Так, что же делать теперь? Освятить ребёнка согласно обряду, мгновенно решил Лукас, благо он не раз видел, как это делается. И заставить их отвезти его в Таймену. Это, пожалуй, будет ничуть не проще, чем поймать Мессеру в силки, так что он получает равноценную замену. Да, вполне равноценную.
Эта мысль его окончательно успокоила.
- Это возможно? - встревожено спросил Лайам, и Лукас понял, что молчание затянулось. Ойрек презрительно хмыкнул от двери. Лайам этого, похоже, не заметил, зато сам Лукас увидел, что они уже не одни - зал понемногу заполнялся людьми, тихо слушавшими разговор. Ну ещё бы, сейчас ведь решалось, будет ли ребёнок, оставшийся от их предводительницы, законным королём, или уплыла их последняя надежда избавиться от обвинения в мятеже.
- Возможно, благородный мессер, - сказал Лукас, и его голос отчётливо прозвучал на весь зал. - Но вы, без сомнения, знаете, что для обряда освящения необходим свидетель, который сможет ручаться, что передаст ребёнку знание о Едином Боге и даст ему Единым благословенное имя. Разумеется, им должен быть тот, кого вы именуете единобожцем. Есть ли такой среди вас?
Он говорил, зная, что таких нет. Если бы были, они не послали бы своих головорезов привезти патрицианца силой, а просто выбрали бы истинно верующего, кому духовник не сможет отказать в помощи. Надо же, думал Лукас, пряча улыбку, среди них и впрямь таких не оказалось, а притвориться никто не смог. Интересно, знает ли Дерек, да и остальные мессеры магистры, что немалая часть рыцарей тайно исповедует язычество? Может, именно поэтому они и пошли за Артеньей - потому что она позволяла им верить в то, во что они хотят? Впрочем, скорее дело в том, что древние боги севера не имеют ничего против пьянства и прелюбодеяния. Да и подоходную подать не требуют.
- Если среди вас таких нет, - продолжал Лукас, когда ему никто не ответил, - обряд произведён быть не может. Необходимо доставить дитя в ближайшую часовню, где…
- Погодите-ка! - крикнул кто-то из зала. - Ойрек, а как насчёт того парня, что у тебя в подвале сидит? Он же единобожец.
- Точно, точно единобожец! - поддержали его другие. Сэйр Лайам удивлённо обернулся, будто и не замечал их до сей поры. Потом устало моргнул, и Лукас понял, что он почти не соображает от горя. И ведь не пьян совершенно. Ох, проклятье, Ледоруб бы побрал всю эту толпу, одного его можно было бы брать тёпленьким…
- Да, я вспомнил, - проговорил Лайам. - Среди нас есть единобожец. Я, правда, не знаю, согласится ли он…
- А то, - громко отозвался Ойрек. Лукас почувствовал на себе его взгляд и обернулся. - Куда денется. Эй, кто там!.. Чего у двери топчетесь, гниды, - подслушивать?! Приведите-ка лучше наших цыпляток.
- Чего, обоих?
- Обоих, обоих, - сказал Ойрек, глядя на Лукаса, и снова оскалился.
Кирку Ледоруба вам всем в зад, этого просто не может быть. Не может… невероятно, чтобы ему так повезло! И ещё более невероятно, что Дерек знал об этом. Но ведь знал же, ублюдок, каким-то образом знал! И даже обещал Лукасу, что именно так и произойдёт, просто это было слишком хорошо, чтобы Лукас мог поверить.
И он не смог скрыть ни восторга, ни интереса, когда в зал ввели Марвина. В последний раз они виделись в Хиртоне, тем днём, когда маленькая глупенькая девочка (как же её звали?.. Гвеннет, что ли, или Гвендолин?) выбросилась из окна, чтобы, как она думала, спасти Марвину жизнь. О да, это был чудесный день. Запоминающийся день. Лукас невольно распрямил плечи при одном только воспоминании о нём. У него в последние годы оставалось всё меньше таких воспоминаний.
И вот снова встретились, надо же. И мальчишка опять попался Ойреку! Смешно, право слово. Выглядит, правда, неважнецки. Отвратно выглядит, на самом-то деле… Похоже, Лукас теперь знал, чья это кровь была там, на дороге. С одного только взгляда он понял, что Марвина лихорадит. А ещё его били, и кровь, запёкшаяся на левой руке от локтя до плеча, скорее всего натекла из рубленой раны. И как ты только жив ещё, с таким-то везением… Но ничего, мой мальчик, ничего. Потерпи ещё немного.
Ойрек взял Марвина за волосы и поднял его голову, заставив смотреть вперёд.
- Знакомые лица, а? - ухмыльнулся он.
- Есть такое дело, - спокойно отозвался Лукас. - Вижу, Ойрек, тебя на облезлых щенков так и тянет.
- Да нет, знаешь ли, я всё же как-то больше по женской части, - ответил тот, и рыцари громыхнули хохотом. Сэйр Лайам гневно нахмурился, а Лукас, не совсем понимая причину такого веселья, отвёл наконец взгляд от Марвина и увидел, что он не единственный, кого сюда привели.
Рядом с ним, еле держась на ногах, стояла Рысь.
И так же, как с Марвином, Лукасу хватило одного взгляда, чтобы понять, что ей повезло ещё меньше. Её тоже били, и не только били. Она смотрела на Лукаса взглядом, который он слишком хорошо знал, и впервые в жизни Лукасу было довольно трудно его выдержать. Я знала, говорил этот взгляд, я всегда знала, всегда верила… я тебя ждала, и была уверена, что не напрасно. Что ты всё-таки придёшь… что не только я к тебе всегда обречена приходить на первый зов, что однажды ты ответишь мне тем же, отец…
И откуда было этой маленькой дуре знать, что Лукас пришёл вовсе не за ней?
- Кто из них верует в Единого? - ровно спросил Лукас.
- А то ты не знаешь! - бросил Ойрек. - К слову сказать, раз уж зашла об этом речь, Лукас, - ты часом не захватил малую толику своего состояния, а? Есть разговор…
Лукас равнодушно посмотрел на него.
- Как я уже говорил, я здесь в качестве слуги Единого, лишь этот долг для меня первостепенен. И если сэйр Марвин из Фостейна не изменил своих убеждений… не изменили ли, благородный мессер?
Рыцари фыркали и похохатывали, Ойрек скалился, сэйр Лайам тупо взирал на происходящее. Воистину он был единственным здесь, кто понимал, что означает смерть герцогини - не только для него лично, и если кто-нибудь немедленно не возьмёт ситуацию под контроль, смута в стране закончится здесь и сейчас. А это не в интересах Дерека… и, значит, не в интересах Лукаса, потому что никогда ещё он не был благодарен старому другу так, как в этот миг.
Марвин смотрел на него. Лукас надеялся, что он услышал обращённый к нему вопрос, а ещё больше - что понял его правильно. Ведь это всё, что интересовало Лукаса теперь. "Ну же, малыш, мы так давно не виделись, и столько всего успело произойти, так остался ли ты верен своим принципам? И бес с ней, с религией, - ты-то знаешь, о чём я говорю… только мы двое и знаем, ты да я. И только это теперь имеет значение, и только это определит всё, что будет дальше". Он хотел сказать это и не сказал. Он ждал.
Марвин облизнул почерневшие губы и ответил:
- Нет. Не изменил.
Лукас кивнул, изо всех сил стараясь прогнать улыбку из глаз, и повернулся к Лайаму.
- Что ж, я знаю этого молодого человека, он всегда был добрым прихожанином и верным слугой его величества короля Артена. Полагаю, он вполне может быть свидетелем. Но, как вы понимаете, ценность свидетельства лишь в том, что его можно принести. Поэтому когда я уеду, он уедет вместе со мной.
- Ещё чего! Заплати за него сперва!
Лукас даже не шелохнулся, зато сэйр Лайам в ответ на яростный крик Ойрека наконец вышел из прострации и развернулся к нему.
- Молчать.
- Это мой пленник, - рявкнул Ойрек. - И он стоил мне жизней трёх моих солдат! Так что никуда он…
- Здесь нет твоих солдат, сэйр Ойрек! - загремел Лайам. - Здесь лишь солдаты её светлости герцогини Пальмеронской!
- Да ну, а командовать она ими с того света будет, или как? - заорал Ойрек в ответ.
Лукас молчал. И очень надеялся, что Марвину сейчас тоже хватит ума промолчать.
Лайам пошатнулся. Схватился за край стола. Потом сказал очень медленно:
- Слушай меня, сэйр Ойрек. Моя жена мертва, но сын её жив. И до той поры, пока истинный Артенит находится под этой крышей, имей уважение и трепет перед теми, в чьих руках его судьба. Его, и королевства, и твоей шеи, сэйр Ойрек, ибо тебе известно, что будет с тобой и всеми нами, если мы не сможем доказать законности его прав на трон.
Молчи, Марвин, молчи… молчи и слушай, тебе всё это повторять ещё раз сто: перед магистрами патрицианского ордена, перед Советом Общин, перед баронами… хорошо, если не перед тем субтильным человечком из Королевской Башни, с которым я уже имел случай познакомиться. А пока молчи.
Ойрек скрежетал зубами, но дослушал до конца. По счастью, он не понял, сколько отчаяния таилось в холодных, отрешённых словах сэйра Лайама. Если бы понял, ничего не осталось бы даже от той капли чувства долга и уважения, которые он ещё питал к своей присяге.
- Я рад, что ты не возражаешь, - проговорил Лайам наконец в полной тишине и глупо добавил: - В конце концов, у тебя же двое пленников. Но этого человека ты отпустишь по завершении обряда.
- Ну да, - прошипел Ойрек, глядя на Лукаса с ненавистью. - Дочурка-то твоя у меня по-любому остаётся, ты бы это как-нибудь упомнил…
Сдался. Всё-таки сдался! Лукас не успел почувствовать облегчения от этой мысли, когда паузу разорвал внятный и чёткий, даром что хриплый голос Марвина:
- Я без неё никуда не пойду.
И вот к этому Лукас был абсолютно, катастрофически не готов.
Ойрек сориентировался в ситуации первым, влепив мальчишке зуботычину. Тот сплюнул кровь и повторил, повысив срывающийся, но звенящий от злости голос:
- Я никуда отсюда без неё не уйду! И свидетельствовать ничего не стану, пока вы не поклянётесь отпустить и её тоже. А иначе можете убить нас обоих.
По его болезненно горящим глазам Лукас видел, что он действительно считает, будто так будет лучше.
- Что ж, - проговорил Лайам, - тогда…
- Нет! - заорал Ойрек, а Лукас прикрыл глаза.
Была только одна вещь, которая злила Ойрека ещё сильнее, чем отказ от совместной выпивки - когда из него делали дурака. А именно это сейчас и происходило. Немалыми потерями захватить двух пленников, успеть потребовать за них выкуп и теперь так глупо лишиться обоих…
Впрочем, если бы беда была только в этом.
Лукас взглянул на Рысь. Они знали, что она его дочь. Марвин тоже это знал. И всё-таки отказывался уходить без неё. Это было просто уму непостижимо. Когда они только успели спеться, почему, и, главное, как такое вообще было возможно?! Как Марвин мог выгораживать её? Зная, что она - дочь Лукаса… дочь человека, убившего его невесту, унижавшего его бесчисленное множество раз, даже теперь позорящего тем, что пытался спасти… А что может быть хуже, чем когда тебя спасает твой злейший враг? И в который уже раз…
Знать всё это, видеть всё это - и мало того, что не убить её самому, не попытаться отомстить Лукасу, - но стоять за неё теперь, когда на кону была его жизнь! Впервые получить возможность отнять у Лукаса то, что должно быть ему дорого, отплатить ему его же монетой - и не сделать этого!
Лукасу казалось, что его сшибли с ног, оглушили и продолжают бить. Всё, в чём он был непоколебимо уверен, рухнуло. Он думал, что знает этого мальчишку, знает, что у него в голове, знает, потому что сам был таким… Но он ведь никогда не был таким. И, запоздало понял Лукас, Марвин уже говорил ему об этом. Там, в Хиртоне, выходя из комнаты, в которой умерла его невеста. "Вы никогда так не поступали", - сказал он.
Не думая, что делает, не чуя под собой ног, Лукас встал и пошёл вперёд. Ойрек всё ещё орал, рыцари спорили и хохотали, жалея беднягу, Лайам стискивал челюсти, пытаясь сохранить крохи авторитета, Рысь умоляюще смотрела на Лукаса, только на него… Не на того смотришь, детка, подумал Лукас, остановившись напротив Марвина. Тот посмотрел ему в глаза. И повторил - в третий раз, но будто для него одного:
- Я никуда без неё не уйду.
Лукас ударил его так, как никого никогда не бил.
Марвина удерживали за плечи двое рослых солдат, но от неожиданности они оба разжали руки, и Марвин не просто упал - он вылетел в коридор сквозь открытую дверь, и его падение остановила только стена. Лукас стоял и смотрел, как он, хрипя, корчится на полу, и не чувствовал, что стискивает кулаки. "Как ты мог, - думал он. - Как же ты мог, ты, поганый, жалкий, ублюдочный щенок, как ты мог меня так обмануть… и так долго, так ловко меня обманывать?! Да Селест со всеми её ухищрениями просто дешёвка в сравнении с тобой! Как же ты смог… как, как только тебе это удалось?
Почему я поверил тебе? Поверил, что ты - это я?
И почему я верю в это до сих пор, хотя это и… так ужасно?"
Лукас вышел в коридор и наклонился к Марвину.
- Перестань, - еле слышно сказал он. - Не мешай мне. Я вытащу тебя отсюда. Доверься мне, Марвин, хотя бы раз.
Он сам не понимал, что говорит, но Марвин, кажется, понял и посмотрел ему в глаза:
- Я не уйду без…
- Оставь это мне. Не спорь. Я всё сделаю, как надо. Только не мешай мне.
Он ловил себя на мысли, что просит, почти умоляет, но не мог остановиться.
Марвин закрыл глаза. Лукас выпрямился.
- И хрена с два я отдам тебе твою девку, из-под трупа моего её возьмёшь! - надрывался Ойрек, понимая, что больше ему ничего не остаётся, иначе до веку над ним будет насмехаться весь гарнизон. А Ойрек не любил, когда из него делали дурака.
И Лукас его чувства вполне разделял.
- Успокойся, Ойрек, - проговорил он наконец. - Будет по-твоему. Про девчонку поговорим потом. Я здесь прежде всего…
- Как патрицианец, - закончил Ойрек и сплюнул.
Лукас молча прошёл мимо, стараясь не слушать (не слышать…) надрывное дыхание Марвина за спиной.
- Пусть мальчик немного оправится, - сказал он Лайаму. - Он должен быть в здравом уме и твёрдой памяти, чтобы засвидетельствовать обряд. А я пока хотел бы посмотреть здешнюю часовню. Здесь ведь есть часовня?
- Да, разумеется, - устало сказал Лайам.
Лукас кивнул. Ему и самому отчаянно хотелось, чтобы его сейчас все оставили в покое. Хотелось запереться в тёмной комнате и лупить кулаком в стену… Но он принял роль и играл её, как делал всю свою жизнь. Хотя и сам уже перестал понимать, зачем.
Глава 10. Возвращение
"Доверься мне, Марвин. Он сказал: Доверься мне, Марвин. Доверься. Марвин. Так, как будто я ему друг. Или сын. Он сказал это, стоя надо мной, когда я пытался вдохнуть, захлёбываясь кровью, глотая собственные зубы, которые он мне только что выбил. Доверься мне, Марвин ".
Это было так безумно и так смешно, что Марвин никак не мог отделаться от этих мыслей. Голос Лукаса, тихий, просящий, всё звучал и звучал в его голове: доверься мне, Марвин…
Марвин ему доверился.
Его отвели в комнату в дальнем конце крыла, принесли вина и горячей воды. Марвину страсть как не хотелось шевелиться - у него и так каждая кость болела от побоев, а тут ещё этот треклятый Лукас из Джейдри приложил его о стену, видимо, пытаясь таким образом продемонстрировать свои добрые намерения. Однако он всё-таки сделал усилие и, скрежеща зубами от боли, смыл с себя заскорузлую грязь и кровь. Вода и пена, которые он расплескал по каменному полу, после соприкосновения с его телом выглядели просто жутко. В придачу резаная рана на предплечье, нанесённая неизвестным нападавшим ещё до плена, никак не заживала и сочилась плохо пахнущей сукровицей. Марвин промыл её как мог тщательно, переоделся в любезно предоставленную ему чистую одежду и с большим удовольствием выплеснул помои в окно, надеясь, что как раз под ним прогуливается часовой. Правда, это и окном-то назвать было нельзя - всего лишь бойница, Марвин ни за что не протиснулся бы в неё, так что не было никакой разницы, далеко ли до земли.
Затем он исключительно для очистки совести подёргал дверь, убедился, что она надёжно заперта и завалился в постель. По большому счёту, эта холодная комната с голыми стенами мало чем отличалась от его прежней камеры, но зато тут была кровать. Марвин не собирался спать, просто за последние дни он отвык так много двигаться и страшно устал - и, разумеется, вырубился, едва коснувшись головой подушки. Если какие-то важные и спасительные мысли и пришли в его помутнённое сознание перед тем, как он уснул, то Марвин их не запомнил.
Когда он проснулся, был день; сквозь бойницу в комнату проникал тусклый зимний свет, но Марвина он едва не ослепил - так привык он к постоянно окружавшему его полумраку. В первый миг ему отчего-то показалось, что он снова в Мекмиллене - может, потому, что именно там он последний раз нормально спал, а может, сквозняки напомнили. Но через мгновение он вспомнил, что произошло вчера (ведь это было вчера?), и вдруг почувствовал, что его бьёт дрожь. Марвин отрешённо натянул было шерстяное одеяло, которым укрывался ночью, потом, спохватившись, отшвырнул его. В бадье ещё оставалось немного воды, и он яростно протёр ею воспалённые глаза. Когда он выпрямился, его шатало так, будто он выпил не меньше пинты деревенского самогона. "Проклятье, что же это со мной такое?" - встревоженно подумал Марвин, держась за стену и в бессильной злости глядя на дверь. В голове гудело, он пытался вспомнить, что говорил и делал вчера, но события дёргались в памяти беспокойными обрывками. Марвин знал только, что Лукас здесь… что они спорили с Ойреком, и ещё там была Рысь. И ещё герцогиня мертва. И ещё Рысь смотрела на Лукаса, а Марвин смотрел на алую длань Единого, вышитую на его плаще.
- Эй, ты меня слышишь, парень?
Кто-то тряс его за плечо. Марвин пошатнулся и вскинул руку со сжатым кулаком. Его запястье тут же перехватили - и он ужаснулся тому, как легко это получилось.
- Ну, ну, потише, - со смешком сказал человек. Марвин смотрел на него и не узнавал, хотя лицо казалось смутно знакомым. Наверное, он был одним из тех, кто насиловал Рысь. А, какая разница…
- Убью, - сказал Марвин. - Всех вас убью, погань…
Он всё ещё обещал им это, когда его вытолкали в коридор и повели полутёмной галереей куда-то вниз. Он подумал сперва, что обратно в подземелье, но вместо этого они вышли во двор, и пронзительная свежесть морозного воздуха заставила Марвина содрогнуться - похоже, он отвык от неё ещё больше, чем от дневного света. Кто-то накинул ему на плечи плащ. Марвин хотел сбросить его, но руки сами собой схватили ткань за края и стянули у горла. "Твою мать, Марвин из Фостейна, попробуй только поблагодарить, и удавлю тебя вместе с остальными", - прошипел он про себя, но измученная и уставшая часть его "я" не стала благодарить - у неё просто не осталось на это сил.
Его провели через внутренний двор гарнизона и заставили остановиться у высоченной железной двери, на которой калёным железом было выдавлено грубое изображение раскрытой руки. Так обозначали вход в храм в самых старых поселениях. И этот древний оплот детей Святого Патрица отдан во власть язычникам, с горечью подумал Марвин. Потом горечь сменилась удивлением: зачем они ведут меня в часовню? Неужто позволят помолиться перед смертью? А потом он вспомнил. И про часовню, и про всё остальное тоже…
Его подтолкнули, и он зашагал вперёд.