его охраны и ушли наверх. И одиночество напугало его сильней темноты и толщи земли над головой. Как в могиле.
Он быстро потерял счет времени, стараясь отвлечься от реальности, но это почти не помогало. Мысли его или возвращались к вечевой площади и камням, что летели ему вслед, или блуждали в темноте подземелья, натыкаясь на сырые кирпичные стены.