Когда несколько недель назад меня впервые послали на верфь, руки мои были скованы за спиной наручниками, и шла я вместе с другими девушками. Позже мне позволили ходить одной, но по-прежнему со схваченными за спиной руками; потом разрешили не убирать руки за спину, стали надевать наручники, соединенные легкой блестящей цепью длиной дюймов двадцать. Сколько хитростей, всевозможных соблазнительных уловок доступны скованной такой цепью девушке - не перечесть! Кое-что мне показали, что-то я изобретала сама, посвящая в свои тайны девушек из таверны. Без устали стараются рабыни стать еще прелестнее, еще привлекательнее и часто делятся друг с другом секретами красоты. Вот и я старалась, не упуская ни малейшей возможности, научиться дарить хозяевам больше наслаждения. Было время - мысль об этом пугала; не смея самой себе в этом признаться, я отчаянно пыталась выбросить ее из головы. Теперь же я признаю это с бесстыдной гордостью. Я стала рабыней. Однажды мне показали, как превратить цепь в уздечку для рабыни. Продев цепь между зубами девушки, мужчина придерживает ее за шеей, сцепив ей позади руки, и, словно взнуздав, управляет своей пленницей. А вот что придумала я сама: поцелуй через цепь. Схватываешь цепью его ногу с внутренней стороны бедра и начинаешь целовать от колена. Он чувствует цепь и твой рот, а ты целуешь его, покусываешь, поднимая цепь все выше. Поднимаешь, опускаешь, снова поднимаешь - пока не прикажет прекратить.
До моего уха донеслось звяканье цепей, свист плетки. Внизу тянулась вереница рабов - взятых в плен в сражении на Воске воинов из Ара. Оспаривая право торговать на западном берегу Воска, Кос вел войну с Аром. Рабов человек двадцать. В лохмотьях, руки в кандалах - за спиной, между шеями провисает тяжелая цепь.
- Побыстрей, слины! - прикрикнул человек с плеткой.
Вокруг - четверо стражников.
Один из мужчин упал, и тут же над ним взвилась плеть надсмотрщика. С трудом поднявшись на ноги, под палящим солнцем раб побрел дальше.
Их приведут на перевалочный пункт, там поставят рабские клейма и отправят на торговые галеры Коса. На военных судах гребцы обычно вольные, на торговых, как правило, но не всегда - рабы.
Страшное зрелище. Взмокших, закованных в кандалы мужчин погоняют плеткой. Горькая уготована им судьба. Тяготы и лишения, неподъемные весла, кандалы, плети, окрики надсмотрщиков, черный хлеб с луком, смрад, изнурительный труд на огромных галерах.
Вот и поделом! Ведь они же из Ара! Вспомнился Клитус Вителлиус. Поиграл со мной и бросил! Ненавижу! Как же я ненавижу его!
И все же этих, из Ара, жалко.
Они же - не Клитус Вителлиус.
Вот бы его на их место! Нет, он благородный предводитель воинов, ему ли марать себя в пустяковых стычках на Воске!
Узники из Ара скрылись в портовых дебрях. Я спрыгнула с ящика.
Если не приведу в "Чатку и курлу" клиента, Аурелион из Коса по головке не погладит.
На мне - ни наручников, ни цепей. Последние четыре раза меня отпускали на верфь без оков. Наверно, Аурелион мною доволен. Раз даже позволил мне ублажать его на ложе. Как гордилась я тогда! И как завидовали все остальные! Уж я из кожи вон лезла, чтобы ему угодить, и, кажется, недоволен он не остался. Перед тем как уйти, бросил передо мной на пол конфетку, которую я, благодарно выдохнув: "Спасибо, хозяин", подобрала, как водится в "Чатке и курле", губами. Конфетка оказалась твердая, очень сладкая. "Хозяин мною доволен!" - хвасталась я, показывая ее подругам-рабыням. "Мне однажды пять конфеток дал", - заявила Нарла. "Врешь!" - закричала я. Да хозяин ее ни разу даже к себе не подозвал! Мы бросились друг | на друга. Тима, старшая рабыня, разогнала нас плеткой.
Я оглядела верфь.
К причалу шел длинный корабль. Треугольный парус уже свернут на косой рее. Военный корабль Коса. К месту швартовки уже мчались девушки из таверны.
Бросилась вслед за ними и я.
Выстроившись в ряд, мы - девушек семь-восемь - встали на колени и принялись расхваливать свое заведение. Но никто из сходивших на берег с пожитками и оружием мужчин так возле меня и не остановился.
Оглядываясь, я поднялась на ноги. Кое-кто из офицеров и несколько матросов остались на корабле. Я отвернулась.
Мимо, неся на плече длинный, крепко завязанный мешок, прошел моряк. А мешок-то шевелится! Наверно, связанная женщина. Судя по очертаниям - голая. Интересно - рабыня или свободная? Мужчина с мешком сел в какую-то из бесчисленных снующих под мостками лодчонок.
Толкая тележку со шкурами морских слинов, прошли двое. Остро пахло специями от каких-то тюков.
Мужчина пронес шест, с которого свисали десятки косских угрей.
Перевалило за полдень, а я до сих пор не привела в "Чатку и курлу" клиента. Скоро возвращаться.
Пусть руки мои цепями не скованы, но цепи рабства я ощущала каждую секунду. Еще бы! Я одета как рабыня, на мне увешанный колокольчиками ошейник с именем хозяина, такие же колокольчики звенят на ножном браслете. И клеймо. Посылая девушек на верфь, хозяева почти ничем не рискуют. Здесь, на верфи, как и за запертыми воротами, они - рабыни. И если я вовремя не вернусь, плетей не миновать. Я - рабыня.
Полдень давно миновал. Плохи мои дела! До сих пор не привела гостя к столам Аурелиона. Полуголых рабынь в ошейниках посылают на верфь не воздухом дышать, а платежеспособных клиентов подыскивать.
Чуть распахнув шелковое платье, я встала на колени перед каким-то матросом, глядя на него снизу вверх и зазывая:
- Возьми меня в "Чатке и курле", хозяин.
Он пнул меня, да так, что я полетела на горячие доски.
- Я - Йата, - помчалась я к другому. - Пожалуйста, хозяин, возьми меня в "Чатке и курле".
Ударив тыльной стороной ладони, он отбросил меня с дороги. Я почувствовала вкус крови. Я поднялась на колени на шероховатых досках. Ушел! А бить-то зачем?
Встала. Огляделась. Огромный желтый щит на установленном в гавани высоченном столбе успел подняться доверху и упасть. У столба вился белесый дымок - разожгли костер. Щит поднимается и падает ровно в десять анов - полдень по-гори-ански. Одновременно у столба разводят костер с белесым дымом. В двадцать часов - в горианскую полночь - зажигают сигнальный огонь. По этим сигналам весь порт сверяет хронометры, устанавливает, с учетом таблиц приливов, графики движения судов.
Я готова была впасть в отчаяние.
Приближалась парочка: бородатый матрос и рыжеволосая рабыня. Я рассмотрела платье. Так, из "Тарны и шнурка". Таверна, с которой конкурирует "Чатка и курла".
Смело бросившись им наперерез, я встала на колени и подняла глаза на бородача.
- Йата усладит тебя лучше!
- Он мой! - держа матроса за руку, заголосила рыжеволосая.
- Захочет меня - я буду с ним, - не отставала я. - Пожалуйста, хозяин! - улыбнулась я мужчине.
Он переводил глаза с меня на нее. Видно, обе нравятся.
- Деритесь! - решил он наконец.
Рыжая с визгом бросилась на меня, опрокинула на доски кусалась, царапалась. Явно крупнее и сильнее.
За волосы меня не схватить - слишком короткие. Зато я, катаясь по доскам с ней в обнимку, дергала ее за волосы' запустив в шевелюру пятерню. Орудуя кулаками, она осыпала меня ударами по голове. Вот-вот выцарапает глаза! Впилась зубами в руку. Испуганно вскрикнув, я принялась защищаться, она же, ползая вокруг меня, лупила что есть мочи. Я откатилась, закрывая руками голову. Она снова бросилась на меня. Я отвернулась. Она пустила в ход ноги. Лягнула прямо в живот! Перехватило дыхание. Я судорожно хватала ртом воздух. Она навалилась сверху, оседлала меня - рукой не шевельнуть, правой рукой прижала голову, а левой высоко, как могла, оттянула ошейник. О ужас! Полетели в стороны колокольчики, ее зубы вот-вот доберутся до горла! Вдруг голова ее откинулась - выгибая ей спину, матрос оттянул стоящую на коленях фурию за волосы. А она не отпускала, все силилась взглянуть на меня.
- Ла кейджера, госпожа! - хрипела я. - Я рабыня!
Спору нет - она выиграла. Куда мне до нее. Скорчившись я судорожно переводила дух.
- Он мой! - зашипела она. Поверженная, я опустила голову.
А она вдруг вскрикнула от боли. Дернув за волосы, матрос швырнул ее к своим ногам.
- Ты моя!
- Твоя, - испуганно прошептала она.
Держа за волосы, он поволок ее за собой. Она, согнувшись в три погибели, ковыляла рядом. На мой взгляд - потрясающая девушка. А для него - просто еще одна бабенка для забавы.
Дрожа, я поднялась на ноги. Оправила платье. Нигде не порвано.
Постояла, глядя вслед матросу и ковыляющей рядом рыжеволосой. Уж он задаст ей жару, это точно! Вот и хорошо.
Мимо меня, толкая тележку, брел раб в соединенных довольно длинной - дюймов восемнадцать - цепью наручниках. Взглянул на меня. Взбесившись, я подлетела к нему и отвесила оплеуху.
- Не смотри на меня! Я не для таких, как ты! Ты раб! Раб! Он злобно откинул голову.
- Раб! - кричала я. - Раб!
Резко обернулась. А, вот, кажется, его хозяин, торговец. Раскрасневшись от гнева, я подбежала к нему и упала на колени.
- Он на меня посмотрел! - указывая на раба, захлебывалась криком я. - Посмотрел на меня!
- Тебе разрешали говорить? - осведомился тот.
- Можно девушке говорить? - испуганно спросила я.
- Да, - разрешил он. Ободренная, я ткнула пальцем в раба.
- Он посмел на меня посмотреть.
С рабов - я знаю - глаз не спускают. Один взгляд на рабыню - и несчастному не поздоровится. А взгляни он на свободную женщину - может жизнью поплатиться.
- Он смотрел на меня.
За такую наглость по меньшей мере высекут. Красавицы рабыни - для свободных мужчин, не для таких, как он, не для рабов.
- А ты что, для него слишком хороша? - процедил торговец.
- Да. - Не надо было этого говорить. И все же я сказала.
- Оба вы животные.
- Да, хозяин, - проронила я.
- Но ты самка.
- Да, хозяин.
- А он пусть раб, но самец.
- Да, хозяин.
- А разве самец животного не выше самки?
- Выше, хозяин.
Да, самцы занимают доминирующее положение у многих видов млекопитающих. А среди приматов - у всех видов без исключения. И изменить здесь что-то можно, лишь разработав направленную на извращение законов природы обширную и сложную программу долговременного психологического воздействия.
- Тебе эта рабыня нравится? - спросил хозяин раба.
- Маленькая, - вздрогнув, пробормотал тот. Я не сводила с него испуганных глаз.
- А в общем - ничего себе, - все же признал он.
- Как думаешь, можешь ее поймать?
- Конечно, - оживился раб.
Я вскочила и в страхе попятилась.
- Она твоя.
Я бросилась бежать. Он настиг меня у огромного ящика, прижал к нему, а когда я отпрянула, обмотал свисающей с наручников цепью. Я в ловушке.
- Давненько у меня не было бабы, - осклабился он и потащил меня за собой. Обмотанная вокруг талии цепь нещадно впивалась в кожу над левым бедром.
- Пощади рабыню, хозяин, - взмолилась я.
Он рассмеялся.
Хозяин не торопил его - видно, занялся другими делами Тележка все равно была пустая.
Когда он оставил меня, я готова была от стыда сквозь землю провалиться. Кончила! Как со свободным мужчиной!
Лежа за ящиками, я горестно смотрела в небо. Меня употребил раб! Постепенно отчаяние вытеснил страх. Наверняка опоздала в "Чатку и курлу". Высекут!
Медленно, преодолевая боль, распрямила я затекшие ноги и встала. Снова попыталась привести в порядок платье. Вышла из-за ящиков. Надо спешить в "Чатку и курлу".
И застыла. Бросилась обратно за ящики. Довольно далеко, но я уверена - не ошиблась. Перехватило дыхание. Отчаянно заколотилось сердце.
Не может быть! И все же это так.
Что делать? В первое мгновение душу захлестнула пронзительная, неодолимая, всепоглощающая любовь. Любовь, немыслимая радость, восторг, лишь рабыне доступный.
Одетый моряком, неся на плече мешок, он шел со стороны причала.
Броситься бы к нему, закричать на весь порт, упасть к его ногам, рыдая, покрыть поцелуями.
Да нет, я ошиблась! Не может быть!
Смотреть, смотреть, не сводя глаз! Уверенность росла. Вот остановился купить у разносчика пирог. Он!
Мой хозяин! Клитус Вителлиус из Ара!
Хотелось кричать: "Хозяин! Я люблю тебя! Люблю!"
И тут он повернулся к кабацкой рабыне, что вертелась перед ним и пыталась заговорить.
Ненавижу! И его ненавижу, и ее.
Рабыню он отослал, но я видела этот взгляд! Взгляд воина, взгляд хозяина!
Ненавижу обоих!
Это он, Клитус Вителлиус из Ара, сделал меня рабыней. Жег каленым железом, поставил клеймо рабыни. Заставил служить ему! Заставил полюбить себя, а потом, позабавившись, отбросил прочь, отдал какой-то деревенщине!
В голове созрел отчаянно смелый, страшный, жестокий план. Глубоко вздохнув, объятая холодной яростью, я решилась.
Он еще узнает: месть рабыни - не шутка.
Я выпрямилась. Бесстыдно распахнула платье. Звякнув колокольчиками, вскинула голову.
Идет прямо ко мне, жуя на ходу пирог.
Оружия нет. Это кстати.
Мелко семеня, я выскочила из-за ящиков, упала перед ним на колени, коснулась губами его ног. Любовь затопила сердце. Тело охватила беспомощная слабость - слабость рабыни, преклонившей колени у ног хозяина. Но тут же взяв себя в руки, я превратилась в холодное, расчетливое, здравомыслящее существо. Обхватив ладонями его икры, я ловила его взгляд.
- Дина, - проговорил он.
- Мой хозяин зовет меня Йата.
- Значит, ты Йата, - улыбнулся он.
- Да, я Йата. - Я с улыбкой смотрела ему в глаза.
- И все такая же невинная и нескладная?
- Нет, хозяин. - Опустив голову, я самозабвенно припала губами к его ногам, присасываясь, втягивая в рот грубые волоски.
- Вижу, что нет, - рассмеялся он.
Я подняла глаза.
- Меня научили ублажать мужчин.
- Конечно, - ответил он, - ты же рабыня.
- Да, хозяин.
- И хорошая?
- У некоторых хозяев отвращения не вызываю.
- Думаешь, сможешь доставить мне наслаждение?
Сердце мое подпрыгнуло. Нежно, ласково поглаживая его ногу, я медленно, целуя, покусывая, подбиралась к колену.
- Нет, хозяин, - прошептала я. - Йате ни за что не ублажить такого славного воина.
Он оглянулся:
- Говори: моряка. Здесь я не предводитель воинов из Ара Клитус Вителлиус. Я мореход, простой гребец из Тироса по имени Тий Рейар.
- Как угодно хозяину, - взглянув на него, ответила я и снова припала к его ногам. - Хозяин не отшвырнет меня? - просительно пролепетала я.
- Умная шлюшка. - Подняв мою голову, он сдвинул мне на затылок платок.
- Всего несколько недель назад, - залившись краской, объяснила я, - меня везли на рабском корабле, трюмным грузом.
- Довольно симпатичный груз, - обронил он.
- Я так довольна, что хозяин доволен. - Не отводя ладоней от его ног, я прижалась головой к его бедру. Люблю… Стоп! Не раскисать! Не забываться! Я опустилась перед ним на колени лишь затем, чтобы втоптать в грязь его самого. И сделать это будет нетрудно - стоит только привести его в "Чатку и курлу".
Он заплатит! За все заплатит!
- Когда-то я была твоей, хозяин, - промурлыкала я, с улыбкой глядя на него.
- Может, и зря я тебя подарил, - почти нежно улыбнулся он. Снова перехватило дыхание. Нет, я тверда! Прочь жалость!
Прочь угрызения совести!
Как, казалось бы, уязвима я в этом шелковом платьице, в ошейнике у его ног. И как могущественна.
- Странно, - протянула я, - когда-то я принадлежала тебе А теперь, в далеком Косе, стою перед тобой на коленях на верфи в ошейнике кабацкой рабыни.
- Красивый ошейник, - похвалил он.
- Спасибо, хозяин.
- Судя по платью, ты работаешь в "Чатке и курле"?
- Да, хозяин.
- И что ты там делаешь?
- Угождаю клиентам моего хозяина.
- Как давно я не держал в руках твое маленькое горячее тело…
Я зарделась. А еще рабыня!
- Знаешь, ты сладкая, горячая рабыня, - сказал он.
- В твоих руках - и это чистая правда - любая взовьется, как рабыня, будь она хоть дочь убара.
Эти руки! Как бешено билась я, сама того не желая, в их кольце, не в силах с собой совладать, не в силах устоять, сдаваясь, отдаваясь сладостному рабству! Меня, землянку, он низвел до состояния корчащейся в экстазе рабыни.
- Я бы выпил паги, - проговорил он.
- Я знаю, куда идти, - подхватила я.
- В "Чатку и курлу"?
- Да, хозяин.
- А девушки там есть?
- Да, хозяин.
- И ты?
- Да, хозяин.
- Как давно я не обладал тобою…
- Обладай мною снова в "Чатке и курле", - смело взглянув ему в глаза, прошептала я.
- А ты соблазнительная шлюшка, Йата.
- Смеет ли Йата предположить, - осторожно начала я, - что когда-то хозяин был к ней чуть-чуть неравнодушен?
- Рабыня хочет плетки? - бросил он в ответ.
- Нет, хозяин. - Я опустила голову.
- У меня других дел полно.
- Пожалуйста, хозяин, - испуганно ловя его взгляд, взмолилась я, - пойдем с Йатой в "Чатку и курлу".
- Я занят.
- Но хозяину хочется паги, - вкрадчиво напомнила я. Он усмехнулся.
- А Йата, - ластилась я, - задержалась на верфи. - Вспомнился раб, которого в наказание натравил на меня торговец. Я свое получила сполна. Заставил ответить его ласкам, точно рабыню раба. Мне бы давно пора вернуться в таверну, вымыться, привести себя к вечеру в порядок. - Опоздала. Если Йата вернется так поздно без клиента - хозяин будет недоволен.
- А мне-то что за дело, - он пожал плечами, - если девчонку привяжут и высекут?
- Конечно, хозяин, - кивнула я. - Но Йате так хочется подать хозяину паги! - Стоя на коленях на дощатом настиле, умоляюще глядя на него, я не отнимала от него ладоней. - Возьми меня вместе с чашей, хозяин! Прошу тебя, хозяин!
Он смотрел сверху вниз.
- Пожалей рабыню, хозяин! Возьми меня с чашей паги, хозяин! Прошу тебя!
- Веди меня в твою таверну, рабыня, - улыбнулся он.
- Спасибо, хозяин! - выдохнула я и опустила голову: не хватало еще, чтобы увидел улыбку, прочел в глазах радость победы, переполнявший меня триумф! Звеня колокольчиками, я робко поднялась на ноги и едва дыша отправилась в "Чатку и курлу".
Позади слышались его шаги.
За моей спиной опустилась щеколда - закрылись двойные железные ворота.
И тогда, внезапно повернувшись, я закричала, указывая на него: "Он из Ара! Он враг! Хватайте его!"
Клитус Вителлиус ошеломленно уставился на меня.
- Хватайте его! - кричала я. Рука его потянулась к левому бедру. Но меча-то нет!
Страбо, помощник Аурелиона из Коса, бросился на него, но тут же мощным ударом был отброшен прочь. Клитус Вителлиус свирепо озирался.
- Хватайте! - надрывалась я.
Двое работников поспешили к воротам. Из-за столов повскакали мужчины.
Рванувшись к воротам, Клитус Вителлиус попытался вырвать щеколду. Не тут-то было! Затворы уже встали в пазы.