Служащий указал Вольфгеру на стул и, дождавшись пока он усядется, представился:
– Моё имя – Михаэль Циммерман. Что будет благоугодно вашей милости?
– Я – Вольфгер фон Экк, – кратко представился барон, которому начинала надоедать приторная вежливость служащего.
Словно не замечая этого, служащий опять поклонился:
– К вашим услугам.
– Прежде всего, я хотел бы узнать, каковы размеры моего кредита в вашем доме? – сухо спросил Вольфгер.
– Неограниченные, – лаконично ответил Михаэль.
– То есть? Что это означает?
– Это означает, что вы можете получить у нас любую разумную сумму, какую пожелаете, – пояснил служащий.
– Вот как? Хм… Это приятно, черт побери… Тогда вот что: мне нужны наличные.
– Сколько и в какой монете желаете получить, господин барон?
– Ну, мне предстоят некоторые траты… Для начала, скажем, сто золотых гульденов.
– Сию минуту, я отдам распоряжения. Позвольте оставить вас ненадолго.
Михаэль вышел и действительно вернулся очень быстро. Он присел на стул и спросил:
– Могу я осведомиться, какого рода траты вам предстоят?
– Траты? Да разные… Например, надо будет оплатить счёт на постоялом дворе.
– Зачем же платить наличными? – удивился служащий, – просто подпишите счёт, трактирщик принесёт его к нам, а мы учтём его.
– Да? А я и не знал, что так можно. Хорошо… Кроме того, мне понадобятся лошади и кое-какое снаряжение, я, видите ли, путешествую…
– Пусть ваш слуга занесёт нам список, и мы подготовим всё необходимое, – сказал Михаэль. – Кроме того, раз вы делаете покупки у Фуггеров, мы предоставим вам хорошую скидку. Торговый дом заинтересован, чтобы деньги не уходили за его пределы. Вообще, если в каком-либо городе империи вам понадобятся деньги, покупки или услуги, обращайтесь в любое из наших отделений, и вы получите всё желаемое.
– Надо же! – удивился Вольфгер.
– Это наша работа, – в очередной раз поклонился Михаэль.
В комнату проскользнул служащий и передал Михаэлю опечатанный кожаный кошель.
– Ровно сто гульденов, господин барон, – сказал он, – благоволите получить.
– Благодарю, – кивнул Вольфгер, пододвигая кошель к себе, – осталось последнее…
– Слушаю вас…
– Меня интересуют новости. Я несколько лет провёл практически безвылазно в своём замке, поэтому несколько э-э-э… отстал от жизни.
– Хм… Новости – тоже товар. Что угодно знать господину барону? Рискну предположить, что цены на кожи и на железную руду его не интересуют?
– Не интересуют, – кивнул Вольфгер. – Я хотел бы знать… Как бы это сказать? Как обстоят в империи дела римской курии? Каково вообще положение церкви в стране?
Услышав слово "церковь", Михаэль заметно насторожился.
– Тысячу извинений, господин барон, но на темы, подобные обозначенной вами, мне общаться с клиентами строжайше запрещено. Но если вы согласитесь подождать ещё немного, я доложу о вас герру Антону Фуггеру, и он, возможно, ответит на все ваши вопросы.
Вольфгер кивнул, и Михаэль опять вышел из комнаты. На этот раз он отсутствовал дольше.
– Господин Антон Фуггер ждёт вас, господин барон, – сказал он, вернувшись. – Соблаговолите следовать за мной.
На этот раз они шли недолго, поднявшись не то на третий, не то на четвёртый этаж, который полностью занимали хозяйские покои. У двери кабинета Фуггера за столом сидел его личный секретарь, а в тени притаились два человека в тёмной одежде с незапоминающимися лицами наёмных убийц, очевидно, телохранители банкира. Секретарь переглянулся с Михаэлем, кивнул телохранителям и открыл дверь в покои:
– Прошу вас, господин барон, герр Фуггер ждёт вас.
Навстречу Вольфгеру шагнул человек среднего роста, одетый в коричневую бархатную котту, штаны до колен, чулки и башмаки с пряжками. Антону Фуггеру на вид было лет тридцать, он был хрупкого телосложения, с бледным, болезненным лицом, носил реденькую бороду, которая росла у него, казалось, прямо из шеи, и выглядела довольно неопрятно.
– Рад видеть вас, господин барон, – сказал Фуггер басом, неожиданным у такого тщедушного человека, – прошу вас сюда.
Вольфгер сел в предложенное хозяином кресло и огляделся. Огромный кабинет, занимавший, наверное, половину этажа, понравился ему. Большое окно не имело решётки, вероятно, на высоте третьего этажа хозяин не опасался воров. Через приоткрытое окно кабинет заполнял холодный воздух, пахнувший речной сыростью – где-то рядом протекала Эльба. На взгляд Вольфгера в комнате было слишком уж прохладно, но хозяин не мёрз.
– Люблю свежий воздух, – пояснил он, поймав взгляд Вольфгера на открытое окно, – но если вам холодно…
– Нет-нет, что вы, благодарю вас, – сказал Вольфгер, которому не хотелось выставить себя неженкой перед этим субтильным господином.
– Ну и хорошо, – улыбнулся Фуггер, – тогда позвольте предложить вам бокал вина. В этот покой не допускаются посторонние, здесь говорится много такого, что совсем не предназначено для чужих ушей, поэтому будем сами себе слугами.
Он снял с полки хрустальный графин, два бокала и блюдо с засахаренными фруктами. Вино было тёмно-красным, почти чёрным и на вид тягучим.
– Это малага из Испании, – пояснил Антон, – моё любимое вино. Попробуйте! Такого вина в Саксонии нет больше ни у кого, клянусь вам!
Вольфгер пригубил бокал и неожиданно для себя выпил сразу половину.
– Ого! – вырвалось у него, – действительно, великолепно!
– Я же говорил, – засмеялся Антон, вновь наполняя бокал гостя, – превосходное винцо! Но будьте осторожны: оно довольно крепкое и потому коварное, может статься, что скоро ноги вам откажутся служить!
– Благодарю за предупреждение! – в свою очередь рассмеялся Вольфгер, – но не думаю, что до этого дойдёт!
– Господин барон… – начал Фуггер.
– К чему эти церемонии? Просто Вольфгер…
– Да? Благодарю вас, тогда я – просто Антон.
Собеседники обменялись поклонами и чокнулись. Хрусталь мелодично зазвенел.
– Мой служащий доложил, что вы, Вольфгер, интересовались религиозными новостями, – сказал Антон. – Мы запрещаем нашим людям разговаривать с клиентами на подобные темы, потому что они легко могут наговорить лишнего. Все мы добрые католики, и неосторожное слово какого-нибудь глупого счетовода может навредить репутации дома, ведь Святая инквизиция и сама шутить не любит, и чужих шуток не понимает. Мы с вами – другое дело, да и ушей лишних здесь нет, поэтому можно говорить совершенно свободно. Позвольте узнать, почему вы обратились за новостями по столь странной теме именно к нам?
– Видите ли, Антон, – начал объяснять Вольфгер, которому не хотелось сразу раскрывать все карты, – случилось так, что после отставки с военной службы, я несколько лет прожил в своём замке Альтенберг, а он расположен в довольно уединённом месте.
Фуггер кивнул, задумчиво поглаживая бороду.
– Некоторое время назад в замок прибыл купец Иегуда бен Цви, рассказы которого встревожили меня. Он говорил о зреющих крестьянских бунтах, о том, что крестьяне теряют веру в учение Святого Престола, посягают на церковные земли и даже на сами монастыри, отказываются выплачивать церковную десятину, нападают на своих господ, предавая огню их замки. Естественно, я решил понять, что же происходит в Саксонии, и отправился в Дрезден. Кое-что из того, что я видел по дороге, только усилило мою тревогу. И вот я здесь, в столице курфюршества. Я подал прошение об аудиенции у архиепископа, но, сколько я прожду ответа и каков будет ответ? Неизвестно.
– Я думаю, мы сможем немного ускорить прохождение вашего прошения, Вольфгер, – улыбнулся Фуггер и что-то черкнул на листе пергамента.
– Буду вам очень обязан, Антон. Кстати, Иегуда бен Цви – вы знаете его? – сказал, что собирается в Прагу. Интересно, удалось ли ему благополучно добраться?
– Я знаю Иегуду, – кивнул Антон, – но пока не получал о нём никаких вестей. Будем надеяться, что отсутствие дурных вестей – хорошая весть, и он благополучно доберётся до своей Праги. Купец Иегуда – человек смелый, осторожный и опытный, мы давно ведём с ним дела. Скажите, а что необычного вы видели по дороге?
Вольфгер решил пока промолчать про гнома и эльфийку, и поэтому сказал:
– Я видел, как крестьяне, ранее тихие и мирные, самочинно попытались сжечь на костре девушку, которую они приняли за ведьму. Мне удалось предотвратить казнь в последний момент.
– Да, к несчастью, крестьянство неспокойно, – кивнул Антон, – и уже довольно давно. Странно, что вы этого не заметили раньше.
– Так ведь мои крестьяне не бунтуют…
– Это потому, что вы живете в глуши, простите мне эти слова, господин барон, – сказал Антон, – до вас не добираются сборщики индульгенций и самозваные пророки.
– Один какой-то монах пытался проникнуть в замок, – усмехнулся Вольфгер, – но я приказал прогнать его взашей.
– Вы были неосторожны, – покачал головой Антон, – ведь продажей индульгенции по буллеПапы занимаются монахи ордена святого Бенедикта, это весьма, весьма могущественный орден, а его монахи злопамятны и мстительны, у вас могли возникнуть серьёзные неприятности.
– На своих землях хозяин только я! – отрезал Вольфгер.
– Да, разумеется, разумеется… Но в Риме считают иначе, и в этом корень всех бед.
– А вас не затруднит… – начал Вольфгер.
– Конечно, не затруднит, друг мой, ведь вы позволите мне называть вас так? Отчего-то вы мне симпатичны, – Антон в очередной раз погладил бороду. – Признаться, у меня есть некий порок, впрочем, надеюсь, вполне простительный. Я люблю поболтать с умным человеком, а по нашим временам это случается так редко! Поэтому, – хитро блеснул глазами Антон, – воспринимайте всё, что я скажу, ну, скажем… как досужую болтовню. Да, именно, как болтовню, так будет правильно.
Вольфгер кивнул и приготовился слушать.
Антон отпил из бокала, секунду подумал, собираясь с мыслями, и начал:
– Как вам, разумеется, известно, монархия в Священной Римской империи не наследственная, а выборная, очередной монарх выбирается коллегией курфюрстов. И в этом заключается её слабость, потому что курфюрстам не нужен сильный император, они желают править своими ленами невозбранно. Это всегда разобщало империю и делало её слабой.
В 1495 году император Максимилиан I провёл имперскую реформу, которая была дополнена Аугсбургским рейхстагом 1500 года. Эта реформа позволила объединить отдельные курфюршества, и Германия постепенно стала приобретать черты подлинной европейской империи – мощной, единой, с всевластным императором. К несчастью, в 1519 году император почил, не успев завершить дело всей своей жизни, и со всей остротой встал вопрос, кто же унаследует трон? Многие рассчитывали на кандидатуру Фридриха III Мудрого, курфюрста Саксонии по прозвищу "Саксонский лис". Рассчитывал на него и наш дом, и, признаться, этот расчёт обошёлся нам весьма недёшево. Но Фридрих отклонил предложение курфюрстов и не принял имперскую корону. Более того, он занял сторону Карла V Испанского, о чём впоследствии горько пожалел, ибо Карл, надев корону императора, обманул его ожидания.
Но, что сделано, то сделано, и на трон взошёл Карл Испанский. Это человек, который немецкого языка не знает, Германию не любит, бывает в ней крайне редко и, по слухам, является фанатичным сторонником инквизиции.
Карл – опытный, храбрый и умелый воин, и свои таланты он решил применить, заставив привыкших при Максимилиане к независимости курфюрстов плясать под свою дудку. Результатом этого явилась рыцарское восстание Франца фон Зиккингена, которое удалось подавить с величайшим трудом. Рыцари Зиккингена осадили Трир, и если бы им на подмогу пришли другие рыцари со своими отрядами, город был бы взят.
Но они не пришли. Кто-то испугался отлучения от церкви, а кто-то получил хороший куш от торговых домов империи – во время войны торговля и финансы замирают, поэтому мы первые, кому выгоден мир.
– Позвольте… – прервал Антона Вольфгер, – Зиккинген – это ведь просто кондотьер? Кажется, я помню его…
– Да, кондотьер, и довольно удачливый, – кивнул Фуггер. – Его услугами пользовались и предыдущий, и нынешний император.
Итак, бунт был подавлен. Тогда многие думали, что всё кончилось, но на самом деле всё только начиналось… Карл V недооценил нового страшного врага – доктора Мартинуса Лютера и его Реформацию…
– Так значит, виной всему всё-таки Лютер? – подался вперёд Вольфгер.
– Если бы… – Фуггер встал, отошёл к окну и долго смотрел на улицу, опершись руками о раму. – Не Лютер, так кто-нибудь другой, какая разница? Просто нарыв созрел, и кто-то должен был его вскрыть. Учение Лютера, надо признать, пришлось как нельзя кстати. Но если бы оно стало учением черни, ничего страшного бы не случилось, такое уже бывало много раз, в конце концов, ереси появились практически одновременно с той версией христианства, которая впоследствии была признана единственно правильной. Дело совсем в другом…
– В чём же? – спросил Вольфгер. Он решил слегка подтолкнуть собеседника, который говорил всё медленнее, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово.
– Видите ли, мой друг, вопрос на самом деле заключается в том, кто будет править империей и, соответственно, получать с неё доходы. Его величество Максимилиан I, конечно, верил в Бога, но верил по-своему, и, если бы он не был монархом, его, возможно, обвинили бы в ереси, но он твёрдо и последовательно защищал интересы страны, ну, и свои собственные, естественно. Однако Максимилиана, к несчастью, больше нет, а Карл – это совсем не тот император, который в заботах об империи не будет спать ночей. Остаются курфюрсты, которые – каждый за себя.
И вот тут мы подходим к вопросу индульгенций. Опять-таки, они существуют давно, и раньше ни у кого недовольства не вызывали, хотя, конечно… Папе Клименту VII, как и его предшественникам, нужны деньги, якобы, на постройку собора святого Петра, но церковных доходов недостаточно. Что делает Папа? Он поручает сбор индульгенций монахам, на территории Священной Римской империи – ордену доминиканцев, причём те действуют так нагло и цинично, что вызывают недовольство даже у простых верующих. Половина собранных средств отходит римской курии, половина – архиепископу, а впоследствии и кардиналу Майнцскому, наместнику Рима в империи.
И вот, в последний день октября 1517 года, Лютер, следуя старому обычаю о проведении богословских диспутов, прибил на двери дворцовой церкви в Виттенберге свои Девяносто пять тезисов об индульгенции, которые быстро облетели всю страну и сделали Лютера фигурой не менее известной, чем сам император. Недалёкие люди считают, что именно с этих тезисов всё и началось, а я утверждаю, что, наоборот, ими-то и закончилась подготовка к Реформации! – Антон заметно волновался и повысил голос.
– Понимаете ли, Вольфгер, зёрна учения Лютера упали на превосходно вспаханную почву. Римско-католическая церковь в империи стала играть слишком большую роль, а, главное, стала обходиться слишком дорого.
Конечно, доктор Мартинус исходил из чисто богословских соображений, уж так он верит в Бога. Но его вера исключительно удачно совпала с пожеланиями о реформе церкви курфюрстов, землевладельцев, вообще богатых и влиятельных людей. Понятно, что вера – один из важнейших столпов, удерживающих на себе всё государственное здание, выдерни его – и хаос неверия затопит страну. Но столп может быть мраморным с золотой резьбой, а может быть и высечен из сурового гранита. Всё равно он будет держать крышу, не так ли?
Вольфгер кивнул.
– Что предлагает доктор Лютер? Он предлагает на первый взгляд совершенно безобидную вещь: верить в соответствии со Священным писанием, а не в соответствии с поучениями отцов церкви, то есть Священным преданием. А в Евангелии, между прочим, нет ни слова ни о монастырях, ни даже о римской курии и самом Папе! И о почитании святых – тоже! Понимаете? Огромные деньги, которые империя расходует на содержание римско-католической церкви, оказывается, можно не тратить, и при этом оставаться добрым христианином! Естественно, что лютеранство было встречено с восторгом всеми слоями населения – от простецов до курфюрстов, и со скрежетом зубовным – в Риме. Папа даже хотел судить Лютера церковным судом и сжечь, как сожгли Гуса, но Лютер оказался хитрее, и не поехал в Рим…
И вот лютеранство в империи набирает силы. То одно, то другое курфюршество объявляет о разрыве с Римом и принятии учения доктора Мартинуса, монастыри закрываются, монахи и монахини уходят в мир, целибат нарушается, церковная десятина не выплачивается, богослужения не проводятся вовсе или проводятся небрежно. И это – только следствие учения Лютера, а есть ещё Томас Мюнцер, который пошёл гораздо дальше, и есть многочисленные секты анабаптистов-перекрещенцев, которые вообще жгут монастыри, убивают священников и монахов, осаждают замки и кое-где даже посягают на их хозяев. Это уже война, которая вскоре может охватить всю страну.
– Н-да, – досадливо потёр лицо Вольфгер, – гульдены… опять гульдены, даже в вопросах веры. С этой стороны я вопрос, признаться, не рассматривал.
– Я – финансист, и обязан всё мерять на деньги, – пожал плечами Антон, – тем более что всё, о чём я говорил, лежит на поверхности, вы просто не обращали на это внимания. В конце концов, воин не обязан думать о том, как работает обоз его отряда.
– Ну, положим, хороший воин обязан, – засмеялся Вольфгер, – а то сам останется голодным, да и его кнехты тоже. Но оставим шутки. Я хочу поблагодарить вас за ценные сведения, признаться, они открыли мне глаза на многое. В свою очередь, я хочу вам тоже кое-что рассказать, возможно, тогда причины моего интереса к обсуждаемой теме станут вам более понятными.
– Я слушаю вас, – кивнул Фуггер, поудобнее устраиваясь на стуле.
– Скажите, Антон, что вы знаете об иконах, плачущих кровью?
– Да то же, что и все, – вяло отмахнулся финансист, – страшная сказка, придуманная для черни каким-нибудь ополоумевшим от поста и воздержания монахом.
– Увы, это не сказка, – мрачно возразил Вольфгер, – недавно я видел плачущие иконы сам.
– Подделка исключена?
– Категорически.
– Тогда рассказывайте!
И Вольфгер стал рассказывать. Всё, с самого начала. Антон слушал его молча, подливая вина в бокалы и всё больше и больше бледнея. Когда Вольфгер закончил, молодой Фуггер был похож на древнего старца: изжелта-бледный, с посиневшими губами и зрачками во весь глаз.
– Вам плохо? – испугался Вольфгер.
– А как бы вы почувствовали себя, узнав о приближении Светопреставления? – выдавил усмешку Антон.
– Но… Может быть, это неправда? В конце концов, это только наши предположения, мы и приехали затем, чтобы спросить совета у архиепископа…