Она остановилась в шаге от Лукаса, так, что ей стоило чуть качнуться, и её грудь коснулась бы его груди, и положила ладонь ему на щеку. Провела кончиками пальцев по щетине, а потом по морщинам в уголках глаз. Улыбнулась. Говорить ничего не стала. Лукас тоже видел её теперь гораздо чётче, видел "гусиные лапки" у её глаз и рта, видел, как поблекла и увяла её кожа. Нет, она по-прежнему была хороша собой. И они узнали друг друга без труда, хотя глупо было бы обмениваться заверениями, словно они ни капельки не изменились. Но тут Лукас вспомнил, что она видела, как он с трудом разгибался, встав с кресла, и ощутил жгучий стыд. Конечно, он не молодеет, но выдать себя так явно…
Ив расхохоталась - смех звучал столь же звонко, как когда ей было семнадцать, только не было в нём задора, который так распалял Лукаса когда-то.
- О древние боги! - воскликнула Ив. - Лукас, ты краснеешь! Когда это ты выучился краснеть?! - она убрала ладонь с его щеки и легонько толкнула его в грудь. - Ну конечно, выучился. Делаешь из меня дуру, как всегда.
- Я… нет, я… - проклятье, он и правда краснел, он сам чувствовал это и злился на себя за то, что ничего не может с собой поделать. - Нет. Да нет же! Просто я не… не хотел, чтоб ты увидела меня… ну, когда…
- И куда только подевалось твоё красноречие, - вздохнула Ив и положила голову ему на плечо.
Лукас стоял, словно окаменев. Он хотел обнять её, но не мог поднять руки, они болтались вдоль тела, будто плети, их пощипывало ознобом у плеч.
- Не знаю, - сказал он наконец. - Ив, я думал, ты не захочешь видеть меня. Не захочешь со мной говорить. Что станешь… что с тобой?
- Ничего, - она отстранилась от него так же легко, как прижалась, и улыбнулась своей быстрой, смелой улыбкой. - Просто я тоже не в себе, разве ты не видишь?
- Ты простила меня?
- Что? - она снова улыбнулась, на этот раз рассеяно, и шагнула к столу, поманив его за собой. - Иди поешь. Мясо остыло, но тебе ведь не привыкать, верно? К тому же, если помнишь, я всегда была дрянной хозяйкой. И в замке у меня полный бардак.
- Я не заметил.
- Ты плохо смотрел, - сказала она очень мягко и опустилась в кресло, где сидела, пока он спал.
Лукас, помедлив, уселся напротив. Есть почти не хотелось, но он взял вилку и нож. Ив снова подпёрла ладонями лицо и смотрела на него, не сводя глаз. Он еле заставил себя шевелиться под её пожирающим взглядом, в котором по-прежнему не было ни огня, ни блеска, только жгучий голод. Лукас опустил глаза и принялся пилить мясо ножом. Оно было жёстким, как невыдубленная кожа, и сталь противно скрипела о кость. Промучавшись с минуту, Лукас бросил приборы и заявил:
- Я так не могу.
- Я велю принести что-нибудь другое.
- Нет! Ив! Я так не могу. Посмотри на меня. Нет, не так. Ты мне не ответила. Ты простила меня? Да или нет?
- Ты приехал сюда, чтобы задать мне этот вопрос? - спросила она с сарказмом, но и вполовину не так ядовито, как можно было от неё ожидать. Лукас вновь почувствовал озноб. Он не знал, как себя вести. Если бы она была равнодушна, или холодно вежлива, или в гневе, или если бы с рыданиями бросилась ему на шею - он бы ей подыграл. На холодность ответил бы нежностью, на искренность - лестью, и они расстались бы, совершенно довольные собой, подтвердив ожидания друг друга, и готовые отпустить наконец эти глупые воспоминания юности и жить дальше, как жили.
Ему и в голову не могло прийти, что она этого не хотела.
- Я не знаю, что тебе сказать, - вырвалось у Лукаса. Ив коротко рассмеялась.
- Ты в самом деле изменился, мой дорогой. Прежде ты всегда это знал.
- Не смейся.
- Разве я смеюсь?
- Ты изменилась меньше, чем мне сперва показалось.
- А, так ты сперва решил, что я постарела?
- Я не сказал "постарела"!
- Но ты об этом думал, разве нет?
Он потянулся к ней через стол. Ив откинулась на спинку кресла.
- Не надо.
- Почему? Ты же подошла ко мне…
- Не знаю, зачем я это сделала. Ох, Лукас! Лукас Джейдри! Посмотри на нас! - она снова рассмеялась, но смех стих очень быстро. - Два дурака, которым столько друг другу нужно было бы сказать, если бы они встретились лет на десять раньше. Зачем ты приехал?
- Ты разве этого не хотела?
Её щеки запылали от гнева, и он проклял себя со своими птицеловскими замашками, которые не желали отпускать его даже теперь, даже здесь.
- Хотела ли я! Да дня не проходило, чтобы я не представляла, как ты войдёшь в эту дверь. Вот уж не думала, что войду сама, а ты будешь храпеть в кресле, завалившись на подлокотник.
- Я храпел?
- Нет. Но ты всё-таки очень мило краснеешь, можешь продолжать в том же духе.
"Два дурака, - подумал Лукас. - Ты права, всё это глупо, нам нечего сказать друг другу, мы смешны, и даже сами это понимаем, но вот только теперь - ты поверишь мне, Ив? - только теперь я по-настоящему вспомнил, за что любил тебя много лет назад. Я смутно помню, что наделал глупостей и причинил тебе боль, поэтому у нас ничего не вышло, но я и подумать не мог, что вспомню, как тебя любил. Вспомню что-то помимо того, что всё время пытался забыть".
Надо было сказать что-нибудь, и из всех высокопарных, нелепых, мальчишеских фраз, что вертелись на языке, Лукас сказал лишь то, что имело хоть какой-то смысл.
- Расскажи мне, как ты жила.
Она строго посмотрела на него и сложила руки на талии, как почтенная матрона. А, собственно, почему "как"? Он ведь даже не знал, сколько у неё детей.
- Обычно жила. Как все. Вышла замуж, рожала сыновей. В живых сейчас, правда, только один. У меня рождались слабые дети, а зимы у нас суровые.
- Я видел во дворе мальчика, - сказал Лукас и почувствовал, как она напряглась. - Рослый, тёмные волосы. Лет двенадцати.
- Ему тринадцать. Это Эдрик. Он мой второй ребёнок. До него была девочка, но она прожила только несколько дней. Я почти сразу забеременела снова, чтобы утешить мужа.
- Мужа, - сказал Лукас и сам испугался прозвучавшего в голосе отвращения.
Ив вздёрнула подбородок и стала похожа на девчонку, с которой Лукас счищал с крыши снег.
- Отец выдал меня за Рэйделя Мекмиллена тем же летом, - сказала она, и в её голосе не звучало вызова, только оскорблённая гордость. - Он был хороший человек. Любил меня и моих детей. И, да, я тоже любила его, ты ведь обязательно об этом спросишь.
На самом деле он не собирался, но ответ его всё равно ошеломил. Ив заметила это и рассмеялась.
- Лукас Джейдри, задери тебя Ледоруб и все его бесы! Ты в самом деле думал, что я умру с тоски по тебе? Что останусь старой девой, или меня выдадут насильно, и я буду представлять твоё лицо всякий раз, когда мой муж будет брать меня? Нет. Мой Рэйдель был красивым мужчиной, и лицо у него было нежным. Мне нравилось смотреть на него, когда мы занимались любовью.
- А вот это ты делаешь зря, - сказал он очень тихо, но Ив, как и прежде, легко распалялась и не умела останавливаться вовремя.
- Почему зря? И делаю что? Ты явился сюда через восемнадцать лет после того, как опозорил меня и поднял руку на моего отца, и ещё хочешь услышать, что я все эти годы одного тебя и ждала! Ты почти прав, мой дорогой, я тебя ждала. Я в страхе ждала, что ты вернёшься и завершишь начатое. Что ты накажешь меня за то, что я показала тебе, как ты омерзителен, и что не захотела тебя такого. Пока мой муж был жив, мне приходилось бояться и за него тоже… я ведь знаю, что ты мог бы убедить его в моей неверности и заставить убить меня собственноручно! Это было бы так забавно.
- Ив, что ты несёшь?! - ярость и изумление захлестнули его одновременно, и Лукас сам не знал, чего было больше. - Я бы никогда тебя не обидел!
- Ты бы обидел! - отрезала она. - Обидел бы и сам этого не заметил. Это в тебе всегда и было… самым ужасным.
Она встала, оттолкнув кресло, будто хотела выместить на нём свой гнев. Наконец-то она говорила то - почти то, - что Лукас рассчитывал услышать, но если бы она с этого начала… а сейчас он просто не знал, что ей на это ответить. Он понял только, что все эти годы она ждала его мести. Единый, мести за что ? Разве она не поняла, что это он был во всём виноват, и сама она тогда же, восемнадцать лет назад, ему и отомстила?
Как это всё неправильно, подумал Лукас. У него разболелась голова.
- Ты можешь думать что хочешь, - заговорил он, даже не надеясь её хоть в чём-то убедить, - только за все эти годы я никогда, ни разу не собирался причинить тебе вред. Я…
- Конечно, не собирался, Лукас Джейдри. Ты не считаешь вредом то, что делаешь с людьми. Для тебя это в порядке вещей. Ох, зачем ты вернулся? Зачем только? Я была уже почти счастлива здесь, - сказала она и вдруг расплакалась.
Миловидные девушки, случается, плачут трогательно, но рыдания немолодой женщины выглядели некрасиво. Лукас в растерянности смотрел на её подрагивающие плечи, понимая, что ему нечем её утешить. Он думал, хуже быть уже не может, и тут она заговорила, не оборачиваясь и не утирая слёз:
- Ты так испугал меня тогда. Я не знала, чего от тебя ждать. Не знала даже, приедешь ли ты сам или подошлёшь ко мне кого-нибудь. Я боялась собственной тени. Долго не выпускала Эдрика за ворота одного, да и теперь боюсь, что однажды он не вернётся, что ты позовёшь его или уведёшь от меня. Он не твой сын, - быстро добавила она, как будто снова испугавшись.
Лукасу было больно смотреть на неё, но он заставил себя ответить:
- Я это понял. Возраст не сходится.
- Но я боялась, ты решишь, что твой. Ты же мог забыть, сколько лет прошло… ты сам мне говорил, что часто забываешь всякую ерунду. Не знаю, с чего я взяла, что сама я для тебя не ерунда. Но ты так легко разрушил мою жизнь тогда, что, когда я построила новую, я всё время ждала, что вот ты появишься и разрушишь её тоже… не со зла. Не со зла, просто так. Лукас, пожалуйста, оставь нас. Оставь и пообещай, что никогда не вернёшься.
- Я не привык говорить "никогда", если помнишь, - он попытался пошутить, но слова застряли в горле, когда Ив взглянула на него.
- Перестань. Скажи: никогда. Я никогда не буду иметь ничего общего с тобой и твоими близкими - ну, скажи это!
- Я никогда не буду иметь ничего общего с тобой и твоими близкими, - еле слышно повторил он. Ив отчаянно мотнула головой.
- Ты лжёшь. Нет. Ты сам не знаешь, что говоришь. Я хотела верить, что ты меня забыл. Боялась этого больше всего на свете - и мечтала об этом. И почти поверила, что так и есть, пока ты здесь не появился. Марвин меня почти убедил.
Ну что ж, вот и Марвин. Это должно было всплыть рано или поздно, и Лукас порадовался, что не ему пришлось первым произносить это имя.
- Марвин был в Мекмиллене? - тщательно подбирая слова, спросил он.
- Я решила, что это твоя работа. Он так похож на тебя! Он говорит как ты, смотрит, даже двигается как ты. У него руки такие же, как у тебя. - Она запнулась и уставилась на его стиснутые кулаки. Он поспешно разжал их, потом спрятал под стол. Ив покачала головой. - Я сперва испугалась, что ты прислал его убить Эдрика или меня, а потом поняла, что он даже не знал обо мне, и тогда мне стало ещё страшнее. Он же… Лукас, что это? Что ты с ним сделал? Ты что, решил вылепить свою копию? Существа вроде тебя делают себе сыновей именно так?
Он потрясённо уставился на неё - она, кажется, и не подозревала, какими чудовищными были её слова. Существа вроде тебя, Лукас Джейдри. Так вот делают подобных себе - лепят, будто бесформенный кусок глины, грубо сминая, потом обжигают в огне, потом окатывают ледяной водой, и получают в итоге нерушимую форму, такую же застывшую, как и ты сам. И изменить её потом можно, только разбив. Ты сам такой, и хотел сделать из Марвина своё подобие, потому что ты не человек, и это единственный способ, которым ты способен размножаться.
Его собственный голос казался чужим и отталкивающим, когда Лукас заговорил:
- Я хотел научить его. Просто научить быть мужчиной…
- Мужчиной?! А ты сам мужчина, что ли?! Что в тебе мужского, ты не умеешь ни бороться, ни защищать, ты лживый и скользкий, как болотный гад, чему ты можешь научить кого угодно, а тем более - этого мальчика?
- Хватит! - загремел Лукас, вскочив и со всей силы ударив ладонью по столешнице. Стол содрогнулся, звякнули приборы. Одна свеча погасла.
Ив вздрогнула и сжалась, словно боялась, что он ударит её, но тут же вскинула голову.
- Я же знала, что так будет. Дура. О чём я только думала? - с горечью сказала она и посмотрела на него. - Кричи сколько влезет, можешь хоть всё тут разнести. Но я говорю правду, ты это знаешь. А я не знаю, почему ты такой, почему поступаешь так с людьми, кто дал тебе право на это. Мучить так меня, мучить Марвина… лепить из него своё подобие, чтобы потом выбросить, как всё, с чем ты имеешь дело! Как ты смел уехать, когда я тебя прогнала? Как ты посмел меня оставить?
Последние слова он прокричала во весь голос, и Лукас замер, не в силах отвести от неё глаз. Истерика сделала её некрасивой и неопрятной, но не имело никакого значения, как она выглядит - то, что она говорила, сводило его с ума.
- Оставить тебя, - хрипло повторил Лукас. - Но ты же сама…
- Ты дурак! Лукас Джейдри, какой же ты дурак! Как я могла тебя не прогнать, когда ты чуть не убил моего отца? Но разве я хотела, чтобы ты ушёл на самом деле, навсегда, я же тебя любила!
Она задохнулась и отвернулась от него. Лукас услышал, как она сморкается, не заботясь о его присутствии. Потом она закашляла, отдышалась, промокнула лицо платком и повернулась к нему.
- Прости. Не знаю, что на меня… я думала, это всё давно отболело, - сказала она очень просто, и Лукас понял, что это конец. Что все её чувства к нему, которые она хранила в себе восемнадцать лет, сейчас выплеснулись в одно-единственное безумное признание, и больше ни на что не осталось ни желания, ни сил. Лукас был этому почти рад. Он чувствовал себя постаревшим на десять лет.
Но у него оставалось к ней ещё одно дело.
- Ив, сейчас Марвин здесь? - тихо спросил он.
- Здесь. Но я не отдам тебе его. Он чуть не умер, Лукас. Он пришёл несколько недель назад, весь израненный, отдал мне ребёнка и упал замертво. Потом несколько дней не приходил в себя, мы все думали, что его не спасти. Он и сейчас очень слаб. Он не сможет сопротивляться тебе.
- Я не собираюсь ставить силки…
- Ты собираешься, - жёстко перебила она. - Мне ли не знать, как ты умеешь пользоваться чужой слабостью. Лукас, нет, сказано тебе. Слава всем богам, ты не успел закончить то, что собирался сделать с ним, и я тебе этого не позволю.
- Ив, ты ошибаешься. Богом клянусь, ошибаешься. Он… он не я. Он никогда не был мной, я… я даже не думал, что он так на меня не похож.
Ив из Мекмиллена взглянула на него со смесью жалости и недоверия.
- Лукас, он похож на тебя. Больше, чем мог бы быть похож твой сын. Но ты никогда не сомневался в том, что делаешь, а он сомневается. Он ещё не выбрал. Он никак не может выбрать, и пока это так, он уязвим перед тобой. Тебе может показаться, что ты утратил над ним власть, но именно теперь он как никогда близок к тому, чтобы превратиться в тебя.
- Он меня ненавидит.
- Вовсе он тебя не ненавидит. Но ему, как и мне, страшно смотреть на тебя. Он, как и я, хочет, чтобы ты оказался где-нибудь далеко и не отравлял воздух вокруг нас своим дыханием. Но если он позволит своей ярости вырваться, он станет таким, как ты. А я не могу этого допустить. Я не могу и его потерять, как тебя.
Лукас отдал бы половину жизни за право сейчас её обнять. Но он даже не стал просить об этом Бога, зная, что это бесполезно. Однако какая-то часть его - та, которую он всю жизнь считал единственной - была возмущена услышанным и требовала ударить в ответ.
- Ив, ты сама не понимаешь, чего хочешь. Ты говоришь, что он похож на меня, и в то же время хочешь от этого сходства уберечь. Уж признайся, что ты любишь в нём то, что напоминает меня, потому что это так удобно и безопасно - любить волка без клыков и когтей.
Она сгорбилась и утратила все остатки былой красоты. Потом чуть пошевелила плечами, распрямляя их, и сказала с тихой горечью:
- Всё-таки я была права. Ты приехал только затем, чтобы меня помучить. Что ж. Да, ты прав. Я его люблю за то, что он - это ты. Не сходство с тобой. Он и есть ты. Тот, которым ты мог стать, но не стал. Так же, как ты - это то, во что может со временем превратиться он. Но я очень постараюсь этому помешать.
- Ив… - он уже смертельно жалел о своих словах. - Ив, я не это…
- Лукас, - в тон ему повторила она. - Лукас. Марвин спас Эдрика. Он тонул, а Марвин спас его, хотя в тот день я была ему врагом. А ты бы что сделал на его месте? Ты спас бы моего сына, зная, что он не от тебя?
Она знала его.
Ив из Мекмиллена, ты меня знаешь, подумал Лукас, чувствуя, как она удаляется от него в немыслимую даль - куда дальше, чем была все эти годы. Но она знала его лучше, чем кто-либо в его жизни. И потому ему даже не было нужды отвечать на вопрос.
Но он мечтал расплатиться с собой за собственную глупость - за все глупости разом - и сказал:
- Ты не понимаешь, Ив. Он потому-то и спас, что ему всё равно. Он не любит тебя, не ревнует, ему не больно смотреть на чужое дитя от тебя…
- Что ж, тогда я предпочитаю его нелюбовь твоей любви, - сказала Ив, и этим поставила точку в их истории, которая длилась семь недель и один день, но отняла у обоих восемнадцать лет. И хорошо, если не больше. - Ты всё сказал? Тогда я больше тебя не задерживаю.
- Я не уеду, Ив.
- О, ну конечно же… Что тебе нужно?
- Я приехал за Марвином. Я весь этот путь проделал ради него.
"А не ради меня?" - спросили её глаза с улыбкой, и в вопросе не было горечи, только понимание, от которого ему хотелось кричать. В её взгляде промелькнула былая нежность, и Лукас вновь с обжигающей ясностью понял, что она всегда, всегда понимала его, и, несмотря на это, всегда любила.
- Оставь его в покое, Лукас. Оставь нас в покое, наконец.
- Я не могу. Он похитил королевского наследника, сына герцогини Пальмеронской. Мне приказано вернуть их обоих. Я не уеду, пока не поговорю с ним. Но обещаю тебе, что не стану его ни к чему принуждать.
- Ты никогда этого не делал, - с презрением сказала Ив. - Ты же Птицелов.
Она повернулась к столу и задула все свечи, кроме одной.
- Отдохни и поспи. Завтра уедешь. Я не позволю тебе оставаться под одной крышей с моим сыном. Здесь неподалёку есть охотничий домик, мой егерь проводит тебя туда. Там есть всё необходимое. Дождёшься Марвина там. Он уже поправился, но ему надо немного окрепнуть. Через несколько дней я пришлю его к тебе.
- Он знает, что я здесь?
Её улыбка стала колкой.
- А ты как думаешь?
Ив поправила приборы на столе, разгладила подвернувшийся уголок скатерти, будто прилежная служанка. Потом выпрямилась и пошла к двери. Лукас смотрел, как она уходит, и понимал, что ему нечем и незачем её останавливать. И он сказал - не ей, но через неё:
- Скажи ему… Скажи, что я всё равно поймаю его. Теперь я должен. Это единственное, в чём я ещё уверен.