* * *
Миральда больше не была человеком. Все изменилось – чувства, восприятие Силы. Даже мысли вертелись в голове по-иному; иной раз Миральда ощущала, как что-то извне подсказывает правильно решение той или иной задачи. Наверное, именно это безмолвное, но могущественное нечто и принесло болотным ночницам славу мудрых существ.
Вот и сейчас – спускаясь по узкой кишке, проложенной под землей, куда-то вниз, Миральда всем своим существом ночницы чувствовала мать. Ту, с которой начался проклятый род болотных сестричек; ту, что сосредоточила в себе темную мудрость болотной воды, но кроме этого – еще и первобытную ярость давно ушедших в небытие первых людских племен.
Но сейчас эта ночница не гневалась; Миральда словно погружалась в озеро грусти, похожей на светлую печаль осени. Королева ждала двух странниц.
А затем, как-то незаметно тоннель оборвался, они очутились на пороге аккуратно вырытой в земле комнаты.
И Миральда увидела ее.
Мать всех болотных ночниц восседала на троне, искусно сплетенном из ивовых прутьев. Отблески пламени искрились на золотом шитье длинного алого платья, оттеняющего нелюдскую белизну кожи, задорно плясали в широко распахнутых, полных тьмы глазах. Королева сидела абсолютно неподвижно, так, что Миральда усомнилась – а не статуя ли перед ней? Но нет. Застывшие черты дрогнули, как вода, тронутая дыханием ветра, и на губах матери всех сестер печали появилась скорбная улыбка.
– Приветствую вас, мои возлюбленные дочери.
Низкий, хрипловатый голос оказался на удивление уютным. Миральда неожиданно поняла, что улыбается в ответ.
– Тебя, Кларисс, дочь народа, исчезнувшего с лица мира сего… И тебя… Миральда…
Королева внезапно замолчала, пристально разглядывая молодую ночницу. Словно что-то было неправильно, и мать не могла решить, что же именно. Затем, встрепенувшись, владычица Кайэра поманила Миральду к себе.
– Воистину, хочется мне услышать твою историю, ведьма. Болотная вода много знает и говорит со мной, но никогда не понять ей того, что происходит в человеческом сердце… Никогда… А ты – ты все еще продолжаешь цепляться за жизнь человеческой женщины, и от этого тебе больно. Не лучше ли забыть? И быть тем, кем ты сейчас являешься?
Растерявшись, Миральда только бросила осторожный взгляд на Кларисс, но та кивнула – иди, мол, сама королева зовет, и ничего не бойся.
Она приблизилась к трону, остановилась на расстоянии протянутой руки. Взгляд королевы опутывал сознание липкой паутиной ложного уюта и спокойствия, маня и обещая избавление от всех горестей… Кто-то шептал в уши – "забудь то, кем была и стань тем, кто ты есть на самом деле. Ибо теперь дом твой – болота, и ночь – твое время". Миральда невольно сжала пальцами виски. Может быть, и в самом деле не стоит больше бороться?..
– Ближе, Миральда.
Еще шаг – и хрупкие пальцы матери нежно касаются лба.
Ноги подгибаются, и вот Миральда уже на коленях перед троном, а королева держит в ладонях ее лицо, разглядывая, пытаясь понять…
– У тебя была странная судьба, – наконец сказала первая ночница, – я хочу услышать твою историю. Нет, не говори, просто думай.
Невозможно было противиться воле владычицы. Воспоминания возвращались, вгрызаясь в сердце, заставляя его, бессмертное, трепетать от боли, сожаления, вины… Она снова стояла у Поющего Озера, и вода, повинуясь последнему королю Дэйлорона, раскрывалась, чтобы принять остатки лесного народа в древнюю колыбель жизни. И капли отравленной воды стекали по плотным листьям деревьев-стражей, шлепались на умирающую землю. А еще раньше… Три ведьмы, три сестры-близняшки и подобранная личинка дэйлор, серая и зубастая; деревня, охваченная пламенем, багровеющий в ночном небе хлыст, порождение самой черной магии. Той, что была рождена ведьмой и замешана на ненависти и боли.
… По щекам катились слезы. Не удержавшись, Миральда отпрянула, торопливо отерла щеки; и увидела, что королева ночниц тоже плачет. Вместе с ней, самой обычной ведьмой, вернее, ночницей.
– Плохие времена настают, – промолвила мать всех ночниц, – слишком много Отражений, слишком… И в тот миг, когда чаша переполнится, и народ Зла двинется вперед, подобно разливу реки, я не буду удерживать сестер. Это когда-нибудь должно было случиться, и я не в силах помешать.
Тут она посмотрела на безмолвно застывшую Кларисс.
– Оставайтесь в городе, сестры. Вы можете жить здесь столько, сколько захотите; со временем вы можете посещать нашу академию – я стараюсь, чтобы все было… как у людей. В академии свои магические навыки совершенствуют самые лучшие мастера иллюзий, мои отважные воительницы, равных которым не сыскать под этими небесами. И пусть время исцеляет ваши раны, хоть удел ночниц и есть вечная скорбь.
* * *
…Миральда не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они с Кларисс пришли в Кайэрские топи. Все было уныло-однообразно, и ничего здесь не менялось с безудержным бегом дней. Пожалуй, только по тому, как вырастали или старели рабы, можно было определить, что прошел год, а за ним еще, и еще. В вечном городе вечной королевы царил покой, подобный бесконечному сну.
А потом в сердце Миральды поселилась тревога, противное, щекочущее чувство. Она не знала, откуда это пришло; словно кто-то невидимый прошил суровыми нитками ее сердце и забавлялся, дергая за свободный конец.
И болотная ночница вспомнила, как однажды зеркальник напал на мальчика, смешного, взъерошенного, с огромными зелеными глазами, какие были когда-то и у нее самой. Не подоспей она вовремя, никто не спас бы маленького, болезненно-хрупкого человечка, попавшегося на приманку страшной нелюди.
Миральда знала, что тот малыш был ее ребенком, плодом недолгой любви, связавшей тугим смертоносным узелком судьбу командора Геллера и ведьмы. Ведь не зря обычные люди боятся ведьм, ох, не зря. Нет ничего хуже, чем привязанность к женщине, чья жизнь – в магии, и чье призвание – в уничтожении нелюди…
Где он сейчас, ее маленький Гиллард? И не стряслось ли с ним чего плохого? Ведь не зря же сердце плачет кровавыми слезами, а в груди холодной жабой засело дурное предчувствие!
А болота шептали благословенное "забудь", и туман опутывал сознание обманчиво-мягкой пеленой. Миральда снова и снова проваливалась в сон без начала и конца, и каждое новое пробуждение памяти давалось все труднее и труднее; порой она ловила себя на мысли, что и в самом деле лучше всего – забыть, кем была когда-то, и кого оставила среди людей таким маленьким и беззащитным.
Позже… Бродя среди топей, она как-то встретила саму королеву. Та стояла на кочке, одетой в моховую шубку, и на нечеловеческом лице было написано страдание. Казалось, что мать ночниц внимательно прислушивается к чему-то и время от времени пытается шагнуть вперед, но каждый раз словно наталкивается на невидимую преграду – и потому остается на месте.
Вдруг она заметила Миральду и, указав с усмешкой себе под ноги, сказала:
– Вот здесь… здесь я и утопила ее.
Миральда молча поклонилась: негоже простой ночнице задавать вопросы королеве. Но та, похоже, и сама была рада тому, что можно с кем-то поговорить.
– Подойди сюда, сестра. Ты знаешь, как появилось болотное зло?
Миральда пожала плечами; конечно же, она не знала.
– И с годами я отчего-то все больше и больше привязываюсь к этой земле, – прошептала горестно мать ночниц, – словно опутана корнями, и они держат меня… Все сильнее. Когда-нибудь я окончательно срастусь с этими болотами, и тогда мы встретимся…
– Ты говоришь загадками, – тихо сказала Миральда, – прости, мать, но я не понимаю. Да и нужно ли это мне знать?
Королева тряхнула гривой каштановых волос, в которых уже успели запутаться мелкие сухие веточки.
– Не знаю, право слово. Но ты все-таки была человеком, как и я, на заре этого мира. Наверное, ты поймешь. К тому же, твоя судьба говорит о том, что ты еще скажешь свое слово в истории всего поднебесья…
Она, подобрав пышные юбки, присела на корточки и нежно погладила ярко-зеленую травку.
– Спи, моя Лили’т’Анун…
А затем очень спокойно пояснила:
– Это моя сестра, которая успела меня убить чуть раньше… Чем я ее.
Миральда молчала; да и что она могла сказать существу, которое стало болотным злом много столетий назад? Никто не вправе судить королеву ночниц, кроме нее самой…
Белые пальцы матери легко сомкнулись на локте ведьмы.
– Побудь со мной, дорогая. Эту историю знают многие из сестер – как историю странного совпадения и дела случая. Выходит так, что мы появились случайно, и все могло быть по-другому.
…Людское племя заглатывало все новые и новые земли, тесня дэйлор и вынуждая их отступать все дальше и дальше, на северо-запад. Племена великих воинов перебирались к закату, туда, где плодородные земли и богатые пастбища; и всегда впереди шагали люди племени имнов, сильные и смелые, равных которым не было во всем поднебесье. Имны пересекли страшные топи, вышли в степь, и поняли они тогда, что болота есть защита от врага, и решили обосноваться в краю сочных трав.
Народом имнов правила царица, ибо только женщина может передать царственную кровь ребенку, мужчина же никогда не может быть уверен в собственном отцовстве; и было у нее две дочери – Лили’т’Анун и Ниа’т’Хотум, и было сказано царицей, что племя должно быть едино на века.
А когда отправилась царица в вечное плавание по небесному кругу, стал вопрос о том – кто же будет править. Сестры ни в чем не уступали друг другу, ни в красоте, ни в уме, ни в силе; тогда было решено бросить жребий, по которому одна из сестер оставалась правительницей, а второй следовало раз и навсегда покинуть племя. Победила Ниа’т’Хотум; но сестра ее проявила все коварство, достойное истинной царицы. Той же ночью заговорщики пробрались в шатер Ниа’т’Хотум, связали ее и утопили в болоте.
И велико было содеянное зло, и, верно, сам Творец содрогнулся в своих небесных чертогах; и вывел он горящими письменами закон: ничто содеянное не исчезнет, но вернется к своему хозяину, и да будет так до конца дней этого мира. И отразилось зло от чистых граней небесного купола, и ударила черная молния в то место, где под трясиной покоилась Ниа’т’Хотум. Болото раскрылось, выпуская из своего чрева утопленницу, не мертвую, но ставшую другой, темной нелюдью. И была дана власть Ниа’т’Хотум творить великую ложь и обман, а сила и мудрость ее были в ночи и болотах. Так появилась первая болотная ночница, королева-мать.
На следующую ночь Ниа’т’Хотум явилась к своей сестре, и обманом завлекла ее в болота. Лили’т’Анун утонула, а имя ее больше не упоминалось имнами – как имя проклятой царицы.
…Королева с кривой усмешкой глядела на нежную травку, пушистым ковриком покрывшую могилу Лили’т’Анун.
– Так что все могло быть иначе, – пробормотала она, – я помню ту ночь так, как будто это было вчера. Выставь я стражу у шатра, или попытайся первой убить Лили… Нас могло бы и не существовать вовсе. Но… Что-то подсказывает мне, что когда-нибудь мы все равно встретимся, я – и она.
* * *
А потом спокойствие Хамайлена треснуло, как переспелая тыква. Миральда знала, что с вечера королева опять ушла на болота, не одна, а в сопровождении трех рабов и двух сестер печали. Ведьме было жуть как любопытно поглядеть, а чем же займется мать ночниц, но Кларисс очень строго посоветовала сидеть дома и многозначительно посмотрела на Миральду, чем только подстегнула любопытство.
Поутру королева вернулась, шатаясь от слабости; ее под руки вели две сестры. Рабов с ними уже не было, и у Миральды шевельнулось недоброе предчувствие беды. Несколько дней в Хамайлене царило затишье, а затем пронесся слушок, что-де королева творила великую волшбу, и что заклятье ее принесло весть о гибели мира поднебесного. Ночницы зашевелились; Миральда видела, что они готовы сорваться с обжитого места и подтягиваться к людским землям, но мать хранила молчание, и все понемногу успокоились.
Дурную новость принесла Кларисс. Миральда как раз варила в котелке кашу из растертых кореньев, когда бывшая дэйлор вошла в дом и устало опустилась на лавку.
– Сколько лет твоему сыну, Миральда? – как-то невыразительно, тускло спросила она.
Ведьма задумалась. Действительно, сколько?.. Сколько лет она уже прожила в Кайэрских топях, словно отрезанных от всего мира лезвием тишины и покоя?
– Наверное, уже восемнадцать… Хотя я и не уверена.
– Заклятье королевы явило образ твоего сына, Миральда. Сына ведьмы и слуги, казненного господином, – едва слышно прошептала Кларисс, – похоже, именно он отпустит ту пружину, которая все еще держит поднебесье…
Руки Миральды задрожали.
– Ты… откуда ты это узнала?
Кларисс пожала плечами.
– Болотная вода несет в себе много чего интересного.
– Но… но это ведь может быть и ошибкой?!!
– Может быть. Но я должна тебе кое-что сказать – хоть это и будет предательством нашей королевы… я слишком тебя люблю, чтобы лгать, да и не к чему… Мать ночниц решила принять некоторые меры, и сегодня несколько могущественных сестер отправились на поиски Гилларда Накори.
– Ох…
Дыхание сбилось, застряло в горле комком. Миральда только и могла, что слепо глядеть в булькающее варево, где безвольно вращалась выпущенная из пальцев деревяшка.
Потом она все-таки вздохнула.
– Но как же… предсказание Шениора?
– Мы ничего не знаем о том, что именно имел в виду последний король Дэйлорона, – процедила Кларисс, – давай, я помогу тебе сесть.
Она и в самом деле подхватила Миральду под локти и помогла добраться до лавки. Вытерла слезы и, обняв за плечи, прошептала:
– Я сказала это тебе только потому, что ты слишком много значишь для меня. Мы же сестры, так? Ну а дальше… решай сама. Больше никто ничего не узнает.
Миральда только всхлипнула.
– Помнишь… я так хотела спасти Дэйлорон? Но у меня ничего, совсем ничего не получилось… А вдруг королева ошиблась, и Гиллард не сделает ничего плохого?
Кларисс молча гладила ее по волосам.
– А если все-таки его можно остановить… но как-нибудь по-другому?
– Ты всегда была сильной, Миральда, – пробормотала Кларисс, и в уголке ее рта прорезалась горестная складочка, – тебе решать. Только тебе.
* * *
Поутру Миральда покинула город болотных ночниц; Кларисс усердно делала вид, что спит и ничего не слышит – даже когда Миральда наклонилась и поцеловала ее в лоб.
Беспрепятственно миновав стены, ведьма решительно зашагала прочь, по петляющей, едва заметной тропке; она шла и раздумывала о том, где и как будет искать Гилларда, и что скажет ему, когда наконец найдет… А еще Миральду мучила мысль о том, что ей следует очень торопиться, чтобы стать между посланницами королевы и сыном.
… Когда солнце поднялось над горизонтом, она не остановилась – только накинула капюшон, чтобы жаркие лучи не обжигали чувствительную кожу; но ближе к полудню все-таки пришлось укрыться под корнями кривой ели. Естественный для болотной ночницы сон подкрался внезапно, и Миральда будто провалилась в темную яму, набитую лебяжьим пухом. А когда проснулась, то поняла, что не одна.
Рядом, на замшелой кочке, сидел раб из Хамайлена.
Ночница несколько мгновений молча взирала на его спину, всю в узлах мышц, и раздумывая – зачем он здесь? Посланник королевы? Попытка вернуть беглянку обратно? Затем неслышно выбралась из своего убежища и коснулась загорелого плеча. Раб подскочил, как ужаленный, и тут же склонился перед Миральдой в глубоком поклоне.
– Госпожа…
– Что ты здесь делаешь? – сухо поинтересовалась Миральда, изо всех сил пытаясь подпустить в голос побольше высокомерия.
– Госпожа…
– Кроме этого слова, ты еще что-нибудь скажешь?
Кочевник выпрямился, и только тут Миральда заметила, что он довольно молод. Из-под спутанных волос, выгоревших до цвета соломы, на нее с благоговением смотрели блестящие карие глаза, чуть раскосые, и вполне разумные.
– Меня послала госпожа Кларисс, – запинаясь на каждом слове, пробубнил раб, – она приказала беречь вас и охранять, особенно когда пойдем через земли где много людей.
Миральда хмыкнула.
– Ты лжешь, раб. Возвращайся, мне никто не нужен. Уж не знаю, кто тебя на самом деле послал…
Он бухнулся на колени.
– Тогда… Убейте меня, госпожа. Госпожа Кларисс пообещала мне смерть, если я посмею вас бросить и вернуться.
Миральда закрыла глаза. Врет? Не врет? Но как же проверить-то?
– Не сомневайся. Это я, действительно я послала его.
Голос Кларисс прозвучал глухо, издалека.
– Мы же сестры, не так ли?
Ведьма вздохнула. Милая, милая Кларисс… Которую есть за что ненавидеть – и точно также есть за что любить.
– Поднимайся. – Сказала она, – пойдешь со мной. Только не мешало бы тебя помыть и одеть.
По традиции города ночниц единственным предметом одежды раба была набедренная повязка.
Он торопливо вскочил на ноги, и на скуластом лице было написано такое счастье, что Миральде показалось – еще немного, и этот кочевник непременно заключил бы ее в свои медвежьи объятия.
– Как тебя зовут-то?
В темных глазах появилась грусть.
– У меня нет имени, госпожа. Я вырос среди болот, и Владыки Ночи нам не дают никаких имен.
Глава 6
Император и маг
Гнездо куниц, скрытое от простых смертных, было мертво. Так же, как и земли Дэйлор, отравленные черной людской магией.
Миртс долго бродила по знакомым коридорам. Система зеркал работала исправно, расстилая по полу коврики лунного света, заставляя искриться крошечные пластинки слюды, но – n’tahe, добровольно ступившая на путь народа Зла, не ощущала самого главного, присутствия живых существ. Казалось, даже воздух стал другим; Миртс представлялось, что именно так дышится тем, кто дерзко спускается в древнюю гробницу с нечистым намерением унести ценности, оставленные усопшему. Дэйлор сжигали тела воссоединившихся с духами предков, но Миртс, уже будучи одной из Народа Зла, успела побывать в затерянных, скрытых от людских глаз городах Вечного сна; там, где давно исчезнувшие людские племена хоронили своих царей… А потому вампиресса очень хорошо представляла себе, что такое гробница, и что такое – гробница разворованная, оскверненная…
Словно пьяная, бродила Миртс по лабиринтам города, скрытого в каменной толще горы. Разум говорил: здесь пусто, и ни единой живой души не встретишь под сводами пещеры. А сердце, словно измываясь, подло нашептывало: он ждет тебя, Миртс, сейчас, за поворотом…
Но там снова были пустота и тишина, стянутые в извечный узел лунным светом. И она заплакала, скорчившись в углу. Норл д’Эвери больше не существовал, и с этим следовало смириться до поры до времени… Пока не пробьет час страшной мести; за все и всех, за Дэйлорон, и за дэйлор, и за рассыпавшуюся хрустальными осколками вечную любовь. Хотя – разве не он говорил ей о том, что месть бессмысленна? О том, что следует просто искать выход из положения?