Но причины появления пустыни по-прежнему оставались неясными. Ни в одной летописи не упоминалось о ее приближении или разрастании, и ученые сделали вывод: пустыня появилась быстро и поглотила обширные территории за короткий промежуток времени.
Прознав о заключении ученых, жадные до сенсаций журналисты привычно бросились в атаку, и на читателей обрушился шквал статей под грифом "Сенсация". Почтенной и основательно выбитой из колеи обилием жареных материалов публике предложили стандартные версии случившегося: на старинные города обрушились мор, природные катаклизмы, саранча и вражеские армии, а пустыня поглотила города так быстро, что никто из противоборствующих сторон и ахнуть не успел. Или, как вариант, жители улетели на другую планету, а последний корабль потерпел крушение и взрывом уничтожил все живое в радиусе сотен километров. Но самой экстравагантной оказалась версия о нападении на города неведомых существ. Согласно ей, дыры в зданиях являлись ходами, проделанными этими самыми существами, обладавшими зубами алмазной прочности и желудком, с легкостью переваривающим каменную крошку. У гипотетического зверька даже имя появилось - камнеед.
"Существа подобного рода невероятно редки, - писали журналисты, - и потому ни биологи, ни палеонтологи не смогли предоставить нам их скелеты или фотографии. Остается верить, что загадочные камнееды не дожили до сегодняшних дней, в противном случае современные города однажды превратятся в железобетонное решето, и нам придется уйти из этих мест".
Появление пустыни в неподходящей природной зоне, согласно данной версии объяснялось обилием камней в тех краях и тем, что продуктом жизнедеятельности загадочных камнеедов являлся песок. Иначе говоря, отдыхающие на якобы песчаных пляжах в реальности лежат на камнеедском навозе, но даже не подозревают об этом. А планету от полного поедания спасло чудо: камнееды съели нечто совершенно несъедобное, возможно даже, космический корабль пришельцев вместе с его экипажем, заразились инопланетными вирусами и померли.
– И почему журналисты вспомнили только о песке? - прокомментировал посмеивающийся профессор эту версию, когда мы обсуждали новости во время обеденного перерыва. - Ведь корпорации создали десятки городов из каменного навоза. А еще бутылки, банки, стаканы…
– А если развить тему, то мы и вовсе живем по уши в удобрениях, - заметил я. - Не буду прямо называть данное вещество во время обеда.
– Вот именно, - поддакнул профессор. - Определенно, журналисты-скандалисты доведут слабонервных до ручки дикими бреднями… Ты закончил обед?
Я отрицательно покачал головой и показал половинку бутерброда.
– На месте доешь, - сказал профессор. - Пошли, работа ждать не любит.
– От работы дохнут, - возразил я.
– От безработицы тоже, - не остался в долгу профессор.
Я хмыкнул.
– И как теперь жить? - спросил я. - При таком-то подходе?
– Жить надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, - пояснил профессор. - Иначе говоря, работать. Это тяжелее отдыха, но гораздо увлекательнее. К тому же, будет, что вспомнить в старости.
– Если я до нее доживу с такими нагрузками… - буркнул я, дожевал бутерброд и отправился в лабораторию.
Помимо относительно легко переводимых книг существовали настоящие "крепкие орешки", работа над которыми требовала немало времени. Профессору Грилинсу и поручили сделать перевод одного из таких текстов. В нем описывались химические формулы, а так же подробно объяснялось, где применять полученные вещества.
Я знаю - профессора заставили переводить сложную книгу в отместку за лекцию о зловещих микробных мертвецах, а в дополнение к переводу обязали провести опыты с веществами и на практике убедиться: соответствует ли написанное реальности, и имеет ли смысл использовать данные вещества в наше время? Начальство установило жесткие сроки: явно желало, чтобы профессор не выдержал и добровольно уволился, но тот охотно взялся на работу и настолько увлекся переводом и проверкой, что потерял остатки совести и заставил меня работать вместе с ним даже в выходные, пусть и за тройной тариф.
Получается, в противоборстве профессора с начальством крайним остался я.
Ну, не зверство ли?
Пока народ наслаждался размеренной жизнью и сенсациями о погибших городах, мы плотно работали над переводом и проводили опыты. Профессор переводил один и тот же текст по два-три раза, а я на основе черновых записей писал усредненный чистовой вариант. Честно говоря, это не такое уж нудное и утомительное занятие: в книге описывались не только возможности веществ, но и крайне интригующие причины их появления, но все же… Я имею право отдыхать в выходные дни, или нет?
Мы узнали, что часть формул появилась благодаря стараниям экспериментатора, случайно создавшего жидкость, дарующую здоровье и долголетие. Создатель напитка поначалу обрадовался открытию, но вскоре впал в депрессию: жидкость получилась случайно, из произвольно выбранных компонентов - чистый экспромт и никаких записей. Судя по всему, именно после этого случая в практику химиков вошла традиция записывать все операции на бумагу и не полагаться на дырявую память - секреты секретами, но если сам забудешь порядок действий, то будь готов к большим неприятностям.
Напиток долголетия использовался исключительно его создателем, и за отведенные экспериментатору четыреста лет жизни бедняга вспоминал, какие компоненты и в каких пропорциях он смешивал, создавая напиток.
Намешав черт знает что, он увидел, как судьба улыбнулась ему, но гораздо позже до него дошло: судьба улыбнулась ему скептически. За четыре века экспериментатор совершил немало открытий, но повторить случайный успех не сумел и умер в тоске и печали.
Завершая перевод, профессор обнаружил - в конце книги не хватает нескольких страниц: пояснения к последней формуле были вырваны владельцами книги. Учитывая наличие в библиотеке и других книг с оторванными страницами, мы сделали вывод: древние жители не особо бережно относились к собственным записям.
Пришлось создавать вещество втемную, и профессор вознамерился заново написать пояснения взамен некогда уничтоженных книжными вандалами.
Глава 3. Лабораторные будни
Когда я вошел в лабораторию, профессор Грилинс возился с пробирками около основного стола, а на шести вспомогательных, стоявших у стен, что-то нагревалось, кипело, остывало и горело. Работа шла полным ходом.
Профессор поднял голову и молча кивнул, приветствуя меня. Я кивнул в ответ и подошел к своему шкафчику в углу лаборатории. Надевая белый халат, я с грустью посмотрел в окно на безоблачное небо, и в глубине души появилось желание на минутку выйти из себя и одним движением смести пробирки и емкости со стола, а так же (извините за протокольный язык) произвести ударно-травматические действия в отношении как профессора, так и всей его работы. Но повезло: воспоминание о тройном тарифе вовремя подействовало на нервы тройной дозой успокоительного.
Поражаюсь терпению профессора: повторять действия первопроходца с точностью до секунды в течение двух месяцев до невозможности утомительно. Лично у меня одно только упоминание о жизни по графику вызывает панический ужас. Чем жить по расписанию, лучше сразу идти в сумасшедший дом - тем более, мы понятия не имеем, какое вещество получим в результате кропотливых действий. Возможно, мы создадим нечто выдающееся, но с тем же успехом можем получить сверхдорогой, но банальный аналог обычного мыла или ароматизатора. Или получится какая-нибудь "квантаполиметапозитрония" желтого цвета, и как от нее избавиться, будет мучительно думать не одна сотня поколений.
Мимо меня с громким жужжанием пролетела большая зеленая муха. Похоже, кто-то из рыбаков принес коробочку с опарышем и выронил одного - других причин появления мухи в институте я не вижу. Я взмахнул рукой. Отогнанная муха улетела к профессору и закружила над ним, возмущенно говоря о чем-то своем, мушином. Профессор оказался кровожаднее моего: он ловко свернул листы с переводом книги в трубочку и ударил по опустившейся на стол мухе.
Бухххх!!!
Я вздрогнул и едва не столкнул со стола баночку с кислотой. Стол, за которым работал профессор, качнулся, пустые пробирки подпрыгнули, а растворы в емкостях заколыхались.
Удар подобной силы мог превратить вредное насекомое в мокрое место, но муха успела улизнуть. Они всегда так поступают, а самые умные вообще исчезают из поля зрения, когда человек хватает мухобойку и намеревается устроить кровавую мухобойню. Но эта крылатая вредина не улетела и не спряталась. Она предпочла остаться и принялась нагло зудеть, летая вокруг старой люстры.
– Чтоб тебе пусто было! - воскликнул раздосадованный профессор. - Полчаса пытаюсь поймать эту гадину.
– Потише, профессор, - попросил я. - В новостях передали: зеленые вновь активизировались и могут убить любого за одно желание причинить природе вред. Вчера какого-то парня в подворотне едва не придушили за то, что он надел ремень из настоящей кожи и купил в магазине килограмм колбасы.
– Даже усыпления не боятся? - не поверил профессор.
– Они говорят: покровитель из высших кругов поможет.
– А-а-а… - протянул профессор. - Знаю, как он поможет: сделает вид, что ни сном, ни духом о произошедшем, и в крематории прибавится работы на несколько часов.
– М-да… - я подошел к основному лабораторному столу и попытался воздействовать на профессорское чувство прекрасного. - Итак, какие мучения нам предстоят в этот невероятно чудный и изумительно теплый летний день, когда нормальные люди предаются неспешному отдыху и смотрят на упорных работяг, как на сумасшедших?
Вредный профессор на "поэтическую" наживку не клюнул. Оно и понятно - ведь Грилинс больше "физик", чем "лирик". Но все равно обидно.
Положив на стол пустую колбу, профессор склонился над переведенным текстом и поставил галочку напротив семь тысяч пятьсот семьдесят восьмой строчки операции.
– У меня хорошие новости, - объявил он. - Утром я перевернул очередную страницу и обнаружил невероятное!
– Приказ о повышении зарплаты в два раза? - обрадовался я.
– Нет, - охладил мой пыл профессор. - Повышение зарплаты - это невозможное. А невероятное заключается в другом: нам осталось выполнить последний пункт. Еще пять минут - и работа будет завершена!
Ушам своим не верю!
– Вы серьезно? - переспросил я.
– Абсолютно, - профессор улыбнулся, довольный произведенным эффектом. - А иначе стал бы я вызывать тебя на работу в выходной день? Один-то раз можно, по такому случаю.
Никогда бы не подумал, что отреагирую на слова профессора подобным образом, но я буквально воссиял от радости: наконец-то работа завершена, и мы уйдем в долгожданный отпуск! И раз такое дело, не стану напоминать профессору о том, что он вызывал меня работать в выходные гораздо чаще, чем только что упомянул.
– Заключительный шаг, - профессор снял с огня пробирку с синей жидкостью и торжественно вылил ее в пятилитровую банку. Вылитое расползлось по прозрачной желтой жидкости и неожиданно перекрасило ее в оранжево-красный цвет. Жидкость забурлила, из банки повалили клубы плотного газа.
Удивленный непредусмотренной в книге реакцией, профессор отошел, наблюдая за тем, как тяжелый газ стекает по стенкам банки на коричневый ламинат, меняет его цвет на красный и утягивается вытяжками, встроенными в стены у самого пола.
– Ну, круто, - разочарованно протянул я. - Похоже, мы два месяца создавали новый краситель.
– А чего ты переживаешь? Нам безразлично, каков результат опытов, главное, что он есть, - произнес профессор. - Мы сделали работу и узнали, какое вещество получилось. А что получился красный краситель - так корпорации по производству томатов его с руками оторвут. В краю вечнозеленых помидоров пригодится.
Я хмыкнул:
– Сложно поверить в безопасность пищевого красителя, созданного при помощи половины химической таблицы.
– А будто сейчас красители лучше? - возразил профессор.
– Конечно.
– Не смеши людей, - ответил профессор. - Ты же отлично знаешь об истинных причинах появления модного ныне раздельного питания.
– Первый раз слышу.
– Врешь, - сказал профессор. - Признайся, что врешь.
– Да что б мне до конца жизни старинные книги переводить! - воскликнул я. - Понятия не имею ни о каком раздельном питании. А при нашей зарплате скоро вообще забуду, какой еда бывает на вкус.
Профессор недоверчиво покачал головой.
– Ничего, - сказал он, - это в молодости сложно. Вот доработаешь до моих лет - привыкнешь.
– Так что там с раздельным питанием? - напомнил я.
Профессор нервно хихикнул.
– Сейчас в продуктах столько химии, даже не знаешь, что с чем можно есть, - объяснил он. - Вот я, к примеру, на днях решил шикануть и сдуру сделал бутерброд, по старинке. Из майонеза, колбасы и хлеба, намазал сверху тонкий слой горчицы… и только отошел снять с плиты вскипевший чайник, как этот бутерброд взорвался и разнес в клочья кухонный стол! До сих пор икается, когда смотрю на еду.
От продолжения захватывающего обсуждения нас отвлекла наступившая тишина: гул вытяжки стих, и газ начал быстро расползаться по полу.
– Так… - протянул профессор. - Какой умник отключил вытяжку?
– Есть тут один охранник, - вспомнил я, - постоянно все выключает. Сейчас схожу, предъявлю ему доказательства о вреде отключения приборов в рабочее время…
Но выйти из лаборатории оказалось проблематично: пелена дыма, утягиваемая сквозняком в коридор, перекрыла выход. Я задумался: если пройду сквозь дым, не окрасятся ли черные туфли и нижняя часть брюк в красный цвет? В принципе, это не катастрофично, но как отреагирует организм на подобный краситель? Вдруг аллергическая реакция начнется, или краситель окажется крепким и продержится на ногах до середины следующего года. Идти в таком виде на пляж позагорать станет проблематично - народ подумает, что это заразно и начнет шарахаться или, наоборот, меня с пляжа гонять. И то и другое для хорошего отдыха никак не подходит.
Пока я раздумывал, вредная муха слетела с люстры и, прожужжав над ухом, пролетела сквозь опускающийся из банки дым и… рассыпалась на лету красным порошком, оставив за собой двухметровой длины "инверсионный" след. След осел на пол и скрылся в расползающейся по лаборатории пелене.
– Оба-на… - пробормотал профессор.
Я попятился и, спасаясь от расползающегося дыма, вскочил на кресло. Профессор решил перестраховаться и фантастически ловко для своих лет забрался на шкаф.
Газ дотек до ножек полимерного кресла, на котором я стоял, и оно закачалось, изменяя цвет и оседая. Я сглотнул и торопливо перепрыгнул на стол у стены, столкнув при этом на пол баночки и пробирки. Страх волной прошелся по организму, и сердце ушло в пятки, но сразу же отправилось в обратный путь. Уверен - мне капитально влетит за бездарную трату подотчетных веществ, но выговор можно пережить: в отличие от серого дыма, он не так опасен.
Кресло покраснело и рассыпалось песком. Точно таким же, как и в пустыне.
– Что за гадость мы создали? - чертыхнулся я.
– Какой-то катализатор, не иначе, - предположил профессор.
Страшно предположить, что способна проделать жидкость, если вышедший из нее газ превращает в песок все, до чего дотянется. Нет, теоретически, подобное вещество пригодится для уничтожения старых зданий и всякого хлама: достаточно обрызгать мусор из баллончика, собрать песок в кучку и высыпать его в море, чтобы не мешался. Или отправить в строительную корпорацию, им пригодится, когда пустыня закончится.
Но вот проблема: если катализатор превращает в песок все, до чего дотянется, то его могут использовать для совершения любых пакостей, какие только способны прийти в голову как настоящим темным личностям, так и недоумкам, наивно причисляющим себя к великим злодеям. Катализатор справится с любыми сейфами, дверями, врагами, надоевшими соседями по подъезду… Искушение велико, и даже страх перед усыплением остановит не всех.
Дым окутал нижнюю часть основного лабораторного стола, но тот не рассыпался, и я облегченно выдохнул: мебель сделана из дерева, а оно оказалось для катализатора крепким орешком.
– Хорошо хоть стекло не поддается его воздействию, - заметил я, когда жидкость в банке перестала бурлить. Последние сгустки дыма стекли на пол, и наступило относительное затишье. Напоминающая грозовую тучу пелена полностью укрыла полы в лаборатории и, лениво колыхаясь, начала оседать. И когда она исчезла, нашим глазам предстали красный ламинат и кучки песка вокруг медленно краснеющей и рассыпающейся деревянной мебели. Только пробирки и баночки не превратились в песок и лежали на полу, частично разбитые, но все такие же прозрачные. Да и банка с жидкостью не изменилась, но зато никелированная подставка потемнела и покрылась красными, похожими на ржавчину, пятнами.
– Никогда не видел ржавый никель… - заметил я.
– И не увидишь, - сказал профессор, - это фантастика.
В углу лаборатории ослепительно сверкнуло и гулко хлопнуло: изоляция удлинителя рассыпалась песком, и в месте, где провод сворачивался кольцами, произошло короткое замыкание. Из коридора донесся громкий щелчок - выбило предохранители, и мне вспомнился случай, когда главный электрик института решил лично поменять проводку. Не знаю, что на него нашло: он подобными делами никогда не занимался, поскольку был устроен родственниками по очень большому блату. Значит, пошел он менять проводку, но не сделал того, что делают нормальные электрики, и во время работы беднягу закономерно ударило током. Ему повезло: он выжил и даже не особо пострадал. Всего лишь несколько часов ходил с искрящимися и вздыбленными волосами, вытаращенными глазами и удивленно-глупым выражением лица. Охранники, столкнувшиеся с ним в темноте коридоров, пережили немыслимое потрясение: первый охранник на всю жизнь остался заикой, а его напарник, решивший для успокоения выпить граммов сто, успокаивает себя который год подряд. Судя по отсутствию о нем новой информации, он наверняка успел перейти из стадии непрерывного успокоения в стадию вечного покоя. Вот какие кошмары творят с нормальными людьми безмозглые блатные выскочки.
Лампы погасли, оборудование отключилось, и в наступившей тишине мы отчетливо услышали, как кто-то ускоренным шагом направляется в сторону лаборатории.
– Спускаемся или как? - спросил профессор. - Катализатор успокоился.
Я согласно кивнул, но в этот момент раздался стук в дверь, она приоткрылась, и в лабораторию заглянул охранник
– Это не у вас проводку коротну… - спросил он и замолчал, увидев меня, стоящего на столе, и профессора, сидящего на шкафу. Спустя секунду охранник выхватил из кобуры пистолет.
– Змея из серпентария выбралась, да?! - воскликнул он, водя пистолетом вправо-влево и разыскивая притаившееся в лаборатории пресмыкающееся. - А ведь я давно их предупреждал: не проведут капитальный ремонт - в серпентарий превратится весь институт! Нет, понимаешь, пока жареный петух не клюнет, даже пальцем не пошевелят, экономисты хреновы!