"Единый, он же издевался надо мной… как же он надо мной издевался", - подумал Марвин. Всё время, с самого первого мгновенья. Но особенно - когда стоял один против десятерых, уже наполовину покойник - и всё равно побеждал, потому что именно в тот миг Марвин понял, что не может с ним тягаться. Он мог убить Лукаса из Джейдри, мог разрубить его в куски на месте, мог приволочь в лагерь и запытать до смерти, но никогда не смог бы заставить его пережить тот ужас и стыд, который пережил сам. Не потому, что у Лукаса не было гордости. А потому, что Марвин из Фостейна, Щенок из Балендора, не умел унижать других намеренно. Убивать - да, умел и любил. Но при мысли о большем у него отнимались ноги и темнело в глазах - как тогда в лесу на Запястье и как теперь, когда Лукас из Джейдри говорил, а он слушал, понимая, что беззащитен перед ним.
Он только одного не понимал теперь, никак не мог понять: почему? Зачем? Зачем Лукас из Джейдри это делает?
Что ему с того?
- Что вы хотите? - хрипло спросил он. Этот вопрос можно было понять по-разному, но Лукас понял его верно.
- Погоди, ты забегаешь вперёд. Но что я хочу от тебя сейчас, ты, конечно, имеешь право знать. Я лишился выкупа за тебя - так вот теперь плати за свою девчонку. Я хочу, чтобы ты остался вместо неё. И если ты останешься, я тебя убью. Медленно и со вкусом, получая все твои долги.
И как же спокойно, как небрежно он это говорил, барабаня пальцами по рукоятке ножа…
- Вы не можете говорить это всерьёз, - сказал Марвин.
- Почему? Что тебя смущает? Ах да, я обещал тебя прилюдно выпороть? Я помню, не волнуйся. Всё успеется. А если откажешься, всё то же самое успеется с ней. - На сей раз он не стал смотреть на Гвеннет - только легко махнул в её сторону рукой. - Ну что, останешься или нет? Я бы не остался. Мало ли, сколько по миру девчонок. Другую найдёшь.
Уже не улыбались ни губы, ни глаза - теперь Лукас из Джейдри, кажется, немного скучал. Он выложил всё, что хотел, полюбовался на реакцию - оставалось ждать решения. И он ни капли не сомневался в том, каким оно будет.
И впрямь, мало ли по миру девчонок.
Ведь он в самом деле говорил всерьёз. Ему не требовались деньги - он в них не нуждался. Он не хотел получить удовлетворение по законам чести - у него её не было. И хуже всего то, что Марвина он не ненавидел. Но всё равно сделал бы то, что сказал. И Марвин знал, что, если Гвеннет выйдет отсюда живой и невредимой, то сам он не выйдет никогда.
Но всё равно не понимал… не понимал, за что.
- Вот тебе ещё один урок, малыш, - почти мягко проговорил Лукас. - Когда держишь врага за горло, убивай его.
- Вы же не убили меня, - сухими губами сказал Марвин.
- А зачем? Ты мне не враг. Не дорос ещё, - в его голосе снова повеяло холодом. - Ну, что ты решил?
Марвин деревянно кивнул. В голове у него не было ни единой мысли, только уши разрывало скрипом верёвки о камень, а перед глазами мелькали ноги повешенного Робина Дальвонта, медленно, медленно… "Я умру, - подумал Марвин, - он убьёт меня, и не из мести, не из-за этого глупого турнира и моей ребяческой выходки, нет, за это он меня сразу простил. Но я всё равно умру, и тогда он тронет мои холодные пальцы и скажет: "Мне очень жаль".
- Вот и славно. А то месстрес совсем замёрзла. Не правда ли, месстрес?
- Правда, мессер, - сказала Гвеннет.
Позже Марвин думал, что должен был знать - и проклинал себя за это, хотя проклятия были незаслуженными, ведь он верил, искренне верил, что она всего лишь захотела прикрыть окно, потому что дуло и впрямь невыносимо. Поэтому он просто стоял и смотрел, как она встала, подошла к окну, взялась обеими руками за ставни, легко ступила на подоконник и прыгнула вниз. Марвин даже не сразу понял, что произошло - только что Гвеннет была здесь, сидела в кресле, сложив руки на талии, и недопитое вино в её кубке ещё не успело остыть… а теперь кресло опустело. И снаружи, далеко-далеко внизу, раздался глухой звук удара - это её тело разбилось о каменные плиты двора.
На несколько мгновений время словно застыло. Потом Лукас поднялся, подошёл к окну и перегнулся через подоконник. Марвин подумал, что сейчас вполне можно толкнуть его (…в спину…) и сбросить вниз, но он не мог сдвинуться с места. Только думал: что же он разглядывает там так долго, ведь туман, ничего не разобрать…
Паралич, охвативший его тело и разум, отпустил в тот самый миг, когда Лукас обернулся. Как ни странно, удовлетворённым он не выглядел, напротив, слегка помрачнел.
- Скажите теперь, что вам жаль, - хрипло проговорил Марвин.
- Мне? Ничуть. Но я удивлён. Сядь, поговорим по-человечески.
Он бросился в кресло и вытянул ноги, мрачнея всё больше, прямо на глазах. Какое-то время Марвин стоял, пошатываясь, испытывая мучительное желание кинуться к окну и посмотреть вниз, а может, бросить туда этого ублюдка, а может, броситься самому… Но вместо этого он сделал несколько шагов на негнущихся ногах и опустился в кресло, ещё помнящее тепло тела Гвеннет. Можно было даже допить её вино. На мгновение ему почти нестерпимо захотелось сделать это.
- С чего бы вам удивляться? - спросил он. - Вы знали, что она это сделает. Вы нарочно оставили окно открытым.
Лукас взглянул на него с одобрением.
- А ты явно воспрял духом. Минуту назад на тебя просто смотреть страшно было. Оно и понятно. Только что тебя заставляли сделать чудовищный, по твоему мнению, выбор - а тут, на тебе, никаких мук, всё решили за тебя. Причём именно так, как ты и хотел.
- Что вы… Нет! - в горле стоял ком, и слова казались глупыми, но молчать он не мог. - Я выбрал бы её жизнь… а не свою.
- Теперь это так легко говорить, да? - кивнул Лукас - и, Единый, снова эта проклятая улыбка! - И говорить, и верить. Да только за мгновение до того, как эта дура сиганула из окна, ты понял, что своя шкура дороже. Не отпирайся, сделай милость. По глазам-то всё было видно.
- Да нет же, Ледоруб вас раздери! - закричал Марвин, взбешённый его уверенностью. - Я как раз собирался сказать вам, чтобы вы оставили её в покое и…
- Можно вопрос? - перебил Лукас, с любопытством глядя на него. - Ты вот сейчас чувствуешь себя идиотом? Мне просто интересно, всегда ли ты себя чувствуешь так, как выглядишь. Нет?
"Почему я не убил его в лесу?" - это была единственная мысль, бившаяся в мозгу Марвина огромным кровавым сгустком. Почему я не убил его там, когда хотел, когда мог?!
- Жалеешь, что не убил меня, когда мог? Ну, я тебе скажу, отчего так. Ты опять вспомнил про свою честь и прочую хренотень, которой тебе забивали голову с пелёнок. И хорошо постарались, а ведь парень-то ты не без потенциала. Я только потому с тобой и вожусь, хотя, надо сказать, не думал, что всё так запущено.
- Возитесь? - с трудом переспросил Марвин.
- А что, нет? Ты хорош… Сейчас ты только волчонок, но из тебя может вырасти настоящий волк. Сильный, умный и опасный. И вот тогда я тебя убью. Или ты меня, - сказал Лукас и засмеялся.
Марвин ощутил, как в нём вновь поднимается волна ярости - дикой, тёмной и непреодолимой, как когда он молотил кулаком по вдавленной переносице кулачного бойца Уриса, когда сливался с жарким лоном королевы Ольвен в её пропахшей благовониями спальне, когда бросал обломок копья в спину Лукаса из Джейдри. И следующая мысль была огромной, как весь мир, и оттого страшной: "ОН ПРАВ. Я могу стать волком. Я могу, я… я хочу. Это моё, эта натура моя, это я - глубокие следы в свежем снегу и вереница кровавых пятен вдоль них…"
И скрип верёвки, трущейся об осиновый сук.
Чувство походило на наваждение и прошло так же быстро. Лукас глядел на него, будто ждал.
Внезапно чудовищность сказанного им дошла до Марвина.
- Вы что, в самом деле думаете, что я бы отдал Гвеннет вам на растерзание, а сам бы сбежал?!
- Растерзание… хорошее словечко, - задумчиво сказал Лукас. - Да. Я так думаю. И ты так думаешь. Потому что это по-волчьи.
- Она женщина, моя женщина, и я бы сделал всё, чтобы её спасти…
- Брось, парень, ты ведь даже не подошёл к окну, чтобы взглянуть на её тело.
- Я… - он задохнулся и стиснул подлокотники кресла с такой силой, что дерево заскрипело.
Лукас послал ему мимолётную улыбку.
- Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, уж поверь. Но это только смолоду честь дамы сердца дороже собственной жизни. Да и то не для всех. Теперь ты, конечно, будешь терзаться чувством вины. А может… пожалуй, я бы в твои годы выбрал именно это… да, ты станешь ненавидеть меня ещё сильнее, считая, что это я убил твою Гвеннет. Как ты там сказал: я нарочно оставил окно открытым. Да. Думай так. Но правда в том, малыш, что мы оба тут ни при чём. Эта малолетняя дура убила себя сама. Будет лучше, если ты поймёшь это здесь и сейчас, прежде, чем начнёшь забивать себе голову куртуазной дурью. Её и так в тебе уже скопилось больше чем нужно. - Он коротко вздохнул, подпёр голову рукой, слегка прищурившись, и в его глазах появилось то же выражение, что и после битвы на Плешивом поле, когда Марвин стоял перед ним и его друзьями, ещё не зная, с кем столкнулся. - Ну, и как порешим на сей раз? Я тебя не получил, но и ты лишился своей невесты. Так что, запишем боевую ничью?
- Я не признаю ничьих.
Он понял, что сказал, только когда услышал смех Лукаса. И подумал: интересно, а как звучит мой смех со стороны.
Наверное, точно так же?
- В таком случае можешь считать, что снова проиграл, - бросил Лукас и, поймав его ответный взгляд, беспечно хрустнул костяшками пальцев. - Но, вижу, хоть проигрывать-то ты уже научился.
Он встал.
- Ну что ж, я тебя больше не задерживаю. Если хочешь забрать тело - воля твоя. Но ты без коня, быстро до Стойнби не доберёшься, а от трупа дух пойдёт. Я бы тебе предложил скакуна из местных конюшен, да ты ведь не возьмёшь. Так что лучше тут её оставь, похороним как положено, не волнуйся.
И снова Марвина будто швырнуло наземь с немыслимой высоты, на которую грубо и безжалостно вздёрнуло минуту назад. Почему-то когда он находился рядом с Лукасом из Джейдри, иначе не бывало…
Или бывало?
Что-то здесь было не то. Да, в этих последних словах было что-то не так. Если он правду говорил, и они с Марвином в самом деле похожи, - то это было слишком. Даже для Лукаса. Даже для того Марвина, которым он мог бы стать с помощью такого учителя.
А ведь он мог бы.
Марвин поднялся, пошёл к двери, на пороге остановился, развернулся и сказал:
- Вы говорите, что я должен был бросить её, и что так поступили бы вы. Но я знаю, что вы никогда так не поступали. И вы понятия не имеете, о чём говорите.
Он не стал дожидаться ответа, и не задержался даже, чтобы увидеть, как изменилось его лицо - и изменилось ли.
Впрочем, в последнем он почти не сомневался.
- Скажите теперь, что вам жаль.
- Мне? Ничуть. Но я удивлён.
Он солгал. Дважды солгал - и хотя Лукас умел и любил лгать, эта двойная ложь далась ему неожиданно тяжело. Так тяжело, что он не смотрел на Марвина, произнося её.
Ему было жаль. И он не был удивлён.
Туман, душивший Хиртон с самого утра, расселся неожиданно быстро. И хотя белёсая дымка ещё висела в воздухе, когда Лукас перегнулся через подоконник, он тем не менее без труда разглядел очертания тела на камнях под башней. Только силуэт - белый, и кровь с такой высоты была не видна. Впрочем, её и пролилось совсем немного: Гвеннет из Стойнби размозжила себе череп аккуратно, не забрызгав платья. Она жила, как героиня куртуазного романа, и так же умерла: красиво, возвышенно и очень чисто.
Да уж, мать её, чище некуда.
Конечно, он знал, что она собирается покончить с собой. Понял это из единственного их разговора - когда она очнулась в Хиртоне и когда он лгал ей, обещая, что всё будет в порядке. Он уже тогда знал, что не будет, что девчонка на грани и вот-вот с неё соскользнёт. Но его это не озаботило - ведь он не предполагал, что она решится на этот шаг в самый неподходящий момент, спутав все его планы… Или предполагал?
Ведь он в самом деле оставил окно открытым. Он нарочно отыскал для встречи с Марвином самое мрачное место в замке… но это сейчас говорила рассудительная часть его сознания, а на деле - он ведь, едва войдя, сразу увидел это окно. Оно было закрыто, а Лукас его открыл. Просто потому, что здесь оказалось уж слишком душно - по крайней мере, ни о чём другом он тогда не думал. Не думал, хотя и видел в глазах Гвеннет из Стойнби отчаянную мольбу: кто-нибудь, откройте мне окно… Откройте, и я улечу на волю.
Ну, улетела теперь.
И стоя у окна в комнате, в которой она провела эти два дня, Лукас думал о ней, а не о Марвине из Фостейна. Хотя о чём здесь думать? Глупая девчонка, наслушавшаяся менестрелей… Будь она хотя бы немного постарше, всё могло обойтись, но в шестнадцать лет так приятно умирать от любви. А она любила Марвина из Фостейна - любила просто до одури, о чём этот мальчишка, похоже, ни сном ни духом. И всерьёз ведь теперь считает её дурацкий поступок самопожертвованием. Хотя, пожалуй, именно самопожертвованием это и было, во всяком случае, сама Гвеннет так, без сомнения, думала. Она же не могла знать, что у Лукаса на уме. И в какой-то момент, слушая то, что ей казалось таким чудовищным, она поняла, что у неё нет и не будет лучшего случая сделать то, что она давно решила. И, Лукас был в этом уверен, пока Гвеннет шла к окну, она была счастлива. Возможно, в первый - и в последний - раз в своей жизни.
Дура, маленькая несмышлёная дурёха!
Проклятье, ему было жаль. Не её, а упущенной возможности. Ведь он мог бы её спасти.
Легко обрекать других на гибель. Легко поджигать пташкам пёрышки, глядя, как забавно они катаются по земле, пытаясь сбить огонь. Но смотреть, как неоперившийся птенец ползёт к краю гнезда, вываливается из него и разбивается насмерть - невесело. И не забавно. Ведь ты-то к этому руку не приложил - но стоило лишь протянуть её, чтобы поймать в ладонь маленький пищащий комочек и ощутить тепло его живого тела. Он не узнает, что был за шаг от гибели - но это будешь знать ты, и это тоже приятно. Потому что в спасении ты - вершитель. Так же, как и в убийстве.
"И здесь я проиграл, - подумал Лукас. - Случилось то, что случилось, и я не то что не захотел - просто не подумал вмешаться. Если бы всё пошло по моему изначальному плану, сейчас она любила бы меня сильнее, чем Марвина. А женщины никогда не убивают себя оттого, что любят двоих. Это уже чисто мужской сорт глупости. Я проиграл, Марвин из Фостейна, я потерпел сокрушительное поражение, сто очков в твою пользу… А ты уехал от меня раздавленный и уничтоженный, воображая, будто победа осталась за мной - и по-прежнему придавая этому значение. Ты ведь не знаешь ещё, что любые победы и поражения относительны, и поэтому в них нет никакого смысла…"
- Эй, мессер!
Лукас повернулся к двери. Манера обращения слуг Хирта его умиляла: забавная смесь раболепия с хамством.
- Чего тебе?
- Тут этот парень труп забрать хочет… чего ему, отдать?
Он резко ответил:
- Конечно, отдать, дубина! Лично отвечаешь, ясно? И смотри у меня!..
- Э… - наёмник растерянно заморгал, похоже, уже жалея, что сунулся, потом вдруг отчего-то обиделся: - Ну вы скажете тоже, мессер, мы что, нелюди какие…
"Вы-то нет, - подумал Лукас, глядя на закрывшуюся дверь. - Вы - нет. Вы бы и без моей указки отдали должное телу молодой красивой девушки, укоротившей себе век, чтобы спасти того, кого она любила. Поухмылялись бы, может, ругнулись бы между собой, а потом подняли бы чарки за упокой. Ведь девушка была молода и красива. И умерла хорошо, чего уж там. Глупо, но хорошо.
А вот что бы сделал на вашем месте я? Ну-ка: мне двадцать лет, я прожигаю жизнь по гарнизонам за картами и вином, у меня нет ни вчера, ни завтра, и на моих глазах юная девушка бросается из окна…" Он попытался представить себя, двадцатилетнего, стоящего над её телом здесь, в замке Хирта, внизу - и не смог. Попросту не смог.
Или, может, не захотел?
Чушь собачья. Не к чему и голову ломать. Мёртвых надо забывать, живых тоже. Это первое, что необходимо усвоить, если хочешь, чтобы из волчонка вырос волк. И он вырастет, хочешь ты того, Марвин Фостейн, или нет. Потому что кто ещё может вырасти из волчонка?..
Он с силой оттолкнулся рукой от стены, привалившись к которой стоял уже Единый ведает сколько, и решительно шагнул к двери. Всё, хватит. Он больше не намерен думать об этом.
Лукас был на полдороге к выходу, когда дверь снова приоткрылась, и он уже собирался от души гаркнуть на Хиртовых хамов, вечно вламывающихся без стука, но осёкся на полуслове, увидев круглое белое лицо. И хотя оно было щербатым, на какое-то кошмарное мгновение Лукаса охватила уверенность, что это пришла Гвеннет. Пришла и встала на пороге, и не позволит ему выйти из этой комнаты, пока он не подумает обо всём, о чём должен.
Но это была не мёртвая Гвеннет, это была вполне живая Клэнси, полоумная Хиртова сестра. После возвращения из посёлка ей, кажется, стало худо - так, по словам Хирта, случалось порой, чаще весной и осенью, но зимой иногда тоже. В такие дни либо с ней ходил кто-то из людей Хирта, либо её держали под замком. Хирт говорил, что оставлять её одну небезопасно в такие дни - иногда она ломала всё, что попадалось под руку, и могла себя ненароком поранить. Как она сбежала на сей раз - неизвестно, но Лукас сразу понял, что она одна. Хотя бы потому, что, кроме ночной сорочки, на ней ничего не было.
Лукас не двигался, когда она вошла и закрыла дверь - бережно и вдумчиво, словно всем своим видом говоря: видишь, какая я догадливая? Вдоль её спины свисала толстая чёрная коса, и, если бы не рытвины оспин, Клэнси была бы хороша грубой крестьянской красотой, которую так ценят бродяги и наёмники. Не обращая на Лукаса ни малейшего внимания, Клэнси молча прошла мимо него, аккуратно расстелила постель, на которой ещё сегодня ночью спала Гвеннет из Стойнби, забралась в неё и требовательно похлопала ладонью по матрацу рядом с собой. Звук вышел глухим, но отчётливым, и Лукас только теперь понял, до чего же в замке тихо.
Он подошёл к кровати с другой стороны, и лёг, не снимая сапог. Какое-то время они просто лежали рядом. Потом Клэнси сказала:
- Ты очень нравишься мне, и я хотела бы разделить с тобой постель. Но я знаю, что не нужна тебе.
Он ещё никогда не слышал от неё таких рассудительных фраз, поэтому не смог скрыть изумления. Клэнси была к нему совсем близко, но не пыталась прикоснуться - только смотрела ему в лицо светло-карими глазами, очень серьёзными и совершенно безумными.
- Девушка, которая тут спала, сегодня умерла, - продолжала Клэнси. - И ты ещё хотел кого-то убить. Какого-то человека. Хирт мне говорил, но я не поняла.
Хирт ей говорил?.. Интересно, что. Лукас вполне мог представить себе, как Клэнси раскачивается на краешке стула, а Хирт без умолку пересказывает ей свои побасёнки, зная, что она никогда не высмеет его и не перебьёт. "Ты и обо мне сложил сказку, старик? И кто я в ней? Очередной огнедышащий дракон? Который съел принцессу, а принца пощадил, чтобы тот обдумал своё поведение? Невесёлая же у тебя на сей раз вышла сказка. Точнее, не у тебя, а у меня".
- Хирт не всегда рассказывает так, как было, - сказал Лукас, ловя себя на том, что говорит с Клэнси, как с нормальным человеком.