– Может быть, у меня правда мания преследования, – торопливо заговорил Анри, не глядя на Вельду. – Во всяком случае, именно это предполагает Марта. Но я не знаю… по всем данным, психически я абсолютно здоров… Я чувствую…у меня иногда возникает такое ощущение, будто кто-то стоит за моей спиной, наблюдает за тем, что я делаю…
– И кто же это такой? – с любопытством спросила Вельда.
– Не знаю! – истерически выкрикнул Анри, и молодая женщина твердо решила про себя, что ее собеседник и вправду нездоров. Должно быть, сказалось переутомление последних недель. Но, чтобы не обижать Анри недоверием, спросила еще:
– Но у вас есть какие-то доказательства?
К ее удивлению, Анри ответил:
– Да так, всякие мелочи. Каждая из них не стоит внимания, но все вместе… Пропавшие данные, о которых я сейчас говорил, из их числа. Были еще переворошенные кем-то каталоги, переключенные программы на компьютере, какие-то нелепые, непонятно откуда взявшиеся ошибки в сводках, которые к тому же очень трудно заметить…
– Это все происходит только с вами?
– Да нет же! Сводки, программы, каталоги – это же все общее, делается всеми и используется всеми. Но никто не обращает внимания… Случайность!
– Но, Анри, может быть, это и есть случайность?
– Я провел статистический анализ. Ввел туда все достоверно известные мне факты. Анализ показал, что случайностью здесь и не пахнет.
– Вы говорили об этом с… с друзьями?
– Да. Мне никто не верит, – Анри горестно взмахнул рукой. – Вы мало общаетесь со станционным народом, Вельда, и потому не знаете… Моя повышенная чувствительность уже давно стала на станции притчей во языцах. Именно из-за нее меня и посылают во внешний мир общаться с людьми из городов, как когда-то послали на встречу с вами. Я улавливаю оттенки чувств, настроений, и, хотя не всегда понимаю их, могу подстроиться, войти в резонанс…
– А, так вот в чем дело! – воскликнула Вельда. Обычно добродушное лицо ее выражало сейчас какое-то сумрачное, тревожное возбуждение. Руки перебирали подол шерстяного сарафана. – Я давно чувствовала эту вашу особенность, Анри, но не могла обозначить ее… А что такое "притча во языцах"?
– Понимаете, Вельда, в древнехристианской мифологии…
– А Эсмеральда? – не дослушав, снова спросила Вельда. – Она тоже не верит вам?
– Эсмеральда? – удивился Анри. – Она психолог. Мне как-то не приходило в голову… А вы знакомы с ней?
– Так вот, значит, что, – по-прежнему не слушая, продолжала Вельда. – Вы, Анри, значит, что-то вроде приемника. И где-то внутри у вас ручка настройки и регулятор громкости. И неважно, испытываете вы сами какое-нибудь чувство или нет…
– Вельда! – Анри приподнялся в кресле, с тревогой взглянул на молодую женщину. – Что вы такое говорите?
– Почему у вас нет детей, Анри? Не отвечайте – я знаю: вы хотите спасти сразу всех, в вас нет места для ваших собственных чувств, вы слишком много знаете, и я всегда чувствовала, насколько я сама по себе неинтересна для вас… хотя и симпатична , как может быть симпатичен подопытный кролик. На скольких еще людей из городов вы "настраивались", Анри? С кем еще "входили в резонанс"?
– Вельда! – в отчаянии воскликнул Анри. Смуглое лицо его побелело. – Чем я заслужил?…
– Я знаю, кто преследует вас, Анри, я догадалась, кто стоит за вашей спиной… Это вы, вы сами, Анри, вы сами преследуете себя, ваша отторгнутая вами часть… Ваша хваленая чувствительность наделила ее всеми чертами преследователя…
– Вельда! Зачем вы говорите мне все это?!
Внезапно и очевидно фокус вельдиной тревоги переместился снаружи вовнутрь. Лицо молодой женщины перекосила быстро исчезнувшая гримаса.
– Вельда! Вам плохо?! – Анри буквально выпрыгнул из кресла и присел на корточки рядом с креслом Вельды, стараясь заглянуть ей в лицо.
– Нет, все нормально, – Вельда выглядела как человек, не до конца очнувшийся ото сна. – Вот здесь…как будто сжимает…
– Давно? – Анри прерывисто вздохнул, как будто ему не хватало воздуху.
– Я не помню… Кажется, утром тоже…
– Вельда, не волнуйтесь, ради Бога. У вас начались роды.
– Да? А откуда вы знаете? – тупо осведомилась Вельда.
– Вставайте, обопритесь на меня. Я отведу вас к нашим медикам. Все будет хорошо.
– Я хочу к маме.
– Вельда, милая… – голос Анри прервался, но он овладел собой и продолжал твердо и уверенно. – Ваша мама далеко, а рожать вам придется прямо сейчас. Для этого понадобится вся ваша сила. Вы обязательно справитесь, и наши врачи помогут вам. Идемте.
Вынырнув из омута липкого полубеспамятства, Вельда вновь увидела склонившееся над ней лицо немолодой женщины. Влажная, холодная тряпка отерла лоб, возле губ возник поильник с дразняще торчащей соломинкой.
– Хочешь пить? – губы на расплывающемся лице стягивались и растягивались, как у резиновой игрушки. Слова, казалось, приходили откуда-то из верхнего угла комнаты. Пить хотелось ужасно, но Вельда отчего-то отрицательно помотала головой.
– Что со мной?
– Уже скоро, девочка, уже скоро, – повторила склонившаяся над ней женщина, но в глазах ее Вельда разглядела растерянность.
Она смежила саднящие, словно посыпанные песком веки и снова погрузилась в себя. Где-то в глубине пряталась боль и еще что-то, требовательное, тянущее, мешающее. – "А-а, так я же рожаю," – вспомнила Вельда. Догадка эта, на удивление, не вызвала почти никаких чувств. Вельда ощущала себя бревном, которое когда-то было деревом, но сейчас уже почти забыло об этом. Не было ни страха, ни любопытства, ни желания что-либо делать.
Тем временем в комнате появился кто-то еще и два голоса приглушенно заговорили между собой.
– Я не знаю… я не вижу никакой патологии, – взволнованно говорил уже знакомый Вельде голос пожилой женщины, должно быть, акушерки. – Этого не может быть, но мне кажется, она просто не хочет рожать… Родовая деятельность слабеет. Я боюсь, что ребенок задохнется в путях… Попробуй что-нибудь сделать. Марсель только что был здесь, смотрел ее, сказал, что ничего не понимает, что надо было резать, но теперь уже поздно… Но ведь никаких показаний не было. Она аккуратно приходила на все обследования, и все было нормально… Если еще полчаса ничего не изменится, будем делать что-нибудь радикальное. Но ребенка тогда уже не спасти…
– И меня не надо, – равнодушно подумала Вельда. Слова акушерки не произвели на нее никакого впечатления. Ей казалось, что речь идет о ком-то другом.
Прямо над ней возник другой голос – молодой, требовательный, зовущий.
– Вельда, вы меня слышите? Если слышите, постарайтесь открыть глаза, – в голосе звучали какие-то нотки, напомнившие Вельде Анри. Приоткрыв глаза, она увидела склонившуюся над ней рыжую, буйно курчавую женщину. Вельда уже не раз видела ее на станции – необычная внешность привлекала внимание. – Вельда, слушайте меня! Меня зовут Эсмеральда. Я хочу помочь вам. И вам, и вашему ребенку угрожает опасность. Вы должны тужиться, работать, помочь ему появиться на свет. Вы понимаете меня?
– А зачем? – с трудом разлепив запекшиеся губы, прошептала Вельда.
– Вот видишь! – вскрикнула где-то акушерка.
– Вельда! – в голосе Эсмеральды зазвучал металл. – Ты должна! Ты не имеешь права решать за него…
– Я уже решала… – губы молодой женщины сложились в усмешку. Из трещинки на подбородок потекла струйка неестественно алой крови. – Никому не нужно…
– Вы неправы. Вы не в состоянии сейчас решить эту проблему. Об этом мы подумаем потом. А сейчас вы должны тужиться, рожать, дать жизнь вашему ребенку! – рыжие глаза Эсмеральды пылали, как костер в летнюю ночь. – Как помочь вам?
– Мама, – прошептала Вельда.
– Ваша мать далеко, но эта связь нерасторжима и мысленно она поддерживает вас. Она гордится вами, – на мгновение Эсмеральда отвернулась и бросила куда-то через плечо. – У нее есть здесь подруги? С кем она общалась на станции? – По-видимому, ответ акушерки состоял из жеста, потому что тут же последовал следующий вопрос. – Кто привел ее?
– Анри Левин.
– А, наш экстрасенс, – усмехнулась Эсмеральда. – Ну, он-то просто обязан был почувствовать такое сразу после самой роженицы…
" До роженицы, – мысленно сострила Вельда и мимоходом удивилась тому, что вообще может иронизировать в таком состоянии. – Анри… Если бы он пришел… Но это неприлично…Мы абсолютно чужие друг другу люди… Все чужие…И потом…я что-то сказала ему… – перед глазами мелькнуло побелевшее от боли лицо Анри. – Что-то такое невозможное…Он не придет… Никто не придет…"
– Пустите меня! – послышался тоненький голосок и какая-то возня у входа. – Пустите, я хочу посмотреть лялечку!
– Иди! Иди отсюда, ради бога! – раздался увещевающий голос акушерки. – Тебе нельзя сюда!
– Где моя лялечка?! – в голосе ребенка слышались слезы. – Я ей игрушки принес!
Невероятным усилием Вельда приподняла голову и увидела малыша, который тряс мешком с погремушками и безуспешно старался выпутаться из цепких рук акушерки. Это был тот самый, пещерный малыш. Она пыталась найти его раньше, приглядываясь к детишкам, которые возились на площадке у детского корпуса, но в неверном свете костра все выглядело иначе, и ей не удавалось узнать его. Но сейчас это был он, тот самый. За прошедшие месяцы он вытянулся и стал менее пухлым. И он не собирался сдаваться. Мешок с погремушками в его руках выглядел серьезным орудием.
– Пустите меня!!!
– Гвел, отпусти ребенка! – скомандовала Эсмеральда. – Пусть войдет.
– Нет! Нет! Вы что?! – Вельда отчаянно замотала головой. – Ему нельзя видеть! Уведите его!
Эсмеральда молча отступила назад и скрылась из поля зрения Вельды. Малыш, отпущенный на свободу, независимо встряхнулся, победно оглянулся на акушерку и деловито направился к ложу Вельды. Внимательно оглядевшись и оценив обстановку, он остановился у ее изголовья.
– Значит, лялечка еще у тебя в животе, так?
– Так, – Вельда кивнула.
– Хорошо, – малыш опустился на корточки и теперь она видела только хохолок на его макушке. – Я подожду. Только ты давай скорее, а то меня отпустили до тихого часа. А потом – нельзя. Я вот игрушки принес. Я уже большой – мне они не надо.
– Послушай, – Вельда собрала все силы, и голос ее звучал почти нормально. – Это все еще долго и неинтересно. Ты не успеешь. Давай, ты пойдешь поспишь, а потом опять придешь. А погремушки оставь.
– Да, да, – подтвердила невидимая Эсмеральда. – Тетя Вельда правильно говорит. Если ты сейчас вовремя придешь, тебя потом еще отпустят.
– А когда я приду, она уже будет? – тут же спросил малыш. По-видимому, он не выносил насилия, но был весьма склонен к компромиссам.
Вельда ждала новой поддержки от Эсмеральды, но та молчала.
– Будет, – вздохнув, пообещала Вельда.
– Ну, я пошел, – малышачья мордашка снова возникла рядом с Вельдой. Теплая, влажная ладошка погладила ее по щеке. – Не скучай, тетя Вельда, я еще приду. А погремушки помыть надо, – выдав последнее указание, малыш степенно удалился. По лицу Вельды текли слезы, мешаясь на подбородке с кровью из прокушенных губ. Эсмеральда что-то шептала акушерке.
– Ну ладно, милая, хватит реветь, давай работать, – грубовато сказала Гвел и ее сухие, крепкие руки стиснули бессильные ладони Вельды. – Когда я скажу, тужься изо всех сил…
Темнота казалась холодной и влажной, боль – яркой и пламенной, напоминающей о кудрях Эсмеральды. Время перестало существовать.
– Ну, ну же! – кричала Гвел, и ее резиновые губы кривились в зверином оскале, обнажая неправдоподобно белые зубы. По шоколадным вискам стекали струйки пота. – Она старается, но не может, – негромко, в сторону, кому-то. – Скажите Марселю, пусть идет мыться. Изабелла уже приготовила инструменты…– и снова на крик, терзая и без того измотанные до предела вельдины чувства. – Ну, давай! Попробуй еще!
– Гвел, перестаньте орать! – раздраженный голос Эсмеральды.
– Не учи меня! Кто-то должен орать. Ты же видишь – она молчит… Ну же, девочка, давай! Еще чуть-чуть!
Ничего… Ничего не будет… Все напрасно…
И вдруг неожиданное, сквозь боль и крики Гвел… Эсмеральда. Почему-то Вельда старалась услышать все, что она скажет. Говорит с кем-то новым. Но с кем? Пришел Марсель?
– Послушайте, Левин, ну что вы стоите под дверью, как нашкодивший мальчишка? Убирайтесь отсюда или зайдите и помогите, чем можете…
– Она не захочет видеть меня…
– Ей уже все равно, Левин, неужели вы не понимаете!.. И не смейте подходить к ней с таким лицом! Возьмите себя в руки! Вы – мужчина!
– Вельда! – лицо Анри над ней. Такое же белое, как было, когда она сказала ему… Что? Боже мой, зачем его пустили сюда?!
– Я…не…хочу…– Анри отпрянул, глаза расширились от испуга. – Чтобы ты…видел меня… такой…
– Вельда, милая!…
Голос Эсмеральды за спиной:
– Говорите с ней, Левин, говорите! Нельзя, чтобы она уходила, надо хотя бы продержать ее до Марселя. Говорите! Обещайте ей все, что угодно! Вы знаете, что она хочет услышать! Только вы знаете! Скажите ей это!
– Что, Эсмеральда, что?!
– Левин, не смейте паниковать! Говорите!
– Вельда, ты нужна нам! Вы оба нужны нам! Не уходи!
– К-креативность… – вспухшие губы снова сложились в жутковатую усмешку.
– Что за чепуха?! Левин, чувствуйте, черт бы вас побрал!
– Вельда, мне плевать на креативность! – взревел Анри. – Ты нужна мне! Мне! Я не могу без тебя! Останься!
Большое и неуклюжее тело Вельды содрогнулось от рыданий. Презрев все трубочки и проводочки, Анри прижал ее к себе. Рыдания перешли во что-то вроде судорог…
– Держи ее, Анри, держи! – взвизгнула Гвел. – Ийа-а! – словно споткнувшись на ровном полу, она всем телом надавила на вспухший живот Вельды. – Ий-а!
Вельда закричала. Вместе с ней закричал Анри, вопила Гвел, и тряс погремушками и топал ногами незаметно пробравшийся в палату малыш, которого просто некому было заметить и выгнать.
Не кричала только наконец-то появившаяся на свет лялечка. Гвел с аккуратностью профессионала тут же погасила собственный аффект и занялась младенцем.
– Живой? – деловито спросила снова возникшая откуда-то Эсмеральда.
– Задохся маленько, – также деловито ответила Гвел, проводившая с обмякшим тельцем какие-то непонятные манипуляции. – Ничего – оживим. Займись своим делом.
– Ага, – согласилась Эсмеральда и опытным взором окинула поле недавней битвы. – Роженица без сознания – это хорошо. Пусть отдохнет. Изабелла, Марсель – пронесло, вы не понадобились, можете быть свободны. Левин, похоже, в помощи нуждаетесь именно вы. Дать вам успокоительного?
– Господи, а это что такое?! – возопила Гвел, которая наконец добилась от новорожденного слабого писка и понесла его обмывать. – Эсмеральда, это ты его пустила!
– Что это такое? – строго спросила Эсмеральда, сдерживая смех при виде ванночки с физраствором для обмывания младенцев, в которой плавали разноцветные погремушки.
– А это я погремушки мою, – разъяснил малыш. – Чтобы микробы на лялечку не попали.
У Гвел оказалась легкая рука. Маленький Кларк, родившийся посуху, и бог весть сколько времени проболтавшийся в родовых путях, практически не имел никаких нарушений. На третий день после рождения он уже начал сосать, а еще через месяц Марсель, обследовавший малыша, сказал, что все рефлексы в норме и, учитывая особенности родового процесса, можно считать, что малыш родился в рубашке.
Самыми частыми посетителями Вельды в эти дни была Гвел, любительница серфов и печеных яблок Стефани и ее сын Митра, который и оказался тем самым малышом с рожком и погремушками. Во время этих посещений Митра не отходил от Кларка и проявлял по отношению к нему прямо-таки невероятную заботливость. Сначала обе женщины тревожились о том, как бы один малыш чем-нибудь не повредил другому, но постепенно, наблюдая за тем, с какой осторожностью Митра перебирает крошечные пальчики младенца и подносит погремушку к его кроватке, успокоились и даже доверяли ему поить Кларка из рожка. Митра был необыкновенно горд новой ролью и, по словам Стефани, извел весь детский городок рассказами о "своей лялечке".
В отсутствие Митры Стефани рассказала Вельде, что из-за перенесенной травмы сама она больше не сможет иметь детей, а Митра, болтливый и развитый не по годам, вот уже два года мечтает о братике.
– Если он не очень мешает тебе, пускай заходит, ладно? – у Стефани было круглое лицо и теплые коричневые глаза.
Глядя на нее, Вельда вспомнила о том, что сначала почти все жители станции казались ей некрасивыми. Сейчас она с трудом могла восстановить в памяти это впечатление.
– Конечно, пускай приходит. Мне с ним весело и интересно. И потом он всерьез помогает мне. И Кларк его любит. Не веришь? Вчера он ушел, когда Кларк спал, так тот проснулся и ревел целых полчаса. Посмотрит на меня, а потом вокруг и опять ревет. Явно искал Митру…
– Я ему скажу об этом, можно? Он будет гордиться…
– Он у тебя такой умный! Хорошо бы мой Кларк вырос таким…
– Ой, не говори! Он всех замучил своими вопросами. Ингрид говорит, что он один задает вопросов столько же, сколько целая группа…
– Наверное, у него очень высокая креативность, – щегольнула Вельда.
– Да-а? – Стефани быстро-быстро облизала языком темно-красные губы. – А ты в этом понимаешь? Ты училась психологии, да? Тогда объясни мне, а то Эсмеральду я просто боюсь, и твоего Анри тоже…
– А почему ты боишься Анри? – быстро спросила Вельда.
– Да он такой умный… – Стефани покрутила перед грудью указательные пальцы, как будто что-то наматывала на них. Вельда настолько отчетливо уловила ассоциативную связь этого жеста с обычной манерой речи Анри, что не удержалась и рассмеялась. – Ну, умный – это еще полбеды. Вон, у меня Митра есть. Но он же еще и чувствует… Это уже слишком! И Эсмеральда тоже. Только она обученная, а у Анри, видно, от природы. Неуютно с ними…
Вельда задумалась. Уютно, неуютно – в этих категориях она никогда не оценивала своих отношений с Анри. С Кларком ей было уютно. Они были похожи и всегда понимали друг друга. А Анри, весь окутанный каким-то тревожным сквозняком… Почему он не приходит? Вельда смутно помнила их последний, сумбурный разговор, и его участие в родах… С самим участием все ясно – он подчинялся командам Эсмеральды. Но почему он пришел? Ведь Эсмеральда не собиралась, да и не могла позвать его…
– Так ты будешь мне объяснять или нет? – Стефани нетерпеливо постучала согнутыми пальцами по вельдиному плечу.
– Да нет, – смутилась наконец Вельда. – Я и сама все это знаю только от Анри…
– Ну ладно, – Стефани, как и Митра, легко соглашалась на компромисс. – Тогда ты расспроси Анри, а потом скажешь мне…
– Когда же я его расспрошу? Он даже ни разу не приходил ко мне…
– Придет, куда он денется? – быстро откликнулась Стефани, и Вельда в который уже раз позавидовала легкости новой подруги. Когда-то и она сама была такой…
И Гвел, и Стефани приносили Вельде цветы из станционной оранжереи. В руках Анри тоже был цветок. Вельда никогда не видела таких.
– Какой красивый, – сказала она.
– Это орхидея, – сказал Анри. – Я украл ее у нашего садовника.
– Не надо было…
– Мне хотелось порадовать вас… Вельда…