Лукас говорил тихо, очень тихо, склонив голову и глядя на свои колени. Гостиный зал постоялого двора был почти пуст, слуга хлопотал рядом со щедрым клиентом в другом конце помещения, и поблизости не было никого, кто мог бы их услышать. Мальчик чувствует себя затравленным, это Лукас понял сразу, едва вошёл и увидел его, сжавшегося в углу, и нутром почуял, что не стоит проходить мимо. Теперь он терпеливо смотрел в пол, всем своим видом демонстрируя смирение.
Патрицианец шумно сглотнул и выдавил:
- Я… н-не… не могу, простите.
Лукас покосился на него, изобразив огорчение, близкое к отчаянию. Патрицианец тут же спохватился:
- Нет-нет, вы не так поняли! Я бы с радостью, но не имею на то духовного права. Я ещё не принял сан.
Лукас молча смотрел на него, зная, что на его лице отображается широкая гамма эмоций, родственных с горем и разочарованием, и дал юному патрицианцу возможность не спеша насладиться спектаклем. Потом тяжело вздохнул и уткнулся взглядом в свои ладони.
- Но могу ли я просить хотя бы о благословении? - робко спросил он и явил радостное воодушевление, когда юноша неуверенно кивнул.
- Да, конечно, это я вправе вам дать… брат мой в Едином. Только… возможно, не здесь.
Лукас недоумённо воззрился на него. Патрицианец густо покраснел.
- Это нечестивые земли, - сказал он возмущённым полушепотом и, быстро обернувшись, облизнул губы. - Люди здесь… не чтят слуг Единого. Да не то что слуг - самого Единого ни в грош не ставят!
Это была смелая формулировка, за которую наставник юноши мог бы прогуляться в подземелья Храма, но Лукас лишь усиленно закивал в ответ:
- Истинно говорите, святой брат. В этой дикой земле вот уже вторую неделю я не встречал ни единой часовни. - Кстати, это была чистая правда. От самого Уоттерино Лукасу не попадалось ни патрицианских храмов, ни самих патрицианцев, потому-то он так и оживился, встретив этого парня. - А путь мой лежит ещё дальше на север…
- На север! - в ужасе воскликнул юноша и тут же смолк. Его вскрика, впрочем, никто не услышал, и Лукас сделал вид, будто ничего не произошло.
- Ну да, на север. Там… страшно повторять такое, святой брат, но я слышал… - он запнулся и помотал головой. - Единый обморозит мне язык, если я выговорю это вслух.
- Язычники? - быстро спросил парень.
"М-да, молодой человек, с этаким подходом к жизни далеко вы не уедете, - флегматично подумал Лукас, ошарашено кивая и глядя на патрицианца с недоверием, будто и помыслить не мог, что на свете существуют такие кошмарные вещи, как язычники. - А уж ты-то, парень, об этом явно осведомлён. К тому же и познакомиться с ними успел, иначе с чего бы тебе так посереть при одном только их упоминании?"
Мальчишка снова огляделся и быстро придвинулся к Лукасу, заскрипев доспехом о скамью. Лукас смотрел на него, не в упор, иногда отводя, а иногда опуская глаза, и отмечал детали. Парень глуп как пень и зелен как керильский горошек, но - уже рыцарь-патрицианец. Недавно им стал - он жутко скован и неуверен в себе, стало быть, никак не может привыкнуть к сану. Судя по крамоле, которую он, очертя голову, несёт в разговоре с первым встречным, в орден вступил не по убеждениям. Да и привычной для рыцарей грубоватости ему недостаёт, хотя парень явно тренирован. Руки в мозолях от рукояти меча, но мозоли ровные, гладкие, ни одна не сорвана - натружен на учении, а не в бою… "Всё с тобой ясно, - решил Лукас наконец. - Сынок какого-нибудь владетельного рыцаря, вздумавшего обзавестись в роду патрицианцем. Не по душе тебе это, а характеру возражать не хватило, и вот сейчас ты шёл в своё первое паломничество и…"
- Я шёл в своё первое паломничество, - быстро зашептал юноша, похоже, несказанно обрадованный возможностью выговориться. - Ну, к Ледяному Дереву, это в самой северной доли Длани… вот, домой… то есть назад уже иду. И два дня тому… севернее… - он сглотнул.
Лукас слушал с сочувственной, благожелательной и до крайности взволнованной улыбкой. В двух днях пути севернее отсюда находился форт Нордем.
- В общем, на меня напали. Сперва я подумал, что это обычные… ну, благородные рыцари. Они походили на благородных, Единым клянусь!
"Ох, поклянись ты мне ещё Единым, укоротят в Храме твой дурной язычок", - подумал Лукас со смесью сочувствия и раздражения, а вслух сказал:
- Неужели они посмели оскорбить Божьего слугу?!
- Не… не совсем. Они хотели, чтоб я поехал с ними. Опять на север. А я… - он вдруг смутился, как будто только теперь осознал, что хвастается перед незнакомцем собственной трусостью. Не воин, решил Лукас. Юноша, гм-м, тонкой душевной организации. Учёный или менестрель, засланный бессердечным отцом в монастырь. Наверное, всё же менестрель. Уж больно голос музыкальный, богатый интонациями.
- Я не мог поехать с ними, - тихо, но твёрдо сказал юноша. - То есть сперва поехал, а потом… ушёл. Ночью. Они были… как скоты. Оскорбляли меня и Единого. Такие люди недостойны милости его, даже через самого ничтожнейшего из слуг.
"Садись, парень, очень плохо, - менторски произнёс Лукас про себя. - Взашей тебя за такое с богословского факультета. Не выйдет из мальца миссионера…" С другой стороны, мальчик был трогательно последователен в попытках оправдать собственное малодушие. Это Лукасу очень понравилось.
- Вы поступили совершенно верно, святой брат, - заверил он парня.
- Думаете? - с надеждой спросил тот.
- Если мне позволено будет судить, - смиренно ответил Лукас. - Что бы ни было нужно этим людям, если можно такое слово применить к язычникам… а кстати, что им могло быть нужно от Божьего слуги?
- Понятия не имею, - доверительно сообщил мальчишка. - Они говорили все разом и были так некуртуазны…
Менестрель, окончательно уверился Лукас. А того и хуже - вчерашний паж. Ох, Дерек, неужто за пару монет вы и на Ледоруба готовы натянуть патрицианский плащ?.. А впрочем, почему бы и нет?
- Я разобрал только что-то насчёт обряда освящения, кто-то из них об этом упомянул. Но, вероятно, они просто глумились, - продолжал оправдываться парень. Лукас быстро прикинул, позволительно ли в данном случае сочувственно похлопать его по плечу, потом решил, что да, и постарался, чтобы жест не казался слишком фамильярным.
- Как вы верно заметили, святой брат, иные люди делами своими не заслужили и одного взгляда, брошенного им во след ничтожнейшим слугою Господа, - абсолютно серьёзно сказал он. Парень благодарно кивнул. Лукас заметил, что он совсем не пьёт. Впрочем, теперь можно было обойтись и без этого.
- Но, смею верить, ваш и Единого покорный слуга не относится к таковым, - скромно проговорил Лукас. Парень часто заморгал, потом, видимо, вспомнил об обещанном благословении и неуверенно кивнул.
- Меня ждёт долгий и суровый путь в обитель язычников и еретиков, - вздохнул Лукас. - И ваше благословение придаст мне духу и сил на этой нелегкой стезе. Выйдемте на задний двор, святой брат. Не лучшее место для святого ритуала, но…
- Не земля освещает святость, но святостью освящается, - назидательно произнёс мальчишка, демонстрируя, что по знанию писем Святого Патрица у него были только самые высокие оценки.
Лукас пристыжено потупился. Потом они чинно вышли во двор, то есть мальчишка шёл чинно, похоже, восстановив часть растраченного куража, а Лукас плёлся за ним, разглядывая золочёные шпоры его сапог. "Старший сын, - подумал он. - Старший, любимый; отец - богач из южных земель. Наказать-то наказал, но милостей не лишил. Будь эти ребята из Нордема чуть умнее, сцапали бы щенка покрепче и держали для выкупа". Было бы забавно сейчас убедить его поехать в Нордем и совершить обряд, которого от него добивались, и Лукас даже обдумал эту мысль, но потом всё же решил от неё отказаться. Он не знал, о каком обряде шла речь и как к этому относится герцогиня - вряд ли она обрадуется патрицианцу в своём форте. Этот мальчишка мог бы существенно упростить Лукасу дело, но мог и усложнить, а в данном случае ставка была слишком высока, и он предпочёл рассчитывать только на собственные силы.
Они вышли во двор; вечер был тихий, но холодный, всё кругом было завалено снегом - а ведь на Предплечье уже весна, уныло подумал Лукас, бредя за патрицианцем на задний двор. Лукас ненавидел зиму, и вот, надо же, в этом году добровольно отправился туда, где она ещё долго не закончится. Эта мысль вызвала у него короткий приступ нелепой злобы, и он был рад, что всё же решил не тащить мальчишку за собой. Мысль о всяком притворстве на мгновение сделалась ему отвратительна.
Они оказались позади дома, где их никто не мог видеть - только собака вяло тявкнула из конуры. Лукас встал на колени, и юный патрицианец водрузил на его голову холёные руки. Благословение он затвердил накрепко, слова будто от зубов отскакивали.
- И да пребудет с тобой Единый во благо и славу его, - закончил патрицианец и убрал руки.
Лукас встал, отряхнул с коленей снег.
- Спасибо, - сказал он и вырубил мальчика несильным, но точным ударом по шее.
Из его вещей Лукасу не понадобилось ничего, кроме плаща. Собственно, только это-то ему и было нужно, и, возможно, если бы не внезапный припадок раздражения, Лукас легко нашёл бы способ уговорить мальчишку просто отдать плащ ему. "Что это я, - подумал Лукас, накидывая на плечи шерстяную ткань. - Старею, видать, в самом деле старею".
Он оттащил парня поближе к стене и оставил там. Даже связывать не стал - всё равно побоится кому-то здесь рассказывать о случившемся, в погоню точно не кинется, да и за помощью к чужакам теперь не обратится никогда… ну или, во всяком случае, в ближайшие пару дней. Непохоже, что жизнь щенка чему-то учит, так что поделом ему. Прирезать, что ли, рассеянно подумал Лукас. А почему нет? Бесполезное ведь, в общем-то, жалкое существо. Но потом решил, что незачем возиться.
Убивать человека, сторожившего конюшни, Лукас тоже не стал - а вот за такое могли бы и погоню снарядить. Просто сказал, что он и мессер патрицианец уезжают немедленно, и без помех вывел из конюшни и своего, и патрицианского коня. Конюх, похоже, был только рад - патрицианцев тут и впрямь не любили, как и тех, кто с ними водится. Лукас держался настороже, остерегаясь поймать спиной стрелу, но ему позволили выехать без помех. К тому времени, когда мальчишка должен был очнуться, Лукас находился уже в нескольких милях севернее от постоялого двора.
Найти Нордем оказалось довольно просто - он загораживал перевал в горах и был виден издалека, врастая в лес там, где пропадали последние одинокие хутора. На вид - громоздкое и неприятное местечко, впрочем, как и все строения в старосеверном стиле. Даже в свете дня форт казался неуклюжим бесцветным увальнем, привалившимся к скале; лес перед стенами был вырублен на триста ярдов, но снег не шёл уже несколько дней, и дорога к воротам была вытоптана и покрыта грязью. Лукас внимательно осматривал дорогу, понемногу сбавляя шаг по мере приближения к Нордему - он хотел, чтобы его заметили. Коней он оставил в лесу, в кстати подвернувшейся расселине неподалёку, и теперь шёл пешком, иногда останавливаясь и оглядываясь, чтобы позволить наблюдателям со стены разглядеть алую ладонь, вышитую на его плаще. Они должны знать, что к ним идёт патрицианец. Впрочем, оглядывался он вовсе не просто так - ему хотелось удостовериться, правда ли он видит на дороге не только грязь, но и кровь. Похоже, совсем недавно кому-то не слишком сладко пришлось на этой дороге.
Расчет оказался верен - ворота распахнулись прежде, чем Лукас приблизился к ним вплотную. Направленные в его сторону острия пик выглядели не слишком приветливо, но он не сбавил шаг, пока не услышал короткое и отрывистое: "Стоять!"
Только тогда он остановился.
- Ты на мушке у лучника, мессер! - крикнул кто-то со стены, и Лукасу не надо было поднимать голову, чтобы проверять правдивость сказанного - он это и так знал. - Так что двигайся медленно и на вопросы отвечай прямо. Кто ты и что тебе надо?
- Я Лукас из Джейдри, - ответил он, глядя на пикейщиков у ворот. - Рыцарь-патрицианец. Я узнал, что в этом форте требуется помощь святого ордена. И пришёл её оказать.
- Откуда узнал-то?
- От своего младшего собрата, которого вы попытались схватить два дня назад.
- Пропустить!
Пикейщики расступились, освобождая ему путь. Лукас прошёл в форт. Ворота закрылись за его спиной.
- Мать твою, Лукас Джейдри! - прогремел неприятно знакомый голос. - И давно ли ты снюхался с Попрошайкиными жополизами?
Ойрек, как всегда, являл образец благородства и куртуазности, как и пристало высокородному рыцарю. Он стоял посреди двора, уперев кулаки в бока, и счастливо скалился, явно забавляясь такому стечению обстоятельств. Причём, судя по блеску его глаз, у него были свои причины для радости. Лукас поздравил себя с тем, что сообразил назваться настоящим именем - иначе его уже подняли бы на пики. Впрочем, ввиду потрёпанности войск герцогини, встретить при ней старых знакомцев было вполне ожидаемо.
- Времена меняются быстро, доблестный сэйр Ойрек, - сухо улыбнулся Лукас. - Я вижу, ты в добром здравии и, что важнее, настроении.
- Ну ещё бы! - ещё шире заухмылялся тот. - Хотя, по правде говоря, настроенье моё было просто отвратным, пока я тебя не увидел. Ну, пойдем выпьем за встречу, что ли…
Со времён осенней кампании Лукас уяснил, что совместная пьянка - единственное, в чём не стоит отказывать сэйру Ойреку, если хочешь сохранить с ним терпимые отношения. Поэтому отказываться не стал, тем более что, судя по всему, Ойрек занимал в Нордеме отнюдь не последнее место.
Впрочем, Лукас быстро понял, что это верно лишь отчасти.
В форте не было шума и гула, обычного для гарнизона. Что происходило на заднем дворе, Лукас не видел - его сразу провели внутрь, но и там было необычайно тихо и безлюдно. Рыцари выпивали, но уныло и как-то безрадостно. Похоже, совсем недавно тут что-то стряслось. Неужели Мессера?.. Проклятье.
- Постой-ка, Ойрек, - Лукас положил руку рыцарю на плечо. - Как ты можешь видеть, я принял сан, и нахожусь здесь прежде всего как патрицианец…
- Да неужто? - на лице Ойрека отобразилось удивление. - Хочешь сказать… ты ничего не знаешь? А! Ну, оно и верно, откуда бы?! - он расхохотался, и Лукасу это вовсе не понравилось. - И то правда! То-то я охренел, когда тебя тут увидал. Ну, думаю, сукин сын, и впрямь не иначе как мысли читать умеет. А ты вон как… патрицианец! Ну, ну! - он снова захохотал. Лукас молча переждал этот припадок веселья. Потом сказал без улыбки:
- Не знаю, о чём ты говоришь, но я прибыл сюда как слуга Единого, и намерен выполнить долг, который…
- Да не заливай, - осклабился Ойрек. - Я скорей сдохну, чем поверю, что ты подрядился ползать на брюхе перед этими…
- Святой брат.
Лукас обернулся, Ойрек тоже, не скрывая раздражения, но тут же отступил, кривя губы и отводя взгляд. Лукас посмотрел на вошедшего человека. Высокий, худощавый, с чертами лица, которые принято называть благородными. Без сомнения, рыцарь и, судя по всему, дворянин. Почти наверняка приближённый к Мессере - она всегда тянулась к проявлениям благородства, не важно, реального или показного, что её без сомнения рано или поздно погубит… если уже не погубило. Впрочем, если и так, то вряд ли по его вине. Лукас ясно видел, что этот человек в горе, хотя и очень хорошо это скрывает.
Рыцарь поклонился ему:
- Я сэйр Лайам из Роччера, командующий войсками её светлости герцогини Пальмеронской и комендант форта Нордем.
Лукас поклонился в ответ и представился в том же официальном тоне:
- Я сэйр Лукас из Джейдри, рыцарь ордена Святого Патрица, да будет с нами воля и благость его, - он осенил себя святым знамением. Никто из присутствующих не повторил его жеста. Как мило, неужто они решили совсем перестать притворяться? Это было ему по душе.
- Я надеюсь, - проговорил сэйр Лайам, глядя на Лукаса в упор, - мои люди не были слишком грубы… приглашая вас в Нордем.
- Со мной - нет. Но они были грубы с моим юным братом по ордену, которого пытались притащить сюда силой. К сожалению… или к счастью, стремление совершить паломничество к святым местам оказалось в нём сильнее желания оказать помощь язычникам, едва не переломавшим ему все кости. Поэтому я пришёл сюда вместо него, ибо юности простительно малодушие, а истинный слуга божий не может не ответить на зов, от кого бы он ни шёл.
Сэйр Лайам смотрел на него с уважением, Ойрек же - с удивлением, медленно переходящим в понимание, а потом - в злость. "Да нет, - подумал Лукас, краем глаза следя за Ойреком, - вряд ли этот пень сообразил, что я вру. Во-первых, потому, что я почти и не вру… а во-вторых, Лукас, старина, пора бы тебе и впрямь избавляться от мании преследования. Мало кто способен определить ложь так же легко, как ты".
- Благодарю вас, мессер, - с достоинством ответил сэйр Лайам, - и прошу передать от меня извинения вашему юному брату. Мои люди поступили с ним грубо не со зла, а по невежеству.
- Именно это я ему и сказал, - ответил Лукас и улыбнулся.
Сэйр Лайам на мгновение смутился, потом покачал головой.
- Присядем, мессер. Нам действительно необходима помощь… патрицианца. Я должен вам всё объяснить.
Они сели за стол - вдвоём. Ойрек остался стоять у двери. Лукас мгновенно оценил обстановку и понял, что в обычной ситуации Ойреку велели бы убираться вон, и он прекрасно понимает это, потому и старается не привлекать к себе лишнего внимания. Ледоруб его задери, неужто этот увалень научился интриговать? И что, к бесу, вообще здесь происходит?
- Вы должны освятить ребёнка, - сказал сэйр Лайам, и Лукас всё понял. Ему стоило огромного труда не выругаться вслух и продолжать изображать вежливое и хладнокровное внимание.
- Это… крайне необходимо, - сбивчиво проговорил Лайам, явно не собираясь вдаваться в подробности. Лукас смотрел на него совершенно ясным взглядом, проклиная присутствие Ойрека. Иначе был бы шанс выдать себя за круглого идиота, не понимающего, что если в бес знает какой глуши, в забытом форте на языческих землях кучке рыцарей срочно требуется освятить новорожденного по обряду единобожцев, это не может быть обычный ребёнок. О нет, это очень важный ребёнок, который должен быть узаконен согласно ритуалу правящей религии. Так, значит, Мессера всё-таки мертва, и они хотят, чтобы освятили её дитя. Стало быть, оставят в живых, чтобы потом можно было доложить об этом в Таймену… чтобы младенец получил законный статус и мог претендовать на трон своих предков. Проклятье, а ведь они даже не знают ещё, как вовремя спохватились. И что когда этот ребёнок будет освящён, он станет законным наследником Хандл-Тера, потому что король Артен мёртв.
Лукас отчаянно пожалел, что зарёкся встревать в политические интриги, потому что, воистину, никогда он ещё не оказывался в такой благоприятной для этого ситуации. Но для него было важно другое: Артенья тоже мертва. Иначе это она вела бы с ним разговор, а этот человек, объявивший себя её командующим, не казался бы таким потерянным. Отец ребёнка?.. Вполне возможно.