Подростков и стариков, - всех, у кого не хватало сил работать наравне с мужчинами, - надсмотрщики заставили смотреть за больными. В заразных бараках они чувствовали себя на краю гибели, и некоторые уже слегли. Те, кто оставался на ногах, скоро заметили, что худощавый, черноволосый Хассем не боится жутких судорог умирающих и не бледнеет, когда в последние минуты их скрюченные пальцы вцепляются в его рубашку. "От судьбы все равно не спрячешься", - без выражения повторял иногда Хассем.
Внутри барака было два длинных настила, на которых вповалку лежали больные и умирающие. Среди них и Берест, который после побега и схватки с Демоном свалился в горячке.
Хассем присел на доски рядом с северянином, потрогал его лоб рукой. Берест снова чувствовал приближение бреда. Он открыл блестящие от жара глаза. Хассем спросил:
- Еще одного унесли, видел? К утру тоже кое-кто отмучается… Пить хочешь?
Берест кивнул и приподнялся, чтобы взять из рук Хассема кружку. Хассем придерживал ее, пока Берест пил, и продолжал:
- Скоро многих унесут. Я-то вижу. Да, может, им же и лучше. Как отсюда еще выберешься?..
- Ты хочешь выбраться? - возвращая Хассему кружку, тихо спросил Берест.
- А думаешь, нет? Всю жизнь хочу выбраться: сначала от господина, теперь вот отсюда. Только ведь не выберешься. Кому как суждено.
- Ты пробовал? - Берест приподнял брови.
- Вот ты пробовал - и что получилось?
Берест хмыкнул. Получилось плохо. Он не готовил побег: воспользовался случаем, стечением обстоятельств. Жаль было упускать… Авось кривая вывезет. Но удаль его на этот раз пошла прахом.
- Ты сам никогда не пытался бежать? - снова спросил Берест. - Когда был рабом в городе у хозяина?
Хассем помолчал немного, глядя куда-то в сторону:
- Нет… Не знал, куда, как. Я толком не видал ничего, кроме кухни, - уточнил он. - Я о воле совсем ничего не знаю. И идти мне некуда.
Берест глубоко задумался и опустил веки.
Хассем посмотрел на него внимательно: засыпает?
Берест снова открыл глаза. Его исхудавшее лицо по-прежнему было задумчиво.
- Расскажи-ка еще.
- Про что? - не сразу понял Хассем. - А… Моя мать была из Хивары. Кто отец, я не знаю, а мать, пока была жива, все говорила про Хивару, на нашем языке со мной разговаривала. На самом-то деле я кто? Сын рабыни… - Хассем помолчал. - Ничего хорошего. Но я-то ладно, родился так и привык. А был у нас один… Даже не знаю, как его назвать. Старше меня. Чужеземец. Грамотный он, раньше книги читал. Кухонные над ним смеялись, уж больно он был не похож на наших. Говорил, что из миски может сделать модель небесного свода. Он мне много про всякое такое рассказывал, я запомнил. Только если кто-нибудь из миски хочет сделать небесный свод, от того на кухне толку, хоть убей, не дождешься. Я ему помогал, когда мог. Но все равно… - Хассем пожал плечами. - Он не верил в судьбу, говорил: есть причины и следствия. Ну, а я думаю, что никаких причин и следствий на самом деле нет, а есть только судьба. Потом нас распродали, и я вот сюда угодил. Подлая она, наша жизнь…
- Почему распродали-то? - не понял Берест.
- За хозяйские долги, - пояснил Хассем. - Я плохо в этом понимаю, - признался он, - но ребята говорили: за долги.
- Вон что, - проговорил Берест, и вдруг добавил внятным шепотом. - Я опять хочу бежать. И знаю, как.
Хассем вздрогнул и жестом показал: тише! Внимательно посмотрел на Береста.
- А если опять поймают? Или тебе уже все равно?
- Надо, чтоб не поймали, - отвечал Берест. - Мне это не все равно, - он слегка усмехнулся. - Для меня есть разница.
- Ты сказал, знаешь - как? А зачем мне говоришь? - не понял Хассем. - О таких делах вроде никому не рассказывают…
- Одному мне не справиться, - признался Берест. - А ты не закован. Ты ходишь в лес с могильщиками мертвецов наших сжигать. Если хочешь бежать со мной, давай уговор. Хочешь?
Хассем еле заметно кивнул и ответил:
- Хочу уговор. Какой?
- А такой: помогать друг другу.
- Ну вот, Ирица, мы и договорились, - вслух продолжал Берест. - Когда я стал выздоравливать, то сперва тоже в бараке за больными ходил. Тогда ты меня и видела: помнишь, в лесу, с могильщиками? Потом снова отправили в каменоломни. Мор начался такой, что в день по десятку человек падало. Надсмотрщики боялись бунта, потому и не прекращали работ. Когда бы людей просто по баракам запереть, от страха и от безделья все бы умом тронулись.
Мы с Хассемом сберегли немного сухарей. Он спрятал их в лесу в тайнике. Там и напильник у нас был. Хассем сумел в подсобке стащить. Собирались бежать вдвоем. Но тут из Анвардена прислали войска. Помнишь: окружили каменоломни? Я говорю Хассему: "У нас один выход: спрятаться в телеге, лечь вместе с мертвецами. Пойдешь?" Хассем сказал, что не может. Вера это ему сильно запрещает: если так сделает - осквернится на всю жизнь. "Беги, - говорит, - один". Тогда я дал слово, что буду жив - вернусь за ним на каменоломни. Сам спрятался в телеге под рогожу. Надсмотрщики заметили, что меня на работах нет, стали искать: сбежал. Везде искали, в лесу ловили, только никто не подумал в телеги с мертвыми заглянуть. Да и я бы на их месте не подумал. До сих пор не верю, что это стерпел и ума не лишился. А когда телеги повезли в лес, Хассем нарочно встал с моей стороны, дал мне знак, я потихоньку выбрался - и в кусты. Сбил колодки… Потом все-таки меня выследили. Дальше ты, Ирица, появилась.
Глядя на Береста лесовица все больше замечала, как не похож он на ее лесных братьев, задумчивых дубровников. Его худое, заросшее лицо, которое раньше вызывало у нее чувство жалости, было решительным и бесстрашным. Но голос человека, не похожий на лесные звуки, - голос человека, говорящего словами - удивлял и завораживал Ирицу больше всего.
- Да, такие дела… - Берест рассматривал свое отражение в озере.
Как они с Ирицей ни старались, с его одеждой ничего поделать было нельзя. Стоило Бересту снять рубашку, чтобы ее ополоснуть, как стало ясно: снова нацепить это рванье будет непросто, - разлезется на лоскутки.
- Беглый раб, за версту видно… - развел Берест руками, посмотрел на плечо, на котором виднелся еще свежий рубец, скосил глаза на другое плечо - на нем отчетливо проступало выжженное клеймо. Запястья были стерты кандалами.
Без куска хлеба, без гроша, без одежды, еще и босой - так не протянешь долго. Бересту нужна была работа, и притом не всякая, а такая, чтобы сделать ее можно было быстро, получить плату и убраться подальше. В окрестных деревнях знают, что на каменоломнях мор. Беглого не то что выдадут - вернее всего сразу убьют, опасаясь заразы.
Еще раз глянув на свое лицо в воде, Берест только покачал головой, отошел и сел на мох, задумавшись.
- Куда тут пойдешь? - сказал он Ирице. - Испугаются меня, собак спустят или на вилы поднимут. На хутор что ли выйти какой? Там, если мужиков мало, хоть побоятся сразу в драку лезть.
- Тебя испугаются? - Ирица в недоумении посмотрела на Береста. - Разве ты страшный?
Ей казалось, что другие должны не бояться его, а быть ему рады, как она сама.
- Страшнее некуда, - хмыкнул Берест. - Будто сама не видишь?
Ирица покачала головой.
- Нет, не вижу. Ты не страшный.
- Ну, все равно… - в раздумье произнес Берест. - Ничего не остается, как выйти к людям. Там уж как сложится…
- А я очень страшная? - вдруг спросила Ирица.
- А ты совсем нисколько, - рассмеялся Берест: ее льняные волосы поддерживала украденная красная лента, и Ирица казалась человеческой девушкой. - Как можно бояться такую красавицу?
- Значит, на меня не спустят собак? А если спустят, то мне ничего. Собаки на меня не кинутся, - обрадовалась Ирица. - Хочешь, я вместо тебя пойду к людям? Меня никто не испугается… и у меня лента красивая, как у человеческих женщин.
Хуторок в лесу был небогатый, но ухоженный, неподалеку от большого села. Ближе к сумеркам Ирица подошла к калитке. Сторожевой пес не залаял на лесовицу. Хозяйка, которая возилась на грядке, не подняла головы. Седой крепкий мужик обтесывал топором колышки. Яблоням было трудно держать на весу свои полные яблок ветки. Хозяин делал для них подпорки.
Ирица не пряталась, но ее все равно не замечали.
- Здравствуйте, хозяин и хозяйка, - тихо сказала она.
Берест научил: если будет мужик, сказать "здравствуй, хозяин", а если женщина - "здравствуй, хозяйка".
- Здравствуйте… - повторила Ирица громче.
И все же она с трудом удержалась, чтобы не юркнуть в густые кусты у забора, когда хозяйка подняла голову от грядки.
- Ты кто такая? Бродяжка? - спросила она. - Ты зачем пришла?
Мужчина с топором нахмурился, но Ирица быстро сказала:
- Я ищу работу… - и добавила. - Для мужа.
Хозяин прикинул:
- А кто он, к примеру, у тебя по ремеслу?
Ирица перечислила, что сказал Берест:
- Он воин, охотник, он очень сильный. Может трудное дело выполнить. Зверя выследить… Защитить, если надо, от кого-нибудь…
- А почему твой муж сам не нанимается? Что он вперед себя бабу послал? - недоверчиво сощурился хозяин.
Ирица обвела взглядом людей.
- Ему медведь на охоте все лицо порвал, - она согнула пальцы, как когти, и провела ими у себя перед лицом. - Он не любит показываться лишний раз. Говорит, что страшный, вы его сразу прогоните.
- Что, очень страшен с виду? - с уважением спросил хозяин.
- Очень! - заверила Ирица.
Так ей велел говорить Берест.
Хозяин глубоко задумался.
- Ну, пусть приходит. Скажи: не испугаемся. Если он подходящий нам человек, то какая бы там рожа у него страшная ни была, заплатим ему. Кажись, есть для него работа.
- Берест! - позвала Ирица, оборачиваясь в сторону леса. - Выходи: они обещали не бояться!
Когда Берест учил ее, что сказать людям на хуторе, Ирица никак не могла понять одного. Она думала, что все люди говорят на человеческом языке, на котором говорил с ней Берест. А Берест сказал:
- Тут, в Анвардене, свое наречие. Как же они тебя поймут?
Берест на каменоломнях научился чужому языку. Говорил он плохо, не бегло, но высказать свои мысли мог. А как Ирица объяснится с местными хуторянами?
- А как же ты, лесовица, понимаешь мои слова? - задумался Берест. - Ты ведь в Даргороде не бывала!
- Как ты разговариваешь, так и я стала, - ответила Ирица.
Берест покачал головой:
- Ну-ка, Ирица, а что я сейчас скажу?
И произнес на наречии Анвардена:
- Лэри - лесная девица - понимаешь ли ты, что я сказал?
Ирица услышала совсем незнакомые слова и подняла тонкие брови. Лесовица понимала речь Береста, хотя она и звучала на другой лад.
Ирица ответила, запинаясь:
- Я лэри, лесная девица. Я понимаю…
Она увидела смысл слов в его разуме. Берест засмеялся.
- Диво ты лесное, Ирица! И впрямь, ты можешь видеть все, что я думаю, что вспоминаю… И мои сны, да?
Он покачал головой, не зная, что и сказать об этом.
- Могу, - подтвердила Ирица. - Ведь я видела, что ты вспоминал про каменоломни. Но теперь я так не делаю. Я хочу как люди - говорить словами. Чтобы ты мне словами все объяснял.
Берест смотрел на нее, приоткрыв рот. "Вот так дела! - подумалось ему. - Зачаровал я лесовицу: в человека оборотил!"
Пока Ирица рассказывала хуторянину о своем муже, лицо которому будто бы навсегда обезобразил на охоте медведь, Берест стоял за деревом у самого края леса. Она окликнула: "Берест, выходи!" - и он вышел, подошел и встал рядом с Ирицей.
Хозяин хутора посмотрел на молодого бродягу с обросшим и исхудавшим лицом, сильно оборванного.
- Так ты кто такой? - недоверчиво спросил хуторянин, сжимая в руке топор. - Жена твоя говорила, что тебе медведь лицо располосовал, так что ты людям теперь на глаза не показываешься. А я смотрю, рожа у тебя хотя и разбойничья, но не то чтобы в шрамах.
- Я не разбойник, - ответил Берест.
- Беглый? - приглушенным голосом спросил Береста хозяин. - С каменоломен? Мор там…
- С каких тебе каменоломен! - вдруг вмешалась хозяйка. - Опомнись! Так с молодой женой и сбежал! Известное дело, какой же кандальник без жены из острога бегает!
- А ты помолчи. Сам вижу, - отмахнулся хозяин. - А по говору слышу, чужак?
- С севера.
- Так не разбойник?
- Нет.
Хозяин махнул рукой:
- Ладно, входи! - и открыл калитку. - Собаки на тебя не лают, - мельком удивился он, бросив взгляд на двух мирно лежащих на земле черных дворовых псов.
Хозяин отвел оборванца с женой в дом, где возле печки пригрелся кот, на столе, накрытом грубой скатертью, лежал свежевыпеченный хлеб. Берест только сжал зубы: от запахов снеди у него закружилась голова.
- На разбойника ты, конечно, смахиваешь, а все-таки с тебя может быть толк… - сказал хуторянин, сел за стол и дал знак своим гостям тоже садиться. - У нас есть обычай. Когда соберем урожай, начинается состязание. Ты на кулаках бьешься? Ну вот, соседнее село отыскало себе какого-то бродягу. Третий год ничего с ним не можем поделать… А ты-то?
- И я бродяга… - ухмыльнулся Берест.
- Нашли против нас злодея! У нас с соседями давний спор за поемные луга. Чей боец победит - то село на будущий год и косит, - сказал хозяин. - Третий раз их берет. Ну как такое можно стерпеть? Наши местные против соседского кулачника не тянут. В последний раз и мы нанимали бойца - все равно проиграл.
- Наймите меня, я выиграю, - сказал Берест.
Ирица вспомнила битвы оленей за своих олених, за поляны, где они привыкли пастись и за то, кому быть вожаком стада. Лесовица посмотрела на Береста: он был сильный и молодой, как один из этих лесных бойцов. Хозяин между тем продолжал:
- Как тебя звать? Берест? Так вот, Берест, если наши мужики согласятся тебя нанять, я вас с женой возьму к себе жить, чтобы никто о тебе не знал. Кормить буду, одежку какую-нибудь найду. Победишь - получишь кое-что и деньгами. Тогда уходи своей дорогой - и концы в воду. С хутора пока что ни ногой. Нечего заранее соседям знать, какого мы бойца наняли. А проиграешь…
Хозяин замолчал. Берест вопросительно посмотрел на него. "Тогда, видно, поглядят, нет ли у меня на плече клейма", - догадался он.
- Тогда посмотрим, что с тобой делать, - решил хуторянин. И повторил. - Но, думается мне, с тебя будет толк.
Хозяина звали Лассел. Бересту и Ирице он отвел для жилья темную клеть в своем доме. Хозяйка Нейнел, немолодая больная женщина, всегда чем-то раздраженная, сразу попыталась привлечь Ирицу к домашней работе, а заодно и расспросить, кто да что они с мужем. Вечером хуторянка позвала лесовицу прясть. Пряла Ирица быстро и тонко. Хозяйка только дивилась. Но расспросить бродяжку ей так ни о чем и не удалось: Ирица все больше молчала или говорила: "Спросите мужа". Так ее научил Берест.
Берест, не упускавший Ирицу из виду, всегда был неподалеку. Он боялся оставлять лесовицу одну. Хозяин не досаждал ему работой: понимал, что не в работники нанял чужака.
Берест по своей охоте брался за какое-нибудь дело, но так, чтобы не ходить далеко со двора.
Тетка Нейнел подметила много чудного в этой парочке… А Лассел как-то раз уперся в Ирицу взглядом и сказал Бересту:
- Странная у тебя жена. Где только такую выискал?
- Ты смотри, - хмуро ответил Берест. - Я сам еще больше странный.
- Ну, мне все равно, лишь бы с моими бабами поладила, - отступил хозяин: он имел в виду старую Нейнел и свою дочь.
Однажды, хлопоча возле печки, хозяйка попросила Ирицу:
- Подай-ка ухват.
Ирица оглянулась на Береста, поймала его взгляд… Тот вдруг сам поспешно взял ухват и подал хозяйке.
Тетка Нейнел замечала и многое другое. Жена чужака не умела ни приготовить, ни растопить печь, ни прибрать, а злые дворовые псы на цепи не то что не лаяли на нее, а при ней притихали.
В доме Ирица всегда терялась, молча сидела в углу. При первой возможности она старалась выйти в сад. Тетка Нейнел решила для себя, что жена бродяги просто никогда не жила в доме, а бродяжничала с детских лет.
У хозяина был сын и двое работников. Сын - высокий парень по имени Норен, со светлыми, как солома, волосами, бровями и ресницами, - напрямик спросил Береста:
- У тебя жена что, дурочка?
Берест уронил:
- Это уж, брат, мое дело, мне с ней жить.
А потом своим острым слухом Ирица услыхала, как Норен рассказывает отцу:
- По всему видно, этот чужак за красоту с ней живет. Кажись бы, какой прок с дурочки. Но уж больно хороша, хоть сам женись, - и засмеялся.
Хозяин ответил:
- Ну, в бабе-то ум не главное, а вот что она ухвата от помела не отличает…
Ирица целыми днями пряла, как будто настала зима, и она сидела в своем лесном дупле. Как-то раз Берест был занят работой во дворе, а Норен вошел в дом и сел напротив.
- Берест тебе муж или нет? - начал хозяйский сын, на всякий случай поглядывая на дверь: бродяги, которого нарочно наняли драться на празднике, он остерегался.
- Муж, - подтвердила еще раз Ирица.
- И давно ты замужем? - не отставал Норен. - Так и шляетесь вдвоем по дорогам?
- Недавно, - сказала Ирица в замешательстве, продолжая быстро вращать прялку. - Да… Так и ходим.
- А ты брось его, - неожиданно предложил Норен. - Хочешь, я тебе ленту подарю?
- Как это бросить? - не поняла Ирица и слегка покачала головой, удивляясь.
- А что тебе от него толку? Ни кола ни двора, разве это муж? Я тебе гостинца дам. Так хочешь ленту?
- У меня одна уже есть.
- Муж подарил? - усмехнулся Норен. - А я тебе три подарю.
- У твоей сестры много лент… - подумав, сказала Ирица. - Но мне столько не надо. Я себе лучше бусы сделаю из ягод или коры.
Норен рассмеялся:
- Из ягод или коры? А ты приходи ко мне вечером, я тебе настоящие бусы подарю, стеклянные. Нет, вечером неладно… - Норен подумал, что от Береста не так-то легко отделаться: очень уж он бдительно караулит жену. - Ты ночью, как муж заснет, приходи.
- Нет. Берест не разрешает мне без него никуда ходить, - ответила Ирица.
Берест заглянул в дом: они с работником во дворе чинили телегу. Но, услыхав его шаги в сенях, хозяйский сын сам встал и вышел ему навстречу. Они разминулись в дверях, Норен вышел на двор, а Берест в сенях стал пить воду, зачерпнув ковшом из ведра.
Ирица сразу же, как только Норен ушел, перестала думать об их разговоре, в котором для нее не было ничего интересного. Бересту она ничего не сказала.
Как-то Лассел завел речь, что есть у него один неудобный покос: далеко, за оврагом. Поскорее бы его скосить, пока не пошли дожди, а все работники нужны в поле.
- Сходил бы ты, что ли? - попросил он Береста.
- А давай, - согласился тот.
На другой день, еще до рассвета, Берест взял косу и брусок, а Ирице в узелок тетка Нейнел собрала с собой поесть.
- Ждите к вечеру, - обещал Берест.