– Ну а про яд ты откуда?! – простонал он.
Петр хотел было напустить туману, но подумал, что ни к чему. Если выставить себя эдаким гением-провидцем, от него и дальше будут ждать того же, а разочаровывать людей чревато – не те ныне времена. Можно и по шее получить, причем не только кулаком, но кое-чем поострее. Потому он ответил честно:
– А это совсем просто – ты ж сам про яды у лекарки спрашивал, а у нас, дознатчиков, каждое лыко в строку, ничего не теряется. Или ты думаешь, ко многим короли за помощью обращаются.
– А-а, – мгновенно успокоился Кирилла Силыч и вдруг посмотрел на Петра совершенно иным взглядом, эдаким оценивающим. – – Слухай, а ты сам-то надолго тут? А то айда вместях с побратимом своим с нами. Уж больно ты мудер, опять же дознатчик, а князю как раз надобно след прогнать. Он, конечно, у нас не король, но…
– Я согласен, – выпалил Петр, еле-еле сдерживаясь, чтоб не завопить от радости, что все так хорошо складывается. Улыбку, правда, все равно скрыть не удалось, но боярин слава богу воспринял ее как должное и сам улыбнулся в ответ, протянув руку:
– Так что, по рукам?
– Ага, – кивнул Сангре.
В следующий миг широкая боярская лапища крепко обхватила узкую ладонь Петра – не вырвать, сколько ни старайся. Да он и не не пытался. Впрочем, лапища лапищей, а само рукопожатие было не очень жестким – как раз в меру. Очевидно, зная свою медвежью силищу, Кирилла Силыч уже привык контролировать ее.
– Хороший ты человек, парень, – похвалил его боярин. – Хороший и… легкий. Люблю таковских, – и он, склонившись к самому уху Петра, заговорщически шепнул: – А охотиться я тебя научу. И не боись: о том, что в тот раз стряслось, я – вот те крест – ни единой душе.
…Расставались они долго, успев и облобызаться раз пять, и примерно столько же напомнить друг другу порядок завтрашних действий. Но гонца от боярина Петр не дождался ни поутру, ни к обеду. Зато после полудня к ним с Уланом заглянул иной гость.…
Глава 17. Цена княжеского слова
Сангре просчитал поведение литовского князя абсолютно точно. Гедимин действительно решил потолковать с обоими самолично. Ошибся он в одном – кунигас не стал звать их к себе, но сам заглянул к ним в комнату. Следом за князем вошло трое слуг. Первый нес в каждой руке по солидного размера ларцу, в руках у второго были две вазы с фруктами, третий тащил на плече тяжелый бочонок.
Поставив оба ларца на стол, слуга оставил один нетронутым, а из другого извлек три кубка. Расставив их, он склонился в поклоне перед князем, чуточку выждал, вдруг прикажут что-то еще, и удалился. Вместе с ним ушел и второй, предварительно водрузив рядом с ларцами вазы.
Третий из слуг, пыхтя от натуги, поставил бочонок подле стола, открыл крышку и комната мгновенно наполнилась ароматом хмельного меда. Сняв с пояса небольшой серебряный ковшик, отлитый в виде уточки, он принялся разливать содержимое бочонка по кубкам. Налив чуть ли не до краев каждый, он сделал шаг назад и выжидающе уставился на Гедимина. Тот что-то буркнул ему на литовском и слуга, аккуратно повесив ковшик на край бочонка, тоже вышел.
– Я ему велел у дверей постоять, чтоб нашей беседе никто помех не учинил, – хмуро пояснил князь. – Но сначала… – и он многозначительно кивнул на кубки.
Мед оказался и душистым, и крепким.
– М-м-м, хорош! – зажмурив глаза от удовольствия, оценил Петр и с наслаждением облизал губы. – Если дозволишь, княже, я еще налью. Пусть как в присказке: между первой и второй перерывчик небольшой, чтоб стрела просвистеть не успела.
Гедимин кивнул, дозволяя, и, не утерпев, похвалился:
– Остались бы у меня служить, хоть каждый день такой пить смогли бы, – и сожалеюще попрекнул: – Эх вы-ы…
"Остались бы… – зафиксировал в уме Петр. – Значит, говорил с ним Кирилла Силыч. А судя по упреку, он не просто говорил, но уболтал Гедимина на нашу поездку…" Ничего не понимающий Улан вопросительно посмотрел на друга. Сангре, не сказавший ему ничего о результатах беседы с тверичами, в ответ еле заметно кивнул и, приосанившись, чуть виновато пояснил кунигасу:
– Мы же в первую очередь дознатчики. И весьма хорошие к тому же. Между прочим, изрядной известности в своем деле достигли, – и он незаметно подмигнул Улану, давая понять, чтоб настраивался на предстоящее выступление. – А какие из нас вояки, ты сам на охоте видел.
– Видел, – согласился Гедимин. – Но таких, кто копьем да мечом знатно владеет, у меня довольно. Зато у вас вот тут кой-что имеется, – он выразительно постучал себя по лбу пальцем и спохватился. – Да, а что такое до… дознатчик?
Петр начал было растолковывать, в чем состоит их труд, но, оборвав себя на полуслове, махнул рукой, заявив:
– Лучше всего пояснить на простом примере. Помнится, мы с моим побратимом четыре года назад во Франции расследовали дело об убийстве коро… – он сделал вид, что осекся, но, немного помявшись, решительно махнул рукой. – А-а, была не была. Правда, мы обещали никому не рассказывать, но тот, кому мы поклялись, сам первый наплевал на свою клятву, подослав к нам убийц, значит, и мы вправе нарушить свое слово. Одно плохо, я на иконе обет молчания дал, а посему пускай лучше обо всем поведает мой побратим, – и кивнул Улану, чтоб тот приступал.
Рассказ у того получился. Он и впрямь отлично запомнил книжный сериал Мориса Дрюона, а потому легко и непринужденно сыпал французскими именами и титулами. Нарисованная им зловещая картина ужасного преступления против короля предстала перед Гедимином как живая, да и сам князь оказался на редкость хорошим слушателем. За все время, что длилось повествование, на его лице не появилось ни малейших признаков нетерпения или усталости. Лишь однажды он перебил рассказчика, да и то его вопрос касался участия Изабеллы. Мол, кто додумался пригласить женщину принять участие в расследовании столь важного, к тому же секретного дела. Или она и впрямь столь хорошо разбирается в ядах и противоядиях, что это перевесило все остальное.
Но Улан и тут превосходно подготовился, а на взгляд Сангре даже слегка переборщил с описанием ее глубочайших познаний, кои, по его словам, известны всей Европе, потому друзья, наслышанные о них, и обратились к ней.
– Да вот самый наглядный пример. Недавно она случайно услыхала от купцов, что во Франции снова приключилась уйма смертей: скоропостижно скончался король Людовик, а следом и сын его, кроха Иоанн. Так донья Изабелла, выяснив, как именно они умирали, пришла к выводу, что в обоих случаях без яда не обошлось, причем на удивление схожего с некогда поднесенным Филиппу Красивому. И даже не будучи у изголовья умирающих, она смогла определить отличия. Оказывается, в отраве для короля Филиппа помимо…
Пораженный Сангре, слушая вместе с Гедимином, как Улан обстоятельно перечисляет названия трав и кореньев, пришел к выводу, что он зря сомневался в способностях доньи. Изабелла и впрямь выучила трактат своего учителя назубок. Да и Улан молодцом. Запомнить такую уйму за один вечер – надо не просто постараться, талант требуется. Вот у него самого навряд ли такое получилось бы, пыхти не пыхти.
– А касаемо нашего побега из Франции и как Петр чудом спас себя и меня от убийц, пускай он расскажет сам, – закончил свой монолог Улан.
"Все-таки перевел на меня стрелки. Ну, зараза, погоди, сочтемся", – мысленно пообещал Сангре, а вслух, указав на сгущавшуюся за окном тьму, осведомился:
– Ты, княже, на вечернюю трапезу не запоздаешь? – и не упустил случая подколоть. – Мы-то, можно сказать, в своей столовой сидим, а за тебя боязно.
Гедимин ехидный намек на собственное недавнее распоряжение понял, насупился и недовольно отмахнулся:
– Нынче у меня большого застолья не будет. Тверичам не до веселья, в обратный путь собираются, и даже прихватить с собой кой-кого вознамерились, а этих… – он помрачнел. – С ними пока не ясно: то ли подле себя сажать, как гостей дорогих, то ли… – и он, не договорив, махнул Петру рукой. – Давай, поведай, как да что.
Тот вздохнул и приступил к экспромту. Имен, конечно, у него было гораздо меньше, зато описаний перестрелок, драк и погонь хватило бы на добрый десяток боевиков, ибо Петр разошелся не на шутку. Изредка кунигас ехидно щурился, давая понять, что далеко не все готов принять на веру, но в целом слушал столь же внимательно.
Заодно Сангре воспользовался удобным случаем подставить инквизитора, который руководил, по его словам, этими злодеями, находясь на безопасном расстоянии, потому и уцелевшего. Причем упомянул он его несколько раз, в том числе и в самом конце своего повествования, чтоб князь точно запомнил.
– Так что у нас с фра Пруденте старые счеты, – подытожил Петр. – Правда, тогда мы оказались в выигрыше, но зато теперь, судя по подсунутым фальшивым гривнам, он с нами сквитался. Хотя человек он злопамятный, ничьей не удовольствуется и если не скрыться от него куда подальше, может и достать. А впрочем, что я говорю. Он и сюда, поди, прикатил именно по наши души, иначе зачем бы ему вообще здесь появляться. Потому-то и мы, князь, норовим уехать отсюда поскорее, так что не серчай.
– А может передумаете, – протянул Гедимин. – Ныне он точно не за вами прикатил. Ему иная душа потребна, – и он, поморщившись, добавил. – Жаль, что так складывается с вашей лекаркой.
Услышав последнюю фразу, Улан попросту обомлел. Еще бы! Только-только перевел дух, облегченно уверившись, что все позади, и тут на тебе. Сангре и самому поплохело – эдакий контрастный душ получить, но на Буланова вообще было больно смотреть. Князь пристально посмотрел на него, но ничего не сказал. Зато сидящий рядом с ним Сангре, опасаясь, что друг в запале ляпнет лишнее, торопливо наступил ему под столом на ногу. Однако сам без внимания княжеское замечание не оставил, взяв инициативу в свои руки:
– Так – это как? – уточнил он.
– Выдать ее просит монах, – пояснил Гедимин.
– А ты что же? – похолодев, спросил Петр.
Гедимин еще больше помрачнел и вместо ответа потянулся к вазе. Взяв наливное румяное яблоко, зло хрустнул им. Сангре прикусил губу, понимая, что означает это молчание.
Смуглое лицо Улана покрылось алыми пятнами. Резко подскочив, он выпалил:
– А как же твое рыцарское слово, кунигас?! Выходит, грош ему цена?!
Тот побагровел.
– Княже, – торопливо встрял Петр. – Дозволь я своего побратима с кувшином твоего замечательного меда к тверичам отправлю? – и просительно уставился на Гедимина. Кунигас, помедлив, мрачно кивнул. – Вот и чудненько, вот и славненько, – захлопотал Сангре, чуть ли не за шиворот выволакивая упирающегося друга из-за стола и таща к двери. – Давай, старина, выполняй, что сказано. Да заодно Кирилле Силычу от меня поклон наинижайший передашь.
Будучи у порога Улан ошалело уставился на пустой кувшин из-под клюквенного морса, торопливо сунутый ему в руки, оглянулся на бочонок, но Петр замотал головой:
– Ни, ни, его мы и сами с князем добьем, невелика посудина. А ты там на кухне где-нибудь надыбаешь. Скажешь, что от Гедимина, и тебе с горкой нальют. Давай, давай, родной, чеши отсюда, – бормотал он, выпихивая Улана, и шепотом добавил: – Шляйся где хочешь, но чтоб вернулся не раньше, чем через пару часов. Да Изабелле не вздумай ничего говорить. Рано. Вспомни, как Высоцкий пел: "Еще не вечер". Это я тебе как капитан Блад говорю.
Вернувшись и устало плюхнувшись на лавку, он первым делом скорчил самое что ни на есть жалобное выражение лица и виновато попросил:
– Ты не сердись на него. Он же ради нее жизнь готов положить, голову на плаху или в петлю сунуть, а тут такое услышал, вот и.…
– Если б прилюдно сказал, пощады бы не было, ну а памятуя кое о чем, один разок прощу, – кивнул Гедимин и хмуро осведомился: – Думаешь, у меня самого легко на сердце?
– Думаю, тяжело, – не стал спорить Сангре.
– А ему, когда вернется, передашь: я свое слово всегда держал, сдержу и ныне. Но он забыл, что я ей посулил. Да то, что на моих землях ее никто не посмеет изобидеть. И не изобидят. А как поступят с ней далее, когда она окажется на Волыни или в Мазовии, – он красноречиво развел руками, – о том один Перкунас ведает.
– Ловко, – оценил Петр. – Получается, ты и впрямь своего слова не нарушишь. Но касаемо одного Перкунаса ты чуть подзагнул. Я не провидец, но ее дальнейшую судьбу предсказать могу. Хочешь, изложу, с чего они начнут, как дальше продолжат и чем закончат?
Гедимин крякнул и отмахнулся.
– Ни к чему.
– Правильно, не стоит, – одобрил Петр. – А то приснится замученная, вся в крови, на теле места живого нет, ноги изуродованы "испанскими сапожками", коленки как у кузнечика, назад вывернуты, пальцы на руках перебиты, а она к тебе ручонки истерзанные тянет, заступиться просит. Бр-р, – передернулся он и устало махнул рукой. – Ладно, ты ж правитель, то бишь государственный деятель, политик, потому на судьбу отдельного человека тебе наплевать, работа такая. Но мне просто интересно, почем нынче рыцарское слово. Нет, нет, я и так уверен, что твоему цена дорогая, но хотелось бы знать, насколько.
Гедимин зло поджал губы и мотнул головой, пояснив:
– Дорогой ее назвать нельзя – она огромна.
– Даже так…
– Да, огромна, – твердо повторил князь. – Смотри, – и он, открыв второй ларец, извлек оттуда целый ворох пергаментных свитков. Размерами они отличались, но с каждого свисала, свинцово поблескивая или отливая золотом, печать. – Это верительные грамотки того монаха. Тут тебе от мазовецких князей: Тройдена Черского и Земовита Равского, – и два свитка полетели обратно в ларец. – Еще две от Андрея и Льва. Они, правда, дадены не самому монаху, послам-боярам, но разница невелика – оба в его дуду дуют. Ну и последняя, – он помахал оставшимся в его руке свитком со здоровенной, больше чем у всех остальных, печатью.
– А эта птичка с крестиком мне кажется знакома, – усмехнулся Сангре, показывая на изображенного на оттиске орла с крестом.
– Еще бы, – усмехнулся Гедимин. – Тевтонский орден и требует больше всего. Помимо Изабеллы со слугой хотят, чтоб я им и всех людишек, коих вы с Кейстутом недавно пленили, вернул без выкупа, ну и… подлых обманщиков заодно с ними.
– Как я понимаю, обманщики – это мы? – невозмутимо осведомился Петр.
– Ну а кто ж еще. Да ты не мысли, – успокоил Гедимин, небрежно бросив последний свиток к остальным в ларец. – То они так, для торговли, чтоб было в чем мне уступить. Хотя кой-кого из пленных в качестве доброй воли и впрямь придется отдать. По настоящему худо иное. Знаешь, что посулил монах? Что ежели я заупрямлюсь, то все они, – кивнул он на ларец с грамотами, – дружно пойдут на нас войной. Мол, никто не посмеет возразить против объявленного римским папой крестового похода на литовских язычников, а потому к Тевтонскому ордену присоединятся все соседи и не они одни. Монах пообещал, что участие в походе примет и князь Ладислав Локеток[29], а в его руках ныне вся Великая и Малая Польша. Дескать, если ему посулить, что когда его станут венчать, то корону на его голову возложит не кто-нибудь, но посланец римского папы, Ладислав ни за что не удержится от войны. А он хоть и невелик ростом, у тебя промеж ног не нагибаясь пробежит, но настырен и задирист.
– Мал клоп, да вонюч, – хмыкнул Сангре.
– Вот-вот, – кивнул Гедимин. – Да и Ян из Чехии[30] – забияка изрядный, так и глядит, где бы с кем сразиться. Словом, всех. Разве Карл Угорский[31] может воздержаться, у него, по слухам, и своих забот в достатке, да и овдовел, невесту себе подыскивает, но мне и остальных… – и князь, не договорив, чиркнул себе ладонью по горлу.
– С королями понятно – римский папа это не кот начхал, в авторитете и уважухе. Но эти, как их там, божьей милостью князья всей Русской земли, Галиции и Владимирии, – усмешливо процитировал титул правителей галицко-волынских земель Петр. – Они-то к этому Ванятке какое отношение имеют?
– На Городно, да на Новогрудок еще их покойный батюшка Юрий Львович зарился, а тут такой удобный случай подворачивается все это отщипнуть. А уж про Берестье с Дрогичиным и говорить нечего – спят и видят, чтоб назад вернуть. Они же и татар обещали немалой добычей соблазнить, – тяжело вздохнул Гедимин и подвел итог. – Не устоять Литве, коль они все скопом навалятся.
– Не устоять, – растерянно согласился Сангре, лихорадочно подыскивая в уме вариант спасения Изабеллы. Пока ничего путного на ум не приходило, и он, оттягивая неизбежную развязку, поинтересовался: – Но это все кнут, а где пряник? Что пообещал монах, если ты ее выдашь?
– Замирье с нами Орден согласится подписать, ну и Лев с Андреем тоже. Недолгое, на год, но для меня и оно – что праздничный пирог с голодухи.
– А не обманут? Заберут ее, а сами все равно пойдут войной?
– Что же я, из ума выжил? Пока уговор не подпишем, они и мизинца ее не получат.
Петр облегченно вздохнул. Уф, отсрочка, да какая. Минимум несколько недель, а то и месяцев. Но от внимания Гедимина это не ускользнуло и он, наверное, чтоб у его собеседника не появилось лишних иллюзий, пояснил:
– А подпишем завтра. Только что посольство от Тевтонского ордена прикатило, а галицко-волынские бояре и вовсе хоть сейчас готовы. Так что и отдать ее уже завтра придется. Я, признаюсь, сразу усомнился, будто она такая… – князь помялся, подыскивая словцо поделикатнее и наконец нашел, – черная. Но коль она монаху столь крепко понадобилась, то… – он развел руками.
– Да не Изабелла ему нужна! – вырвалось у Сангре. – На самом деле ему надо… – он осекся, но вовремя припомнив их версию, уверенно продолжил: – Рот ей заткнуть. Вспомни рассказ моего побратима. Опасается новый французский король Филипп, что всплывут его злодеяния, а мы с Уланом, веришь ли, за все время тебе первому рассказали. Да и то потому что этого монаха увидели, а если бы он новую охоту на всех нас не открыл, и дальше бы молчали. А Изабелла изо всей нашей троицы ему нужнее всего, ибо в ядах разбирается. Получается, князь, выдав ее, ты отправишь на страшные муки ни в чем неповинного человека.
Гедимин ответил не сразу. Наморщив лоб, он явно что-то прикидывал. Петр терпеливо ждал. Однако слова князя оказались неутешительными.
– Как бы там ни было, а ни одна красавица Литвы не стоит. И ты своего побратима упреди, чтоб он мне поперек дороги не становился. Мое слово крепкое, и вдругорядь я ему как ныне спуску не дам.
– Твое слово крепкое, – задумчиво повторил Сангре и поинтересовался как бы между прочим. – А ты успел пообещать монаху, что выдашь ее?
– Пока нет, но завтра дам ответ, а какой, ты ведаешь. Но ничего, – он встал и дружелюбно хлопнул Петра по плечу. – Авось когда придет время ее выдать, вас обоих здесь не будет. Жаль расставаться, ну да ладно. А там, вдали, глядишь, твоему побратиму новая красавица сердце заполонит. Я чаю, свет клином на ней одной не сошелся, как обычно русины сказывают.
– С глаз долой, из сердца вон, – грустно усмехнулся Сангре. – Жаль, но боюсь, не тот случай, – и недоуменно нахмурился. – Ты сказал вдали. А… где мы будем?
– Ну как же, – развел руками князь. – Сам сказывал вчера тверичам, какие вы славные дознатчики. Поначалу-то, когда меня ныне Кирилла Силыч попросил вас вместе с ним в Тверь отпустить, мне и невдомек было, как вы Михайле Ярославичу в его беде помочь сумеете, а теперь, вас послушав, мыслю, и вправду сможете. Хотя…
– В какой беде? – нахмурился Петр.
– А разве он тебе о том не обмолвился? – слегка удивился князь и спохватился. – Ах да, тайна. Боярин и с меня слово взял, чтоб я никому. Лучше ты сам у него спроси, – и он направился к двери.