- Да чего на них смотреть… - парнишка колупнул ногтем краску на заборе. - Принц, не принц… ерунда это всё.
- А вот и не ерунда!
- А вот и ерунда!
- А вот… а если ерунда, то и говорить тогда не о чем! И вообще, мне надо просо перебирать!
Золушка отвернулась и всхлипнула. Парнишка подумал секунду - и спрыгнул с забора во двор.
- Ладно уж. Давай помогу.
- Отстань.
- Ну что ты как маленькая! Обиделась…
Золушка утерла нос и решительно задрала его вверх, смерив мальчишку презрительным взглядом.
- Ты же не умеешь перебирать зерно?
- А ты меня научишь, - паренек неуверенно улыбнулся и протянул руку. - Мир?
Золушка вздохнула и хлопнула его по ладони.
- Мир.
Парнишка быстро взглянул на небо; солнце стояло уже высоко, но до полудня оставалось часа полтора. Это хорошо, потому что он еще успеет вернуться домой в срок. А ровно в полдень заколдованные лакеи снова превратятся из крыс в людей - и тут такое начнется..! Да и неудобно будет оказаться перед девушкой в королевских одеждах. Еще опять решит, что над ней издеваются.
Принц никогда не перебирал ячменя и проса. Ему очень хотелось попробовать.
Жила-была на свете Любовь. И был у неё, как полагается, Предмет Любви.
Им было очень хорошо вместе. Предмет смотрел на Любовь влюбленными глазами и говорил: "Я тебя люблю!"
А она расцветала от этих слов и была для своего предмета самой воплощенной Любовью.
Но время шло, и Предмет всё реже стал смотреть на Любовь так, как раньше. Ей теперь приходилось самой спрашивать: "Ты меня любишь?.."
"Что? - отвечал Предмет. - А, ты об этом… Конечно, люблю. Не веришь?"
Любовь, конечно, верила - и доверчиво прижималась щекой к плечу своего Предмета.
Так Любовь стала Верой.
Она верила своему Предмету безоглядно, даже когда он стал реже появляться дома, даже когда от него стало пахнуть чужими духами.
А потом Предмет и вовсе пропал, и верить стало некому.
От Предмета остались какие-то мелочи: зубная щётка, сношенные тапочки, треснушая кружка. Вера ничего не выбрасывала.
"Это глупо, конечно, - думала она. - Бессмысленно даже надеяться… Но вдруг он всё-таки вернётся?"
Вера, конечно же, не может существовать без Предмета Веры. Так Вера стала Надеждой. Надежда - беспредметна.
Она живёт - и ждёт. Живёт - и надеется. Она умирает последней - и всё никак не умрёт.
Ей нельзя умирать - потому что после неё придёт Ненависть. Надежда должна держаться до последнего.
- Ты, Моська, пойми меня правильно, - говорил Лев, разливая по новой. - Я конкретно против тебя ничего не имею. Я тебя даже уважаю. Но вообще собак не терплю.
- Почему?
- Да так… на гиен слишком похожи. Ты пей, пей.
Лев и Собачка чокнулись мисками и стали лакать.
- Погоди, я не понимаю, - сказала Собачка, облизав нос. - Гиены, они же далеко, они в Африке. А собаки…
- Гиены - они везде! - авторитетно заявил Лев. - Посмотри вон туда. Видишь?
- Вижу. Жираф.
- Это не жираф. Он только притворяется жирафом. А на самом деле - гиена! Вон, вся шкура в пятнах. А слон, думаешь, кто?
- Да ну, брось! Слон - это…
- Гиена! И ты тоже гиена.
Собачка обиделась.
- Скажешь тоже! Какая я тебе гиена?
- Да ты не переживай, - вздохнул Лев. - Вы, собаки, все гиены. Но ты - нормальная гиена, своя. Я тебя уважаю. А ты меня? - Лев грозно глянул на Собачку.
- А куда я денусь? Уважаю, конечно, - сказала Собачка и на всякий случай отодвинулась от Льва.
- Выпьем за это! - подытожил Лев и снова припал к миске. Собачка деликатно пригубила из своей и задумалась.
- А чем тебе гиены насолили?
- Они мерзкие! - скривился Лев. - Представь себе - бежишь ты по саванне, преследуешь антилопу.
- Я?!
- Нет, я! Бегу я, помнится, по саване, преследую антилопу. Догоняю, сваливаю на землю ударом лапы…
- Как ты можешь это помнить? - усомнилась Собачка. - Ты же никогда в Африке не был?
- Что ты понимаешь! - горько усмехнулся Лев. - Во мне говорит память предков.
- А-а-а… ну тогда ладно.
- И тут, - Лев насупился и всхлипнул. - Эти твари… Мерзкие вонючки… и сожрали добычу! Мою добычу, понимаешь!? - он ударил себя лапой в грудь и скорчил кислую рожу. - Нет, не терплю.
- Лёва, это было давно, - попробовала утешить Льва Собачка.
- А мне плевать, что давно! Во мне говорит память предков!
- Выпьем за предков, - быстро предложила Собачка. Лев задумался и кивнул.
- Выпьем.
Они наклонились и снова отпили из мисок.
- Тебе еще налить?
- Наливай. Только капельку.
Лев разлил по новой. Собачка понюхала свою миску и скривилась.
- Где ты только берешь эту гадость?
- У сторожа, - ответил Лев.
- А сторож где берет?
- Не знаю, - признался Лев. - Но на вкус это натуральная ослиная моча, так что у меня есть некоторые подозрения.
Он склонился над своей миской, но пить не стал, а только вздохнул задумчиво.
- До чего мы, Львы, докатились! Пьем ослиную мочу. А ведь были царями зверей! Ведь были, а?
- Ну, в этой клетке ты и теперь царь, - заметила Собачка.
- Царь… - невесело усмехнулся Лев. - Цари не едят коровьи мослы и овсяную кашу! А чем меня тут кормят? Да не отвечай, и так тошно. Сижу за решеткой, в темнице сырой, - запел он, - вскормленный в неволе орел молодой… Орел, между прочим, тоже царь. А кормят его дохлыми мышами. А, каково? А вокруг ходят посетители с собаками… Ты понюхай, чем от них пахнет! Печенкой! И этим, как его, корм для собак… Все название забываю. Понимаешь, им - печенка, а мне - коровий мосол! Ненавижу собак.
- Лёва, Лёва! Не надо!
- Не-на-ви-жу! - с пьяной уверенностью повторил Лев. - Кругом, куда ни глянешь - одни шавки! А тебя как зовут?
- Моська.
- Вот видишь, и ты моська. Я же говорю, одни собаки кругом. Сиречь гиены. Гепард - и тот собака собакой, хотя тоже под кошку косит… родственничек. Шакал - собака, Волк - собака, и ты вон… Ты вообще кто такой?
- Я? Мой дедушка был волкодав.
- Брось дедушку, ты сам кто? Гиена, а?
- Я не гиена! А мой дедушка, он знаешь какой волкодав был! Его все волки…
- Чихал я на твоего дедушку!
- Да мой дедушка…
- … пошёл на шапку, - безжалостно закончил Лев.
У Собачки задрожал нос.
- Зря ты это, Лёва. Зря. Время было такое.
- Знаю, Моська, знаю, - печально вздохнул Лев и обнял Собачку так, что у нее глаза вылезли из орбит. - Мою бабушку тоже отдали на поругание таксидермистам, а я что? Я ничего. А что я?
- Выпьем за бабушку? - предложила Собачка.
- За мою бабушку и за твоего дедушку, - провозгласил Лев. - И за межвидовую дружбу!
Некоторое время они молча лакали.
- Вот ты, Моська, небось, дай тебе волю, тоже бы кошек гонял, а? - прищурился Лев. - Нет, ты признайся!
- Да кто ж мне ее даст, эту волю… - сказала Собачка и тоскливо покосилась на замок решетки.
Лев оскалился и сплюнул.
- Съесть бы тебя, собаку такую. Но нельзя. А то ведь и поговорить по душам не с кем будет.
Лев скрестил лапы, положил на них тяжелую голову. Его усы уныло обвисли.
- В одной ведь клетке живем. Приходится мириться.
Город горел.
К небу взлетали снопы искр, рушились крыши, корчились от жара древние фрески.
Жители бродили по улицам, обмахивались веерами и говорили: "Ах, какая жаркая в этом году осень!"
На центральной площади радостно пожимали друг другу руки трое горожан:
- Как удачно, что я застраховал свой дом! Это просто подарок небес, что он сгорел!
- А я вложил свои деньги в строительный лес, он должен скоро прибыть. На него теперь будет большой спрос.
- Поздравляю Вас. Я тоже выгодно разместил капитал, накупил овса и пшеницы. Мне за них уже предлагали тройную цену, а что будет завтра?
- О да, бизнес теперь расцветет.
На редких паникеров, бегущих с мешками к лодочной пристани, горожане смотрели с презрением: "Нет, это не патриоты!"
- Предатели! - плевали они вслед отплывающим лодкам. - Как вы можете хладнокровно бросать родину в это трудное время?
- Так ведь пожар же! - кричали в ответ с лодок. - Оглянитесь, город горит!
- А что-пожар? - пожимали плечами горожане. - Под колесницами на дорогах ежегодно гибнет гораздо больше людей, чем от какого-то пожара. Подумаешь…
Пылали храмы, и жители восторженно обменивались впечатлениями:
- Смотрите, смотрите, какой высокий огонь! Такой никогда еще не зажигали на жертвеннике.
- Вот именно так надо служить богам! Чтобы искры долетали до самого неба!
- А говорят, в храме сгорели две сотни прихожан.
- Какое самопожертвование! Боги давно не получали стлько человеческих жертв. Они будут довольны.
- Боги уже явили свою милость, у моего соседа сгорела усадьба. Я так рад!
- Но у тебя же тоже сгорела усадьба?
- Ну, это уже издержки…
- А обратите внимание, как красив наш город при таком освещении!
- Да, наш город прекрасен. Как скучны были эти серые стены, а взгляните на них сейчас, когда они обьяты пламенем? Какая экспрессия, какая мощь!
- Дух захватывает! Вам тоже трудно дышать?
- Вот так бы и умерли, ни разу не увидев горящего Рима.
- Да, как же все-таки очень умно придумал наш император!
А император стоял на холме, смотрел вниз на горящий город и вздыхал. Ему было нестерпимо скучно.
В вагоне было душно и тесно, пахло кислой капустой, давно немытыми гоблинами и детскими пеленками. Скаллош потряс головой и решительно протолкался к тамбуру. Там было почти пусто, только вырисовывался на фоне окна высокий силуэт проводника.
- Уже скоро, - не поворачивая головы, ответил проводник на невысказанный вопрос.
- Да я просто так, подышать вышел, - смущенно пробормотал Скаллош.
- А-а…
Эльф глубоко затянулся папиросой и выпустил дым из ноздрей. Скаллош прислонился спиной к стене тамбура и сквозь мутное стекло дверей стал смотреть внутрь вагона. Там сидели, стояли, спали вповалку гоблины - наверное, целая сотня, не меньше. Бурые и зеленые, клыкастые и плоскомордые, лохматые и лысые, старые и совсем молодые. Из разных кланов и разных областей, большинство никогда не встречались друг с другом и не перекидывались словом, а если и перекидывались, то слова были, как правило, бранные. А сейчас все сгрудились в этом вагоне, всех собрала вместе общая беда.
- Если бы мне еще год назад кто-нибудь сказал, что эльфы будут спасать гоблинов… - Скаллош недоуменно покачал головой. - Почему вы это делаете?
Проводник вытащил папиросу из рта, прищурился на тлеющий кончик и щелчком сбил столбик пепла.
- А ты бы предпочел, чтобы вас перебили люди?
- Нет, конечно!
- А к этому всё шло, - эльф снова затянулся и уставился в окно. - Древние чащобы вырубаются под корень, всюду холодное железо, а вас, недомерков, просто уничтожают. Пиф-паф, ой-ой-ой. И нет гоблина.
Скаллош передернул плечами. Он до сих пор слышал как наяву лай гончих и крики охотников на болоте. Счастье, что удалось убежать. Счастье, что встретился спасательный эльфийский отряд. Счастье, что эльфы вообще забыли старую вражду и вышли из холмов на помощь избиваемым гоблинам.
- Вас ведь тоже когда-то преследовали, да? - осторожно спросил Скаллош.
- Угу. - Эльф кивнул и выкинул в окно окурок. - Люди с собаками. И гоблины с отравленными стрелами. Вы тогда были заодно.
- Мне очень жаль…
- Ерунда, - скривился эльф. - Меня тогда еще на свете не было.
- Вы поэтому решили забыть про старые обиды? Потому что сами знаете, каково это..?
- Мы ничего не забыли! - глаза проводника сверкнули в полумраке тамбура зелеными искрами. - Просто тогда был наш черед бежать в холмы. А теперь - ваш.
- Спасибо, - промямлил Скаллош.
- Не за что, - усмехнулся проводник.
- А там… ну, в ваших холмах - как там?
- Там… - Эльф задумался. - Там хорошо. Спокойно. Мы за эти годы развили науку, искусство, философию… У людей много нахватались, - он провел рукой по стенке вагона. - В общем, благодать и изобилие.
Проводник достал новую папиросу, раскурил, затянулся и нервно хохотнул.
- Спички вот только в дефиците. А еще сахар и мыло. Но мы работаем над этой проблемой. Уже, считай, почти решили.
Эльф пристально вгляделся в окно, чертыхнулся и, загасив начатую папиросу, сунул окурок в карман.
- Прибываем, - он кивнул на показавшиеся вдалеке огни станции. - Буколесье, вам здесь выходить. А мне обратно, за следующей партией.
- Спасибо, - еще раз от души поблагодарил Скаллош.
- Не за что, - хмыкнул эльф. - Иди, поднимай своих. Остановка через две минуты.
- Вещи сложите сюда, а сами пройдите в эту дверь, - монотонно наставлял новоприбывших усталый пожилой чиновник-эльф. - Ваши вещи вы получите в целости и сохранности. Не волнуйтесь. Проходите в эту дверь, не задерживайтесь. Вещи оставляйте здесь, вы их получите на выходе. Проходите в эту дверь, вещи оставьте здесь…
Скалллош вошел в длинное узкое помещение с изогнутыми трубками и вентилями вдоль стен. Возле каждого вентиля на подставке лежал аккуратный брусок бурого хозяйственного мыла.
"А проводник говорил, что у них с мылом проблемы…"- невпопад подумал Скаллош.
А из-за двери всё так же доносился ровный голос эльфа:
- Проходите в душевую, вам надо помыться после дороги… вещи оставляйте здесь… не задерживайтесь, проходите, проходите…
На выходе из рая человек обернулся.
- Можно один вопрос? Последний?
- Ну, спрашивай.
- Я, конечно, виноват, что съел запретный плод. Но я же думал, что рискую не зря! Я думал, отведаю от Древа Познания Добра и Зла - и познаю, что есть Добро, а что есть Зло. Но я по-прежнему этого не знаю! Почему так? И зачем тогда этому дереву дано такое странное имя - Древо Познания?
- Мое дерево, как хочу, так и называю.
- Ну, свинопас, что у тебя есть для меня сегодня? - с деланным равнодушием спросила принцесса.
- Сапоги-скороходы, - угодливо поклонился свинопас.
Принцесса состроила гримаску.
- У меня уже четыре пары таких!
- Улучшенная модель! - быстро произнес свинопас. - Девятимильные. И всего за десять поцелуев.
Принцесса задумалась.
- Три поцелуя! - деловито предложила она.
- Семь.
- Три, и ни на один больше!
- Шесть.
- Ну ладно, четыре.
- Пять.
- Я сказала, четыре!
- Пять, принцесса, и это последняя… - споткнувшись о ледяной взгляд принцессы, свинопас поперхнулся языком и замолк.
- Ладно, четыре, - наконец вздохнул он.
- Давай сапоги.
Свинопас вручил принцессе сверток, она надорвала бумагу и придирчиво рассмотрела красный сафьян и золотые пуговки.
- Угу. Пойдет. Ладно, я готова.
- Один момент!
Свинопас подбежал к своей хижине и вывел оттуда вереницу из трех чудовищ, горбатого карлика и маленького лягушонка.
- Становитесь в очередь, - распорядился он, подталкивая чудищ и карлика к принцессе. - А ты, приятель, извини. В другой раз.
Лягушонок разочарованно квакнул и ускакал обратно в хижину.
- Карлики - по двойному тарифу! - капризно выпятила губу принцесса.
- Хорошо, - вздохнул свинопас. - Запишите на мой счет, в кредит. Один поцелуй я буду должен.
Человек открыл затуманенные наркозом глаза и потряс головой. Над ним нависала величественная фигура в белом и радостно улыбалась.
- Ну как? - спросил человек.
- Поздравляю! У Вас мальчик!
- Как - мальчик?! - возопил человек, голос его сорвался. - Опять?!
- Да, вот как-то так…
- Но я же нормальной ориентации, зачем мне мальчики?
- Так уж вышло, - пожала плечами фигура. - Наследственность.
- Но я же хотел девочку! Женщину!
- Ну посуди сам, - ласково произнесла фигура, - в кого ему быть женщиной? Ты женщина?
- Нет.
- А среди твоих предков женщины были?
- Эээ… н-нет.
- Ну вот видишь.
Человек понурился.
- Что же мне теперь делать?
- Ничего, - обнадежила его фигура, - будем экспериментировать дальше.
- Ага, пока у меня ни одного ребра не останется, - проворчал человек и потер ноющий бок.
- Не сметь паниковать! - нахмурилась фигура и наставительно подняла палец. - Кончатся ребра - возьмемся за позвоночник!
По вечерам, когда на берегу зажигается костер, приходит ветер. Его все ждут и боятся спугнуть.
- Шшшш, - предупреждают волны.
- Шшшш, - шепчут тростники.
- Шшшш, - тихо соглашается песчаная дюна - хотя ей-то уж точно никто замечаний не делал. Тише песчаной дюны и так никого на свете нет.
А потом ветер приходит и начинает рассказывать обо всём, что видел за день. Он ведь самый лучший в мире рассказчик - всё видит, всё слышит, везде бывает. А самому лучшему рассказчику и слушатели нужны самые лучшие: море, дюны, тростники. Никто не умеет слушать так, как они!
- Шшшш, - рассказывает ветер, а волны ахают удивленно:
- Шшшш?
- Шшшш, - качают головами тростники.
- Шшшш, - едва слышно повторяет про себя песчаная дюна. Она всё запоминает. Легкомысленный ветер завтра всё забудет, мечтательное море перепутает, тростники пойдут на прокорм вечно голодному костру, и только песок сохранит рассказ навечно.
А ветер входит во вкус, мечется по берегу, жестикулирует, подбрасывает в воздух всякий мусор:
- Шшшш!
- Шшшш! - впечатлительное море начинает волноваться, по волнам пробегает дрожь ряби.
- Шшшш! - присвистывают удивленные тростники.
- Шшшш, - эхом отзывается дальний лес.
- Шшшш… - сопит носом спящий у костра человек и чему-то улыбается. Спящие люди - тоже замечательные слушатели, вот если бы только не их привычка каждый раз просыпаться!
- Шшшш, - дюна задумчиво передвигает песчинки. Она-то прекрасно знает, что когда-нибудь человек угомонится, перестанет куда-то вскакивать по утрам, зароется наконец в землю - и вот тогда-то она ему перескажет заново все забытые сказки.
К полуночи ветер утихает. Он рассказал всё самое интересное, и теперь ему надо бежать дальше, за новыми впечатлениями.
- Шшшш, - прощается он.
- Шшшш, - шепчут ему волны.
- Шшшш, - машут вслед тростники.
- Шшшш, - вздыхает песчаная дюна.
И только костер весело потрескивает и швыряется искрами. Ему, шалопуту, всё бы смеяться…
Как это водится в сказках, жили-были принц и принцесса (не родственники). Принц был великолепен, принцесса - прекрасна, они полюбили друг друга высокой чистой любовью и скоропостижно поженились. Наступил хэппи-энд и сказка закончилась. Стали они жить-поживать.
Принцесса скоро узнала, что ее молодой муж храпит по ночам, что утром он колется щетиной, а его усы пахнут табаком.
Принц обнаружил, что принцесса, как все смертные женщины, иногда ест и, страшно сказать, даже посещает туалет!