- Достойный и уважаемый жрец может поведать историю жизни одного человека, по имени Тнаммо, который считается умершим - но на самом деле жив.
Вокруг святилища замелькали тени. Возгласы удивления послышались со всех сторон. Монах ощутил волну тепла, накатившую откуда–то справа.
Повернул голову.
Глаза божества были ярко открыты и в них бушевало ярко–белое пламя. Именно от глаз исходило тепло; вплотную к изваянию оно должно было быть непереносимым жаром.
- Осторожнее, чужеземец, - всё тем же тоном произнёс жрец, и посох в его руке шевельнулся. - Ты хочешь узнать то, что дозволено знать только воинам племени. Знание это смертоносно для всех, кто пришёл извне.
Жрец замолк. Унэн краем глаза заметил, что их окружила дюжина воинов. Все одеты одинаково; одежда простая, удобная и не мешающая в бою. И копья, и короткие мечи производили должное впечатление. Тем более, что, судя по виду воинов, они умели обращаться с оружием.
- Мне нужно это знание, - твёрдо произнёс монах.
- Ты готов умереть?
- Да, если необходимо, - ответил Унэн и подумал, что ритуал этот со стороны должен выглядеть на редкость глупо.
- Отлично, - жрец сбросил наземь своё пышное одеяние и предстал перед монахом в боевом облачении - с посохом в руке. Хоть и выглядел жрец стариком, только безумец решил бы, что он не опасен. - Там, в цивилизованном мире, вы почему–то цените силу. Десять раз я нанесу тебе удар, чужеземец; десять раз это сделаешь ты. Пусть сила решит, достоин ли ты знания.
И повернулся, показывая, что не вооружён более ничем.
Монах короткий миг смотрел на соперника, оценивая шансы, и высыпал из просторных рукавов своего дорожного облачения всю коллекцию оружия. При виде её воины невольно покачали головой, а брови жреца чуть шевельнулись.
- Начинай, чужеземец, - проговорил жрец и встал, нарочито тяжело опираясь на посох.
Унэн долго сосредотачивался и собирался, прежде чем нанести удар.
* * *
Если встречаются два слабых противника, всё решает слепой случай.
Если встречаются сильный со слабым, случай практически не играет роли - чем бы ни был вооружён слабый.
Если встречаются двое сильных… то им не стоит вступать в битву. Потому что проиграют оба. Победивший - оттого, что не смог выдержать искушения применить силу, а проигравший - просто потому, что проиграл.
Унэн не торопился применять что бы то ни было эффектное из своего арсенала. Он способен расколоть ударом ладони огромную скалу, перерубить толстый древесный ствол, поймать на лету стрелу. Но здесь–то не скала! По движению глаз, по выражению лица, по незримому психическому полю, что видно немногим, было видно, что жрец - боец высшего класса. Ну да, разумеется; в подобных племенах вождь, жрец и военачальник - одно и то же лицо.
Жрец не отреагировал на два ложных выпада и ушёл от третьего, настоящего - ушёл плавно и неспешно, словно волна, ускользающая от ладони. Его посох с кажущейся медлительностью описал короткую дугу, но Унэн понимал, что соприкосновение с ним кончилось бы печально. Он и не дожидался удара: жрец, похоже, понимал и это.
Где–то ударил гонг, и противники разошлись вновь.
Теперь уже жрец смотрел куда–то сквозь Унэна и тот чувствовал, как чужое холодное сознание пронизывает его разум; как читает наперёд все мысли и намерения; как удовлетворённо покидает его, зная, что от противника не следует ждать никаких сюрпризов.
Момента, когда посох пришёл в движение, монах попросту не заметил. Вот он, чуть приподнят и отведён назад - поди угадай, какой именно удар последует. И удар последовал; скорее мгновенным озарением, нежели органами чувств Унэн осознал, куда движется чёрная неотвратимая смерть, и подпрыгнул - с места, прямо вверх, вытягивая в прыжке ноги в противоположные стороны.
Что–то слегка задело полы его накидки.
В глазах жреца он увидел удивление и спокойное признание своих возможностей.
И знал, что более ему такой прыжок не поможет.
Гонг…
…и ещё…
…и ещё…
Один–единственный раз Унэн попал–таки по сопернику. Но и это трудно было назвать ударом. Разозлённый предыдущими неудачами, он бил всерьёз: попав по не ожидающему нападения противнику, он, несомненно, убил бы того. Но сложенная наконечником копья кисть странным образом завязла в воздухе перед грудью противника - и не было понятно, что же смогло её остановить. Не небрежный же жест правой ладони.
От удара жрец едва заметно отшатнулся и, словно споткнувшись, резко повернулся вокруг своей оси - как бы ввинчиваясь в землю. И вновь только сложный пируэт - сальто с поворотом - спас Унэна от удара двумя ладонями и одной ступнёй. Трудно сказать, что стало бы с ним, останься он на месте. Вполне возможно, разрезало бы на четыре части.
Последний же удар посоха пришлось останавливать руками. Унэн и остановил - посох завершил движение, не коснувшись его лица; правда, сам монах отчего–то отправился в короткий полёт спиной вперёд и упал, не вполне собравшись. Впрочем, падение ему ничуть не повредило.
Они стояли друг напротив друга - пыльный и несколько запыхавшийся Унэн и чуть улыбающийся жрец, в безупречно чистом боевом наряде.
Сияние глаз статуи стало жёлтым.
- Покровитель холмов благоволит тебе, чужеземец, - произнёс жрец и глаза на набалдашнике его посоха тоже вспыхнули жёлтым. - Мы дадим тебе имя, достойное гостя нашего острова. Мы будем звать тебя Оранжевым Тигром - надеюсь, имя это не несёт в себе ничего оскорбительного.
Как будто у меня есть выбор, подумал Унэн устало и слегка поклонился.
Глаза статуи закрылись.
- Но я же… не победил, - заметил монах неуверенно.
Жрец и окружавшие его воины от души расхохотались.
- Если бы ты смог это сделать, Тигр, то был бы уже новым вождём, - пояснил жрец, поднимая церемониальную одежду. - С позволения Покровителя, конечно. Но пока крепка земля и не рушится небо, вождями племени будут только уроженцы Островов.
Унэн молча кивнул.
- Идём с нами, - жрец указал, куда именно. - Твой друг, воин Невидимого народа, уже ждёт тебя.
Невидимого народа, подумал монах, сопровождаемый спокойными и немного надменными аборигенами. Надо же. И "воин". Что–то я за Шассимом не замечал никакой воинственности.
Может быть, и к лучшему.
* * *
В тот момент, когда Унэн назвал его имя, Тнаммо вздрогнул, жестом велел Хирголу замолкнуть и повернул голову туда, где, вдалеке от него, встретились доселе неизвестный ему монах и вождь, некогда посвящавший его в воины.
Что–то неприятное происходило там, на другой стороне мира.
"Кто–то следит за нами", вспомнил он слова Альмрин и незаметно подмигнул ей - дескать, всё в порядке.
- Ложная тревога, - пояснил он обескураженному Хирголу, и велел продолжать.
Пауза помогла Хирголу: от страха он припомнил окончание заклинания и учитель, впервые за последние пять дней, остался доволен.
* * *
- Ну и местечко, - пропыхтел Гость, втаскивая плот на берег. Прежде лёгкий, плот отчего–то не желал вылезать на сушу; пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы сдвинуть его с места.
Оставалось надеяться, что река не разольётся и не унесёт единственное средство передвижения.
Тропка вела сквозь всё тот же "железный" кустарник. Заросли его потрясали воображение. Казалось, что весь восточный берег зарос им. Гость вынужден был сражаться с ветвями на каждом шагу и вскоре весь перепачкался в кроваво–красном соке; хорошо ещё, "закалённый" нож никак не страдал от соприкосновения с переродившейся древесиной.
Спустя полчаса (за которые Науэр прошёл едва ли с четверть мили) дорога пошла в гору. Кустарник становился всё реже и реже и вдруг - хвала судьбе! - превратился в обычный, зивирский - живой, зелёный, податливый. Чем–то он походил на иву; однако, это был Зивир, и старые имена тут не годились.
Холм был почти что голым; лишь редкие травинки пробивались то там, то сям; Гость, невзирая на усталость, едва ли не бегом добежал до вершины. Там и встал, осматриваясь.
Зрелище, представшее глазам, наполнило разум одновременно надеждой и безысходностью.
Надеждой - потому, что к югу, за небольшой котловиной, наполненной туманом, виднелись несомненные силуэты строений. Люди!
Безысходностью - потому, что Гость находился на острове. С запада на восток было около пяти миль. И дальше вновь начиналась Река. Хуже всего было то, что восточного берега Гость разглядеть не смог. Лишь неясная пепельно–белая черта на горизонте - то ли горы, то ли снег. Не понять.
После второго открытия Гостю как–то не очень хотелось встречаться со здешними жителями. Однако, как ни крути, раз уж решил не следовать предопределённым маршрутом, надо побывать и там. Тем более, что никто никогда не говорил о том, что на Реке есть острова.
Ну хорошо. Только вот как обозначить это место? Гость вновь огляделся. Холм со всех сторон был окружён кольцами - вначале нормального кустарника, затем - "железного".
Ещё два холма виднелись к юго–востоку, а после остров становился почти совершенно ровным. Не считая котловины - до неё было мили три.
На всякий случай Гость выложил из камней небольшой знак–указатель на вершине холма. Если даже придётся возвращаться в полутьме, заметить такой знак будет просто. А плот с Реки не должно быть видно.
Да и кто осмелится выходить на Реку на каком бы то ни было судне?
Осмотрев критически одежду (всю сплошь измазанную тёмным соком; в особенности досталось рубашке), Гость двинулся в путь.
На юг.
* * *
- Не открывай рта, отвечай мысленно, - послышалось в голове у Унэна. Вот уже три часа он сидел в небольшом каменном строении; вход и выход охранялись внушительного вида воинами. По ним было видно: лучше даже не пытаться затевать разговор.
От монаха явно ожидали чего–то ещё. Сохраняя серьёзный вид и полное внешнее спокойствие, Унэн долго размышлял над тем, с какой стороны приступить к выполнению задания. Что–то здесь не так. После того, как вождь (он же жрец) дал ему имя, все остальные словно воды в рот набрали. Неспроста ведь.
И вот - три часа спустя в хижину влетел флосс; не произнося ни слова, уселся в противоположном углу комнаты и занялся оперением: тщательно укладывал пёрышки, подолгу выбирал клювом несуществующий мусор. Воин сопровождал Шассима; он внимательно следил и за монахом (который никак не отреагировал на их появление и продолжал медитировать с закрытыми глазами, сидя в самом тёмном углу), и за флоссом.
На последнего он поглядывал с явной опаской.
Услышав знакомый мысленный голос, монах мысленно кивнул, стараясь ничем не выдавать, что он что–то услышал. Страж по–прежнему сидел, внимательно наблюдая за гостями. Он, видимо, не слышал ни слова.
- Ясно, - ответил монах, не размыкая губ.
- Не тешь себя иллюзиями, - посоветовал шелестящий голос где–то под сводами черепа. - Вот несколько самых важных правил. Не обращайся сам к тому, кто не заговорит с тобой первым; единственное исключение - вождь. Не вздумай говорить об их божестве–Покровителе. Ни слова.
- Ясно, - монаху начинало становиться интересно. Откуда флосс всё это знает? Откуда такое отношение к нему самому?
- Пока достаточно, - флосс никак не выдавал своего беспокойства, хотя, откровенно сказать, вовсе не был уверен, что Унэн сможет скрыть свою непредсказуемость - хотя бы в этот раз.
Узнай монах о его мыслях, непременно обиделся бы.
Но Унэн не слышал этих раздумий, а потому спокойно продолжал сидеть и медитировать. На душе было легко и спокойно; излишнее любопытство в подобных случаях значительно сокращает жизнь.
Тем более, что ему послышалось невысказанное предупреждение Шассима: его не изгнали и не попытались убить потому, что вождю что–то нужно от пришельца извне.
Попытаюсь выяснить, что именно, решил монах, а сам тихонько отхлебнул воды. Из своей собственной фляжки. Что–то странное почудилось ему в чаше с водой, которую ему принесли вместе с простыми, испечёнными из грубой муки лепёшками. Лепёшки не вызвали никакого беспокойства и монах их с удовольствием съел.
Не забыв трижды положить вокруг себя несколько крошек, отщипнув от верхней лепёшки. Знак уважения покровителю племени, Флосс не говорил ему об этом, но монах достаточно знал об обычаях примитивных народов, чтобы быть уверенным: вреда от этого не будет.
Вреда, действительно, не было. Поражённые охранники сообщали вождю о каждом действии их гостя (пленника?), о чём, конечно, Унэн догадывался с самого начала.
Пытаться произвести впечатление на аборигенов боевыми талантами бесполезно: монах сразу ощутил силу, недоступную ему, и обеспечивающую безусловное превосходство каждому здешнему бойцу. Дарована ли она их непокорным божеством или основана на неизвестном монаху виде магии, значения не имеет. Унэн чувствовал, когда силе не могла противостоять сила, и не боялся признавать, что слаб. Не возьмём силой, будем брать чем–либо ещё.
Как раз эту небольшую загадку ему и предстоит разрешить: чем можно повлиять на вождя. Не сидеть же здесь до скончания времени! Унэн не сразу обнаружил, что телепортироваться с острова не удастся: что–то блокировало все известные ему методы мгновенного перемещения. Вряд ли это случайность. Уходить отсюда надо исключительно мирным образом.
К тому же Шассим, видимо, поручился за него - и загадку столь высокого уважения аборигенов к флоссу тоже предстоит разрешить.
Унэн прикрыл глаза, расслабил мускулы и начал медитировать.
Заглянувшие в крохотное окошко охранники поразились, обнаружив, что внутри появился ещё один источник света: слабое свечение исходило от самого монаха; преимущественно от сложенных затейливым образом кистей рук, и в меньшей степени - от головы.
* * *
Норруан мягко спрыгнул из шахты, ведущей в Зивир. Ворона слетела с его плеча и сделала несколько кругов по залу. Изваяние ворона не обращало внимания на вновь пришедших; глаза его были прикрыты.
- Что ты хотел показать? - спросила она, усаживаясь у ближайшей колонны.
- Это скорее предчувствие, чем знание, - ответил Владыка и извлёк Книгу из матерчатого мешка, в который на всякий случай завернул её.
От фолианта тут же потекло во все стороны слабое голубоватое свечение. Что–то оно напоминало Норруану… но что, неизвестно. Ворона опустила взгляд на книгу, а сама искоса поглядывала на человека; тот выглядел уставшим. Не физически - уставшим духом. Словно пребывал длительное время в ожидании чего–то плохого.
- Вот, смотри, - Норруан открыл книгу, и ворона увидела, что текст, на который падает взор, меняется на глазах. Проваливались куда–то в глубь бумаги слова и целые абзацы; сами собой переползали, извиваясь и принимая жутковатые очертания, целые предложения. После того, как страница успокоилась, Владыка перевернул лист; таинственное явление возобновилось. Так он делал вновь и вновь, пока все двадцать два листа, исписанных его и чьей–то ещё рукой, не застыли.
Норруан полистал страницы туда–сюда, чтобы убедиться, что всё кончилось.
- Смотри, - указал он пальцем. - Мы с тобой сейчас вне Зивира; всё, что было написано обо мне или о тебе, исчезло со страниц.
Ворона опустилась перед томом и вгляделась в бисерные буковки. Перевернула страницу (мысленным усилием; Норруан с удивлением отметил, что её магические способности в этом странном месте усиливаются - его собственные, наоборот, ослабевали) и принялась читать.
- Верно, - согласилась она спустя минуту. - Но что это нам даёт?
- Мы сейчас находимся вне событий Зивира, - объяснил Норруан, извлекая из воздуха небольшую скамеечку, грубо сколоченный деревянный стол и лампу. - Мне не нравится та лёгкость, с которой удавалось править происходящее там, - он кивнул в сторону угольно–чёрного отверстия в потолке. - Я предпочту посидеть здесь. В Книге скрыта, несомненно, огромная сила. Я сильно сомневаюсь, что роскошь изменять Зивир даётся даром.
Ворона промолчала, выдержав взгляд бездонных тёмных глаз Владыки.
- Так что, если не возражаешь, побудем пока здесь, - предложил Норруан, добыв также чернильницу и перо. - Мне пришла на ум одна крохотная хитрость. Смотри, - и ворона придвинулась поближе.
"И, устроившись вне пределов Зивира, обманчиво податливого и ещё менее понятного, нежели обычно, Норруан с Морни принялись следить, как на страницах Книги проступало описание пути того, кто прибыл в Зивир, чтобы покончить с Норруаном раз и навсегда…"
Норруан подмигнул вороне. До той не сразу дошло, что её спутник только что попытался воздействовать на Книгу при помощи неё самой.
Норруан отложил перо в сторону, и они вдвоём уставились на влажные ещё буквы.
Что произойдёт?
Где–то в глубине сознания, Норруан опасался, что тень, преследовавшая его, едва он покидал пределы Зивира, немедленно отыщет жертву - в качестве ответа на подобную попытку. Что будет с ним после этого, он не знал - вернее, знал когда–то, но не мог обратиться к этому знанию: как и большинство воспоминаний, оно пребывало в глубинах памяти, под чьей–то неусыпной охраной.
Ветерок пригладил волосы Норруана и перья на голове у Морни. Та невольно отступила на шаг от Книги.
Время тянулось, и Книга, казалось, намеренно держит в напряжении своих читателей–писателей, накрепко связывающих свою судьбу с её участью.
Затем фраза, написанная Норруаном, мгновенно и неуловимо высохла, въелась в бумагу, стала старой не вид. Нет, не старой - невероятно древней.
Норруан издал невольный возглас облегчения - и любопытства. Ворона подошла поближе.
Причудливый вензель нарисовала невидимая рука под последними словами Норруана. И, то проступая буква за буквой, то выливаясь целыми строками, потекли из ниоткуда слова - каллиграфически написанные серой тушью, стереть которую теперь никому не под силу.
Говорилось там о том, что Гость, после многочасовых попыток, неожиданно осознал, что давно уже умел охотиться - просто раньше отчего–то не помнил об этом…
XVIII
Гость неожиданно обнаружил, что давно уже умеет охотиться - но вспомнил об этом словно бы совсем недавно. Подобное "прозрение" не очень удивило его; как, впрочем, не очень–то и испугало: чем дальше он отходил от предначертанного Мондерелом маршрута, тем больше интересного случалось.
Он без особого труда поймал похожего на кролика (из тех, что водились в его родном мире) грызуна и понял, что смерть от голода ему, похоже, не грозит. Закалённый в реке клинок его ножа высекал огромные полотна горячих искр из кусочков кремня, которые попадались на пути - при этом ничуть не тупился. Так что спустя ещё полтора часа Гость угощался вполне приемлемым жареным мясом, заедая его съедобными корешками. Вообще он осознал, как много пищи здесь лежит буквально под ногами - и как сильно его тяготила мысль, что ему неизбежно придётся питаться подарками Мондерела - полосками сушёного мяса и всем прочим.
Теперь же, разорвав ещё одну нить, связывавшую его с Правителем, Гость отметил новое чувство, ранее не проявлявшее себя так сильно.
Надежду.