* * *
Видимо, горькое разочарование было столь явно написано на моей физиономии, что Олёна, не выдержав, прыснула со смеху и, чмокнув меня в губы, убежала наверх переодеться в дорогу. Отдышавшись и трезво взвесив все плюсы и минусы, я решил отправиться в путь на Сивке-Бурке. Конечно, лошадь с характером, но время экономит круче любого авиалайнера. На обычной телеге ехали бы целый день, а так обернёмся часа за два. Не может же за два часа моего отсутствия случиться чего-либо совсем уж непоправимого? По крайней мере, очень на это надеюсь. Очень, очень…
Я поманил сквозь оконное стекло Еремеева и выдал ему чёткие указания. Митю вернуть и припахать к уборке территории, не дай бог, опять самостоятельное следствие с арестами устроит. Царицу, как отревётся, отправить с эскортом стрельцов в Немецкую слободу. Пусть закупит для нас кофе и договорится о ночлеге, хватит ей у нас в отделении квартироваться, и так отношения с боярской думой хуже некуда, а когда они поймут, где государыня спать-почивать изволит, я вовек от сплетен не отмоюсь.
Бабе-яге один приказ (или, правильнее, просьба) – думать, глава экспертного отдела, думать! Где эту заразу найти, на что приманить и как обезвредить?! Пока мы Лихо под землю не посадим, царского расположения нам не вернуть, как тем же японцам Курильских островов. Всей еремеевской сотне соблюдать утверждённый график дежурств и патрулирования, по возможности гася факты невезения у рядовых граждан мирным путём. Мы с Олёной отправляемся на служебном транспортном средстве на место возможного преступления. То есть тот факт, что труп был обнаружен висящим на берёзе, ещё не означает, что и убит несчастный был там же, где найден.
Возможно, Горох в чём-то и прав, я невольно расслабился на лаврах прошлых успехов и забыл все элементарные правила ведения следствия. А правила эти гласят: обследование места преступления должно быть произведено в первую очередь, пока следы свежие и улики не затоптали. В общем, трудись, Фома, координируй действия сотрудников, а мы с невестой поскакали кататься…
Сивку-Бурку из стойла я выводил лично, соблюдая все меры предосторожности и безопасности. Кобылка игриво пританцовывала и всё пыталась подставить мне своё ушко, якобы для почёсывания. Для несведущих поясню: эта нахалка так над невинными людьми издевается – протянешь ручку, и тебя в это же ухо так засосёт, ахнуть не успеешь, как уже с обратной стороны вывалишься – и весь в костюме Ивана Царевича! Причём, как и где она тебя во всё это "переодевает", непонятно, а старую одежду зверушка не возвращает просто из принципа. Один раз нам это даже на руку сыграло, когда она такую шутку с Кощеем провернула…
– Гражданка Сивка-Бурка, – привычно начал я, принимая от одного из наших стрельцов цветную семихвостую плеть, – я убедительно прошу вас помочь нам в нашей следственной миссии. То есть не кобенясь доставить в нужное место и обратно. Идём на заданной высоте (выше леса могучего, ниже облака летучего), американских горок не устраиваем, зигзагами не прыгаем. У Олёны три морковки в корзинке, а с меня по возвращении два кило ячменя с пивом. Если вопросов нет, кивните… Спасибо, так я и думал. Ну что ж, любимая, залезай!
Бывшая бесовка одним грациозным движением вспорхнула на круп нашей штатной кобылы, только подол синего сарафана на меня плеснул морским парусом. Я лично верхом ездить никогда не любил. Нет, к самим лошадям отношусь ровно, без паники и заигрываний, но… Согласитесь, в приличном "опеле" или "ландкрузере" чувствуешь себя куда увереннее и защищённей, чем на спине быстробегающей домашней скотины со своим норовом, не оборудованной ремнями безопасности и банальной противоугонной системой?! С этими трезвыми мыслями я кое-как вскарабкался в седло. Моя любимая крепко обхватила меня за пояс. Она явно верила в меня гораздо больше, чем я сам.
– В какую сторону направимся? – осторожно уточнил я.
– Ну-у, по столбовой дороге, – пожала плечиком Олёна. – За ворота городские, там налево через поля, потом за речку, потом вроде… А-а-а!
Её счастливо-испуганный вопль так и остался звенеть у конюшни, а мы уже неслись под облаками! Лошадь вертикального взлёта – это вам не трактор лунный на солнечных батарейках. Это крутизна недосягаемая! У нас Сивку-Бурку дважды пытались бояре для царя экспроприировать, хорошо сам Горох жёстко отказал. И вот сейчас это длинногривое чудо, беззвучно меся копытами воздух, упоительно легко несло нас через поля, реки, леса, овраги, над деревеньками и церквами, хуторками и болотами, пока Олёна не ткнула пальчиком вниз.
– Поздно, родная… – поморщился я, пытаясь на полном скаку завернуть чародейское животное. Кобыла возмущённо встала на дыбы посреди белейшего облака и, обиженно всхлипнув, спикировала вниз. Я кое-как выровнял направление поводьями, и пять минут спустя, после умеренно мягкой посадки, госпожа лошадушка бежала неспешной рысью по широкой дороге.
Погода стояла мягкая, комары и мошки не донимали, а ту самую злосчастную берёзу я узнал бы и без подсказки. Она стояла одна посреди редкого орешника, в десяти шагах от дороги, высокая и старая, идеально подходящая декорация для вывешивания на ней мёртвого тела. Вот ей-богу, было, было в этом дереве что-то наигранно-театральное и нарочито зрелищное, словно её долго выбирали и утвердили на роль после приличного кастинга…
– Вот тут он и висел, поперёк той ветки!
– Понятненько. – Вслед за моей невестой я спрыгнул с седла (точнее, она спрыгнула, а я сполз, но это неважно). – Висел лицом к дороге? И наверняка так, что не заметить невозможно… Ну что ж, давай-ка попробуем осмотреть тут всё повнимательнее.
Сивку-Бурку я припарковал у обочины, там, где трава погуще и посвежее. Пусть перехватит пару ромашек или листьев клевера, пока мы тут возимся.
Поскольку Олёна больше молчала, следя за моей работой, я рассуждал вслух:
– Место подобрано идеально. На ближайший километр в обе стороны дороги ни одного высокого дерева, чистое поле или мелкий кустарник. Ствол на три метра в высоту практически ровный, ни сучьев, ни веток. Затащить по нему тело наверх – задача непростая, если не пригнать на помощь башенный кран. Труп будет виден идеально, все заметят, все оценят, все обратят внимание. Значит, случайность тут исключена. Всё было проведено и исполнено по тщательно разработанному плану. А тщательные планы у нас составляет только один фольклорный персонаж…
– Кощей? – угадала моя невеста.
Я кивнул. Фактов маловато, но всё равно это он. Уверен! И я найду доказательства.
Осмотр самой берёзы ничего не дал, дерево как дерево. Никаких свидетельств присутствия посторонних лиц в радиусе десяти метров обнаружено не было. Да если на траве и оставались следы тех мужиков, что снимали тело, то их могло смыть дождиком, а может, я просто не заметил, всё-таки три дня прошло. Если бы хоть какая-то бусинка, упавшая серёжка, слетевшая ленточка, ну хоть что-то…
Увы, ничего не было. Совсем ничего. Я раздражённо пнул носком ботинка пустую скорлупку грецкого ореха. Больше здесь нечего ловить.
– Возвращаемся, милый? – Олёна, утешая, погладила меня по руке. – Не огорчайся так. Если за делом этим сам Кощей стоит, так он улик не оставляет. Уж в этом мне поверь, я на него не один год спину гнула… Обними меня…
– Откуда он там? – ни к кому не обращаясь, тупо спросил я.
– Кто, Кощей, что ли? И где "там"? – не поняла Олёна. – Не знаю, любимый, ты сыскной воевода, тебе и ответы искать. А меня так и не обнимешь, да?
– Обниму. – Я порывисто прижал её к груди и так же резко отпустил в ту же минуту. – Откуда под берёзою орех? Да ещё не лесной, а грецкий?! Белок с подбитым глазом в чистом поле не видать, ветер прикатить не мог, возчики тоже вряд ли обронили. Тогда что он здесь делает?
Я нашёл сначала одну, потом другую половинку. Внимательно осмотрел обе. Скорлупки были идеально чистыми внутри, словно в них что-то хранилось, а края явно носили на себе остатки давно высохшего клея. Вот это уже улика! Теперь я мог уверенно явиться к Яге и попросить полновесную экспертизу этого неприметного предмета.
Давайте просто попробуем слегка пофантазировать… Что было в пустом орехе? Быть может, он служил лишь переносной камерой для Лиха? А если кто-то смог его туда упрятать, то почему этого же не можем повторить мы? Кажется, дело сдвигается с мёртвой точки…
Я открыл было рот, чтобы поделиться новым прозрением с любимой, но замер – взгляд Олёны блуждал где-то за моей спиной.
– Эй, ты нашла что-то более интересное, чем я?
– А?! – Она вскинулась, словно очнувшись. – Подожди…
– В каком смысле? – Я попытался прижать её к себе покрепче.
– Да помолчи же! – раздражённо буркнула моя невеста. Я чуть было не обиделся всерьёз. – Там кто-то кричит… Неужели не слышишь?
– Где?
– Там. – Она показала пальцем вправо, туда, где горизонт оживлял невысокий перелесок.
– Кто кричит? – начал озираться я, но бывшая бесовка, вывернувшись из моих рук, уже бежала со всех ног на неизвестный зов. Тихо выругавшись сквозь зубы, я поспешил следом.
Метров через сто стало окончательно ясно, что слух моей невесты на порядок тоньше моего – со стороны подлеска действительно доносились крики о помощи. Кричал мужчина или, скорее, молодой парень лет двадцати в потрёпанном зелёном кафтане, залитом кровью. В спине у него торчал обломок чёрной стрелы.
Я уже видел такие… Видел, но не хотел верить. Лицо Олёны помертвело, но первой страшное слово произнесла всё-таки она:
– Шамаханы!
Я бросился поднимать раненого, а она так и стояла с застывшим ужасом в глазах. Видимо, парень был из наших приграничных частей и пытался предупредить государя об акте агрессии. Хотя какой, к чёрту, акт! Шамаханы устраивают такие стычки почти ежедневно, но если наши отправили гонца, значит… война. Вот именно её нам ещё и не хватало…
– Потерпи, браток, скоро будем дома. – Я взвалил его себе на плечи, он уже не кричал, он скрипел зубами от боли. Только бы до города довезти, а там Яга поднимет, ей в плане целительства равных нет.
– Шамаханы идут… – успел сказать пограничник.
* * *
Олёна словно очнулась, бросившись мне помогать. Не знаю, как мы вдвоём дотащили бы его до дороги, но в этот миг передо мной как лист перед травой возникла Сивка-Бурка. Вот уж не ожидал от этой капризной скотинки такого такта и понимания. Мы втянули парня ей на спину, кое-как уместились сами, и ретивая кобыла, тряхнув золотой гривой, взмыла под небеса.
Я спешил в Лукошкино и всё равно заставил себя оглянуться – край горизонта дымился. Не пройдёт и двух дней, как шамаханская орда встанет у стен города. А у нас там Лихо! Что бы мы ни делали, нам не повезёт! Ни в нападении, ни в обороне, ни в чём! Они могут даже не атаковать, просто возьмут столицу в кольцо осады и дождутся своего часа…
Взмыленная под тройной ношей Сивка-Бурка бережно коснулась копытами земли как можно ближе к крыльцу нашего терема. Подбежали дежурные стрельцы. Раненого понесли в дом, я быстро поцеловал невесту и едва ли не бегом бросился к царю. Такие вести не могли ждать. И надо же было, чтоб именно в этот самый неподходящий момент меня пытались остановить все подряд со своими дурацкими заявлениями! Неужели непонятно, что если милиция куда-то вот так нервно спешит, значит, дело срочное и все остальные уж точно могут подождать?! Наш лукошкинский люд, похоже, считал иначе…
– А задержись-ка, батюшка сыскной воевода, уважь купца третьей гильдии! Заслугами отмеченного, государем уважаемого, людьми солидными чтимого, семьёй да внуками обременённого, на храм божий жертвующего, законы исполняющего! Ужо небось надолго-то не задержу, один вопросик лишь задам. Вот ты и ответь, не чинись перед старшими, Бог гордых не любит. Так, что спросить хотел… Как жизнь молодая, чё нового в отделении-то, а?
Как я его не убил на месте, не знаю… Остальные продолжали тему со своими индивидуальными вариациями.
– Добрый день, Никита Иванович! А у вас, слыхал, свадебка? Ну дай вам Бог… А меня что же не позвали? Ну суди вас Господь… А я ить теперь обижуся и сам не приду! Ну упаси вас Боже… А может, и приду, чё мне стоит-то?
– А-а-а-а, гражданин участковый! Горе-э, горе-то какое! Всю жизнь свою вас одного любила, все пятьдесят лет в девственности прождала, а вы на другой женитеся! А-а-а-а, ну вона я ей уже все волосья-то повыдёргиваю…
– Прости, сыскной воевода, друг ты мне, а далее я тя не пущу. Не пущу, и не проси, и глазами не зыркай, и кулаки не сжимай, и не гневайся зря… Я на тя гневаться должен! У меня жена два дня как из дому сбежала? У меня! Я те заявление писал? Писал! Почему же ты допустил, чтоб она сёдни поутру в избу заявилась, да не одна, а с тёщенькой?! Есть на те крест после этого, сыскной воевода? Не пущу, покуда со мной мировую не выпьешь…
Как я вырвался – ума не приложу. И это ведь только трое-четверо наиболее настырных! А десяток добросердечных граждан, просто искренне, от души, интересующихся, "как здоровьечко"? А пяток обиженных, мимо которых я промчался с такой скоростью, что даже не понял, чего они, собственно, хотели?! Нет, нельзя так с людьми… Хотя как со мной, так очень даже можно! Они – народ! А народ всегда прав. В конце концов, перед ними я в ответе и за себя, и за власть, и за них самих порою.
Но худшее началось, когда я язык на плече добрался до царского подворья. Стрельцы меня пропустили без разговоров, но, поднимаясь к государю на второй этаж, я лоб в лоб налетел на реакционное крыло боярской думы, спускающейся с внеочередного совещания. Это был тот редкий случай, когда уровень моего личного невезения взлетел на новую, олимпийскую высоту.
Кажется, я успел сказать только:
– Граждане бояре, расступитесь, мне к царю по делу, сроч…
Дальше меня молча взяли в охапку, облапили со всех сторон, как шестилетний сенбернар корейского повара, и вынесли на задний двор, казнить без суда и следствия.
Всё делалось тихо, споро, без лишней суеты и привлечения внимания, я бы даже сказал – серо и буднично. Через конёк левого крыльца перекинули длинный шёлковый пояс, к нему привязали ещё два, профессионально настраивая скользящую петлю…
– Вешай его, бояре!
Я отбивался, словно лабораторная мышь от студентов-медиков, но силы были слишком неравны. В высоком окошке мелькнул профиль Гороха. По-моему, он отлично видел, что именно тут происходит, и… спокойно отвернулся. Я понял, что потерял единственного заступника при дворе… Хотя, может, государь всё-таки не заметил? Не может же он… я же… они же меня сейчас…
– Ага, попался, злыдень подколодный! – взвился за моей спиной счастливый вопль дьяка Филимона. – Отворотил лик свой светлый царь православный от мента безбожного! Вот и пущай свершится суд праведный над грешником Никиткой из отделения. Мало ли народу взбаламутил, мало ли бояр напозорил, дык ещё и мне, агнцу безвинному, всю кровь литрами так и выпил!.. На те, басурманин, на!!!
Я кое-как обернулся. Мстительный дьяк с совершенно безумным лицом сорвал с ноги самодельный деревянный башмак-гета и со всей дури запустил мне в голову. У меня не было возможности даже увернуться…
Он сам не попал. То есть попал, но не в меня. Кустарный образец японской обуви вдребезги расшиб то самое стекло, за которым только что мелькнул царь. Гневное лицо Гороха всплыло в пустой раме…
– А-а… энто, надёжа-государь, ослушники твои против нашего Никитушки Иваныча сильное зло умышляют, – тонко проблеял вусмерть перепуганный гражданин Груздев, мигом сдавший всех. – Вот я и дерзнул тебя, батюшку, сандаликом предупредить… покуда греха не случилося…
Бояре бухнулись на колени, те, кто похрабрее, бросили меня, переключившись на битьё переметнувшегося дьяка. Шёлковую петлю со своей шеи я снимал сам дрожащими руками, так и не дождавшись посторонней помощи. Набежавшие царские стрельцы спешно наводили порядок. Не знаю, да и не хочу знать, чем это кончится для фракции Бодрова, мне было важно успеть донести главное:
– Шамаханы! Их орда движется на Лукошкино! Поднимайте войска…
Горох сдвинул брови, зло сплюнул вниз, перекрестился и сделал мне знак подниматься наверх. Очень надеюсь, что мой лимит невезения на сегодня полностью исчерпан. А ещё лучше – выбран до конца недели… Потому что жить, оказывается, хочется-а…
Экстренное совещание правительства в лице царя, боярина Кашкина и меня было собрано в течение получаса. Могли бы и раньше, но Кашкин приболел; пока за ним послали, пока гонец дважды навернулся, пока у боярской телеги слетело колесо… Сами понимаете, живём в сплошном невезении. Лихо – оно демократично, достается всем.
Дьяк Филимон Груздев рвался присутствовать в качестве секретаря, но был отклонён с редким единодушием. Государь сидел на коленях в углу своего кабинета на чистеньком татами и что-то выстукивал холёными ногтями по узорчатой гарде японского меча. Старый боярин сурово устроился на крепком русском табурете, если он и неодобрительно относился к гороховским закидонам, то сверх меры этого не демонстрировал. Я чуть хрипловато из-за побаливающей шеи (неприятно, когда тебя душат!) бегло доложил им всё: о раненом пограничнике и лично увиденных вдали свидетельствах факта приближения противника.
– Что скажешь, боярин? – выгнул левую бровушку Горох.
– Словам участкового верить надобно, – после минутного раздумья кивнул Кашкин. – Знаю, хоть и многим родам древним, многим холопам твоим служба его милицейская поперёк горла стоит, но я за сыскного воеводу головой поручусь! Гонца пограничного нам бы самим допросить следовало, а до той поры народ зря не поднимать.
– В каком смысле "зря"?! – не выдержал я. – Судя по дымам на горизонте и одному добравшемуся герою, там все приграничные заставы смело начисто! Шамаханы идут развёрнутым маршем, надо объявлять всеобщую мобилизацию!
Опытный царедворец бросил на меня укоризненный взгляд и, разгладив бороду, продолжил:
– Набатом да криками только панику лишнюю поднимешь. Нам, чтоб людей за стены упрятать, и одного дня предостаточно. Думаю, лучше б сей же час всем войскам нашим смотр устроить, порох да пушки проверить. Небось не в первый раз нам супостатов от ворот столичных гнать. Бог даст, управимся.
Я пожал плечами. Если смотреть в этом разрезе, то старый боярин, безусловно, прав. Я в Лукошкине без году неделя, а они тут поколениями жили, не одну войну пережили, у них военного опыта больше. И всё-таки…
– А теперь ты говори, Никита Иванович, – ободряюще подмигнул мне надёжа-государь. – По лицу вижу, тревожит тебя что-то… Али не веришь, что погоним басурманина?
– Да верю я вам обоим. По совести говоря, у меня в отличие от вас вообще нет опыта ведения открытых боевых действий. Меня беспокоит другое… Нападение шамаханов явно неслучайно, а мы все знаем, кто стоит за их набегами. Значит ли это, что и к факту появления в городе Лиха Одноглазого приложил руку всё тот же гражданин Бессмертный? Если дальнейшее расследование покажет, что это именно так, то мы обречены вести войну на два фронта. Внешне – против шамаханов и внутри города – против Лиха.
– Так в чём беда-то? Поди, и похуже бывало…