Но вышло все гораздо смешнее. Она убрала платье и обувь в мешок, спрятала его под камнями обрушенной ограды, потом перебралась через каменные руины стены и разросшиеся кусты к самому дворцу, что, разумеется, было бы совершенно невозможно, будь она в обычном бальном платье. Некоторое время она постояла у той самой липы, потом, наконец, погладив на удачу шероховатый ствол и поборов в себе желание снова, как в детстве, забраться на дерево, двинулась в сторону каменного крыльца с растрескавшимися ступенями. Решетчатая дверь оказалась приоткрытой и, когда она заглянула внутрь, то увидела седого господина в простом темном мундире со звездами и крестами на лентах. В государственных наградах она не разбиралась, поэтому она решила, что перед ней кто-то из заезжих гостей, и на всякий случай поздоровалась, но тут же отпрянула в испуге, увидев надвигающуюся на нее фигуру сурового вида в расшитом золотом облачении.
- Дитя мое, не бойтесь Шёнберга. Он, конечно, суров, но под маской строгости скрывается доброе и верное сердце, - обратился к ней старик. - Вы, кстати, очень похожи на свою мать.
- Так вы ее знали? - удивилась она.
- И очень хорошо. Бесконечно сожалею, что в последние годы ее жизни почти не виделся с нею. Но что поделать, она была замужем. За любимым человеком. Ее смерть явилась большой утратой для всех, кто хоть немного знал ее.
- Да, она говорила, что часто бывала здесь на танцах, но только до замужества. Надо же, спустя столько лет во дворце есть еще кто-то, кто ее помнит…
В общем, начало оказалось совсем не тем, на которое она могла рассчитывать. Потом этот добрый человек (кем же он все-таки был - управляющим замка? хранителем библиотеки?) представил ей своего сына - невысокого рыжеволосого паренька с испещренной мелкими шрамами физиономией, одетого в голубую венгерку. В первую минуту он буквально остолбенел, увидев ее, но потом разговорился, оказался весьма учтивым молодым человеком, гораздо старше годами, чем можно было подумать с первого взгляда, и не понятно было, подыгрывает он ей, называя ее принцессой, или и в правду считает ее девицей благородного происхождения. Он провел ее по череде комнат, показал галерею, библиотеку, легко и понятно рассказывал обо всем, что они видели, периодически отпускал едкие замечания по поводу придворной жизни, смеялся вместе с ней, вслед за ней тыкал во все пальцами, время от времени трогательно краснея и каким-то мальчишеским жестом взлохмачивая и без того растрепанные волосы. В результате она совершенно забыла и про бал, и про принца, настолько ей было хорошо с этим живым и непосредственным юношей, доставшимся ей в провожатые. Да что там, она вообще обо всем забыла…
* * *
У дверей веранды, выходящей в заброшенный парк, он увидел отца, который беседовал с девушкой. С ней, с той самой девочкой, что когда-то приходила в этот же парк и наблюдала за танцами. Будто опять, как детстве, он сбежал от взрослых, оставшихся наверху, вышел в парк и снова видит ее. Только она повзрослела, набралась смелости и, наконец-то, вошла во дворец, вот только… во что она была одета? Как он ни силился, он не мог сосредоточиться, не мог даже уловить контуры ее наряда, а уж тем более предположить, из чего он изготовлен. Словно какое-то белое облако, постоянно меняющее свои очертания, от взгляда на которое начинала кружиться голова. И вот она стоит тут, и преспокойно беседует с его отцом, как будто так и должно быть.
Затаив дыхание, он застыл в дверях и стал слушать. Ее ответов он почти не слышал, но легко узнавал несвязное бормотание отца: "…да-да, вот как сейчас помню, вылитая вы она была… а ведь и с вами мы как-то встречались, но вы, конечно, не помните… давно это было… лежали в деревянной кроватке, как сейчас помню… вот такая вот… как я вам тогда завидовал…. засунуть в рот пятку левой ноги.." Девушка, все это время таращившаяся на расшитый позументами мундир стоявшего поодаль Шёнберга, наконец, повернулась к отцу и непринужденно рассмеялась:
- Да, так я уже не могу теперь! - донеслось до него.
"Она не понимает, что он выжил из ума", - подумал он. Да, верно, но было здесь и что-то еще…
- Зато научилась с тех пор много чему другому, - продолжала она. - Вот смотрите, например, что за чудесное платье у меня вышло. Сама не ожидала, что так просто получится. А тут всего лишь поговорила с яблонями - раз, и все готово! Всегда бы так!
"Она не понимает, что перед ней король", - наконец догадался он. Надо было срочно что-то делать. Нельзя, чтобы кто-нибудь видел ее. В этом вселяющем ужас платье, с этим ее неумением держать себя. Нельзя допустить, чтобы ее превратили в посмешище. Он кашлянул и на негнущихся ногах вышел из-за двери.
- А вот как раз и мой сын! - повернулся к нему отец. - Вы с ним незнакомы, но наверняка слышали про него от вашей матушки. Он у меня тот еще сорванец…
"Какая еще матушка? О чем он говорит?!" - пронеслось, было, у него в голове, но тут же вылетело без остатка, оставив за собой гулкую пустоту. Потому что он вдруг увидел ее глаза. Те самые глаза, в которые так давно мечтал заглянуть и которые умели видеть то, чего он не умел видеть он - серые и серьезные, как ноябрьское небо. И она не улыбалась - в отличие от всех тех, кого он покинул в зале. А он как стоял, так и стоял истуканом, позабыв все слова, которые привык говорить в таких случаях. Хотя какие такие случаи? Не было никогда с ним ничего подобного.
- Нет, кажется, мы и в правду, незнакомы. Иначе я бы вас запомнила, - все так же не улыбаясь, сказала она.
- Сын мой, позволь тебе представить нашу гостью. Это и есть та самая сказочная принцесса, о которой я тебе говорил! - заговорщицким тоном произнес отец.
Она неожиданно снова вдруг легко рассмеялась.
- Ее высочество принцесса Нидерау, я полагаю, - нашелся он.
- Так и есть! Явилась на бал без приглашения. Инкогнито! - со смехом поддержала она его шутку.
- Вы ведь первый раз в Апфельштайне? - с участием поинтересовался отец.
- Да, во дворце я впервые.
- Это большое упущение, тем более что ваши владения не так далеко от нас, - как ни в чем ни бывало продолжал отец. - Но это не страшно. Мой сын сейчас как раз ничем не занят, он устроит для вас небольшую экскурсию. Доверьтесь ему, здесь есть на что посмотреть. Все, дети мои, оставляю вас.
И уже поворачиваясь за тростью к Шёнбергу, взял сына под локоть и шепнул ему на ухо:
- Не повтори мою ошибку, не упусти свое Нидерау!
И уже удаляясь по коридору, в голос добавил:
- О матери не беспокойся, если что, я прикрою.
"Словно и не терял никогда рассудка" - опять пронеслось у него в голове и снова без возврата исчезло. Потому что он, наконец, понял, из чего было сделано платье гостьи. Лепестки как будто лежали неплотно, края их слегка загибались, да и сами они от малейшего движения воздуха слегка смещались друг относительно друга. Так и подмывало заглянуть между ними. Все время казалось, вот-вот еще один поворот головы и откроется то, что они скрывают. Интересно - во время вальса, если держать ее за талию, то его рука пройдет сквозь лепестки и… Он сглотнул и почувствовал, как у него внезапно пересохло горло.
- Так куда мы пойдем? - не дала ему опомниться девушка.
- Даже не знаю, чем вас можно удивить, - оказывается, если не смотреть на ее наряд, то голова не так сильно кружится, и можно даже поддерживать разговор. - У вас в Нидерау, наверняка, чего только нет.
- И правда: дороги хорошей нет, мрамора на полу нет, ковров на стенах нет, газового освещения нет…. Одни дубы, вязы, ивняк, да ольховник. Так что показывайте мне все. Хочу видеть, как живут люди, чьи портреты помещают в газетах.
- А не боитесь? А то вдруг узнаете что-нибудь такое, что перевернет ваши представления о жизни?
- Нет, не боюсь. Представления иногда стоит переворачивать.
Он усмехнулся, неожиданно было слышать в этих стенах подобные мысли, высказанные вслух кем-то другим. Он прислушался, выглянул в анфиладу. Так и есть, Ганс идет. Наверняка, с поручением от матушки вернуть его в бальную залу.
- Но только вас никто не должен здесь видеть. Понимаете почему?
Она с серьезным лицом помотала головой.
- Ведь ваш отец разрешил нам. Я думала, он чем-то заведует в замке, и нам теперь позволено бродить, где угодно.
- Позволено-то, позволено… Но может пострадать репутация… отдельных лиц. Так что при первом постороннем звуке - прячемся! - и он толкнул ее за портьеру.
- Ганс, молчите! Никаких обращений! - шикнул он в пространство.
Показавшийся в дальней двери гостиной паренек кивнул и принялся изображать пантомиму, из которой следовало, что королева в недоумении, хотя король что-то и объяснил ей. Смотреть на это без смеха было непросто.
- Я все понял. Передайте ее величеству, что его высочеству нездоровится. А если же ее это объяснение не удовлетворит, что вполне возможно, то скажите ей, что речь идет о деле государственной важности: затронута честь королевского дома. Вас же я попрошу вот о чем, - он подошел к Гансу вплотную и перешел на шепот. - Шёнберг уже, полагаю, принял надлежащие меры, но и вы донесите до управляющего следующее. Никого не должно быть в этом крыле замка. Ни единой души. Ни горничных, ни уборщиков, ни лакеев, никакой целующееся по углам молодежи, никаких заблудших гостей. Если я увижу или услышу кого-нибудь, виновные будут уволены. Если моя мать попросит послать за мной, то идете вы или Шёнберг, и никто другой. Понятно? Можете идти.
Ординарец кивнул и, шутовским жестом отдав честь, направился обратно. В этот момент гостья громко чихнула.
- Будьте здоровы, ваше высочество! - через плечо крикнул он. Ганс было приостановился, но он снова шикнул на него, и тот бросился прочь.
Куда же вести ее, эту сказочную принцессу?… Он шагнул в складки портьеры и поймал на ощупь ее руку в кружевной перчатке. Крошечные пальчики доверительно нырнули в его ладонь. Похоже, куда идти, не так уж и важно… Она выскользнула из ткани и он, изо всех сил стараясь не глядеть на ее платье, повел ее по анфиладе.
* * *
- Откуда у вас эти шрамы на лице?
- А… - он не выдержал и рассмеялся. - Это мы были в Вене.
- Принца сопровождали?
Он немного осекся.
- Ну, можно сказать и так… Нас, обераусцев, вызвали участвовать в мензуре - швейцарцы и лихтенштейнцы. Мензура - это такой поединок между членами разных университетских наций, который длится всего несколько секунд. Противники стоят на строго определенном расстоянии друг от друга, иногда держатся левой рукой за концы ремня или шарфа, но главное, они не должны сходить с места. Действуют они только кистью правой руки и орудуют самым кончиком шпаги - в строго определенной зоне - щеки, нос, уши. Все остальное туловище закрыто своего рода доспехами из простеганной ткани и кожи - иногда с металлическими вставками. Шея также защищена, на глаза надевают специальные очки. Главная задача - не отступить, когда тебе лезвием кромсают лицо.
- Какой ужас! И люди идут на это?
- Да. Нация может выставить от себя любого смелого человека. Естественно, каждый хочет, чтобы это был именно он, но не у всех получается выстоять под ударами. Так студенты выясняют, чей народ отважнее. У нас не было своей нации, мы в основном кутили с австрийцами, но это не спасло нас от насмешек. Все-таки такая маленькая земля и при этом - королевство! К тому же с иноземной династией. Но противники наши оказались все очень достойными людьми. Потом мы стали с ними друзьями. Там, правда, еще все смеялись, что наследнику престола негоже портить нос, потому что его профиль потом будут чеканить на монетах, - весело сообщил он, захваченный воспоминаниями.
- Так вы за принца дрались?
- Ну, я бы так не сказал….
- Какой ужасный человек! Он вас заставил защищать честь Оберау, а сам стоял в сторонке, и смотрел, как вам полосуют лицо…
- Нет-нет, что вы! Я сам вызвался, - и чтобы загладить неловкость он поскорее увел ее в следующее помещение.
В картинной галерее тоже вышел в некотором роде конфуз. Повинуясь скрытым движениям сердца, он остановил свой выбор на живописных полотнах с эротическими сюжетами и принялся пересказывать их подоплеку, добавляя от себя разного рода детали, чтобы максимально приблизить легенду к изображенному на холсте. Она выслушала его версию похищения сабинянок, суда Париса и историю Сусанны. От картины к картине ее иронический настрой становился все более и более очевидным. Наконец, она не выдержала:
- Вот интересно, когда мама читала мне в детстве изложение греческих мифов и сокращенную римскую историю, я уж не говорю про библию, все это казалось скорее трагичным, нежели чувственным. И вообще, с чего вы взяли, что именно эти художники изложили все в точности так, как оно и было? Сколько рассказчиков, столько и версий. Куда интереснее, кого именно они хотели изобразить под видом героинь древности - жен, любовниц или просто натурщиц, до которых им не было никакого дела.
Тут ему к своему стыду пришлось признать свою полную неосведомленность. Зато он, наконец, решился отвести загадочную гостью в библиотеку.
Увидев высокое круглое помещение, где все стены от пола до потолка были заполнены книгами, так что стрельчатые окна казались прорубленными в стеллажах, она пришла в неописуемый восторг.
- Нет, ну это же надо! Столько книг! Это же за всю человеческую жизнь не прочитать! А что здесь есть? - и она начала водить пальчиком в вышедшей из моды кружевной перчатке по корешкам. - Латинские поэты, греческие поэты, немецкие поэты, французские… Справочники! По географии, по фортификации, по философии, по зоологии, по… это, наверное, по экономике? Ах да тут же весь "Лексикон" Мейера!
- И последнее четырнадцатое издание Брокгауза, - вставил он.
- Вот это да! А это что такое? - она указала пальцем на чугунную витую лесенку. - Она может перемещаться по кругу вдоль полок? Правильно я поняла? Вот по этим рельсам - здесь в полу и там, на верхней полке?
- Домашняя железная дорога в страну знаний… - он подхватил ее за талию, водрузил на вторую ступеньку и изо всей силы толкнул лестницу за перила. Словно снежная метель поднялась в комнате, аромат цветущей яблони наполнил библиотеку. И опять волна головокружения накрыла его…
Будто сквозь ватное одеяло донесся до него смех девушки. Кто бы сказал ему вчера, что он приведет в этот храм учености лицо противоположного пола и устроит из этого посещения аттракцион? То, что сегодня он выберет себе невесту, и то, казалось, было проще представить… Руки все еще немного дрожали, храня воспоминание о прикосновении к девичьему стану. А под пальцами, и он это совершенно точно запомнил, он ощутил в то мгновение шелковую ткань.
- Вот уж не думала, что в библиотеке можно кататься на карусели!
- Сам до сегодняшнего дня об этом не знал, - признался он. - А сами вы что любите читать?
- Как всякая девушка, - начала она, заговорщицки приподняв бровь, - я предпочитаю романы. Такие, чтоб с чувствами, с препятствиями для героев, и непременно, чтоб с хорошим концом. От моей мамы осталось несколько книг, которые не успела продать мачеха, так я их все прочитала по нескольку раз. Иногда после трудного дня так хочется хотя бы на несколько минут забыться.
- А у любви или у жизни разве бывает хороший конец?
- В романах - да! Там хороший конец - это когда все любящие друг друга, наконец, поженятся. Но в жизни, конечно, нет. В жизни женитьба - это только начало, и еще не известно насколько счастливого пути. Поэтому я и люблю читать романы, потому что всегда остается возможность поиронизировать над наивностью героев.
- Хорошо, я подберу вам что-нибудь в этом духе.
- Правда? Вы можете мне дать почитать книгу из королевской библиотеки?
- Разумеется…
- О, похоже, я впервые в жизни приобрела полезное знакомство! - с этими словами она спрыгнула на пол, и снова подняла снежную метель среди книжных полок. И опять, как в тот раз, помещение поплыло у него перед глазами…
- Знаете, пойдемте все же выйдем немного на воздух, - предложил он, когда снова ощутил под ногами пол.
* * *
Он провел ее обратным путем по анфиладе - к тому полуразвалившемуся крыльцу, у которого впервые сегодня увидел ее с отцом. Они вышли в заброшенный парк, освещенный заходящим солнцем.
- Осторожно, не наступите на путешественника, - он подхватил ее под локоть и увлек в сторону.
- Ах, так там улиточка!
Она сняла кружевную перчатку, наклонилась, подхватила улитку за раковину и бросила в траву. Он успел рассмотреть ее тонкие пальцы, голубое разветвление вен на тыльной стороне кисти и еще заметил вышитый край шелковой рубашки на ее груди.
- По-моему, он направлялся в противоположную сторону.
Она наклонилась над нескошенным газоном.
- Нет, похоже, он уже благоразумно скрылся. Я тоже всегда стараюсь щадить улиток и червяков. Хотя я слежу за садом, а их все считают вредителями. Очень жалко бывает, когда копаешь грядку, скинешь с лопаты ком земли, а там червяк перерубленный. Они же умные очень, и такие хозяйственные! Например вот, они затыкают вход в свои норы листьями от дождя. Видели такие кулечки из листьев, из земли иногда торчат?
Он рассеянно кивнул, дав себе зарок изучить этот вопрос более обстоятельно.
- А ведь, подумать только, у них нет ни рук, ни ног!
- Иногда и людям рта бывает достаточно, - задумчиво произнес он, следя взглядом за изменчивой линией ее губ, но тут же спохватился:
- А вы, значит, сами грядки копаете? - спросил он
- Да, у меня и огород, и полисадник перед окнами, и несколько клумб, и парник для теплолюбивых цветов. У меня очень хорошо получается с растениями договариваться. Им же тоже приятно, когда к ним с уважением относятся.
- Чтобы понять, насколько они к вам благоволят, достаточно просто взглянуть на ваше платье… - заметил он с поклоном.
Она совершенно не уловила иронии, продолжая ту же беспечную болтовню.
- Да, с платьем на редкость удачно получилось. А то я уж расстроилась было. Сестрам и матушке успела наряды приготовить. А о себе же всегда ведь вспоминаешь в последнюю очередь! Вот и осталась без платья.
Так вот оно что! Вот оказывается, что за настоящий французский портной у этих лесных красавиц! Разрозненные кусочки начали, наконец, складываться в цельную картину. И кроме того теперь он знает, где ее искать!
- Кстати, я вас несколько раз раньше видел, - заметил он, когда они подошли к той части парка, куда выходили окна аванц-залы. - Кажется, это было ваше любимое дерево, - и он подошел к узловатой раскидистой липе. - Или нет, должно быть, вот это.
- Да нет же! Вот это! Как раз напротив окна. Но я не была здесь… - и она принялась загибать пальцы. - Почти десять лет!
Он с улыбкой кивнул.
- Мое дерево было вон там.
- Постойте! Так я же вас помню! Мы виделись с вами как-то в лесу - вон с той стороны под замковой горой. Вы еще швырнули в меня желудем.
Счастью его не было предела. Она узнала его!
- Мама тогда уже серьезно болела, и я ходила за лекарством для нее к придворному лекарю. И знаете, я ей рассказала тогда про вас. А она еще тогда улыбнулась и сказала, что догадывается, кто бы это мог быть. Но ничего не сказала. Она же бывала при дворе в молодости. Не зря ваш отец ее вспомнил. Наверно, она тоже хорошо знала ваших родителей.