– А то кому. Не ко мне же, к тебе гонец нынче из Твери прискакал. И не мне, а тебе надо думать, как завтра разговор с князем затевать, да недавно заключенный уговор переиначивать.
– Ты… откуда про… переиначку взял?! – оторопел боярин.
Сангре многозначительно улыбнулся и осведомился:
– Мы так и будем на морозе об этом горланить, чтоб все в Троках слыхали, или вначале в избу войдем?
– И впрямь негоже, – промычал Кирилла Силыч и, бросив что-то невнятное возникшему позади дружиннику, предупредил Петра. – Токмо ты мне слово дай первым делом обсказать как на духу, какая иуда тебе обо всем шепнула. А коль имени его не ведаешь, пальцем ткнешь, лады?
– А взамен? – хмыкнул Сангре. – Погреться-то я и у себя могу, авось идти недолго.
Тот призадумался и неуверенно пожал плечами.
– Нечего мне тебе дать-то.
– Да мне много и не надо. Мороз на дворе, холодно, ботиночки на тонкой подошве, а у тебя, я знаю, согревающий конечности медок имеется. Плеснешь чару-другую, а там третью с четвертой, и мы квиты.
– Что ж так задешево тайну продаешь?
– А я не в качестве оплаты, – улыбнулся Сангре. – Знаю, медку тебе не жалко, потому и упомянул про него. А не будь его, даром сказал бы, потому как не привык от хороших людей таиться. И вообще, не о том ты думаешь. Иуда – дело десятое, поверь. Но время-то позднее, а ты до сих пор ничего толком не надумал.
Боярин вздохнул повторно, но куда печальнее:
– Это верно, – сознался он. – Совсем ничего. С иной стороны поглядишь, надо так сказывать, а с другой посмотришь – инако. Вот и решай, как вернее. Ладно, пошли…
Войдя в комнату, отведенную для боярина, Петр внимательно огляделся по сторонам. Привычку эту он освоил давно, в первый год службы – Улан научил. Сам он мог по интерьеру в первые же минуты точно определить и материальный достаток человека, и, образно говоря, чем он дышит, то есть увлекается.
"Первым делом выхватывай не общий антураж, к нему у тебя будет время присмотреться попозже, но мелочи. Яркие, красноречивые мелочи. В них вся суть. И не забудь в первые же минуты их похвалить, восхититься ими, а лучше поделиться тем, что и у тебя дома имеется такая же вещица, но цвет иной или фасон, или из иного материала, словом, придумай что-нибудь. И тогда доверительный контакт обеспечен, ибо ничто так не сближает людей, как общность интересов…", – говорил он Петру.
Увы, у Сангре оно не всегда выходило, но со временем он хоть и не сравнялся с другом, но изрядно приблизился к нему. Правда, Кирилла Силыч пребывал в гостях, обстановка спартанская, неоткуда мелочам взяться, но кое-что Петр для себя уяснил. Во всяком случае тому, что у боярина серьезная проблема, он подтверждение нашел.
– Ну, рассказывай, какая у тебя беда стряслась, – не дожидаясь приглашения, уселся он за стол, судя по всему совсем недавно наспех очищенный от многочисленных кубков, в беспорядке сгрудившихся на узенькой лавке возле оконца. – Да заодно плесни чего-нибудь, если твой народец, пока ты со мной на улице разговаривал, все не выдул.
– А про народец-то ты откель? – и курносое лицо Кириллы Силыча как-то по-детски обиженно скривилось.
– Откель… А то сам не чуешь – воздух больно спертый. Судя по нему, вы не один час здесь пробыли.
– Верно, – протянул боярин и уважительно посмотрел на Петра. – Почитай, засветло уселись, да вишь… Уж больно опаска берет, чтоб Гедимин не того, не осерчал излиха.
– Может, – подтвердил Петр его опасения. – Нрав у него крутой. Но ты лучше давай с самого начала. Что там в свитке у гонца было? – и видя, что боярин колеблется, ободрил. – Да не робей! Тебе сейчас иного бояться надо: чтоб после твоих речей литовский князь вообще уговора не порвал. И с чем тогда перед Михаилом Ярославичем предстанешь? А обо мне ты уже слыхал. И как я одним словом, хотя на самом деле далеко не одним, сумел погоню остановить и восвояси завернуть, тоже знаешь. Но как я тебе нужное слово присоветую, коль ты молчишь? А тайна твоя… – он пренебрежительно махнул рукой. – Это ж она сегодня тайна, а завтра ты ее все равно Гедимину расскажешь, так чего стесняться? А мне знать надо, а то насоветую не то, – и поторопил. – Ну, давай, глаголь.
– Нет, – решительно мотнул головой боярин. – Пока не решено, надо ли ее Гедимину сказывать. Опять же всю или половину, потому не обессудь, – он развел руками и напомнил: – Лучше сам обскажи… Ну-у, про иуду. Чай, обещал.
– Экий ты несговорчивый, – усмехнулся Петр. – Ну, быть по-твоему. Для успокоения твоей души даже пальцем в него ткну. Гляди, – и он действительно ткнул… в себя самого.
Кирилла Силыч недоуменно уставился на своего гостя.
– Погоди, погоди, а ты-то от кого сведал?
– Следуя по дедуктивному пути, как заповедовал мой великий учитель Шерлок Холмс. Правда, на самом деле путь его был индуктивным, но об этом я узнал позже.
– Какой дуду, какой инду?! – нахмурился боярин. – Ты толком сказывай.
Сангре посерьезнел.
– Хорошо, давай толком, – согласился он. – на самом деле все просто: наблюдай, анализи… – он осекся и поправился: – и делай выводы. Сам смотри. Во-первых…
И Петр стал загибать пальцы, озвучивая логику своих рассуждений. По мере того как он говорил, лицо Кириллы Силыча все больше светлело, хмуриться он перестал и морщины со лба исчезли.
– Вона как ты, – уважительно покачал он головой. – Ишь! Когда обстоятельно поведал, вроде и правда просто, ан поди дотумкай. А ведь и вправду хитер ты, аки библейский змий. И что, до много так додуматься можешь?
– Почти до всего, – чуть помедлив, ответил Петр, – Работа у нас такая. Дознатчики мы, понял? – боярин понимающе кивнул, но Сангре, поглядев на его недоумевающее лицо, на всякий случай решил немного пояснить. – Кто-то украл или того хуже, убил тайно, а нам надо выяснить, как да что.
– Нам?
– С побратимом, – пояснил Сангре.
Боярин потер лоб, припоминая, и просиял:
– Так у нас на Руси такие тож имеются. Токмо кличут их иначе. Прозывается енто "след гнати". А в остатнее время на что живете? Крадут-то не часто, а убивают и вовсе редко.
– Так это на Руси, не обезображенной прогрессом, такая благодать, а в цивилизованной Европе оно куда чаще случается. Можно сказать, сплошь и рядом. Помнится, как-то во Франции было у нас… – Петр сделал вид что осекся и досадливо махнул рукой. – Всего тоже не скажу, но главное поведаю. На то серебро, что нам французский король заплатил, можно лет пять жить припеваючи.
– Ишь ты, сам король, – уважительно покрутил головой Кирилла Силыч. – Сыскали, значит, убивца?
– Сыскали, хотя и хитер был, как бес. Точнее, хитра.
– Выходит, татарин ентот вместях с тобой? А он тоже розумеет богато? – и Кирилла Силич уважительно постучал себя пальцем по лбу.
– Не просто богато, – отмахнулся Петр. – Он столько разумеет, куда там мне. Если бы ты с ним потолковал по душам, то понял бы, кто из нас змий, а кто так, ужик безвредный, – засмеялся он, чрезвычайно довольный тем, как удачно все складывалось.
– Но про остатнее я тебе все одно не скажу, – отрезал боярин. – Сам догадывайся. Вона ты какой, не зря у Гедимина в ближних ходишь.
– Не хожу пока, – поправил его Сангре. – Ни в ближних, ни в дальних.
– Погоди, погоди, а почему ж он мне сказывал, будто…
– Чтоб ты не перехватил, – перебил его Петр. – Уловил кунигас, как мы с побратимом в вашу сторону поглядывали, вот и решил упредить. А на самом деле мы согласия пойти к нему на службу не давали.
– Вона как. Выходит, можно вас и… – протянул Кирилла Силыч, но осекся и резко сменил тему. – Все одно – лишнее тебе ведать ни к чему. Ты в суть вдумайся, – он чуть помедлил, собираясь с мыслями, и осторожно приступил к изложению проблемы. – Весточка пришла и впрямь недобрая, в самое яблочко ты угодил. Что да как – не скажу, но теперь уговор с Литвой менять надобно, да срок свадебки отодвигать, а мы его тока-тока. Вот и опаска: обидеться Гедимин может и вовсе уговор разорвать , а нам оное не желательно. Но и сказывать ему обо всем приключившемся ни к чему, не то он его чего доброго еще быстрее разорвет. Вот и смекай, как нам исхитриться, да…
– Понятно, – кивнул Петр. – И рыбку съесть, и… – он вовремя оборвал себя, смущенно кашлянул и поинтересовался: – А почему ты уверен, что если выложить Гедимину начистоту про все то, что в этой весточке написано, он договор разорвет?
– Свадебку скорее всего не отменит, но мы ж с ним помимо нее еще кой об чем толковали. Тебе оно тоже знать ни к чему, но…
– Да чего там знать-то, – перебил Сангре. – И так понятно, что о союзе речь шла. Понадобятся твоему князю ратники добрые, Гедимин поможет, а когда кунигас в воинах станет нуждаться, Михаил Ярославич дружину на выручку пришлет. Хочешь, скажу против кого… – он выжидающе уставился на боярина.
– И про это скумекал? – опешил тот и… облегченно протянул: – Ну-у, так оно и проще. Тогда ты мою опаску поймешь. Вдруг Гедимин ныне решит, будто ни к чему ему рука об руку с Тверью держаться. Одно дело – супротив Москвы стоять, совсем иное – с Ордой тягаться. Она ему покамест не по зубам, а ежели теперь с нами союзничать, то кто ведает, вдруг ханский гнев не токмо на Михайлу Ярославича, но и… – и он осекся, поняв, что сказал непозволительно много и досадливо крякнул. – Ну вот, сболтнул не подумав.
– То-то и оно, – поучительно заметил Петр. – А слово не воробей – столько нагадит, когда вылетит, что мало не покажется. Мне-то сболтнул – ерунда, яйца ломаного не стоит.
– Ломаного яйца?
– Или гроша выеденного. И поверь, дальше этих стен, – похлопал Петр по крепкому дубовому бревну, – ничего не улетит. О другом подумай. Ты ведь можешь и Гедимину лишку сболтнуть, после чего он обязательно насторожится. А хуже нет, когда твой союзник с самого начала хитрить да ловчить пытается. Значит, ненадежный он. Такой и предать может, если что.
– Да ты чего?! – взревел Кирилла Силыч, вскочив с лавки и грозной горой надвигаясь на Петра. – Ты как смеешь таковское о моем князе помышлять?!
– Я-то не помышляю, – невозмутимо поправил его Сангре, прикидывая, что дергаться рано. Здесь всегда бьют с замахом (спасибо Ивану Акинфичу с его ратниками, продемонстрировал) и время у него в любом случае имеется. Главное, сдержаться самому, в запале не ударить в ответ, иначе капут задушевному разговору. – Я не помышляю, – повторил он, – а Гедимин может так подумать. Ты сам-то себя на его место поставь да прикинь, и поймешь мою правоту.
Боярин не ударил. Но и не ответил, стоял молча. Очевидно, прикидывал. Судя по тому, что спустя минуту он, горестно вздохнув, вновь уселся обратно, на месте Гедимина он себя поставил.
– Я осторожно речь держать стану, – проворчал он.
– Не поможет, – отверг Петр. – Когда всякий миг опасаешься сболтнуть лишнее, поневоле начнешь медлить с ответами, тщательно подбирать слова. И сразу понятно: утаивает человек что-то, не хочет всего говорить. Дальше продолжать?
– Это что же выходит, – растерянно протянул Кирилла Силыч. – Туды шагнешь – буча, а в иную сторону – и вовсе костей не соберешь. И как быть?
– Меня слушать. Я тебе самый верный путь укажу. Коли им пойдешь – не ошибешься. Поверь, я знаю, что говорю. Литовский князь честен, о своей рыцарской чести печется, а ее заповеди о чем говорят?
– О чем?
– Не забижай сироту, защити стариков с вдовицами, – он невольно хмыкнул, вспомнив Изабеллу, – не предавай ближнего своего. Первые две откинем, они нам не нужны, а вот третья… Ну, понял суть?
– Нет, – честно сказал боярин.
– Ближний в данном случае – это Михаил Ярославич, как будущий родич, – пояснил Сангре. – Если ты как на духу выложишь литовскому князю о приключившемся в Твери, не утаив и про последствия, тот и впрямь станет колебаться. Но в самом конце ты скажи, что если Гедимин теперь откажется от всего, включая и уговор и брачный союз, твой князь зла на него держать не станет, но будет его по-прежнему уважать и почитать как мудрого правителя, храброго воителя и честного человека. Получится, ты своей откровенностью припрешь его к стенке. Тогда-то и вступит в ход третья рыцарская заповедь. Может ему и захочется отказаться, да она не позволит. Как так?! С ним, как с рыцарем, благородно поступают, а он? Только обязательно соедини в своей речи уговор вместе со свадьбой.
– Зачем?
– Сам же сказал, что тот, скорее всего, от свадьбы отказываться не станет, а тут ты ему как бы намекнешь, что уговор намертво с нею слеплен. Получается, если рвать, то все. Это ему тоже не понравится. Теперь дошло?
Кирилла Силыч сурово нахмурился.
– Ох не ведаю, как лучше. Мне ить схожее словцо еще до тебя Макарка молвил, сынок боярина Силантия Данилыча, да…
– Молодец, правильно молвил, – кивнул Петр.
– Можа и правильно, а супротивников у его слова куда больше сыскалось. Почитай, все разом на дыбки поднялись.
– И что говорят?
– Да кажный свое талдычит, а выбирать мне, – буркнул боярин и тяжело вздохнул.
Сангре сочувственно посмотрел на него и, решив, что после услышанного от него Кирилле Силычу больше слушать ничего не надо, сделал вид, что спохватился про медок.
– С морозца самое то. Посулил, так давай. Или слуг звать не хочется, а самому разливать стремно?
Как ни удивительно, но последнее слово боярин понял, разве в ответе не использовал, переиначил:
– Да нет, не зазорно. Токмо…
– Так нальешь или нет? – перебил Петр.
Кирилла Силыч недовольно крякнул и поплелся к дальнему углу комнаты, где стоял бочонок. Боярин без видимой натуги приподнял его, встряхнул и, недолго думая, взгромоздил на стол, пояснив:
– Всего ничего. Ежели как следует обоим приложиться, на пару разов, не боле. Или на три.
– А чего гадать-то. Давай приложимся и поглядим, насколько хватит, – предложил Петр.
Они приложились, добросовестно опорожнив по увесистому, не менее трехсот грамм, кубку, и Сангре, хлопнув Кириллу Силыча по плечу, заявил:
– Старина, поверь, я тебя безмерно уважаю.
– Дык я чего, – засмущался тот. – И я того же. Токмо ты напрасно считаешь, будто я…
– С этим потом, – безапелляционно оборвал его Петр. – Раз ты того же, получается, что мы с тобой оба – уважаемые люди. За это грех не выпить.
А в следующую минуту последовал новый тост. На сей раз во здравие двух князей: Михайлы Ярославича и Гедимина. Ну и за их нерушимый союз, каковой непременно состоится, если боярин воспользуется советом Сангре…
И они вновь выпили, после чего Петр как бы между прочим полюбопытствовал насчет сроков их пребывания тут. Оказалось, отъезд был намечен уже на послезавтра и откладывать было нежелательно, ледоход на носу. Весна, по всем приметам, ожидалась бурная, так что могут застрять, если промедлят. И, после недолгого разговора о погоде Сангре как бы невзначай небрежным тоном поинтересовался про Изабеллу. Мол, они с побратимом имели в отношении сей испанской лекарки определенные планы и даже заручились месяц назад ее согласием, но буквально вчера она сама подошла к ним и откровенно заявила, что по всей видимости скоро уедет в Тверь.
– Так что, договариваться нам с другой или как? – осведомился он.
Кирилла Силыч оживился.
– Вот с нею я вас с побратимом уважу, – почему-то с легкой грустью в голосе сказал он. – Не ищи никого, не надо.
– Да нам как-то все равно, – передернул плечами Сангре. – Скорее наоборот. Она, конечно, лекарка от бога, никто не спорит, полумертвых к жизни возвращает, но уж больно дорого берет за свою работу. Да и искать не требуется – другая вчера сама под руку подвернулась, и куда дешевле, поэтому нам даже выгодно, что она с вами поедет. Тогда по уговору можно у нее задаток наш забрать. Мы ей уже половину отдали.
– Сказываю, не поедет она с нами! – рявкнул боярин слегка заплетающимся языком. – Полумертвых к жизни возвертает – то славно, но из домовины достать она не может, потому ни к чему нам ныне, – и чуть умерив голос, поинтересовался: – А велик ли задаток?
– Тысяча гривен, – мрачно ляпнул Петр и Кирилла Силыч, не сдержавшись, охнул.
– И енто всего половина, стало быть еще столько же опосля отдадите, – протянул он. – Да у нас князь Орде в год по две тыщи за все княжество платит, а тут какой-то лекарке.
– Так что, поможешь? – спросил Сангре.
Кирилла Силыч мотнул головой, отказываясь, но Петр не собирался сдаваться и, недолго думая, предложил сделку. Тверичи забирают лекарку, предолжив ей за месяц работы полтысячи гривен. Она, согласившись, возвращает своим предыдущим нанимателям тысячу, и тогда Сангре обязуется не только компенсировать боярину истраченные пятьсот, но и дополнительно выплатить еще двести пятьдесят, кои пойдут в карман самому боярину.
Кирилла Силыч про откаты не слыхал, а потому нахмурился, напряженно размышляя. Просто так заработать две с половиной сотни – соблазн изрядный, но он боялся надувательства и сейчас прикидывал, в чем оно может состоять. Сангре не торопил, лихорадочно подсчитывая, смогут ли они наскрести семьсот пятьдесят гривен. Получалось, даже если задействовать все флорины Изабеллы, все равно не хватит.
– А ты точно отдашь? – вернул Петра в действительность подозрительный голос боярина. – Не выйдет так, что мы ей свое серебрецо отдадим, а ты опосля руками разведешь?
И тут Сангре осенило.
– Понимаю, – сказал он. – Как можно случайно встреченному человеку поверить на такую огромную сумму? Я и сам бы ни за что. Тогда давай поступим иначе. Ты, главное, уговори ее, да еще Гедимина предупреди на всякий случай – он же ей свое покровительство обещал, значит, его согласие тоже требуется. А уж когда все добро дадут, меня извести, и я тут же с нею сам рассчитаюсь и якобы от твоего имени отдам эти пятьсот. Ну и тебе само собой, отсчитаю оговоренное. Как, пойдет такое?
– А вот это славно! – прогудел боярин. – На таковское я согласный. Заодно, глядишь, зуб мне полечит, а то чтой-то поднывать стал.
– А то ж! – заулыбался Сангре. – Она тебе за этот месяц вообще все зубы выдернет, вылечит и обратно вставит, чтоб как новенькие были. Да ты сам видел, какие она чудеса творит. Придешь домой вечером, а там тебя молодуха ждет, в смысле твоя жена, но лет на двадцать помолодевшая.
Кирилла Силыч засмущался, а Петр, довольный донельзя, тщетно полазив ковшиком по днищу бочонка, плюнул на бесполезное занятие и разлил остатки меда через край.
– Давай обмоем наш уговор, – предложил он, и, осушив свой кубок, посетовал: – Жаль, заупокой выпить нечего. Все ж таки божья душа. Оно конечно, любой упокой некстати, но тот, что в Твери приключился, втройне не ко времени.
– Ну а про упокой ты как проведал?! – чуть не взвыл боярин.
– Алиментарно, как говорили древние египтяне, – вздохнул Сангре. – Раз лекарь стал не нужен, выводов о состоянии бывшего больного напрашивается всего два, но для одного из них у тебя было слишком плохое настроение.
– Угораздила же нелегкая помереть, – скривился тот и опустошил до дна свой кубок.
– Да-а, – задумчиво протянул Петр. – А что, так и до сих пор неясно: болезнь то была или… – он чуть помедлил и последнее слово прозвучало увесисто, как удар кистеня, – яд?
Кирилла Силыч вздрогнул от неожиданности и оторопело уставился на Сангре.