- Я и не говорю. Другие скажут. Обследование. Мало ли что? Вы меня подводите. Особенно вы, Мария Павловна, у которой даже отчество общее с Петром Павловичем.
Приемщик вздрогнул и тяжко задумался.
- Действительно, - пробормотал он, - совпадение удивительное.
- Надо менять фамилии, - закончил Николай Константинович. - Ничего другого не придумаешь. И чем скорее, тем лучше. Лучше для вас же.
- Пожалуй, я обменяю, раз надо! - вздохнул артельщик. - Нравится мне тут одна фамилия - Леонардов. У меня такой старик был здесь знакомый. У него даже один директор хотел купить фамилию. Очень ему нравилась. Десять рублей давал, но старик не согласился.
- Леонардов - чудная фамилия, - заметила машинистка, - но как вы ее примете?
- Теперь можно. Старик уехал во Владивосток крабов ловить.
Мария Павловна с минуту помолчала, рассматривая свои белые чулки, от стирки получившие цвет рассыпанной соли. Наконец она решилась и бодро сказала:
- Какую же взять фамилию мне? Мне бы хотелось, чтобы фамилия была, как цветок.
И Мария Павловна принялась перекраивать названия цветов в фамилии.
Душистый горошек, анютины глазки и иван-да-марья были сразу отброшены. Мария Душистова, Мария Горошкова и Мария Душистогорошкова были забракованы, осмеяны и преданы забвению. Из иван-да-марьи выходила та же Иванова. Хороши были цветы фуксии, но фамилия из фуксии выходила какая-то пошлая: Фукс. Мадемуазель Фукс увяла прежде, чем успела расцвесть.
Тогда Мария Павловна с помощью обоих счетоводов отважно врезалась в самую глубь цветочных плантаций. Царство флоры было обследовано с мудрой тщательностью. Гармонические имена цветов произносились нараспев и скороговоркой: Левкоева, Ландышева, Фиалкина, Тюльпанова.
Счетоводы выбились из сил.
- Хризантема, орхидея, астры, резеда! Честное слово, резеда чудный цветок.
- Так мне ж не нюхать, поймите вы!
- Георгин, барвинок, гелиотроп.
- Или атропин, например! - сказал вдруг молчавший все время артельщик.
Покуда счетоводы измывались над артельщиком, объясняя ему, что атропин не цветок, а медикамент, Мария Павловна приняла решение называться Ананасовой.
Это было нелогично, но красиво.
У Сергея Антоновича все обстояло благополучно, хотя воображения у него не хватило. Свою фамилию Иванов он обменял на Петрова. Все снисходительно улыбнулись.
- У меня лучше! - похвастался первый счетовод. - Меня теперь зовут Николай Александрович Варенников.
Приемщику понравилась фамилия Справченко. Это была фамилия хорошая, спокойная, а главное - созвучная эпохе.
Довольнее всех оказался Николай Константинович Иван'oв, заведующий конторой по заготовке рогов и копыт для нужд пуговичных фабрик.
- Я очень рад, - сказал он приветливо, - что все устроилось так хорошо. Теперь никакие толки среди населения невозможны. В самом деле, что общего между Справченко и Варенниковым, между Ананасовой и Леонардовым или Петровым? А то, знаете, Иван'ова, да Иван'oв, да снова Иван'oв и опять Иван'oв. Это каждого может навести на мысли.
- А вы какую фамилию взяли себе? - спросила Мария Павловна Ананасова.
- Я? А зачем мне новая фамилия? Ведь теперь Иван'овых в конторе больше нет. Я один, зачем же мне менять? К тому же мне неудобно. Я ответственный работник, я возглавляю контору. Даже по техническим соображениям это трудно. Как я буду подписывать денежные чеки? Нет, мне это невозможно, никак невозможно сделать.
…Все пошло своим чередом, и через установленный законом срок отдел записи актов гражданского состояния утвердил за пятью Иван'овыми их новые фамилии.
А спустя неделю после этого погасла заря новой жизни, пылавшая над конторой по заготовке рогов и копыт. Николая Константиновича уволили за насильственное понуждение сотрудников к перемене фамилии.
Получив это печальное известие, Николай Константинович тихо вышел из своей комнаты. В тоске он посмотрел на Константина Петровича Леонардова, на Петра Павловича Справченко, на Николая Александровича Варенникова и на Марию Павловну Ананасову.
Не в силах вынести тяжелого молчания, артельщик сказал:
- Может быть, вас уволили за то, что вы не переменили фамилии? Ведь вы же сами говорили…
Николай Константинович ничего не ответил. Шатаясь, он побрел в кабинет, - как видно, сдавать дела и полномочия. От горя у него сразу скосились набок высокие скороходовские каблучки.
Каминский Семен
Саша энд Паша
Паровозом у них была Саша: грин-карту выиграла - она, хлопотала и за документами выбегала бесчисленные инстанции - тоже она. Даже таможенники в аэропорту их родного города, когда вылетали в одну из европейских столиц, чтобы там пересесть на рейс в чикагский аэропорт О’Хара, сразу же определили, кто в семье главный, и за взяткой обратились именно к ней, а не к Паше. Так ей и сказал один из них - разбитной мужичок средних лет, с прозрачными глазами и намерениями: "Вы - главная в семье? Пройдите, пожалуйста, сюда…" - и завёл в комнату с какими-то металлическими стеллажами по стенам. Так эти серые стеллажи и остались у неё в памяти, как последняя картина родины. И мужичок - тоже, конечно.
- Понимаете, - говорит он, так вразумительно, - согласно американским требованиям, мы должны сейчас вскрыть все ваши чемоданы и баулы и тщательно всё проверить. Это займёт очень, ну, очень много времени, и упаковочку вашу всю нарушит, и на посадку, не дай бог, можете опоздать… А если вы пожертвуете двадцать долляров (так и сказал, "долляров") на пользу таможни, мы сейчас весь ваш багаж опечатаем нашими самыми серьёзными печатями - и никто его больше досматривать не будет ни на пересадке, ни в Америке…
Саша так и сделала - дала ему эти двадцать баксов. Он их рассмотрел, вежливо поблагодарил, спрятал. Вернулись они в общий зал, где возле многочисленной поклажи околачивались Паша с Ксюшей, а дальше - как по маслу. Таможенный мужичок не обманул: баулы запечатали и действительно больше нигде по дороге не открывали. И к "пограничнице" их подвёл, громко так, ответственно ей сказал: "Это - хорошие люди, всё у них в порядке". Та, видимо, поняла: понаставила печатей, почти без вопросов, быстро и учтиво. Саше так приятно стало, что всего-то за двадцатку у них "всё" стало в порядке! Если б на самом деле - всё…
Короче, проехали. И дальше их семейный паровоз продолжал тащить свои два вагона по путям новой родины. Первую квартиру в ортодоксальном еврейском квартале, где по традиции купно селились наши соотечественники независимо от их национальности, нашла и сняла Саша - через свою школьную подругу Маринку, прожившую в Штатах пять лет. И новые нужные американские бумажки снова оформляла Саша: Павел по-английски знал пока только "thank you very much" и "what time is it?", потому как в школе изучал немецкий и "тысячи" в институте сдавал также на нём. Да и что Паша? Он и дома был всего-навсего товарным вагоном - ведомый и хорошо управляемый.
Саша познакомилась с ним в секции бодибилдинга. Сама она большой крепостью организма не обладала, скорее, совсем наоборот: миниатюрная, личико - узенькое, лисье, правда, вовсе недурное, волосы - неопределённо русоватого оттенка, лёгкие и ломкие. Но сила её была в тяге, в устремлениях. И когда она, к двадцати пяти годам, поставила себе задачу - найти жизненную опору, то по библиотекам, конечно, расхаживать не стала: муж должен был быть, по определению, крепким и выносливым. Очень интересно выглядела хрупкая девушка среди "качков": Паша нашёлся - вместе со своим накачанным торсом - и подошёл знакомиться уже на первой неделе её занятий в секции. После чего эти занятия вскоре можно было и прекратить… Проехали!
Из занюханного заводского КБ она быстро заставила его уйти, ему было определено другое поприще - фотографа. Зимой - ёлочного, дедоморозного, летом - курортного и круглогодично - свадебного. Заработки пошли просто замечательные, можно было и ей перестать юбку на работе просиживать, и квартиру купить (ну, в микрорайоне, не в центре, но тоже неплохо), и Ксюшку завести. А через четыре года новая идея - Америка! И очень зря все знакомые и свекровь зудели, мол, "будешь ты в Америке - на зелёном венике"! Вот они - Саша, Паша и Ксюша - сейчас гуляют по Мичиган Авеню и американские пончики-"донатсы" жуют… Пончики - это, впрочем, чепуха (проехали!), надо дальше двигаться, к другой остановке… Тут Ксюша прилипла к уличной витрине туристического агентства "Эпл вакэйшн": томная дама в тёмных очках и бикини лежит на надувном матрасе в перламутрово-бирюзовом бассейне и потягивает коктейль из бокала с маленьким радужным зонтичком, а на заднике - сказочные пальмы и море… Агитка, конечно, но красиво. Вот и она - Сашина следующая остановка.
Но до этой остановки опять были полустанки: поскучнее и пострашнее. Сначала - маленькая двухдверная "Хонда Сивик" (очень старенькая, но без машины здесь никак). Потом - бесплатная школа английского для неимущих, а параллельно - Пашу на работу пристроить, потому что привезённые с собой десять тысяч уже на исходе. Фотографы тут никакие, конечно, не нужны. Пошёл в небольшой цех к русскому хозяину: нажимать ногой (по двенадцать часов) на педаль пресса - штамповать платы для мобильников. Работа тупейшая, за целый день - десять слов с соседями по конвейеру, и заработок не велик, но на еду и квартиру хватало. A Саша, после полутора лет школы, - на курсы по программированию. Подходил двухтысячный год со своими тремя ноликами, и в Америке началась компьютерная истерия: на работу требовалось всё больше и больше специалистов, чтобы срочно переделывать и проверять коды на наличие в них правильных дат. (А то вдруг 1-го января 2000 года от этих ноликов компьютеры с ума сойдут - и Мистер Американский Бизнес сдохнет!) Поэтому устроиться на работу программистом с высокой стартовой зарплатой можно было и без хорошего английского, и без большого опыта, а липовые рекомендации давали сами программистские школы. Как говорили Сашины учителя: нужно придумать себе рабочую историю, резюме - и, главное, во всё это самому поверить.
- Я по трупам пойду, - патетично провозглашала уже хорошо расслабившаяся Саша, когда они, наедине с Маринкой, обсуждали свои женские американские жизни, при участии двух больших бутылок "сухаря". Обычно они расслаблялись в отсутствие Паши, сидя на матрасе, постеленном прямо на полу в съёмной квартире, где, кроме двух матрасов (одного двуспального и другого - поменьше, для Ксюшки), пожилой тумбочки с телевизором, трёх уродливых стульев, выброшенных соседями, и кухонного стола, половину которого занимал компьютер, ничего не было.
- Вот ты, Маринка, уже столько лет здесь маешься, всё учишься в своём "калледже" - что толку? Где "бойфренд"-американец? Где хорошая работа? Вкалываешь в этом сраном магазине за шесть пятьдесят в час? Нет, я по трупам пойду… - повторяла Саша, выливая остатки вина в чашку.
Работу она искала - как ходила на работу. Ксюшку - к соседям, то к одним, то к другим, благо, много русских вокруг. На личико - чуток краски; на тело - строгий, простенький, единственный, но очень аккуратный чёрный костюмчик; в ручки - пластиковую папочку с резюме, которое сочинили специалисты (отнюдь не бесплатно); в зубы - заученный десяток английских выражений; в "хонду" или на "сабвэй" - и на интервью, иногда по два раза в день.
Она научилась производить впечатление в своей монолитной уверенности и знании предмета. Если её спрашивали о чём-то и Саша не имела представления, как ответить, - а случалось это частенько, - она, выразительно глядя собеседнику прямо в глаза, размеренно тянула что-то ничего не значащее, типа: "Actually…", "I think…" или совсем пробивное: "What do you mean by that?". Далее следовала, естественно, пауза, но собеседник сам почему-то начинал заполнять возникшую после этого тишину, ощущая неловкость оттого, что, видимо, задал какой-то бестолковый вопрос и именно поэтому она затрудняется с ответом.
В общем, первое предложение подвернулось достаточно быстро - всего два месяца массированного поиска. В соответствии с нарисованными в резюме опытом и знаниями, ей предложили сделать новый проект для консалтинговой компании. Срок - шестнадцать недель, и работать можно было дома! Скажете, везение? Может быть. Только как этот проект сделать - она и понятия не имела, когда сказала им "yes"…
Начался новый, сверхскоростной поиск того, кто знает, как это сделать. Порекомендовали дорогого, но знающего Михаила. Саша приехала к нему вечером, и скромный таунхаус в пригороде показался ей дворцом, а Михаил - лысоватый и значимо медлительный - крутым специалистом. Старательно поддерживая это впечатление, он не спеша провёл её в небольшой кабинет с компьютером и выслушал долгие, детальные объяснения.
- Всё это сделать можно, - так же неторопливо, как бы нехотя, произнёс он, - но это будет дорого стоить…
- А денег у меня пока нет, - попробовала игриво улыбнуться Саша.
- Ну, деньги они вам по контракту заплатят, и вы тогда заплатите мне… половину того, что получите, - Михаил пристально смотрел Саше в глаза. - А в качестве аванса…
Не отводя от неё взгляда, он протянул руку к красивой бутылке коньяка, стоящей, как оказалось, на соседнем столике:
- Я думаю, мы договорились?
- Договорились, - Саша внутренне крепко зажмурилась, но внешне чуток покраснела…
"Другого нет у нас пути,
В руках у нас винтовка…"
Контракт был сдан вовремя, и денег заплатили много. Даже половина - это было очень хорошо. Потом срослось ещё несколько контрактов: и работа, и Михаил - продолжались. Саша решила, что и Паше надо учиться, и теперь он мог покинуть свой ножной пресс. Выучился на техника по обслуживанию кондиционеров - здесь это тоже верный заработок.
Денег становилось всё больше, купили новые машины и новый дом - тоже очень большой. Уже был и бассейн в Мексике, и море на Карибах, и коктейли в круизах.
Маринка теперь появлялась у них редко. "Завидует", - усмехалась Саша.
Через год, с опытом нескольких проектов, Саша перешла в другую компанию, потом - в следующую… Оказалось, что Михаил не так уж много знает, да и делает всё, как известно, чересчур медленно, и теперь она может обходиться совсем без него… Проехали!
Подбор новых партнёров для новой жизни у Саши продолжался ещё пару лет, но однажды, очень жарким и влажным летним вечером, когда ничего не ведающий Паша вернулся домой после рабочего дня из определённого ему зимнего мира компрессоров и фреона, вдруг прозвучало - без интонаций, как закадровый голос в дублированном на русский язык зарубежном кино:
- Знаешь, у меня есть другой человек… Я не буду возражать, если ты снимешь квартиру и переедешь от нас жить. Ксюшу будешь видеть сколько захочешь… - Кто этот другой - Саша и объяснять не стала.
Потерянный Паша пробовал что-то мычать, помыкался по знакомым, рассказывая подробности, но все и так знали, что к чему: вот и его проехали…
- Ну, и зачем было рассказывать эту банальную историю? - скажете вы. - Что в ней такого интересного? И конец был заранее известен…
Согласен, скажу я, много нас - проживающих свои собственные банальные истории с заранее известным концом. Так что даже не знаю, зачем я всё это тут нагородил. Может, потому, что в прошлый выходной я случайно встретил Пашу в торговом центре? Он говорит, что всё у него "о’кей", он работает, в свободное время самозабвенно поёт в русском народном хоре при православной церкви. И Ксюша, вместе с двумя подружками-американками, была с ним - такая взрослая… Только уже не очень хорошо говорит по-русски… впрочем, зачем ей здесь русский? Про Сашу он ничего не сказал, а я и не спрашивал.
Вокруг нас шуршали, лопотали голосами и мобилками, мелькали всевозможными оттенками джинсовой ткани, формой и цветом воскресных лиц жители благополучного чикагского пригорода, и в этом шумовом потоке, под высоким, прозрачно-невесомым потолком, среди десятков модных мелодий из дверей зовущих магазинов и магазинчиков мне всё слышалось бравурно-воинственное… нет-нет, смешно, уж это никак не могло прозвучать здесь:
"Наш паровоз, вперёд лети…"
Куприн Александр
О том, как профессор Леопарди ставил мне голос
Да-с, господа, поставить правильно голос - это не фунт изюму, и не баран начихал, и не кот наплакал, и не таракан… я уж не помню, что такое там наделал таракан. А я испытал, знаете, это удовольствие собственным животом, спиной и горлом.
Меня в это пагубное дело втравили, понимаете, мои знакомые, у которых я на маленьких семейных вечерах, так себе, кое-что пел: "Проведемте, друзья", "Нелюдимо", "Не искушай" - и другие домашние штуки. Вот они мне и стали твердить в одну дудку: "У тебя голос, голос, голос. Смотри, теперь повсюду открываются голоса. Был себе обыкновенный адвокат, или письмоводитель, или булочник, или портной, или учитель чистописания, а глядь- открылся голос, - и он теперь тысячи загребает, и всемирная слава. Главное - надо вовремя голос поставить. Иди к профессору Леопарди. Он чудесно ставит голос. Первый мастер". И вот я, знаете, пошел. Явился. Встречает меня сам профессор. Этакий, знаете, понимаете, мужественный итальянский старик, вершков девяти ростом, на голове грива, золотые очки, эспаньолка. Поговорили с ним о том, что искусство петь - великое искусство, что поставить голос - это не таракан и так далее и что в этом деле самое главное - терпение и прилежание. Затем маэстро спрашивает меня:
- Итак, начнем?
- Начнем, профессор.
- Ви котов?
- Д-д-да!.. - отвечаю этак неуверенно.
- Завсем котов?
- Н-н-д-да…
- Испытаем сначала диафрагма. Держись! Понимаете: не успел я моргнуть глазом, как он наносит мне зверский удар кулаком под ложечку. Что-то в животе у меня делает-уп!.. Разеваю рот-не могу вздохнуть. Сгибаюсь, знаете, пополам, сажусь на корточки. Вся комната плывет мимо меня в какой-то зеленой мути, а по ней вертятся огненные колеса.
Профессор приподымает меня, ласково треплет по плечу, дает стакан воды.