- А то. Здорово бодрит, знаешь ли. И греет, - ответила Рысь и снова приподняла крышку. Прикрыла веки, глубоко и тяжело задышала. Сидела она прямая, как стрела, но её слегка покачивало от выпитого и, теперь, вынюханного. Её ноздри широко раздувались, покраснев от напряжения, стремясь уловить малейшее дуновение зелёного дыма. И на мгновение она сама показалась Марвину странным северным духом, помесью человека и дракона, явившимся ему, чтобы оградить в опасной дороге. Мысль была до того дикой, что Марвин испугался. Неужто и его пробрало?.. Запах он чувствовал отчётливо: острый, резкий, обволакивающий, в голове стремительно светлело, будто и не пил вовсе, а ноги наливались силой. Он вдруг понял, что они затекли от долгого сидения, и встал. Рысь не обратила на него внимания, только снова вдохнула поглубже и с явной неохотой прикрыла крышечку. Потом посмотрела на Марвина. Перед её лицом плавала мутно-зелёная дымка, которую понемногу вытягивал наружу ветер.
- Ага, пробрало? - спросила она. - Понял теперь?
- И ничего не пробрало, - нервно бросил Марвин и сел на место. Но он лгал: хмеля, казалось, как не бывало, глаза перестали слипаться, будто и не ночь стояла, и будто не было перед ней нескольких трудных дней перехода.
Рысь презрительно хохотнула, откинулась назад, широко расставив ноги.
- Знаю я вас, зелень! Все поначалу пугаетесь, мелете чушь всякую, которой вам учителя головы забивали. Учителя ведь? Да просто они боятся, что вы как пристраститесь, так батюшкино состояние по миру пустите, всё на дурь изведёте. Ну правда, у кого ума на грош, изведёт. А кто поумнее, расходует зелье с толком. И побеждает всех врагов.
Последние слова прозвучали очень серьёзно. Скажи их Рысь несколько минут назад, оба уже снова заходились бы в пьяном хохоте, оценив голословный пафос этого утверждения, но теперь смеяться не хотелось. Хотелось наружу, бегом и… и хорошо бы, по правде, в морду кому-нибудь надавать. От этой мысли у Марвина аж ладони зачесались. Давненько он не разминался как следует!
- Всех врагов? - переспросил он.
- Всех. До единого, - ответила Рысь и, поставив курильницу на землю, сказала: - Ну ладно, и как же мы это сделаем?
В первый момент Марвин не понял, о чём она.
- Сделаем? Что?
- В Мекмиллен проберёмся. Или ты на боковую собрался? Ага, сейчас! Я же говорила тебе, ты помнишь или нет? Мекмиллен там уже за поворотом дороги. Если пойдём с рассветом, нас заметят к полудню.
- Нас? Заметят? - тупо переспросил он. У него по-прежнему чесались ладони, и теперь потряхивало всё тело, хотя Рысь уже и закрыла курильницу, а запах дурмана почти развеялся - но только почти.
- О, прости, я забыла, что по первому разу у молодняка обычно мозги напрочь отшибает, - ухмыльнулась Рысь. Она выглядела уверенной, но глаза её странно поблескивали. - Это у опытных уже мысль острее становится. М-да, моя вина… Что же мне делать с тобой… Ну, ты понимаешь меня или нет?
- Понимаю, конечно! - оскорбился Марвин.
- Ну тогда сообрази, что никто нам не позволит прямо так к замку подойти. У них там дозорные на стенах, а может, и патрули в окрестностях. На одну гайнель-то надежды нет. А стоит Мекмиллен на открытом месте, так что незамеченными никак не пробраться.
- Я одного понять не могу: с чего ты взяла, что мы станем пробираться туда вместе? - прохладно спросил Марвин.
Рысь пристально посмотрела на него.
- А тебя не так уж и пробрало, - почти с уважением сказала она и, качнувшись вперёд, упёрла руки в бока. Марвин увидел, что её лицо мокрое от пота, и понял, что и сам взмок. Да уж, согрелись… Он нащупал фляжку, тряхнул её, потом приложился и долго пил. Вино уже почти остыло, но раздражённая дурманящим дымом носоглотка отозвалась жжением.
- Ладно, вот что я думаю, - сказала Рысь. - Коль уж ни тебе, ни мне не пробраться к замку незамеченными, есть только один способ туда попасть: войти открыто. А это мы сможем только вдвоём.
- Открыто? Это как же? - спросил Марвин.
Рысь скрестила ноги, задумчиво подпёрла голову кулаком. Она, казалось, напряжённо размышляла, но по блеску в её остановившихся глазах можно было смело предполагать, что идею она обдумывает самую безумную.
- Мы будем ранены. Ты и я. На нас напали разбойники. Или королевские солдаты… Тут по-прежнему стоят за герцогиню, могу спорить, хозяева Мекмиллена тоже за неё.
- Хозяйка, - сказал Марвин, глядя на неё в упор.
- Ну, хозяйка… тем более. Женщины жалостливее мужчин, а ей и советоваться будет не с кем. Мы с тобой выползем из лесу, истекая кровью - на снегу хорошо будет видно, издалека. Нас подберут и попросят остаться, пока не поправимся… А пока мы поправимся, я полагаю, и ты, и я свои дела решить успеем.
Она говорила абсолютно серьёзно, но всё время речи в её взгляде разгоралась тёмная и жгучая сумасшедшинка. А на губах понемногу проявлялась улыбка - тонкая, змеящаяся и тоже слегка безумная. И хуже всего - Марвин чувствовал, что перенимает и то, и другое. Наверное, потому, что он и сам думал ровнёхонько о том, о чём теперь говорила Рысь. Ещё до того, как встретил её. Только он собирался сделать это один.
- Ты сказала, что мы будем ранены, - проговорил он. Это прозвучало вопросом, хотя Марвин прекрасно знал ответ - но он хотел, чтобы она сказала это вслух.
- Ага. Должны быть. Звериная кровь не пойдёт - это маскарад только до ворот замка… А там любой лекарь разберётся, что к чему.
- Ладно, что ты предлагаешь?
Она выпрямилась. Лёгким движением выхватила нож, свисавший с бедра, перекинула его из ладони в ладонь. И, ухмыльнувшись во весь рот, задорно спросила:
- Кто первый? Я тебя или ты меня?
Костёр почти догорел, но оба они это едва заметили. Холода, пробиравшегося в их ненадёжное убежище, тоже почти не ощущали. По их жилам гуляло вино, смешанное с дурманом, алые отблески пламени бегали по блестящему лезвию, и этот свет отображался в их расширенных зрачках. Они сидели друг против друга и не двигались, только ухмылялись - и любой, кто увидел бы их сейчас со стороны, предпочёл бы как можно тише убраться восвояси.
Неизвестно, осознавала ли всё это Рысь, но Марвин осознавал прекрасно. И всё равно по его позвоночнику волнами катился то жар, то озноб. Потом, утром, он будет думать, что совершенно обезумел, раз допустил всё, что случилось следом, но до утра было ещё далеко.
- И ты всерьёз думаешь, что я дам тебе себя резать? - спросил он.
Улыбка Рыси стала надменной.
- Думаешь, не смогу?
- Да нет, милая, как раз думаю, что сможешь! Пырнёшь меня в печень, а потом извинишься, как это у вас, честных-совестливых, положено.
- Боишься? - сощурилась Рысь. Марвин не поддался на провокацию.
- Если и боюсь, то того, что ты нажралась как свинья и унюхалась до одури, ты селезёнки от ушей не отличишь, - заявил он. Рысь покрепче сжала нож.
- Не отличу? Думаешь? А проверим?
- Хочешь драки - так и скажи, - просиял Марвин. Его руки спокойно лежали на коленях: он и впрямь ощущал, как обострились все его чувства.
- Хочу. Ага, - кивнула Рысь. - Говорю же: я - тебя, ты - меня. Ты можешь первым. Я тебе доверяю.
- А зря! - хохотнул Марвин. Рысь скривилась.
- Да полно матёрого волка-то из себя корчить. Знаю я вас… волчат-аристократиков. С благородством вашим идиотским. Вы ж сами подыхать будете, только б даме на подол не наступить.
- Ну да, а котятки вроде тебя - так сразу коготки выпускают и шипят, почём сил хватит, - снисходительно парировал Марвин, но она не улыбнулась в ответ. Напротив - посмотрела на него так, что он понял: эти слова её смертельно оскорбили… или задели в ней что-то, что он задевать вовсе не намеревался. Марвина захлестнул стыд. Ох, ну с чего это он так… Такая милая девчушка, смешная, искренняя, а он её обидел. Надо извиниться, и немедленно…
"М-да, - подумал Марвин, - пестрянка пестрянкой, а и набрался я тоже порядочно".
Мысль пришла и ушла, будто её выдуло ветром следом за дымом.
- Сперва давай легенду придумаем, - сказал он. - Потом не до того будет.
- Так ты согласен?
- Разбойники, говоришь, - не слушая её, задумчиво протянул Марвин. - Тебя бы они резать не стали.
- Почему?
- Ты женщина.
- Ох! - взъярилась было Рысь, но Марвин невозмутимо продолжал:
- Они бы тебя изнасиловали и избили. Хотя, может, и порезали бы. Знавал я таких… кому это нравится…
- А тебе, небось, и самому нравится? - зло выпалила она. Марвин качнул головой.
- Мне нет нужды насиловать женщин. Они сами ко мне идут.
- Да уж прямо?
- Да уж прямо. Можешь не верить на слово, - сказал Марвин и улыбнулся ей, а потом едва не захохотал, когда она вспыхнула. Ясное дело, вино и дурман, но… он-то замечал, как она на него смотрит. С первой минуты замечал.
- Так что резать я тебя не буду, - деловито проговорил он. - Пары синяков посочнее будет вполне довольно.
Он видел, что она колеблется.
- Только по лицу не бить! - наконец потребовала Рысь. Тут уж Марвин захохотал в голос.
- Вот бабы! Ну одно слово - бабы! Что с пестрянкой твоей, что без. Ладно, не по лицу. А у меня рана будет резаная. Упаду где-нибудь, не доходя до замка, ты подмогу позовёшь, слезу пустишь. Только тряпки твои подрать чуток надо будет.
- Ну да, на перевязку заодно, - кивнула Рысь. - А тебя где резать? Или давай сперва ты меня, а потом…
- Нет, сперва меня, - сказал Марвин, потирая ладони. У него вдруг пересохли губы. - А то я тебе как врежу… не рассчитав… А тебе меня ещё перевязывать.
- Что значит - врежу, не рассчитав?!
- Шучу. Успокойся. Ну, тебе всяко легче будет, если я порезанный тебе морду бить стану. Вполсилы вложусь.
Он сам не знал, почему решил быть первым. Может, потому, что в глубине души боялся протрезветь и очнуться от дурмана, когда ему придётся ударить Рысь. Марвин едва мог припомнить, чтобы ему приходилось бить женщин. Разве что в битвах, но и то - мечом и сразу насмерть… и те женщины были женщинами не более чем Мессера. А эта… девочка… северный дух с горящими глазами, обветренными губами и всклокоченной шапкой чёрных кудряшек… Она была и женщиной и ребёнком одновременно, как бы ни корчила из себя бывалого воина. Марвин подумал, что, случись кому-нибудь насильно женить его на ней, он смог бы со временем полюбить её в точности так же, как полюбил бы Гвеннет. Как сестру.
Мысль была до того нелепой, что он предпочёл списать её на своё состояние.
- Так куда тебя? - спросила Рысь. Он увидел, что она тоже растеряна, и понял, что медлить нельзя. В конце концов, это был хороший план. Отличный план. Просто гениальный. В тот момент им обоим действительно так казалось.
- Никуда, - ответил Марвин. - Я сам.
Он не полагал, что сможет, да и вообще никогда не задумывался о подобной ситуации, поэтому действовал, не теряя времени на раздумья. Снял нагрудник, расстегнул жилет, задрал рубаху. Обнажившееся тело ожгло морозом, но Марвин едва обратил на это внимание. Он вынул нож, надёжно сжал его правой рукой, а левой прихватил кожу чуть пониже рёбер. Получилось не сразу: живот у него был поджарый, с твёрдыми мускулами и без единой складки, сходу не ухватишься. Но если уж резать, то только там.
Марвин услышал, как шумно сглотнула Рысь. Скажи она сейчас хоть слово, он почти наверняка одумался бы, но она лишь тяжело дышала, не сводя с него блестящих в полумраке глаз под всклокоченной чёлкой, дикая и напряжённая, словно… рысь перед прыжком. Глаза её сияли. Он не мог пойти на попятную сейчас, перед ней. Он был слишком пьян для этого.
- Нужно, чтобы было побольше крови, - сказал Марвин и полоснул лезвием ножа по собственной плоти.
Крови и впрямь было много. Больше, чем он думал. И только болезненно обострённые дурманом рефлексы помогли Марвину всё сделать на удивление точно. Он словно получил возможность говорить с каждой клеткой своего тела, и слышал, как кричит кожа, лопаясь под сталью, как расступаются мышцы, как рвутся нервные и кровеносные сосуды. И он знал, когда нужно остановиться: до печени оставался всего дюйм. Рана вышла достаточно глубокая, но не опасная, если только, конечно, он не истечёт кровью, и эта мысль наконец-то вернула ему рассудок. Поздновато, правда, но и то хорошо.
Рысь выматерилась так, как на памяти Марвина не матерились даже самые заскорузлые в боях мужики. Она ринулась к Марвину, схватила его фляжку, без толку валявшуюся на земле, стала поливать рану вином. Вино стекало по его телу, мешаясь с кровью, успевшей пропитать и рубаху, и жилет, на штаны тоже залило. Рысь схватила свой плащ с земли, взмахнула им над костром, так, что полы едва не занялись, отёрла кровь, с силой прижала ткань к ране.
- Подержи. Вот так держи! Сейчас я перевяжу…
- Да не суетись ты, - сказал Марвин. Он почти не чувствовал боли, только кровь слишком быстро уходила из тела. В целом он был собой доволен. А Рысь, похоже, пребывала в куда более сильном шоке, чем он сам. Она порвала подол своей сорочки на полосы и умело перебинтовала Марвина. У неё были сильные мозолистые руки. Странно, но на ощупь мозоли эти как будто отличались от мозолей на руках крестьянских девок, которых Марвин затаскивал на сеновал во время походов. Хотя разве есть разница, от чего мозоли - от меча или от мотыги? Но его будоражило это прикосновение, и именно из-за мысли, что руки эти были натружены так же, как его собственные… и при этом умели быть столь нежны.
- Хорошо так? Не жмёт? Великие боги, ну ты даёшь! - жалобно выпалила Рысь. Марвин сидел, привалившись спиной к холодной стене пещеры, а она стояла перед ним на коленях, тревожно заглядывая ему в лицо. Он не смог сдержать улыбки. И куда подевалось всё её бахвальство? Интересно, а собиралась ли она вообще доводить свой замысел до конца? Или то был пьяный бред, на который он повёлся, как… как дурак?
Но если и так, сама Рысь об этом не думала. Молчание Марвина она приняла за дурной знак и снова принялась возиться с его бинтами, кажется, не подозревая, как на него действует её прикосновение.
- Хочешь пить? - спросила она почти в отчаянии и протянула ему собственную флягу.
Марвин взялся за нагретую сталь. Рысь не отпустила руки.
Она была теплее, чем вино, дурман и костёр, вместе взятые, и от неё пахло вином, дурманом и костром, нет, не пахло, а воняло, заодно и потом, и его кровью, но Марвин знал, что сам воняет в точности так же, и они словно бы породнились через этот запах. Он смотрел в глаза Рыси, чёрные, влажные, совсем не рысьи, и думал, что если сейчас поцелует её, что-то случится. Что-то плохое - он не знал, что именно, это было неясным предчувствием, от которого у него поджилки сводило узлом.
- Как же ты это сделал? - хрипло спросила Рысь.
Она сняла печатки, перевязывая его, а он - когда резал своё тело, и её голая рука прикасалась к его голой руке.
- Чутьё, - сказал Марвин. Принял наконец флягу, разорвав затянувшееся прикосновение, отхлебнул и закончил: - Чутьё меня никогда не подводило. Ну, теперь давай займёмся тобой. Не в лицо, да?
- Ага, - сказала она. Села на пятки и зажмурилась. Она ему доверяла. Ему, как она там сказала?.. Зелени, волчонку, воображавшему себя матёрым волком…
В своём глазу бревна обычно не видят, и котёнок, сказавший это, тоже лишь воображал себя рысью.
Марвин ударил её, как и обещал, не в лицо - а по шее, чуть ниже уха. Рысь рухнула наземь, прямо в костёр, потеряв сознание ещё прежде, чем коснулась земли. Марвин подхватил её, оттащил в сторону - почему-то она показалась ему довольно тяжёлой - и быстро сбил пламя, перекинувшееся на её штаны. Потом снял с девушки доспех, расстегнул ременной пояс и тщательно обыскал. Он и сам не смог бы ответить, что ищет, - просто это чувство было таким странным… чувство, с которым она смотрела на него и с которым он смотрел на неё. Здесь что-то было не так, и половину дня Марвин думал, что Рысь намерена убить его, но…
Но всё оказалось намного хуже.
Он не нашёл ничего на первый взгляд интересного: ножи, монеты, какой-то оберег, пучок трав. И клок бумаги, сложенный вчетверо и тщательно обёрнутый парусиновой тканью. Словно это было что-то очень важное для неё: что-то, что она бережно хранила. Марвин развернул письмо. И ещё прежде, чем пробежал его глазами, увидел - вернее, вспомнил: крупное размашистое "Л." вместо подписи. Одно только "Л.", ленивым росчерком… тем самым ленивым росчерком.
Да уж, чутьё никогда его не подводило.
Марвин сел на землю. Голова у него шла кругом: от выпитого, выкуренного или от потери крови - один Ледоруб знает. Строчки плыли перед глазами, но он всё равно разбирал их, так ясно, словно сам написал.
Здравствуй.
Я надеюсь, ты в порядке и добром здравии. У меня есть кое-какая работа для тебя. Думаю, тебе понравится. Приезжай немедленно, дело очень спешное, и мне не на кого больше положиться. Подробности узнаешь у того, с кем прибудет письмо. Я на тебя рассчитываю.
Л.
Марвин посмотрел на Рысь, по-прежнему лежащую без движения. У самой её головы из земли торчал камень, крупный и острый. Марвин сложил письмо, завернул в парусину и сунул за пазуху. Свёрток свалился по груди вниз и застрял над повязкой, впитывая кровь. Марвин не стал его поправлять. Он встал на четвереньки, медленно, будто подбирающийся к жертве зверь, и придвинулся к Рыси. Его пятерня вплелась во всклокоченные пряди на её темени, потянула вверх, приподнимая затылок девушки над землёй - и над выступающим из земли камнем. Хватило бы одного удара, чтобы проломить ей череп. Но, конечно, Марвин не ограничился бы одним ударом. Он бы бил, и бил, и бил, пока не размозжил бы в месиво голову этой вероломной твари, выследившей его, втёршейся к нему в доверие, смотревшей на него так… так… как смотрел на него только Лукас из Джейдри. Лукас из Джейдри, который нанял её, чтобы она…
Чтобы она - что?
Если он убьёт её сейчас, кого он сможет об этом спросить?
Несколько мгновений Марвин ещё держал голову Рыси над камнем. Потом отпустил - и услышал, как она гулко, но несильно стукнулась о землю. Несколько минут сидел, подтянув колени к груди и обдумывая, что делать дальше. Потом шатко поднялся и двинулся к выходу. Он истекал кровью, и ему нужно было как можно быстрее добраться до Мекмиллена, чтобы не умереть прежде, чем он исполнит свой долг перед королём. А эта девчонка… эта дрянь… Если будет на то воля Единого - она никуда от него не денется.
Так вот это по-рыцарски… по-волчачьи.
Прежде чем покинуть пещеру и выйти в ночь, где ждали кони, он затоптал костёр.