А спустя месяц в славном городе Лондоне объявился юный паренек, клятвенно обещавший за ничтожную сумму в каких-то три пенса вывести из дома всех мышей. Если же жители всей улицы объединятся, тогда хозяину каждого дома придется заплатить всего по два пенса. Как он расправляялся с грызунами, никто не видел, ибо Чарли хорошо помнил про монаха. Не хватало самому прослыть колдуном! И он занимался этим очень рано, на рассвете, благо, привык вставать в эту пору. Лодка на пристани Темзы уже дожидалась его.
Со временем Чарли стал постепенно увеличивать цену, благо, платили охотно. Он поправился, обзавелся новой одеждой и привык спать вдоволь. Но к чести бывшего пастушка надо сказать, что он не почивал на лаврах, продолжая упражняться. Во-первых, сочинить новую мелодию само по себе доставляло ему удовольствие, а во-вторых…
Когда он как-то шел к реке, сопровождаемый мышиным эскортом, ему навстречу попалась здоровая черная крыса из числа тех, кто неизменно сопровождает мореходов, вольготно проживая в корабельных трюмах. Пробегая мимо, та остановилась, подняла голову, недовольно уставившись на Чарли, какое-то время прислушиваясь к мелодии, выводимой юношей, но вскоре потеряла к ней всякий интерес и потрусила по своим загадочным крысиным делам.
"А ведь если сыграть как-то по другому, то может, и на них подействует, как на мышей, – мелькнуло в мозгу Чарли. – Надо заняться". Он отловил себе крысу, посадил ее в железный ящик, чтобы та не смогла его прогрызть и убежать, и принялся часами наигрывать перед нею разные вариации на своей дудке. Не сразу – прошел целый месяц – но ему удалось подыскать нужное сочетание клапанов.
Правда, до этого с ним успело приключиться одно происшествие. Пока он подбирал нужную мелодию, дверь в каморке на постоялом дворе, где он жил, внезапно отворилась и Чарли увидел стоящую в проеме маленькую девочку. Та точно так же как и те мыши, завороженно смотрела на юношу, медленно раскачиваясь в такт мелодии. Кстати, судя по одежде и мутновато-туманным глазам, до того, как ее услышать, она спала. Продолжая раскачиваться в такт мелодии, она направилась к Чарли, остановившись перед ним.
А спустя несколько секунд в коридоре раздался новый шлеп-шлеп и в открытую настежь дверь вошел второй ребенок, мальчик лет восьми. Еще через пару минут перед юношей собралось четверо детей в возрасте примерно от шести до девяти лет. Одинаковые мутновато-заспанные глаза, смотрящие куда-то вдаль, одинаковые движения… Чарли стало жутко и он прекратил игру, но те очнулись не сразу – пришли в себя минут через пять, не раньше. Впрочем, в конечном итоге это ночное происшествие последствий не имело – ну, встали дети одновременно со своих постелей среди ночи, ну, разбрелись, однако вернулись же обратно по своим комнатам, включая хозяйскую дочку.
Прошло три года… Теперь он был одет в щегольский камзол, как правило, зеленого цвета, и с гордостью представлялся как непревзойденный крысолов Чарльз де Каули.
И вот как-то раз, когда он находился в Германии, его обманули. Нет, недоплаты случались и раньше – то отдадут обговоренную плату порченными монетами, то исхитрятся обжулить как-то иначе, но столь нахально, как в Гамельне, с ним не поступали ни в одном городе. Магистрат, пользуясь тем, что договоренность была устной, сделал вид, что Чарльз ослышался и речь во время заключения устного договора между ним и магистратом шла не о сотне золотых флоринов, или, как их называли в Германии, гульденов, а о… гротах. Да еще пошутили, что куда лучше иметь тысячу двести лилий, нежели сотню[20]. И тщетно крысолов доказывал, что правда на его стороне, ибо он не мог ошибиться, последний год всегда называя заказчикам одну и ту же цену, причем во флоринах. Жирные надменные бюргеры даже слышать его не пожелали, поставив жесткий ультиматум: либо он забирает гроты, либо пусть катится из города подобру-поздорову.
И тогда жажда проучить бессовестный городской магистрат столь сильно воспылала в его сердце, что Чарльз вспомнил про особую мелодию, которую зарекся играть, не подумав, к чему может привести его затея.
Как водится, на самом интересном месте повествование резко прервалось – Каули захрипел и ухватился за горло, явно задыхаясь от приступа удушья…
Глава 12. Очевидное – невероятное
Друзья как по команде уставились на Изабеллу, прижимающую к сердцу некий зеленоватый флакон и явно пребывающую в растерянности.
– Просит чего-то, – осторожно подсказал ей Улан, тронув ее за локоть.
– И ручонку, судя по всему, тянет к вашей чекушке, – добавил Сангре. – Может, стоит налить стопарик страждущему, а?
– Вы оба ничего не понимаете, – хрипло выдавила Изабелла. – Это такое питье… Я уже давала ему один раз. Вторая доза просто убьет его.
– Сразу?
– Через час, от силы через два он уйдет из жизни.
Петр философски заметил:
– Если он действительно, вольно или невольно, но приложил руку к смерти такого количества детей, то жизнь для него и есть самая сильная кара, так что лучше дать ему возможность договорить и…
Изабелла внимательно посмотрела на него.
– Кабальеро всегда так жесток?
– Не я – жизнь, – хмуро возразил Сангре. – А если рука не поднимается, давайте кто-то из нас его напоит. Нам бы только дозу нужную отмерить.
Изабелла упрямо мотнула головой и… вынула пробку из флакона. Из глаз девушки ручейками текли слезы, но рука с флаконом, поднесенная ко рту умирающего, была на удивление твердой и практически не дрожала.
Стоило Каули сделать глоток, как его бледное безжизненное лицо порозовело и он с жадностью сделал второй глоток, третий и, облегченно вздохнув, продолжил свой рассказ.
– У нас в Англии есть хорошая поговорка, которую я тогда забыл, – грустно усмехнулся он. – На русинском она звучит так: недостаточное знание опасно. Но тогда я не понимал, насколько опасно, а узнал слишком поздно, когда изменить что-либо было не в моей власти…
…Для начала следовало все подготовить, и обманутый крысолов исчез из города, так и не приняв кошелька с сотней турноз. Знал бы магистрат, что задумал Каули, прежде чем через пару недель заявиться обратно в Гамельне, он бы выплатил все до последней золотой монеты и прибавил столько же сверху, а то и втрое. Но отцы города были настроены непреклонно. Когда Чарльз вновь потребовал свои флорины, они, обозвав его глухой английской свиньей, чуть ли не вытолкали взашей из ратуши. И тогда Каули приступил к исполнению своего замысла…
То туманное утро 26 июня 1284 года навсегда осталось не только в памяти жителей города. Оно отчетливо запечатлелось и в мозгу самого Чарльза. Вначале это был его триумф. Собранные со всего Гамельна напевной мелодией его дудки дети послушно шли за ним. Кому-то едва-едва исполнилось пять лет, кому-то больше, но старше девяти не было ни одного. Никогда ему не забыть, как радостно улыбалась красивая смугленькая девочка лет шести, идущая впереди и в отличие от многих своих сверстниц, смотревшая не куда-то вдаль, а на самого Каули. А может, ему так казалось.
Слушавшему музыканта Петру почему-то припомнился еще один кусочек из той же поэмы:
И словно цыплята на голос хозяйки,
Детей повалили веселые стайки.
Все девчонки, все мальчишки,
Белокурые трусишки,
Ясноглазые плутишки,
В пляс пошли гурьбою тесной
Вслед за музыкой чудесной![21]
Цитировать его он не стал – еще чего, но живое воображение мгновенно нарисовало соответствующую картинку триумфального шествия дудочника. И как он ведет их к горе Коппен, где Чарльз рассчитывал продержать их пару-тройку дней в одной из пещер. И как он облегченно вздыхает, оставив позади самый опасный участок пути – болотистую котловину, стиснутую отвесными скалами и имевшую единственный вход через узкое ущелье.
Котловина носила зловещее название Чертова дыра и славилась на всю округу своей непроходимой трясиной. Жители деревни, расположенной поблизости, настелили через нее гать, ставшую единственным проходом к горе. И хотя Каули предусмотрительно натянул прочные веревочные ограждения по краям гати, у него оставались опасения, что кто-то из детей случайно свалится с нее. Но все обошлось и Чарльз облегченно вздохнул. Теперь можно и расслабиться, ибо оставалась сущая ерунда – повернуть влево, пройдя вдоль болотного берега не более двух сотен футов и все – далее вход в пещеру. В ней Каули и собирался оставить всех на пару дней, пока их отцы и матери не образумят магистрат, заставив выплатить крысолову положенное.
И надо ж было такому случиться, что когда они находились буквально в нескольких шагах от пещеры, приключился оползень. Сам Каули был рядом со входом, но один из камней все-таки ударил его по голове, и он упал, потеряв сознание. Остальные же… Когда Чарльз пришел в себя, подле него никого не было. Оползень завалил всех детей, а большую часть и вовсе снес в бездонную трясину Чертовой дыры.
Весь день Каули неистово трудился, разгребая завал и рассчитывая откопать хоть кого-то, оставшегося в живых. Ему удалось добраться до трёх детских тел, но все они оказались мертвы. Он не терял надежды и, не взирая на наступившие сумерки, запалив факел, продолжать отчаянно рыть, пока не добрался до четвертого тела. Им оказалась та самая девочка, шедшая впереди. На мертвом лице застыла радостная улыбка, а широко открытые глаза по-прежнему были устремлены на Чарльза. Тот дико вскрикнул, роняя мгновенно погасший факел и с наступившей темнотой во мрак безумия погрузился и его рассудок.
Как Каули выбрался из тех мест и что делал потом – загадка. В бессознательном состоянии он пробыл очень долго, почти шесть лет, а когда очнулся, то с удивлением узнал, что на дворе уже 1292 год, а он находится возле французского города Арлез и до города Гамельна ему идти не меньше трехсот миль. Оглядев себя, Чарльз обнаружил, что его некогда щегольская одежда превратилась в драные лохмотья, а зашитые в пояс деньги исчезли вместе с самим поясом. На другой день, остановившись подле какого-то озерка, Каули заглянул в водное отражение и в страхе отшатнулся, не узнав собственного лица. Роскошные густые волосы успели изрядно поредеть, из светло-русых превратившись в седые, лицо прорезали две глубокие морщины, похожие на рубцы от ран, да и на теле шрамов было предостаточно.
Как ни удивительно, проклятая дудка сохранилась. Почему ее никто не позаимствовал у него за шесть лет странствий – бог весть, но она оказалась цела и невредима. Правда, сам Каули ею больше не пользовался. Поначалу он вообще хотел ее уничтожить, но затем краем уха услыхал, что именно из Арлеза начинается знаменитая паломническая дорога к крипте апостола Иакова, находящейся в соборе, расположенном в испанском городе Сантьяго-де-Компостела. И он решил, что это сам господь таким образом дал ему знак, что дудку следует возложить к надгробию святого.
Подобно прочим пилигримам, вступившим на дорогу святого Иакова, он нашил на свои лохмотья несколько ракушек и отправился в сторону Кастилии. Ну а чтобы как можно сильнее изнурить себя в пути, он дал зарок вкушать исключительно постную пищу, и то через день. С зароком он явно погорячился, но нарушать его не стал и покуда были силы, упрямо шел вперед, пока на одном из горных перевалов не свалился окончательно.
Однако Чарльзу вновь повезло, причем дважды. Первый раз, когда человека, лишившегося чувств, но не смирившегося и продолжавшего упрямо ползти к своей цели – Сантьяго-де-Компостела – приметил и подобрал отец Изабеллы, благородный дон Педро де Ленда. Второй – когда он, открыв глаза, увидел у своего изголовья ту самую смугловатую девочку, некогда шедшую за ним, весело приплясывая под незатейливую мелодию его дудки. Невероятно, но она была жива. Получалось, бог простил его. И Каули дал торжественный обет служить малышке до конца своей жизни.
Чуть погодя выяснилось, что чудес не бывает и Изабелла, как звали девочку, на самом деле не имеет никакого отношения к городу Гамельну, а является дочерью того самого де Ленды. Узнал он и то, что ее отец отправился в паломничество вымолить для нее у всевышнего побольше здоровья. Однако обет перед иконой девы Марии был дан и отступаться от своего намерения он не стал. Дудку же он сохранил по требованию некоего святого (скорее всего самого апостола Иакова), явившегося ему во сне и потребовавшего всегда держать ее при себе, дабы не забывать о совершенном страшном грехе.
Не пропали и спрятанные юным пастушком рукописи Бэкона. Когда он спустя много лет откровенно, ничего не утаивая, рассказал о своей жизни донье Изабелле, та, узнав, как звали монаха-францисканца, загорелась их прочесть. А так как желание госпожи священно, пришлось Чарльзу отправиться за ними в Англию. Правда, поначалу он слезно и коленопреклоненно умолял ее отказаться от своего желания, уверяя, что коли монах и вправду чернокнижник, в них ничего хорошего написано быть не может, но без толку.
– Это же великий Бэкон. Я о нем слышала от моего учителя, – повторяла она в ответ на все его просьбы.
Впрочем, в Англии его опасения слегка поутихли, поскольку он узнал, что посаженного в тюрьму монаха не сожгли на костре, а выпустили на свободу. Мало того, он вновь поселился в том самом домике, где в свое время соорудил волшебную дудку. Правда, радовался Бэкон свободе недолго и спустя всего год скончался. По странному стечению обстоятельств смерть его пришлась именно на тот день, когда помутившееся сознание Каули вновь просветлело.
Тайник оказался нетронутым и вскоре бывший крысолов вместе с рукописями вернулся обратно в Арагон.
…Наконец Чарльз закончил свой рассказ. В глазах у него стояли слезы.
– Признанная вина наполовину искуплена, – мягко напомнила Изабелла, ласково накрывая ладонью его исхудавшую руку. – Вспомни, ты сам мне не раз так говорил, когда я, нашалив, раскаивалась.
– Наполовину, – прошептал Чарльз. – Вторая же… – он повернул голову к Улану с Петром. – Глупо говорить об этом перед самой смертью, но клянусь, отважные рыцари, что я давно готов, и с огромной благодарностью, принять любую кару.
Друзья переглянулись.
– Удивительно, как ты вообще до сих пор жив с таким камнем на душе, – мрачно добавил Петр и сочувственно покачал головой.
– Я и сам удивлен, – тяжко вздохнул Чарльз. – Наверное, я давно бы умер, если б не благородная донья. И когда они пришли нас убивать, я думал об одном: как бы спасти ее. И вновь не смог… Как и тогда, близ горы Копен… Благослови вас обоих господь, благородные кабальеро, что выполнили то, что должен был выполнить я.
– За благословение спасибо, но в качестве благодарности хотелось бы чего-то более приземленного и конкретного, – первым откликнулся практичный Петр и многозначительно покрутил в руках дудку. – За детей не надо, тем более никто из них в Берестье сейчас не спит, а вот на мышек полюбоваться хотелось бы, а то, признаться, в голове не укладывается, как такое вообще возможно.
– Он же не… – почти выкрикнула Изабелла, зло глядя на Сангре.
– Нет, нет, – заторопился Каули. – Прошу вас, благородная госпожа, не надо. Поверьте, мне столь сладостно сознавать, что на сей раз события свершились иначе благодаря мужеству отважного кабальеро, что я готов играть на ней до самого последнего мгновения моей жизни.
Петр вложил дудочку в протянутую руку Чарльза и тот еле слышно дунул в нее. Дунул, легонько пробежал пальцами по клапанам и улыбнулся:
– Странно. Почти два с половиной десятка лет не брал ее в руки, а пальцы все помнят.
Он вновь поднес дудочку к губам и заиграл. Мелодия была незатейлива, проста и изредка прерывалась. Однако при всей простоте что-то в ней привлекало. Лишь спустя пару минут Петр очнулся от морока, да и то не сам – просто нечто легонько толкнуло его правую ногу, а в следующую секунду и левую. Он перевел взгляд на свои сапоги и вытаращил глаза: пол был усеян мышами и крысами. Их собралось в комнате не меньше полусотни.
Мыши так сяк, а вот крыс он терпеть не мог и обязательно завопил бы от ужаса и отвращения, но стало стыдно перед Изабеллой, и потому усилием воли сдержал себя. А чуть погодя и вовсе успокоился, поскольку четвероногие твари обувь у присутствующих не грызли, наверх по ногам забраться не пытались и вообще вели себя вполне прилично. Одни, будто сомнамбулы, сосредоточенно кружились, следуя за своими длинными хвостами, другие, опираясь для удобства на сородичей, а то и на сапоги сидящих, вставали на задние лапки, чтобы лучше слышать тихую мелодию. А через приоткрытую дверь все лезли и лезли новые длиннохвостые.
И вдруг мелодия резко оборвалась. Так резко, словно кто-то внезапно выключил в комнате, как в гигантском стереотелевизоре, все звуки. Серый живой ковер на полу на секунду застыл, после чего – Петр был готов поклясться в этом – четвероногие твари изумленно переглянулись, словно вопрошая друг друга, какого черта они вообще тут делают, но уже в следующее мгновение с отчаянным визгом кинулись бежать. Буквально через несколько секунд комната практически опустела.
– Чарльз! – отчаянно вскрикнула Изабелла, но тот уже не мог откликнуться на ее зов. – Чарльз, – взмолилась она, но он ее не слышал. – Чарльз, – шепотом, почти беззвучно выдохнула она, склоняясь над Каули, но его открытые глаза уже ничего не видели.
Она встала и, сурово глядя на Сангре, произнесла:
– Ты убил его, кабальеро.
Тот хотел было что-то сказать, но едва не зашипел от боли – это Улан со всей дури ущипнул его за локоть, а когда тот дернулся, склонившись к его уху, прошипел:
– Молчи, прошу.
Позже, в комнате, он пояснил:
– Она ж вынуждена была своими руками ускорить его отправку на тот свет. Да, по его же собственной просьбе, никто не спорит, и при этом он практически не мучился, мне бы такое снадобье, если доведется от ран помирать, и все же… А она в нем души не чаяла. И тут ты со своей просьбой… как нельзя кстати. Получается, можно все стрелки на тебя перевести. Конечно, при условии, если смолчишь. Вот я тебя и того, извини…
– Да ладно, – отмахнулся Сангре. – От меня не убудет, лишь бы ей приятно было. Кстати, ты заметил, как символично получилось – я насчет крыс. Прямо по Библии.
– То есть?
– Ну как же. Всю жизнь он их изводил, а они все равно пришли проводить его в последний путь. Подставили левую щеку, согласно слов Христа. И что ты думаешь за эту волшебную флейту? – поинтересовался он, разглядывая дудку.
Улан недоуменно пожал плечами.
– Здесь и профи из числа физиков или медиков руками разведут, а ты от меня ждешь немедленного ответа. Проще принять как данность. Фантастическую данность, поскольку если б не видел своими глазами, ни за что бы не поверил, – он усмехнулся. – Ну что, теперь мы точно не пропадем с голоду и в случае чего сможем зарабатывать на жизнь, гоняя крыс и мышей. Конечно, если подберем нужную мелодию.
– Подберем, – твердо сказал Сангре. – Всю жизнь мечтал быть факиром.
Глава 13. Двойная страховка
В Троки возвращались неспешно, остерегаясь засад. И хотя заблаговременно высланные к границе с Волынью дозоры регулярно извещали, что все спокойно, да и скачущий на пару верст впереди десяток ни разу не прислал сигнала тревоги, Давыд бдительности не ослаблял. Свою осторожность он объяснил тем, что получил весьма строгие указания от Гедимина относительно их безопасности.