Правая рука Абрахама как бы сама собой опустилась на горлышко стоявшей рядом бутылки из-под дешевого виски; в следующее мгновение бутылка, описав короткую дугу, со звоном разлетелась вдребезги, ударившись о торчавший из стены кусок швеллера с крючками для верхней одежды - и отец погибшего Пола завис над медленно приходившим в себя Мак-Эвансом. В правой руке его сверкало бутылочное горлышко с острыми стеклянными клыками по краям.
- Это ты убил моего Пашку, гнида, - просто сказал Плешак Абрахам и одним движением перерезал Ламберту горло.
Впрочем, никто, кроме Эми, не понял сказанного - потому что Плешак Абрахам, Абраша Залесский из далекого, неизвестного стримайлендцам города, произнес это по-русски.
Зато все видели, как страшным вторым ртом раскрылось горло Малявки Лэмба, как толчком выплеснулась наружу вязкая струя и как забулькал, задергался на столе рыбак, свалился на пол и через несколько секунд затих.
Кровавая лужа медленно растекалась по бару.
- Жаль. Слишком легкая смерть для подонка, - еле слышно прошептала Эми, оправляя измятое платье.
- Абрахам… ты меня слышишь, Абрахам?
Плешак Абрахам поднял взгляд от затихшего Ламберта и посмотрел на капрала. Бутылочное горлышко, отливающее багрянцем, он все еще сжимал в руке.
- Слышишь. Я вижу, что слышишь. А теперь - положи свою стекляшку… положи, Абрахам, все нормально, никто тебя не тронет, положи горлышко и иди сюда… - Джейкобс говорил с пьяницей, как с ребенком, и в какой-то момент всем показалось, что гипноз успокаивающего тона и обволакивающие, туманящие сознание слова оказывают нужное действие: Абрахам даже сделал жест, словно и впрямь собирался положить горлышко на стол и послушно подойти к капралу.
Но довести это до конца Абрахам то ли забыл, то ли не захотел. Так и двинулся к негру, сжимая в пальцах окровавленную стекляшку.
- Положи, Абрахам! Я кому сказал? - чуть повысил голос капрал.
Перекрывая сказанное, раздался грохот. Из груди пьянчужки брызнуло красным, тонко закричал Барри Хелс, зажимая разодранное плечо - за спиной Абрахама стоял однорукий Кукер с дымящимся обрезом двустволки в единственной руке. Одна из картечин, прошив Плешака навылет, угодила в Барри.
- Привет, Пашка, - отчетливо произнес Абрахам, глядя куда-то в угол. И на этот раз все прекрасно поняли незнакомые русские слова.
- Вот и я, сынок. Встречай.
И рухнул на пол лицом вниз.
- Идиот! - ладони Джейкобса помимо воли начали сжиматься в кулаки. - Я бы его живым взял! Скотина однорукая!
Капрал шагнул было к Кукеру - и застыл, завороженно глядя на уставившийся ему в грудь обрез, один из стволов которого все еще был заряжен.
- Билли, ты… ты чего, Билли? Убери сейчас же! - растерянно выдавил капрал, и черное лицо негра стало пепельным.
И тут раздался смех. Издевательский, горький, но отнюдь не истерический; смеялась Эми.
- И эти люди называли Пола придурком, а его акулу - "проклятой мразью"?! Посмотрите на себя! Пол нашел общий язык с тупорылой зубастой тварью; а вы - люди, двуногие акулы, изначально говорящие вроде бы на одном языке, готовы убивать друг друга по любому поводу! Так чем же вы лучше?!
"Лучше?.. лучше…" - отголоски неуверенно прошлись по онемевшему бару, опасливо миновали лужу крови и присели в уголке.
- Просто вы никогда не пытались по-настоящему вложить душу, - добавила девушка еле слышно и отвернулась.
Хлопнула дверь, и люди начали плавно оборачиваться, как в замедленной съемке.
- Док, тут радиограмма пришла. - В заведение Кукера размашистым шагом вошел полицейский сержант Кристофер Баркович. - Кстати, какого рожна вы палите средь бела дня? По бутылкам, что ли?
Тут Баркович увидел трупы - сначала Абрахама, потом Ламберта - и осекся, мгновенно побледнев.
- Господи Иисусе… - пробормотал сержант.
Coda
Закат умирал болезненно, истекая в море кровавым гноем, и море плавилось, как металл в домне; но все это было там, далеко. У самого горизонта. Здесь же, близ пологого юго-западного берега Стрим-Айленда, струйками мелкого песка спускавщегося к кромке лениво шуршащего прибоя, море казалось ласковым и теплым, не пряча в пучине зловещих знамений. Разве что вода в сумерках уже начинала светиться - подобное явление обычно наблюдается в гораздо более южных широтах - да еще в полумиле от берега резал поверхность моря, искря и оставляя за собой фосфоресцирующий след, треугольный акулий плавник.
Доктор Флаксман с усилием оторвал взгляд от тонущего в собственной крови солнца и от призрака глубин, неустанно бороздившего море. "Ндаку-зина, Светоносный, - мелькнуло в голове. - Так фиджийцы иногда называют своего Ндаку-ванга, бога в облике татуированной акулы…" Мысли путались, из их толщи то и дело всплывали окровавленные трупы в баре, искаженные лица стримайлендцев - живых и мертвых…
Доктор перевел взгляд на пенную кромку прибоя. С холма, где стояли они с Мбете Лакембой, на фоне светящегося моря четко вырисовывалась фигура девушки. Белые языки тянулись к ее ногам и, не достав какого-то фута, бессильно тонули в песке. "Ждет, - Флаксман облизал пересохшие губы и ощутил, как он чудовищно, невозможно устал за последние сутки. - Чего? Или - кого?"
Вторая темная фигура, скрюченная в три погибели, медленно ковыляла вдоль полосы остро пахнущих водорослей, выброшенных на берег. Женщина. Старая. Очень старая женщина. Время от времени она с усилием нагибалась, подбирала какую-то дрянь, долго рассматривала, нюхала или даже пробовала на вкус. Иногда находка отправлялась в холщовую сумку, висевшую на плече старухи, но чаще возвращалась обратно, в кучу гниющих водорослей. Раковины? Кораллы? Крабы? Кто ее знает…
Матушка Мбете Лакембы подошла к Эми, и пару минут обе молча смотрели вдаль, на полыхающее море и треугольный плавник. Потом старуха что-то сказала девушке, та ответила, Туру-ноа Лакемба удовлетворенно кивнула и с трудом заковыляла вверх по склону холма.
- Уважаемый Мбете, - Флаксман закашлялся, - вам не кажется, что сейчас наступила моя очередь рассказывать? Думаю, эта повесть - не для бара. Особенно после того, как я подверг сомнению слова Эми… Короче, покойный Ламберт Мак-Эванс был отчасти прав. Когда ляпнул, что я приплыл сюда верхом на ездовой мако. Он ошибся только в одном: это была не мако. Я боюсь утверждать, но мне кажется… это был Ндаку-ванга!
В первый раз за сегодняшний день в глазах старого жреца появилось нечто, что можно было бы назвать интересом.
- Ндаку-ванга не возит на себе людей, - глядя мимо флаксмана, бесцветно проговорил Лакемба. - Для этого у него есть рабы.
- А Пол? Кроме того, я и не утверждал, что Ндаку-ванга возил Александера Флаксмана на себе. Когда меня, находящегося, к стыду моему, в изрядном подпитии, смыло за борт и я начал погружаться под воду - я успел распрощаться с жизнью. Но тут что-то с силой вытолкнуло меня на поверхность.
Доктор передернулся - настолько живым оказалось это воспоминание.
- Я, конечно, не принадлежу к общине На-ро-ясо, но в акулах все же немного разбираюсь… Не узнать большую белую акулу я просто не мог! Смерть медлила, кружила вокруг меня, время от времени подныривая снизу и опять выталкивая на поверхность - плаваю я отлично, но после коньяка, да еще в одежде… Пару раз акула переворачивалась кверху брюхом, словно собираясь атаковать, и меня еще тогда поразили ярко-синие узоры на этом брюхе. Даже ночью они были прекрасно видны, будто нарисованные люминесцентной краской. Странно (доктор Флаксман произнес последнюю фразу очень тихо, обращаясь к самому себе), я в любую секунду мог пойти ко дну, вокруг меня наворачивала круги самая опасная в мире акула - а я успел заметить, какого цвета у нее брюхо, и даже нашел в себе силы удивиться…
Мбете Лакемба молчал и смотрел в море. Возраст и судьба давили на плечи жреца, и ему стоило большого труда не сутулиться.
- Потом акула несколько раз зацепила меня шершавым боком, толкая в какую-то определенную сторону; и когда она в очередной раз проплывала мимо - не знаю, что на меня нашло! - я уцепился за ее спинной плавник. И тут "белая смерть" рванула с такой скоростью, что у меня просто дух захватило! Я захлебывался волнами, накрывавшими меня с головой, но все же мог дышать: акула все время держалась на поверхности, словно понимала, что мне необходим воздух. В конце концов я потерял сознание… дальше не помню. Утром меня нашел на берегу сержант Баркович.
- А исследовательское судно, на котором я плыл сюда, пропало без вести, - после паузы добавил доктор. - Вот, сержант передал мне радиограмму.
Флаксман похлопал себя по карманам одолженной ему рыбацкой робы и вдруг скривился, как от боли,
- Что там у вас? - почти выкрикнул жрец.
- Ерунда, не беспокойтесь. Царапины.
- Покажите! - голос Мбете Лакембы был настолько властным, что доктор и не подумал возражать. Послушно расстегнув робу, он представил на обозрение Лакембы странное переплетение подживавших царапин и кровоподтеков на левом боку, непостижимым образом складывавшееся в витиеватый узор.
- Я верю вам, - просто сказал Мбете Лакемба, отворачиваясь. - На вас благодать Светоносного. Можете считать себя полноправным членом явусы На-ро-ясо.
- И… что теперь? - растерялся Флаксман. - Нет, я, конечно, очень признателен Ндаку-ванга за оказанное доверие ("Что я говорю?!" - вспыхнуло в сознании), он спас мне жизнь, но… в конце концов, погибли люди, рыбаки, и еще этот юноша, Пол…
- На вашем месте, доктор, я бы беспокоился не о мертвых, а о тех, кто остался в живых, - Лакемба понимал, что не стоит откровенничать с болтливым коротышкой, и в то же время не решался отказать в беседе посланцу Ндаку-ванга. Месть Светоносного здесь, на Стрим-Айленде, свершилась. И тот, кто стал орудием судьбы, сейчас имеет право задавать вопросы. И получать ответы.
- Почему? - удивленно поднял брови ихтиолог.
- Светоносный проснулся, и священная пещера под Вату-вара опустела. Отныне дом Ндаку-ванга - велик. И бог нашел предназначенного ему человека: свою душу среди двуногих обитателей суши.
- Пол?! - ужаснулся Флаксман, снизу вверх глядя на скорбную и величественную фигуру жреца. - Падре Лапланте в своих записках упоминал… Пол прошел обряд до конца?!
- Не будь в Ндаку-ванга человеческой души, он не стал бы спасать тебя. Пусть даже ты был нужен ему лишь как Посланец - все равно…
Мбете Лакемба вежливо улыбнулся. Светоносный выбрал себе очень странного Посланца. Может быть, бог решил испытать терпение своего жреца? Что ж, он будет терпелив.
- Ты жил среди нас, - продолжил Лакемба, наблюдая за тем, как его матушка медленно взбирается на холм. - Ты должен был слышать. Легенда об акульем царе Камо-боа-лии, как еще иногда называют Ндаку-ванга, и девушке по имени Калеи.
- Конечно, конечно! - радостно закивал доктор. - О том, как Камо-боа-лии влюбился в прекрасную Калеи, приняв человеческий облик, женился на ней, и она родила ему сына Нанауе. Уходя обратно в море, Камо-боа-лии предупредил Калеи, чтобы она никогда не кормила ребенка мясом, но со временем кто-то нарушил запрет, и Нанауе открылась тайна превращения. Многие люди после этого погибли от зубов оборотня, и в конце концов Нанауе изловили и убили. Очень печальная история. Но при чем тут…
- При том, что рядом с Нанауе не оказалось правильного Мбете, который бы научил его правильно пользоваться своим даром, - прервал доктора жрец. - Иначе все бы сложилось по-другому. Так, как было предопределено изначально. В море появился бы Хозяин.
- Хозяин?! Вы хотите сказать…
Рядом послышалось тяжелое старческое дыхание, и Туру-ноа Лакемба остановилась в двух шагах от сына, с трудом переводя дух.
- Она беременна, - отдышавшись, произнесла старуха на диалекте Вату-вара.
Но доктор ее понял.
- Эми? - Ихтиолог невольно взглянул в сторону все еще стоявшей на берегу девушки. - От кого?
Туру-ноа посмотрела на белого посланца Ндаку-зина, как посмотрела бы на вдруг сказавшее глупость дерево, и ничего не ответила.
- Мне скоро предстоит ступить на Тропу Мертвых, сын мой. Я уже слышу зловонное дыхание двухвостого Туа-ле-ита. Так что присматривать за ее ребенком придется тебе. Справишься?
Мбете Лакемба почтительно склонил голову.
- Я сделаю все, чтобы он вырос таким, как надо.
Ноздри старого жреца трепетали, ловя запах умирающего дня, в котором больше не было обреченности - лишь покой и ожидание.
Postludium
Теплые волны ласкали ее обнаженное тело, и ласковые руки опоздавшего на свидание Пола вторили им. Сегодня Пол, обычно замкнутый и застенчивый, вдруг оказался необыкновенно настойчивым, и Эми, почувствовав его скрытую силу, не стала противиться.
Это произошло в море, и мир плыл вокруг них, взрываясь фейерверками сладостной боли и блаженства. Это казалось сказкой, волшебным сном - а неподалеку, в каких-нибудь двухстах футах от них, упоенно сплетались в экстазе две огромные акулы, занятые тем же, что и люди; Эми не видела их, но море качало девушку, вторя вечному ритму, и завтра не должно было наступить никогда…
Это было совсем недавно - и в то же время целую вечность назад, в другой жизни.
Наутро она узнала, что Пол погиб. Вчера.
Эми понимала, что наверняка ошибается, что это невозможно, а может, ей все просто приснилось - но девушка ничего не могла с собой поделать: мысли упрямо возвращались назад, словно собаки на пепелище родного дома, и выли над осиротевшим местом.
Она пыталась высчитать время - и всякий раз со страхом останавливала себя.
Потому что по всему выходило: это произошло, когда Пол был уже несколько часов как мертв.
…Она стояла на берегу, море таинственно отливало зеленым, и резал воду в полумиле от берега треугольный плавник, оставляя за собой фосфоресцирующий след.
Невозможная, безумная надежда пойманной рыбой билась в мозгу Эми.
Она стояла и ждала, глядя, как солнце вкладывает свою раскаленную душу в мерцающее чрево моря.
И почти никто еще не понимал, что это - только начало.
4
…на этот раз я вернулся гораздо быстрее. Почти сразу.
Сознание поставило защитный барьер, преобразовав часть ощущений, способных превратить мозги в кипящий клейстер, структурировав их в привычную форму - форму текста, живущего по своим законам. Так мне было проще пережить все это наваждение, так мне было легче на время отсечь несущественное или существенное слишком, закрыться, защититься, переварить, усвоить нужное и отторгнуть продукты духовной дефекации.
Морщитесь, господа эстеты, тонкие натуры, любители высоких жанров?! Правильно делаете. Я и сам бы на вашем месте с удовольствием морщил высокий лоб… Одна беда - вы на своем месте, а я, увы, на своем, и никакие выверты этого не изменят.
Встав с кровати, я прошлепал к столу и равнодушно уставился на свежую распечатку. Которой я никогда не делал. Если залезть в компьютер, там наверняка обнаружится новенький файл в формате "text only". Которого я тоже не набирал. И тем не менее…
Вот именно.
Привет от Минотавра, твердо знающего, что рукописи горят.
Пашка, надеюсь, я не очень исковеркал этим твою новую судьбу? - хотя исковеркать ее больше, чем это сделала жизнь… каждый вкладывает душу как умеет и куда умеет: один - в пасть татуированной акулы Ндаку-ванга, другой - в эфемерное бытие слов и фраз, явившихся ниоткуда, в пасть новорожденного текста, идола, неустанно требующего жертв, зубастого вдвое против всех хищников на свете; о, вкладчик души наивней младенца, нам и в голову не придет рассчитывать на проценты со вклада - но они нарастают сами, медленно и неумолимо, пока в один мало прекрасный день ты не начинаешь исподволь понимать: тебе выпал случайный фарт расплатиться по счетам, своим и чужим, и впору разодрать глотку воплем: "Ну почему именно я?!"
Ведь сказано было гласом небесным:
- Скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего!
Нет же, влез со своим уставом в чужой монастырь…
Хватит.
На сейчас - хватит.
Я спас самого себя; трубач - туш!
В соседней комнате было тихо. "Как на кладбище…" - мелькает вредная мысль, и я загоняю ее в самый дальний угол, откуда она подмигивает мне. Совсем рядом, на полу, привалясь плечом к боковому валику дивана, расположился Ерпалыч. Рука старика оказывается теплой, пульс бьется ровно, и цыплячья грудь дядька Йора вздымается вполне пристойно. Валидолу ему дать, что ли? Ладно, обождем. Эк я их… аж самому страшно.
В углу улыбается Фол. С закрытыми глазами, нервно подергивая хвостом. Из уголка рта кентавра тянется вязкая ниточка слюны, теряясь в бороде.
Магистру повезло больше всех: он лежит на диване, глядя в потолок. Я вожу перед его лицом ладонью - никакого результата. У ножки дивана валяются магистровы очки, правое стекло треснуло, и сеть морщинок разбегается по линзе. Очков жалко.
Дорогие небось… по оправе видно.
Остановившись возле Ритки (друг детства зародышем скорчился прямо на полу), я наклоняюсь и поднимаю выпавший из кармана бравого жорика диктофон. Маленький такой, аккуратненький. Видать, тетя Эра надоумила. Перемотка работает вполне исправно, я жду, пока пленка отмотается чуть-чуть назад, и нажимаю кнопку контрольного воспроизведения. А ну как там "Куреты"?!
Вместо "Куретов" из крохотного динамика плещет океан. Волны бьются о каменистый берег, с шумом уползая обратно, захлебываются воплями чайки, потом вдруг из ниоткуда наслаивается гул голосов, звон посуды…
- Это вы убили его, мистер Мак-Эванс! - девичий крик хлещет кнутом, в результате чего я едва не роняю диктофон. Кричат по-русски, и я сразу узнаю голос девушки, сообщившей мне о гибели отца с Пашкой.
Звон гитарной струны. Течет, плавится…
- Не мели ерунды, девка, - рявкают в ответ, огрызаясь. - Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель…
Говорят опять по-русски, чего не может быть по определению, но я понимаю: запись не лжет, запись не морочит мне голову - просто мои заскоки, будь они прокляты, не прошли даром даже для магнитной пленки. Полюбуйтесь!
- Да, мистер Мак-Эванс. Только капрал Джейкобс упомянул еще кое-что! Что перед тем, как Пола съела акула, кто-то стрелял в него, тяжело ранил и, по-видимому, продырявил его лодку, чтобы замести следы! - я стою и слушаю, один в квартире среди бесчувственных людей, а девушка все кричит.
И наплывом плещется океан-свидетель.
- Тeбe бы прокурором быть, Эими, - сипло бросают издалека. Крики чаек.
Скрежещет колесико зажигалки - близко, совсем близко…
- Ну, Эми, под присягой я бы не взялся обвинять любого из присутствующих здесь людей. Ты же слышала: я сказал, что мне так показалось. В любом случае, улик теперь нет, так что концы в воду, и…
Этот бас я уже слышал по телефону.
- Ask him, is he going to come to U.S.A.? - вот что тогда спрашивал бас. Сейчас же он рокочуще произносит слова совсем другого языка, словно говорил на нем с детства, с младых ногтей, и я еле сдерживаюсь, чтоб не запустить диктофоном в окно.
Голоса стихают, захлебываются в воплях чаек, в мерном рокоте волн…
- Алька? Ты в порядке?
Сперва мне кажется, что это снова запись.