Впрочем, судя по его рассказу, выбрали друзья именно то, что надо. У Гюряты свет Микулича и мед с пивом завсегда что надо, да и на закусь все свеженькое и вкусное, ибо его стряпуха Кудята из наипервейших во всей Твери. Хоть в княжий терем ее бери, она и там не осрамится.
Похвалу Пушаты воочию подтверждало и обилие людей, собравшихся в просторной зале. Все десять больших столов были полностью заняты. Очевидно, привлеченные талантами стряпухи, сюда захаживали потрапезничать многие тверичи из числа зажиточных, невзирая на свои дома.
После дальней дороги тянуло слегка расслабиться, и друзья не обратили ни малейшего внимания на то, как пристально присматривается к ним русоволосый ратник, сидящий аж через три стола от них. А напрасно, ибо был он одним из того самого десятка воинов, не так давно конвоировавшего их под началом боярина Ивана Акинфича.
Не заметили они, и как ратник незаметно исчез.
Глава 22. Капкан на крупного зверя
Наутро, во время завтрака, к друзьям подсел вислоносый Пушата, и сообщил, что Михайла Ярославич покамест не приехамши, но зато сыскались хоромины у другой боярыни. Только надо поторопиться. На днях боярыня заболела и решила перед смертью успеть принять иноческий сан, вот и продает дом буквально за бесценок, всего-то за сорок гривен, лишь бы поскорее.
Петр перед уходом с постоялого двора хотел было досыпать серебра в свою суму, но, подумав, не стал – уж больно велика тяжесть. В конце концов для выплаты задатка двух десятков за глаза хватит, а за остальными – если договорятся – недолго и сгонять.
Встретили их радушно. Правда холоп на воротах пояснил, что хозяйке неможется, выйти не в силах, но распоряжения соответствующие она дала, велев показать хоромы сверху донизу, а также подклети, амбары и прочее.
Полюбовавшись здоровенным теремом с причудливыми наличниками на крошечных волоковых оконцах и резным коньком на крыше, друзья вошли вовнутрь, бегло оглядев мужскую половину. Бегло, поскольку и без того было видно: повсюду полный порядок, все крепко и прочно. Вон, даже двор боярский весь покрыт средневековым русским асфальтом, то бишь замощен крепкими дубовыми плахами, что уж говорить об остальном. Петр, правда, приличия ради, пару раз подпрыгнул кое-где, проверяя крепость досок, но провожатый, назвавшийся Митрофаном, его урезонил, заявив, что пол застелен исключительно дубом, и ежели понадобится поменять пару половиц, то их внукам, не ранее. Или правнукам.
Оглядев конюшню, осматривать остальные подсобные помещения друзья поначалу вообще не пожелали, но Митрофан оказался настойчив, заявив, что повеление боярыни должон выполнить в точности, а посему… Пришлось дойти вначале до бани, затем до летней поварни, до конюшни, и заглянуть во все прочие закутки, каковых оказалась тьма-тьмущая. Правда, внутрь они не заходили – еще чего, и без того время к обеду.
Оставалось прикинуть лишь объем хмельных медов, хранимых в огромных бочках в каменном погребе. За них боярыня требовала отдельную плату в десяток гривен – больно их много. Петр направился было вместе с Уланом к погребу, но Митрофан на полпути остановил его, придержав за рукав, и молча указал на гостеприимно распахнутые двери крохотной церквушки.
– А туда-то зачем? – удивился Сангре. – Или твоя боярыня и за нее хочет лишнюю гривну срубить?
– Не кощунствуй, грех, – строго предупредил Митрофан. – Отдельно токмо меды, но их твой приятель и сам оценит, покамест мы с тобой помолимся.
– Он один не сможет, – вяло запротестовал Петр. – Нужен опытный знаток. А в церковь потом зайдем.
– Дак чичас обедня. Али ты в Исуса не веруешь? – построжел Митрофан. – Ну тады купля отменяется, потому как мне боярыня наказывала беспременно вас проверить и ежели вы оба нехристи, то ей никаких гривен не надобно. Иных купцов на свое добро сыщет.
– Ну как же, – заторопился с опровержением Сангре. – Конечно, верую. Пошли, помолимся.
У входа Митрофан притормозил его вторично, укоризненно напомнив, что в божий храм с оружием заходить тяжкий грех. Пришлось отдать какому-то холопу перевязь с саблей, а заодно и пояс вместе с ножом.
Войдя вовнутрь, Петр невольно поморщился. Густой удушливый запах ладана и сгоревших восковых свеч облепил его со всех сторон словно пеленой. Вдобавок маленькое помещение было битком набито народом.
– Я вперед не полезу, – предупредил Сангре, едва Митрофан начал протискиваться поближе к алтарю. Тот остановился, укоризненно покачал головой:
– Негоже, мил человек. Рази лепо тебе, яко набольшему, стояти позади всех холопьев?
– А локтями пихаться в божьем храме не грешно? – усомнился Петр.
– Ништо, подвинутся, не сумневайся, – заверил его Митрофан.
И действительно, стоило Петру сделать шаг вперед, как стоящие поблизости мгновенно расступились. Ненамного, но для прохода вполне хватало. Впрочем, пропустив его, их ряды вновь плотно смыкались, и пробиться назад, как с сожалением констатировал Петр, не было никакой возможности. Оставалось стоять до упора, то есть до конца.
Поначалу он попытался вслушаться, о чем говорит священник, но тот вел службу на церковнославянском языке, да еще скороговоркой, и Сангре удалось понять немного: одно слово из десяти, не более. Окончательно заскучав, он поневоле позавидовал другу, осматривающего каменный погреб. Может, в нем и холодно, зато не душно, да и подсогреться невелика проблема – достаточно со всем старанием продегустировать медок.
От нечего делать Петр принялся поглядывать по сторонам, благо, рост позволял – прочие были или ниже или существенно ниже. Увиденное его насторожило. Например, возраст. По его мнению, контингент в церкви должен был преобладать как минимум пожилой, а здесь сплошь крепкие парни или мужики. Да и женщины отсутствовали – исключительно мужской пол. Понятно, у баб на Руси куда больше повседневных забот и хлопот даже в воскресный день, но чтоб ни одной…
Опять же и взгляды, устремленные в сторону Сангре, дружелюбием не светились. Скорее напротив, враждебностью. А с чего бы? Вдобавок пара-тройка лиц ему показалась знакомыми. Не больно-то, но где-то ему с ними разок, а то и два встречаться доводилось. А где? Всего неделю назад он находился в Литве, а будучи в Тверском княжестве неотлучно пребывал в Липневке. Странно.
Поначалу старания вспомнить ни к чему не приводили, но кто-то сзади обратился к соседу Петра, назвав того Ольхой. Едва было произнесено имя, как в голове Сангре словно сработал тумблер, мгновенно переключив память на воспроизведение: небольшая полянка, в середине ее яркий костер, окруженный со всех сторон белым снегом и черными соснами, и они с Уланом, выбивающиеся из сил, но упорно держащиеся против десятка ратников тверского боярина Ивана Акинфича. "Нет, против девяти, – поправил он себя. – Ольха, как десятник, стоял подле боярина и в драку не встревал".
Стараясь не вертеть головой, он попытался, насколько возможно, посмотреть вправо и влево. Так и есть. Вон там, почти у стены, застыл ратник, которому Петр нечаянно разбил нос, а по соседству другой, получивший хороший пинок по заднице от Улана. И, скорее всего, будь посветлее, он смог бы опознать еще двоих или троих…
И что получалось? То ли Иван Акинфич за эти пару-тройку месяцев действительно успел окочуриться, а свежеиспеченная вдова и впрямь решила продать терем мужа, то ли это – самая настоящая западня, подстроенная мстительным боярином. Сангре многое бы отдал, чтобы оказалось верным первое из предположений, но сердцем чувствовал – на самом деле подлинно второе. Не зря они разделили их с побратимом, а потом и разоружили его самого.
Да и Пушата, как ему сейчас припомнилось, выглядел сегодняшним утром не ахти веселым. Скорее смущенным. Не возрадовался он, и когда Петр пообещал за выгоревшее с покупкой дельце увеличить вознаграждение вдвое. Вчера-то у него от возможности получить гривну глаза горели, а сегодня, услышав о второй, даже не улыбнулся. И во время осмотра терема старался держаться не рядом, а где-то в метре от них. Не иначе опасался, что и ему достанется, когда начнется заварушка.
Оставалась надежда, что Улан вовремя сообразит про ловушку. К тому же у него при себе остались и сабля, и нож. Впрочем, и у Петра кое-что имелось. Эти пентюхи слишком рано успокоились, посчитав, что тесак на поясе и есть засапожник. На самом деле помимо него у Сангре за каждым голенищем хранилось по метательному ножу.
"Жалко, сюрикэны с собой не захватили, – мимоходом подумал он, но отогнал от себя эту мысль. – Надо драться тем, что есть, а плакаться на то, чего нет, будем позже", – и он принялся прикидывать, что делать дальше.
Вариантов снова было два. Один – если снаружи раздастся голос Улана, призывающий на помощь. Следовательно, надо готовиться к попытке прорваться к выходу из церкви в любой момент. Второй, если до конца службы ничего не произойдет. Но лучше все-таки выйти заранее, не дожидаясь конца. Заодно получится отличная проверка. Попрутся следом остальные – железно западня, а нет, появится время для розыска друга. О том, что Улана вполне могли успеть убить, он старался не думать.
Итак, первоочередная задача – выйти из церквушки самым первым или одним из. Петр, уже не таясь, оглянулся и, сообщив Митрофану, что хотел бы особо помолиться перед своим покровителем, принялся решительно протискиваться назад, но не к самому выходу, а чуть наискось, к стене, где перед какой-то темной мрачной иконой с ликом неведомого святого горела пара свечей. Пропускали его неохотно, но продраться удалось.
Итак, первый шаг сделан. Далее последовала актерская игра: после пары минут молитвы он, демонстрируя, как ему жарко, старательно вытер пот со лба и неспешно расстегнул полушубок. Выждав минуту, он внезапно пошатнулся, облокотился на первого попавшегося и слабым голосом попросил его вывести из церкви на воздух. Тот чуть замешкался, вопросительно оглянулся на Митрофана, еле заметно кивнувшего в ответ, и повел навалившегося на его плечо всем своим телом раба божьего Петра к двери. Откуда ни возьмись, взялся и второй помощник, крепко ухвативший Сангре за локоть с другой стороны.
Выйдя, Петр жадно сделал пяток глубоких вдохов и выдохов, не столько притворяясь, сколько на самом деле наслаждаясь чистой холодной свежестью. Правда, при этом он не забыл просканировать глазами боярский двор, отыскивая Улана. Увы, друга обнаружить не удалось.
Бежать Сангре не торопился, хотя момент был самый подходящий – всего двое сопровождающих и больше никого, а освободиться от их хватки – пустячное дело. Но на него вновь нахлынули сомнения. А вдруг Улан на самом деле в погребе и продолжает дегустировать местные запасы алкоголя или его зазвали обратно в терем? Хорош же будет он сам, устроив потасовку.
Появление на высоком крыльце Ивана Акинфича в сопровождении пяти вооруженных ратников Петр воспринял почти с облегчением. Теперь точно известно, какой из вариантов истинный. Правда, и возле него самого народу поприбавилось: не дожидаясь окончания службы наружу вслед за Сангре и его провожатыми высыпала чуть ли не половина молившихся. Однако это его не пугало. Стало окончательно ясно, что делать.
Приветственно махнув рукой боярину, начавшему неспешно спускаться по крутой лестнице, Петр завопил:
– Ба-а-а, какие люди! Салют героям Шипки и Бородина от освободителей Христмемеля, – и он, с радостной улыбкой сам неторопливо шагнул к Ивану Акинфичу. – Неплохо выглядишь, старина, только извилину поправь, а то перекосилась. А мне видеть тебя такое счастье, что не приведи господь. Одного не пойму: чего ты в боярыни записался? Вроде на Руси трансвеститы и прочие уроды не приветствуются. Или ты к гей-параду готовишься? Так день десантника не скоро, – продолжал он молоть что ни попадя, одновременно с этим постепенно продвигаясь поближе к крыльцу.
Вторично использовать трюк Улана с захватом боярина в заложники он не собирался – достать из голенища сапога нож ему не успеть, да и пятерка воинов за спиной Ивана Акинфича выглядела слишком серьезным препятствием. Зато он таким образом выигрывал свободу для будущего маневра, поскольку ратники, высыпавшие вместе с Петром из церквушки, не видели особого смысла удерживать загадочного иноземца (не к воротам же идет, а направляется вглубь двора, к терему), и слегка отстали. Да и те двое, что выводили Сангре на свежий воздух, отпустили его руки, терпеливо дожидаясь боярских распоряжений. Иван Акинфич молчал, оторопев от столь неслыханного по своей наглости обращения к нему.
– А это, стало быть, твои хунвейбины, – широким жестом указал Петр на оставшихся за его спиной ратников и попутно прикинул, насколько далеко он от них отошел. Получалось, шага на четыре. Вблизи оставались лишь двое, поддерживавшие его на выходе из церквушки. – То-то гляжу, кое-какие рожи мне знакомы. Да и как иначе, когда мне их чистить довелось. Или недостаточно? Так это мы мигом. Ты свистни и любой каприз за ваши гроши на нашем морозе…
– Ты, собака, чтой-то разговорился не по чину, – недовольно проворчал боярин. – А что веселишься, так оно хорошо. Дозволяю, – благодушно махнул он рукой. – Чай, в останний раз. – Приятелю твоему уже не до веселья, а ты поблажи, покамест, – он на мгновение призадумался, – покамест колокола не затрезвонят, – и он многозначительно усмехнулся.
– И на том спасибо. А какая собака? – бодро поинтересовался Петр, делая новый шажок навстречу. – Если кобель, то не возражаю и спорить не стану. А вот на суку не согласен. Ты ее себе забери, благо, ею и представился, то бишь боярыней.
Иван Акинфич побагровел.
– Да я тебя… – задохнулся он от злости.
– И я о том же, – кивнул Сангре. – А слабо лично побазарить со мной за жизнь? Или есть опасения за больничные последствия и ты зажал гроши на инвалидную коляску?
Но тут грянули колокола. Раскатисто, басовито, степенно. С первым же ударом Петр торопливо сорвал с себя шапку и, подмигнув, предложил боярину.
– Помолиться-то не желаешь? Или ты еще и нехристь?
Тот не ответил, но по многозначительному взгляду было ясно – будущему пленнику и это зачтется, не забудется, но попозже, а пока… И Иван Акинфич, неспешно сняв высокую черную, с легкой проседью, бобровую шапку, поднес два перста ко лбу. Его примеру торопливо последовали и прочие ратники, вдобавок повернувшись к Петру спиной, поскольку и церквушка, и белокаменный Спасо-Преображенский собор находились позади.
"Пора", – решил Петр, прикинув, что лучшего времени ему не найти. Он тоже развернулся, как и все прочие, в сторону соборной громадины, возвышавшейся над церквушкой, перекрестился. Но, во второй раз поднеся щепоть к левому плечу, в следующий миг стремительно выбросил руку в сторону ближайшего ратника справа, рубя ребром ладони его по горлу и заваливая на остальных.
Получилось удачно – сработал эффект неожиданности. Когда буквально на твоих глазах ягненок внезапно превращается в волка, нужно хотя бы несколько секунд, чтобы осознать это чудесное преображение и перестроиться на решительные действия. А пока народец перенастраивал свои соображалки, Сангре устремился прочь.
Правда, кто-то позади из числа наиболее сообразительных успел уцепиться за рукав полушубка, но Петр ужом выскользнул из него. Еще один попытался ухватить его за левый рукав кафтана. Сангре рванулся, но не помогло. Обернувшись, он увидел, что держит его никто иной, как сам боярин. И рожа его была буквально рядом. Настолько рядом, что Петр не смог стерпеть такого соблазна и, расточительно позволив себе потратить лишнюю секунду, смачно влепил по этой роже, проведя прямой хук. Иван Акинфич хрюкнув, как-то нелепо, по-бабьи, взмахнул руками и начал крениться наземь. Все немного опешили, а Сангре кинулся к забору.
Небольшая сумка из вишневого бархата, где лежало два десятка гривен, приготовленных для выплаты боярыне аванса, тяжело била его по боку, но Петр исхитрился на бегу сорвать ее с плеча, чтоб не мешала. Выкидывать не стал – все-таки четыре кило серебра, считай, готовый кистень, если отмахнуться, мало никому не покажется.
Бежал он не к воротам – успел углядеть, что они не просто закрыты, но и заблокированы увесистыми запорами, засовами и амбарным замком. Аналогичная ситуация и с калиткой сбоку. Зато совсем неподалеку от них, буквально метрах в пяти, прямо подле частокола стояла какая-то небольшая бочка, притом с крышкой сверху.
Одно оказалось плохо: отсутствие берцев. Их рифленая подошва пришлась бы как нельзя кстати на скользком, начавшем таять на мартовском солнышке снеге. Увы, но средневековые сапожники оставляли подошвы гладкими и абсолютно неприспособленными к хождению по льду. Разве подковки иногда прибивали, но на его каблуках их не имелось. Словом на полпути к заветной цели Петр, начавший разгон для последующего прыжка через высокий, метра в два, частокол, банально поскользнулся и растянулся во весь свой немалый рост…
Глава 23. Повезло
Нет, он все-таки успел вскочить на ноги, прежде чем подоспел первый из преследователей: бежавший со стороны ворот маленький колченогий караульный, или, как тут их называли, вра́тарь.
– И-и-и, – визжал он на ходу, очевидно подбадривая самого себя этим воплем.
– Пшел! – зло рявкнул на него Петр. – Убью!
Вратарю хватило одного окрика. Опешив, он отпрянул, поскользнулся и шмякнулся в небольшой сугроб. Однако еще секунда оказалась потеряна, и возглавлявший погоню за Сангре ратник успел уцепиться за рукав его кафтана. Высвободиться получилось, но следом за ним летели остальные.
Помогла сумка. С помощью нее удалось отмахнуться от второго и третьего. А далее была бочка. Запрыгнув на ее крышку, Петр с высоты отвесил пару ударов острым носком сапога и, описав прощальный полукруг сумкой, приступил к завершающей части своего побега.
Высокий двухметровый частокол представлял собой ряд вертикально установленных небольших бревнышек. Верхние их концы были заострены. На такой вот кол Петр и напоролся бедром во время попытки перемахнуть забор. Нет, он бы одолел его вчистую, но один из ратников вцепился мертвой хваткой в сумку. Лягнуть его, чтоб отпустил, времени не оставалось. Пришлось распрощаться с нею и двадцатью гривнами – свобода дороже.
Оттолкнувшись от кольев, Сангре услышал треск рвущейся ткани. Приземлившись, он мельком оценил ущерб – прореха тянулась от бедра почти до колена, но кровоточащая царапина неглубока – и рванул вдоль по улице. Расслабляться было нельзя – это он хорошо понимал, ибо погоня будет конная, убежать на своих двоих нечего думать. Следовательно, для начала было необходимо запутать следы, и он легкой рысцой направился в сторону городских ворот, противоположных и литовскому тракту и постоялому двору, где они остановились.
Увы, но обедня едва закончилась, народ только-только начал расходиться из церквей и чуть ли не каждый из идущих мимо считал своим долгом посмотреть на Петра и прокомментировать увиденное. Переход на быстрый шаг не помог – все равно оглядывались, таращились и отпускали нелестные замечания.