На ходу дон Текило, вооружившись серебряным канделябром на десяток свечей, успокоился и, пробегая длинными коридорами и анфиладами, принялся оглядывать содержимое Башни в поисках того, ради чего жертвовал своим временем и душевным спокойствием. Как ни странно, ни на третьем, ни на четвертом, ни даже на втором этаже Башни в коридорах не стояло ничего, подходящего по описанию на Тройного Оракула. Как там говорил друг Леокадий? Композиция из белого камня в виде трех статуэток …
Сзади зарычали.
Дон Текило лихо обернулся, выставив перед собой канделябр.
- А, это ты, - поздоровался он с оборотнем. – Что, от серебра хреново? – участливо спросил вор охранник.
Рысь зарычала еще громче.
- Ну, извини, не знал. Ты б предупреждал, что ли… Слушай, а где у вас Тройной Оракул стоит? А то я уже битый час здесь хожу-брожу, кроме тебя ни одной живой души…
Рысь перестала скалить клыки и без предупреждения прыгнула. Дон Текило принял вес дикой кошки на канделябр, используя его как рогатину при охоте на медведей. Оборотень зарычал, стараясь одновременно и достать противника, и избежать встречи с противным его природе металлом.
После нескольких минут барахтаний, рычания и солидной дозы иберрского мата рысь оказалась прижата к стене разлапистым канделябром.
- Ну, вот как-то так, - сказал дон Текило, смахивая со лба выступившие капли пота. – Ну, и что мы будем делать?
Оборотень прорычал что-то, что авантюрист предпочел истолковать по-своему.
- Ну нет, убивать мы никого не будем. Не люблю. Давай договоримся. Мне, собственно, только Тройной Оракул нужен. Поддержания престижа профессии для. Все остальное, так и быть, трогать не буду. Вот скажи, сколько тебе маг за охрану платит? Так ты ему скажи, что украли много, а разницу мы с тобой пополам поделим, надо ж тебе на что-то жить, когда контракт на охрану Башни закончится…
Рысь дернулась, но канделябр, хоть и погнулся, выдержал. На пятнистой шкуре оборотня, там, где ее касалось серебро, ворсинки начали сворачиваться, как от сильного жара. Оборотень зарычал.
Дон Текило почесал свободной рукой лысинку. Собственно, до него только сейчас дошло, что в ловушке не только рысь, но и он сам. Не будет же он, в самом-то деле, стоять всё полнолуние, пришпилив оборотня серебром к стене. Это как-никак три-четыре дня, и то, если…
Тут умная мысль, давно устроившаяся посреди извилин сознания храброго дона, наконец, додумалась.
- Погоди. Так ведь сегодня ж еще луна-то не полная. Она еще завтра только в полную силу войдет. Какой-то ты странный оборотень. А ты уверен, что вообще того… этого…
На этих словах зверь всхлипнул, вздохнул совсем по-человечьи… И только дон Текило, оторопев от внезапного приступа разума, ослабил канделябровый захват, пойманный охранник резко дернулся, пробороздив крепкими когтями глубокие рвы в штукатурке, и, развернувшись как пружина, сделал отчаянную попытку вырваться.
Дон Текило, прикрываясь канделябром, отшатнулся.
Рысь вывернулась из захвата, обрела равновесие на четырех лапах, зарычала, прижав уши к голове, выгнув спину и демонстрируя явно враждебные намерения.
- Но-но, - пригрозил дон Текило, продумывая путь отступления.
Рысь зарычала еще агрессивнее. И сделала попытку добраться до наглого вора.
Дону Текило повезло – первая же дверь, до которой он успел добежать, оказалась открытой. Дон забежал в комнату, оказавшуюся чьей-то спальней. По крайней мере, посередине помещения возвышалась кровать под пышным балдахином – остальная мебель пряталась в темноте по углам.
Впрочем, настоящему вору темнота не помеха. Натолкнувшись на какие-то креслица, скамеечки, полочки, дон Текило резво пробежался по комнате, попутно осматриваясь, не стоит ли где-нибудь в уголке композиция из трех белых нефритовых крокодильчиков. Композиции не оказалось. А башенный оборотень, оказывается, настырная сволочь: поцарапав дверь, он сумел-таки его открыть. Рысь вошла, осматривая золотистыми горящими глазами темноту помещения; сделала пару осторожных сторон внутрь…
Дон Текило, успевший уворовать с ближайшего кресла какую-то накидку (то ли чей-то плащ, то ли покрывало – не важно), набросил на оборотня импровизированные тенета, и, не теряя времени, выскочил в коридор, не забыв надежно прикрыть за собой дверь.
Драгоценные секунды, выигранные таким образом, дон Текило потратил на то, чтобы подпереть дверь всем, что только попалось под руку. Попалось чучело головы лося, надежно заклинившее дверь, стул, комод (хоть и не любил их дон Текило, но уважал за прочность и надежность). Подумав, иберрец добавил в свалку, преграждающую выход из спальни, пострадавший серебряный подсвечник и сервиз аналогичного материала. Сервиз, собственно, можно было бы продать, если б удалось его попятить, но дон Текило предпочитал не мелочиться в таких вещах, как охрана собственной жизни.
Задохнувшись после трудов, дон Текило прислушался, как чувствует себя в ловушке его преследовательница. Изнутри запертой комнаты доносилось сначала рычание, потом… Потом хлопанье птичьих крыльев и весьма колоритное уханье, потом там что-то упало, потом кто-то заверещал вполне кроличьим голосом…
Дон Текило на всякий случай сплюнул, помянул недобрым словом магов с их экспериментами, от которых добропорядочным ворам житья нету, и двинулся на поиски Оракула.
Больше всего удивлялся дон Текило внутреннему устройству Башни. Снаружи это было не слишком величественное здание – то ли четыре этажа, то ли пять, и больше двух-трех комнат на каждом этаже, по мысли благородного дона, никак не могло поместиться. Ан нет. Внутри всё было гораздо, гораздо солиднее. Длинные коридоры уводили вдаль, маня десятками приоткрытых дверей. Лестницы встречались на каждом сотом шагу, и ни одна не была похожа на предыдущую: у одной ступеньки мраморные, у другой деревянные, у третьей – восемь ступеней наверх, у четвертой – дюжина вниз… Случай с фальшивой пропастью заставлял дона Текило ожидать, что хотя бы половина всех этих архитектурных изысков окажется иллюзией; авантюрист тщательно ощупывал все подозрительное, но ничто не исчезало… Правда, иногда ощупываемые предметы стремительно меняли свой внешний облик, превращаясь во вполне нейтральные вещицы – например, одна каменная стена вдруг превратилась в забитый книгами шкаф, а чучело совы – во вполне живую сову, которая улетела с сердитым уханьем…
Чтобы разобраться в том, что в Башне настоящее, а что – искусно сделанная фальшивка, требовалось прибегнуть к старому испытанному стимулятору дон-Текиловых мозгов. Вор старательно принюхался, выбрал лестницу и начал спускаться вниз.
Опыт многочисленных ограблений, суммированный в монументальном труде "Сто верных способов изъять чужое имущество", подсказывал, что где-то внизу должен находиться подвал, а где подвал – там обязательно найдется вино.
Не верите? Абсолютная правда. Этот факт наивернейшим образом отражен в сочинении "Миллион попоек дона Текило".
Против всех ожиданий лестница привела дона Текило в длинный сумрачный коридор. Выполнив эту миссию, лестница вежливо, не прощаясь, растворилась в воздухе, и авантюристу не осталось ничего другого, как идти на поиски другого выхода. Он шел, шел… шел, шел… Это путешествие было бесконечным, тоскливым и туманным… В какой-то момент дон Текило подметил ориентир – большое пятно светлого тумана с проскальзывающими внутри голубыми молниями; но стоило мигнуть или на секунду отвести взгляд, как это пятно исчезало – и появлялось в совершенно неожиданном месте. Дон Текило побежал – его шаги гулким эхом раздавались по пустому темноту коридору, и каждый шаг был тяжелее предыдущего, и темнота сгущалась, и стены сжимались, сжимались… И в какой-то момент дон Текило не выдержал, упал и забылся.
В астрале
- Покайся, сын мой! - пророкотал глас неведомого божества.
- Каюсь! – истово возопил дон Текило, счастливый от самой возможности того, что с ним кто-то разговаривает. Опыт блуждания по лабиринтам, сокровищницам и прочим охраняемым помещениям подсказывал отважному дону, что обычные ловушки срабатывают с тихим "сс-з", "шшухх" или вообще беззвучно. А коли разговаривают – значит, будут ловить и пытать.
Другими словами – какие-то мгновения жизни гарантированы.
- Отринь земную суету! – продолжал глас.
- Риню, риню… - тут же согласился дон.
- Отстань от человека, - вмешался кто-то третий.
Кто-то, стоящий рядом, наклонился к поверженному дону, раздался тихий, но такой знакомый звук откупориваемой бутылки…
Дон Текило мгновенно пришел в себя.
Над лежащим иберрцем склонились четверо монахов. Один – огромный, похожий на медведя детина, весь поросший черной шерстью, в сбившейся на все четыре стороны серой рясе, гулким басом пророкотал, что человек прежде должен покаяться, но самый старший из монахов – маленький, кругленький, с добродушным лицом, протянул Текило бутылку и посоветовал подкрепить силы. Третий и четвертый монахи вяло перебирали четки и наблюдали за происходящим с отрешенным спокойствием словивших безначальное Дао за хвост мироздания.
Дон Текило перелил вино из бутылки в себя, и его мозги заработали.
- Вы что, монахи?
- Да, сыне. Я отец Гильдебран, - представился кругленький монах. – А это – брат Томас, а это – брат Тимофей и брат Нобель.
- Нобель-шнобель, - срифмовал скучающий брат Тимофей. Нобель вяло обиделся:
- А в рыло?
Медведеобразный брат Томас ревниво проследил, как возвращался в относительно трезвый ум и собственную память дон Текило, опустился рядом и с пристрастием повторил:
- Готов ли ты покаяться в своих грехах?
Дон Текило покосился на выразительные кулаки брата и горячо согласился, что готов. Ха! Похоже эта встреча – то, что надо, будет хороший повод продолжить цикл "Десятка самых горячих раскаяний дона Текило"!
Отец Гильдебран остановил ретивого брата Томаса:
- Оставь его, брат. Ты же видишь – у него временное помутнение рассудка. Может быть, еще успокоительного? – и святой человек потянулся за стоящим неподалеку кувшинчиком.
- Ага! – бойко согласился дон Текило.
Лучше бы не соглашался. В кувшинчике оказалась простокваша.
- Полегчало? – заботливо поинтересовался отец Гильдебран.
- Угу.
- Это хорошо. А теперь, сыне, мой долг сказать тебе, что ты стоишь на опасном пути. Ибо охота за чужим имуществом еще никого не доводила до добра. И нет никакой заслуги в том, чтобы продолжать совершать преступления ради того, чтобы доказать кому-то что-то, чуждое твоей природе… Понял, чадо?
Дон Текило не понял, но на всякий случай горячо согласился. Пока отец Гильдебран вел душеспасительные речи, вор осматривался: кажется, он и монахи находились в каком-то подвале. Стены каменные, неровные, вдоль стен бочонки, штабеля бутылок и запечатанных кувшинов…
Бочонки! – дошло до дона Текило. Бутылки! И запечатанные кувшины!
- Что, выпить хочешь? – подметил ищущий и алчущий взгляд дона брат Тимофей.
- Имею такое намерение, - признался дон Текило.
- Не получится, - прихлопнул несбыточные надежды незваного гостя монах. – Самим мало…
И тут до дона Текило дошло, что означает этот скучающий взгляд, расслабленная поза и запинающаяся речь братьев Тимофея и Нобеля. Оба были пьяны как… как монахи. Открытие порядком поразило дона Текило: при всем богатстве собственного алкогольного опыта он редко становился свидетелем чужого опьянения. Ну, надо же…
- Сын мой, - вернул внимание иберрца к себе отец Гильдебран. Дон Текило обернулся и ревниво начал искать признаки избыточного винолюбия в лицах брата Томаса и отца Гильдебрана. – Сын мой, - продолжил монах, - задумайся о своей судьбе. Открой свое сердце, и подумай, живешь ли ты мечтой – или живешь по привычке? С чем ты миришься в своей земной жизни? С собственным пьянством? Распутством? воровством? Может быть, настал час, когда стоит изменить себя? Открыть новые бутыл… горизонты?
Кругленький монах вел речь уверенно, и лишь красные щеки в нем выдавали, насколько хорошо и долго сидела до прибытия дона Текило компания четырех истово верующих братьев.
- Ага, - дон Текило поднялся на ноги. Брат Томас попытался подняться, но покачнулся и упал на каменный пол. – Я, значит, вор, пьяница и так далее, а вы тут белые и пушистые.
- Нобель, это про тебя, - ввернул брат Тимофей. Нобель обиделся. Потом пожал плечами, свел глаза к переносице…
На какое-то мгновение физиономия брата Нобеля утратила человеческие черты, превратилось в белую мордочку гигантского кролика, потом, шевельнув длинными ушами, вернулась в привычные формы.
Дон Текило внезапно почувствовал, как наступила давно забытая трезвость.
- Что вы вообще тут делаете?
- Мы Башню охраняем, - ответил отец Гильдебран.
- Покайся! – потребовал густым басом брат Томас.
Гильдебран похлопал его по щетинистой тонзуре:
- Грешен, грешен… - и брат Томас, успокоившись, подложил огромные ладони под сытую щетинистую щечку и принялся похрапывать.
- Хорошо же вы ее охраняете! – выразил свое возмущение дон Текило. Нет, в самом деле, компания четырех монахов ни в какие подметки не годилась дюжине трехголовых змей, охранявшей любимый чайный сервиз цинского императора, или полку кавалеристов, стороживших копилку наследника буренавского престола, и даже тому рыжему коту, который бдил за корзинкой с рукоделием прекрасной донны Катарины…
- Охраняем, уж будь спокоен, - кротко ответил отец Гильдебран. – Согласись – Башню до сих пор не украли, значит, всё в порядке.
Аргумент был весомый.
- А у вас там наверху, - мстительно возразил дон Текило, - оборотень бегает.
- Не у нас, - педантично поправил брат Тимофей. А брат Нобель добавил:
- Путь бегает. У нас дверь крепкая, и она не пройдет! – И в подтверждение своих слов брат Нобель покинул состояние сонной расслабленности, приподнялся и шарахнул по двери подвала чем-то, на лету трансформировавшимся в увесистый замок. Таких замков, как убедился дон Текило после пристального рассмотрения, на двери было уже не меньше десятка.
- Гм… "Она"? – рискнул уточнить дон Текило.
- Она, - со вздохом ответил отец Гильдебран.
- Что, правда? – не поверил авантюрист. Богатырский храп и покачивание трех монашеских голов были ему ответом. – Ну надо же… Четыре мужика – а испугались одной бабенки! нет, кто бы сказал – я бы ни в жизнь не поверил, чтобы четыре монаха, да еще секущие в магии, прятались в подвале от одной девки-оборотнихи!
- Мы не испугались, - пытаясь выглядеть солидно, ответил брат Тимофей. – Мы делегировали полномочия. Она охраняет верхние этажи Башни – а мы самое ценное. Стены. Подвал. Вино.
- Угу, - с чувством кивнул брат Нобель. – И мы вовсе не прячемся. У нас просто фаза Луны соответствующая…
Дон Текило захохотал. Отец Гильдебран посмотрел на него с сочувствием.
- Сын мой, я вижу, ты торопишься нас покинуть.
- Собираюсь, отче. Сейчас пойму, как я сюда забрался, и покину. Вы уж не обессудьте.
- Не буду, - согласился монах. – Ссуживать не моя специальность. Не ищи второй вход – тебя перенесло порталом. Когда хозяин Башни собирался ее покинуть, он там, - монах показал толстеньким пальчиком в потолок, - наставил разных ловушек…
- Что, и до сих пор ловушки до конца не обезврежены? – спросил дон Текило, и тут же прикусил язык. Какая грубая ошибка! Он же изображал обычного вора, а тут выдал свою подготовленность…
Монахи пропустили оговорку вора мимо ушей.
- Видишь ли, сыне, - проговорил отец Гильдебран. – После каждой попытки ограбления мы с братьями обходим ловушки и заряжаем их по новой. Так что всё еще в полной исправности.
- Угу… Ага… - принялся размышлять дон Текило. – Значит, Башню охраняете?
- Охраняем, - согласился брат Тимофей и надолго припал к сосуду с охраняемым имуществом.
- И воров ловите?
- Ловим, - кротко согласился отец Гильдебран.
Под загорелой лысинкой дона тем временем шел вычислительный процесс. Трое воров ушли в Чудурский лес, трое пытались ограбить Башню, вопрос – сколько из них остались в живых?
- А что потом с ворами делаете? – с крайне незаинтересованным видом спросил дон Текило.
- Отпускаем с миром, - ответил брат Тимофей.
- ПОКАЙСЯ!!! – сквозь сон взревел брат Томас.
- Да ты не дергайся, сыне, - успокоил вора отец Гильдебран. – Мы люди мирные, тихие. Мэтр Виг – мой давний приятель, вот и попросил нас сделать ему одолжение, посторожить его имущество, пока он в тюрьме сидит… Ах, это я уже говорил, вот дела – повторяюсь… Пить надо меньше, - сурово погрозил сам себе пальцем монах, подошел к бочонку, нацедил в кружку чего-то из благоуханного винограда, выпил, отдышался, продолжил: - Так вот. Когда портал с лестницы к нам очередного бедолагу переносит, мы с ним воспитательную беседу проводим.
- Покайся, грешник! – с улыбкой невинного младенца предложил спящий брат.
- И предлагаем выбор: осознать неправедность своей жизни, или вернуться к ней.
- Конечно, вернуться! – не мешкая, выбрал дон Текило.
- Да не к ней, - пояснил брат Тимофей для особо иберрских донов. Показал пальцем в потолок, - а к Ней!
Спустя долгих пять минут до вора дошло.
- А-аа! Вы об оборотнихе…
- Она хорошая девочка, - милосердно объяснил отец Гильдебран. – Увлекающаяся натура, но в юном возрасте мы все были такими.
- Это несправедливо! – возмутился брат Нобель.
- Зато очень действенно, - возразил отец Гильдебран. И повернулся к дону Текило. – Подумай, сын мой. Подумай, чего желает твоя душа – спокойного размышления о природе сущего, раскаяния и открытия нового пути, или же ты хочешь встретиться с оборотнем, с ее острыми клыками, стальными когтями, звериной жаждой крови, с манией убийства и душегубства…
Отец Гильдебран, тряся пухленькими красными щеками, живописал страсти и ужасы встречи с разъяренным оборотнем, брат Тимофей время от времени подсказывал, что отче пропустил, а брат Нобель, перебирая четки, добавлял, что еще забыли его собратья по вере.
Рассказы монахов леденили кровь, но…
Всегда, рано или поздно, возникает это самое "Но". И в каждой из многочисленных историй дона Текило оно встречалось не раз и не два.
Дон Текило самым благородным образом пропустил мимо ушей чужие словеса, дождался, когда монахи выдохнутся, повествуя об ужасах, которые ждут иберрца по возвращении в Башню, и вежливо уточнил:
- Но вы уверены, что оборотень "она", а не "он"?
- Обижаешь, - хором ответили братья, и даже Томас проснулся, чтобы выразить свое возмущение. Они, конечно, монахи – но не настолько!
- Тогда вопрос решен. Возвращайте меня обратно.
- Сыне, - осторожно уточнил отец Гильдебран. – Ты уверен?
- Уверен, уверен, - потирая руки, ответил дон Текило.
- Ну, тогда… как скажешь, - ответил отец Гильдебран, засучил рукава рясы и принялся сплетать заклинание.
- Мы помолимся за тебя, - пообещал брат Тимофей. Нобель смахнул с кончика носа предательскую слезу, брат Томас пододвинул поближе бочонок и предложил начинать тризну.
Спустя минуту дон Текило уже не было в винном погребе.
Брат Нобель вздохнул.
- А может быть… - неуверенно начал он, но отец Гильдебран сделал отрицающий жест.
- Что ты, сыне! Такого исправлять – только портить!