* * *
За обедом Свет вновь обратил внимание на странное поведение Забавы. Как и утром, синие глаза служанки и не думали метать ставших уже привычными молний. Более того, она с достаточной степенью учтивости опекала Веру. Словно хозяйка дома – редкого и долгожданного гостя.
Поймав удивленный взгляд хозяина, Забава смутилась и в ту же минуту ретировалась бы на кухню, не будь ее присутствие в трапезной необходимым. Все-таки обед не завтрак: все блюда на стол сразу выставлять не принято.
Свету стало совершенно ясно, что между служанкой и гостьей возникла какая-то связь, направленная, похоже, против него. Можно было бы, конечно, взяться за служанку. Она бы наверняка не выдержала хозяйского давления и раскололась. Но невелика заслуга для чародея – справиться с простой девушкой, помимо всего прочего, в оного чародея еще и влюбленной. Поэтому Свет решил взяться за гостью. Тем более, что и в самом деле пора: скоро и Кудесник, и Буня Лапоть перестанут понимать его медлительность.
Расправившись с тарелкой сырного супа, он отложил ложку и сказал:
– Мне кажется, настала пора начать борьбу с вашей болезнью, Вера. У меня сегодня после обеда выдалось немного свободного времени. Так что отдохнете с часик, и приступим.
В карих глазах гостьи родилось удивление. Впрочем, жило оно какой-то миг и тут же умерло, сменившись радостью и надеждой. Правда, Свету показалось, что радость и надежда Веры не слишком отличались от испуга и тревоги, коими расцветились очи Забавы.
– Я должна как-то подготовиться? – спросила Вера.
Свет мотнул головой:
– Никакой подготовки от вас не требуется. Подготовка – проблема моя.
– Хорошо, чародей. – Вера заулыбалась. – Неужели я скоро смогу выбраться из этого дома?
– Вам так хочется выбраться отсюда?
– Конечно! А вам бы не хотелось, находись вы у меня в гостях и относись я к вам так, как вы ко мне?
Свет поморщился:
– В чем же таком особенном выражается мое к вам отношение?
– Вот именно, что ни в чем. – Вера поджала губы. – Вы относитесь ко мне примерно так же, как относятся к новоприобретенной вещи… Кафтану, например… Хоть и непривычно, но деньги заплачены: надо носить.
Свет глянул на Забаву. Та слушала гостью внимательно, согласно кивала и накладывала мимо тарелки порцию отварного картофеля.
– Что вы делаете, Забава?
– Ой, мамочка! – Забава смутилась, бросилась к поставцу, тут же вернулась, смахнула картофелины со стола в тарелку и выскочила на кухню.
– Что это вы сделали с моей служанкой, Вера? – сказал Свет. – Она совсем потеряла голову.
– Она потеряла голову не из-за меня, – сказала гостья. – Она потеряла голову из-за вас. И очень странно, что вы этого не понимаете. Я даже начинаю побаиваться: можно ли доверять свою память такому бессердечному человеку!
Свет погрозил ей перстом:
– Нет, голубушка. Сегодня она потеряла голову из-за вас. А что касается памяти, то мое сердце и ваша память ничем между собой не связаны. Так что бояться вам нечего. Чародей ввек не причинит вреда безвинному человеку.
С кухни вернулась Забава, достала из поставца чистую тарелку, вновь принялась накладывать в нее картофель. Не поднимая глаз. Как провинившийся ребенок.
А Свет вдруг обнаружил, что у него нет ни малейшего желания ругать служанку.
После обеда он поднялся в кабинет. Полчаса посидел над исторической статьей, которой так и не удалось заняться вчера. Впрочем, сказать, что он работал над нею сейчас, было бы очень большим преувеличением. Он упорно заставлял себя прочитывать слова, потом пытался уловить смысл, связывающий их друг с другом, и тут же обнаруживал, что думает вовсе не об истории – мысли его занимала Вера. Приложив волевое усилие, он выбрасывал гостью из головы, заставлял себя вернуться к статье.
А через минуту все повторялось.
В конце концов эта неравная борьба Свету смертельно надоела. Все равно пора было настраиваться на предстоящую работу. Он отложил статью, лег на оттоманку, расслабился и позволил своим мыслям течь, как им вздумается.
* * *
Когда Свет вошел в гостевую, Вера смотрела в окно. Выражение лица у нее было столь выразительным, что Свет спросил:
– На волю хочется?
Вера обернулась – аура волшебницы на своем месте, – отошла от окна.
– Еще как хочется! – В голосе ее прозвучала откровенная жалость к самой себе. – Птичка в клетке всегда мечтает о вольной волюшке.
Свет понимающе кивнул, поставил на стол свой баул.
– Многое зависит от вас самой. Если сегодняшняя наша с вами работа даст результат, вполне можно будет подумать и о прогулках.
– Правда? – воскликнула Вера. – Так давайте скорее начинать! Что от меня требуется?
– А вы не помните?
Вера удивилась:
– Конечно, нет! Вы полагаете, я должна помнить?
Свет пожал раменами:
– Не помните так не помните! – Он открыл баул.
– Что это у вас за сундучок? – Вера с интересом разглядывала баул.
– Это справный сундучок, колдовской. – Свет достал из баула Серебряный Кокошник и подал гостье. – Надевайте Кокошник, ложитесь на тахту, закройте глаза, расслабьте все мышцы и думайте о том, что очень хотите помочь мне.
– Какой же это Кокошник? – Вера повертела в руках волшебный атрибут. – Это обруч какой-то…
Свет поморщился:
– Алмазные слезки тоже из глаз не выкатываются. Надевайте и ложитесь.
Вера напялила Кокошник на голову, удивилась:
– Ой, он словно для меня сделан!
– Кокошник подходит любому человеку, – сказал Свет. – Специальная конструкция, сзади пружинка… Да ложитесь же!
Вера легла, вытянула вдоль тела руки, закрыла глаза.
Свет приблизился к ней, поднес к ее вискам ладони и сотворил заклинание. Вера чуть дернулась, тут же вновь расслабилась, засопела. Свет посмотрел на ее слегка раздвинувшиеся ноги и вдруг подумал, что вполне мог бы взять ее сейчас. Если бы ему это требовалось…
Но ему этого не требовалось, и он сотворил новое заклинание.
Вера улыбнулась во сне, потом нахмурилась, прикусила нижнюю губку. Почти как Репня Бондарь…
По Кокошнику побежали разноцветные полосы. Свет возложил на него ладони, закрыл глаза.
Сначала он ничего не видел и не слышал. Лишь мрак и тишина… Потом появился свет, легкий-легкий, почти неуловимый. Этакие серые пятна, доступные лишь краю глаза и совершенно незаметные, если на них смотреть в упор. И тут на него обрушился превратившийся в явь сон.
* * *
Свет мчался стремглав, несся как угорелый, хорошо понимая, что если уйти не удастся, исходом гонки станет смерть. А преследователи топали следом, жуткая неудержимая толпа, разъяренные, злые, возбужденные, жестокие. Сплошные мужчины…
А Свет был женщиной.
– Стой, сучка недое…я! Догоним, хуже будет!
Метался по голым икрам подол длинной юбки, прыгали в лифе тяжелые перси, и было ясно, что спастись не удастся.
Так и случилось. Его догнали, схватили за рамена, сбили с ног и прижали к земле. Затем остро пахнущие потом преследователи задрали ему на голову юбку. В спину впились мелкие острые камушки – это тяжелое тело расплющило его о дорогу, разодрало в стороны сплетенные ноги. Упругая плоть уперлась в стегно, отодвинулась… И родилась боль, острая, словно листик осоки, и резкая, как собачий лай. Жила она недолго, быстро переросла в наслаждение.
А потом вновь стала превращаться в боль. По мере того, как сменяли друг друга мнущие его живот туши, боль нарастала, становилась нестерпимее и наконец охватила все тело. Душа-то утонула в ней давно…
И стало ясно, что вскоре боль превратится в смерть, быструю, словно молния, и неотвратимую, как ночь.
Тут уже в действие вступил самый главный инстинкт, инстинкт самосохранения. Он и выдрал его из объятий смерти, унес в небо…
* * *
Первое, что почувствовал Свет, выйдя из транса, была злоба, злоба такая же неотвратимая, как недавняя смерть. Открыл глаза, шевельнул освинцованной головушкой.
Он лежал ничком на ковре возле тахты, на которой распласталась Вера. Поднялся на ноги, с трудом вспомнил, где он и что происходит.
Лоб и виски гостьи по-прежнему находились в объятиях Серебряного Кокошника. Правда, разноцветные полосы по нему уже не бегали.
Свет вновь приблизил к Кокошнику ладони, сотворил заклинание.
Вера вздрогнула, подняла ко рту руку, открыла подернутые дымкой глаза.
– Где я?
Свет фыркнул:
– Где же вам еще быть! – Со злостью справиться не удалось, и она явственно прозвучала в его голосе.
Вера посмотрела на него удивленно, медленно подняла обе руки, осторожно сняла с головы Кокошник, облегченно вздохнула.
– Ах да! – И тут же нахмурилась: – Но я так и не вспомнила, кто я.
Свет привычно прислушался к себе. На сей раз Перун прихватил его с такой силой, что захотелось с размаху влепить этой нахмуренной мымре пощечину. Нечего ей, стерве, хмуриться! Он ей ничего плохого не сделал.
Злоба была столь сильна, что ноздри раздулись, а десница сама собой сделала замах. Подобной силы приступы агрессивности охватывали его раньше лишь в тех случаях, когда приходилось накладывать заклятья на собственный мозг. Однако привычка держать себя в ежовых рукавицах сработала и на этот раз: рука опустилась.
– Значит, помочь вам я не сумел.
Вера протянула ему Кокошник. И вдруг застыла на мгновение, не сводя широко распахнутых глаз с его лица.
– Постойте! Кое-что я вспомнила. – Она положила Кокошник на тахту, простерла в сторону Света руки, забормотала что-то.
И Свет почувствовал, как исчезает в нем агрессивность, как душа избавляется от злобы и наполняется умиротворением. Словно он только что провел длительный бой с Гостомыслом Хакенбергом. Или сумел наконец сочинить переход к концовке истории о Кристе.
– Значит, вы в самом деле волшебница?
– По-видимому, да. Ведь, как я понимаю, мне удалось на вас подействовать. Вам стало легче, не так ли?
– Да, конечно… Спасибо!
Она победно улыбнулась.
– Но вы очень странная волшебница. Наши колдуньи не улыбаются. И колдуны – тоже. Кроме разве что пестунов в школах…
Она пожала раменами:
– Не представляю себе, как человек может жить без улыбки!
– Подождите-ка! – Свет вдруг вспомнил, что происходило с ним в трансе. – Я заглянул в вашу память. Очень странная история. Похоже, вы подверглись групповому изнасилованию.
– Я?! – Она была поражена. – Но тогда я должна была бы попросту умереть! А я жива…
– Да, – согласился Свет. – Вы живы. Должно быть, эта сцена привнесена в вашу память кем-то со стороны… Вы совершенно ничего не вспомнили?
– О своей судьбе ничего. – Она растерянно развела руками. – Я старалась…
Ее растерянность вдруг тронула сердце Света. И чтобы утешить ее, он сказал:
– Ну ничего… Вспомните в другой раз. А пока я думаю, вам вполне можно будет сегодня перед ужином прогуляться по набережной. Считайте, я вас пригласил.
* * *
Всю шестерницу Репня ломал голову над новой проблемой.
К счастью, за прошедшие дни он уже втянулся в работу, и выполнение обязанностей не требовало какого-то особенного внимания. Он по привычке задавал вопросы, по привычке осматривал паломников, по привычке проверял их ауры и выписывал справки. Все шло, как вчера. Единственным отличием стало то, что сегодня он был идеальным врачом: прелести хорошеньких паломниц совершенно не пробуждали в нем духа Перуна.
И даже Вера не занимала в его мыслях того места, на котором, аки на пьедестале, покоилась вчера. Сегодня этот пьедестал захватила старая ведьма.
Репня не знал, что произошло ночью между ним и колдуньей, но подозревать следовало самое ужасное. Именно этого требовал инстинкт самосохранения. И именно поэтому Репня целый день ломал голову над способом устранения старой ведьмы.
Строго говоря, таких способов было четыре.
Во-первых, ведьму можно было подкупить. Денег он бы нашел. Жаль только, подкуп в такой ситуации ввек не станет выходом окончательным. После него появляется слишком большая вероятность сделаться жертвой шантажа.
Во-вторых, старую ведьму можно было убить. Оружие достать не проблема: подойдет даже должным образом наточенный кухонный нож. Жаль только, что это будет не убийство, а самоубийство – простой человек ввек не справится с волшебником. С волшебником не справятся даже множество простых людей – буде у них не объявится в соратниках другой волшебник.
И потому – в-третьих, – старую ведьму можно убрать, купив соответствующие соратнические услуги другого волшебника. Жаль только, нет времени искать такого колдуна. А если бы и нашел… Чтобы купить подобные услуги, не хватит никаких денег: содействие в убийстве – слишком опасная для любого волшебника затея. Колдовская Дружина, как известно, за подобные преступления сажает на стул перед Контрольной комиссией.
Остается в-четвертых – посадить перед Контрольной комиссией саму ведьму. Для этого не требуется больших затрат – ни времени, ни денег. Надо лишь несколько минут на то, чтобы написать извет, и несколько копеек на то, чтобы купить конверт с маркой княжеской почты. А можно услугами почты и не пользоваться – отнести извет к резиденции Кудесника да бросить в ящик для его личной корреспонденции. И никаких проблем. Извет даже подписывать не обязательно: корпоративные законы внутри Колдовской Дружины несколько отличаются от Великокняжеского уголовного уложения. В светском праве анонимные изветы не рассматриваются, в колдовском же – запросто.
Да, все очень просто, вот только есть одна заковыка, и Репня – как и большинство обычных граждан Словении – о ней знал. Если извет окажется ложным, у Кудесника имеются возможности отыскать анонима, после чего лгун понесет наказание по светскому праву – через суд – за клевету. И хотя Репне, разумеется, обвинение в клевете не грозит (а потому и искать его вряд ли будут), но само существование возможности найти анонима удерживало его от решающего шага. Каким бы ни было заклятье, наложенное Ясной, привлекать к себе внимание высокопоставленных волшебников опасно. Вот над этой проблемой – извещать Кудесника или не извещать – и бился Репня целый день шестерницы.
На его задумчивость обратил внимание даже Вадим Конопля, в связи с громадным наплывом паломников привлеченный с сегодняшнего дня к дежурству во Временной медицинской комиссии. Когда они отправились трапезничать, Конопля поинтересовался, что случилось с другом. Почему это Репня не реагирует на шутки и не слышит вопросов, задаваемых громким, хорошо поставленным голосом? Пришлось отбрехаться неожиданными сложностями в любви: Конопля тоже был неженат и потому прекрасно понимал любого холостяка. Тем более, что фактически такой ответ представлял собой самую настоящую правду. Вадим сделал еще пару попыток развеселить друга, но потом отстал.
В конце концов, Репня решил подождать до первицы. А там уже и решить, буде не случится ничего неожиданного.
Однако Мокошь распорядилась иначе.
По окончании дежурства Вадим предложил развлечься в каком-нибудь из кабаков. Но у Репни сегодня не было ни малейшего желания веселиться. Он собирался отправиться домой и завалиться спать, о чем напрямик и объявил. Конопля понимающе кивнул. Приятели пожали друг другу десницы, на чем и расстались до завтрашнего дня.
А придя к себе, Репня обнаружил в почтовом ящике простой бумажный конверт – ни марки, ни адресов. В конверте лежал простой лист бумаги, на котором было начертано:
"Сударь! Особа, услугами которой вы пытались воспользоваться вчерашней ночью, желает уведомить вас о следующем:
1. У оной особы нет к вам никаких претензий по поводу благодарности за услуги.
2. У оной особы нет ни малейшего желания возобновлять с вами отношения. Особенно те, какие были между вами в серпень 91 лета.
3. Оную особу вполне устроит ситуация абсолютной незаинтересованности в возобновлении любых отношений.
Живите с миром".
Подписи под посланием не было.
Репня тяжело вздохнул. И тут же подумал, что ему самому не ясно, можно ли считать этот вздох вздохом затруднения. Нет, скорей уж это вздох облегчения. Проклятая ведьма избавила его от необходимости принимать решение. И ведь как умно все расписала, стерва! На вид обычное деловое или любовное послание. Разве что без подписи. Впрочем, это-то как раз нормально… Однако попади оно в чужие руки, никто не сможет заподозрить в его содержании ничего криминального. И в то же время она предупреждает Репню, что ей известно случившееся с ним в том памятном серпене, завершившемся последней встречей с Ясной, и чтобы, в связи с этим, он держал язык за зубами, а не то… "Абсолютная незаинтересованность", видите ли!.. То есть вы будете молчать обо мне, а я помолчу о вас. Абсолютное равновесие, и решившийся нарушить его пострадает не меньше, чем его жертва. Молодец, старуха, прямо скажем!
Но как она сумела вытянуть из него вчера эти сведения? Ведь не может же она быть гараже Ясны! Это попросту невозможно! Столь квалифицированная колдунья была бы давно известна всему миру и вряд ли промышляла бы делишками, которые способны привести ее на Контрольную комиссию. Впрочем, над этой проблемой ломать голову бесполезно – все равно ничего не надумать.
А потому Репня сжег послание вкупе с конвертом и принялся готовить себе вечернюю трапезу, теперь уже сожалея о том, что не отправился с Вадимом в кабак.