Спетое почувствовало себя и обрело лиричность: "Жить без любви-и, а-а-а, - поддержал тенорок, - быть может про-осто, но как на све-ете без любви прожить!"
Они вернулись к позднему ужину, когда профессор начал уже слегка волноваться.
- Ну-с, Зинуля, накидай нам что-нибудь на стол, и расскажите о своих впечатлениях. Как ты себя чувствуешь, Рита?
- Хорошо. Только есть я не буду, выпью стакан воды и лягу спать.
- Э, ну запасов питательных препаратов у тебя в крови еще, пожалуй, достаточно. А сон, да, полезен.
- Что там было, доктор, рассказывайте.
- Удивительное существо, Денис Денисович. Одновременно и высокая чуткость, и странная избирательность.
- А в чем странность?
- У картины Маковского "Ребенок, испугавшийся грозы" простояла двадцать минут - в один момент слезы закапали, а мимо Васнецовских богатырей и Аленушки прошла со словами: "В это надо конфеты для детей заворачивать". Про Врубелевского демона сказала, что он сильнее бестолкового образа у Лермонтова. Откуда она знает про Лермонтова?
- Голубчик, я не скрывал, а просто не успел рассказать. Что я мог вложить в гены из текстовых материалов? Прежде всего то, что знаю и люблю сам. Там весь Тургенев, почти. Чехов, Гоголь - разумеется. Да, Пушкин, Лермонтов, Баратынский. Но вложить музыкальные и визуальные материалы было трудно технически и невозможно по времени. Антологии кое-какие вложил. Вы, например, знаете, как писала Ростопчина или Каролина Павлова? А она знает. Знает, конечно, Алексея Константиновича Толстого. Я вот считаю, что формой поэтической он владел не хуже, чем Пушкин. Судите меня за это. А лучше, голубчик, достаньте ром, недопитый нашею гостьей.
Пятый день
Министр начал утреннее заседание почти что с разноса: в двух циркулярных письмах месячной давности были некорректные формулировки, а одна - так просто содержала двусмыслицу; по трем департаментам реально не выполняется график работ - министр разложил по полочкам что и почему не будет выполнено в сроки; кадровые перестановки с учетом профессионального соответствия - словно он помнил десятки личных дел наизусть…
Подчиненные сидели прижавши уши и в совершеннейшем обалдении.
- И поросятину надо хорошую в столовую закупать, - закончил министр.
А оставшись один, еще раз удивился поразительной ясности, с которой память сразу представляла ему любой фрагментик, любую деталь из ближнего или дальнего прошлого: память просто восстанавливает любой кусочек жизни, и, оказавшись там, можно повернуться в любую сторону, взять и рассмотреть каждый предмет.
Какое пронзительное удовольствие!
Тот лекарь вчера взял всего лишь три сотни зеленых.
Хороший мужик.
И никакой тебе магии, кроме лягушки.
Странная, правда, икона висит на стене - он такого сюжета не видел: Георгий Победоносец, он не Победоносец еще, стоит без обычных доспехов, просто в коротком плаще - круглый маленький щит в левой руке и копье в правой; змей одноглавый с крупным телом и мощными лапами метрах в трех от него - ощущение движенья какого-то, примеривания перед схваткой.
- Дмитрий Игоревич, сейчас сообщили - Большой Кубанский казачий круг вынес решение перейти в партию "Эх, Россия". И "яицкие" собираются сегодня по этому же поводу.
- То есть как, выходят из Конгресса?
Помощник полуутвердительно качнул головой.
- Чепуха какая-то, уточни еще раз.
Монет, отчеканенных в самых разных местах и в самые разные годы, было огромное множество, Иуда и раньше знал, что некоторые ловкие менялы делают себе целые состояния, а их семьи живут в богатых домах. Теперь, оказалось, он сам должен освоить эту науку.
Легче было с золотом и серебром, но и там случались подделки или подмешанный к основному металл.
Учителю не нравилось, что он слишком вникает, тратит на это время.
А как?
Если надо покупать пищу, менять рвущиеся у братии сандалии, платить за ночлег. Надо давать иногда самим милостыню, потому что нельзя смотреть в глаза человека, который знает, что ляжет спать без еды и не будет иметь ее утром проснувшись. Он ловил в таких случаях взгляд Учителя, а иногда не ловил, а давал сам. Надо и давать и просить, и спорить с менялами, потому что у него на счету каждая денежка.
Как же он опечалился, когда сам собою просился прибыток, но Учитель ему запретил: они ходят по Иудее, Самарии, Галилее, дорогам Сирии - сколько разного товара, который можно взять в одном месте и потом с пользой перепродать. Нет, Учитель запретил - если денег мало совсем и не дают подаяний, часть братии просто должна несколько дней поработать. Иуда сам работает в таких случаях, стараясь усердьем подать пример.
И научился уже чувствовать тех, кто подаст ему милостыню или не подаст. Есть богатые дома, к которым, он уже знает, не надо и подходить - зря тратить время. А где-то точно дадут, но нельзя являться навязчиво часто.
В лицо, обзывая бездельником, тоже плевали.
- Бушуют?
- Уж третий день стоят. И Кучерена там среди них бегает.
"Высокое лицо" мэрии призадумалось.
Но ненадолго - думай не думай, а ехать все равно надо - репортажи уже по чертову телевидению начались.
Люди заняли все пространство между входом в метро "Полянка" и магазином "Молодая гвардия" - позволявшее вместить человек триста - тех самых выселенцев из домиков, построенных лет сто с лишним назад.
Лозунги передавали ясные настроения: "Замоскворечье - наша родина", "Предоставьте жилье в родных нам местах", было кое-что порезче.
Люди научились считать - рынок есть рынок, и сколько стоит тут квадратный метр земли под застройку, знали даже малые дети. "Рассчитайтесь по-честному" - справедливо царило в умах.
Первой на место выехало техническая бригада - надо было смонтировать площадку для выступления "высокого лица", поставить микрофоны и усилители.
Через полчаса отправился сам кортеж.
О прибытии его кто-то узнал заранее, и толпа ожидала.
Детки стояли с плакатиками: "Я хочу учиться в своей школе".
"Высокое лицо" ласково взглянуло на деток и, сопровождаемое, поднялось.
Кашлянуло, пробуя микрофон.
- Дорогие сограждане…
- Дорогие, конечно, - прервал сразу округлый мужик из первого ряда в какой-то махновской папахе на голове, - ты на каждом сколько рассчитываешь заработать?
Охрана внизу шевельнулась в ту сторону.
- Давайте, прежде всего, соблюдать корректность. Дома ветхие, вы это прекрасно знаете. И я вам скажу чистую правду…
- Чистую?! - ехидно рассмеялся мужик. - Давай чистую, послушаем правду-матку!
Воздух стал чистым, и очень легко задышалось, внутри снялось напряжение, свободной показалась каждая в организме клеточка.
Свобода - она же правда.
"Высокое лицо" почувствовало освобожденье души, радость неизъяснимую оттого, что можно быть полностью самим им собой!
- Вон, Кучерена, я вижу блокнотик держит - цифирки посчитал, что здесь почем. Сунь их знаешь себе куда? Цифирки эти "по-белому", а по-настоящему, не заглядывая в твой сраный блокнотик, сразу скажу: как минимум вдвое больше. Каждый из вас, в гребаных этих квартирках почти что - долларовый миллионер, - его разобрал смех: - Только… хе-ха-ха… только хрен вы и десять процентов получите. Выселим всех к чертовой матери за Окружную. Я вам больше скажу - снесем тут старину на фиг всю. Что старину - Военторг, а, Военторг? В каталогах мира среди памятников конструктивизма, и сто лет бы еще простоял. Французы приезжали, говорили: "Что вы де-елаете". А нам хреном по деревне - снесли и всё! - И тебе, мужик, - он поискал глазами наглого мужика, тот не попался, но фраза уже полетела, - снесем башку вместе с папахой!
В подтверждение "высокое лицо" подняло руку, чтоб врезать хотя бы по воздуху, рука чуть двинулась вниз и застыла, словно схваченная вся гипсом.
Он попробовал ей двинуть еще… воздух тяжелый, он часто дышит, ноги отекли - неприятно стоять…
Что он тут наговорил, а? Что с рукой?
Телекамеры были?..
Вон, две проклятые.
Иуда всегда искренне благодарил человека, давшего любую монетку. И молился за него, чтоб Бог снискал ему благодать. Сколько глаз хороших, и таких, порой, бесконечных.
А братья недолюбливают его.
Как же, один шаркает сандалиями по камням, другой не замечает, что рубаха цепляет шипастый куст - а за все надо деньги платить.
Он досматривает за каждым, делает замечания - кто-то морщится или глупо шутит в ответ.
И посмотрели на него с укоризною, когда он хотел отогнать мальчишек от смоковницы, богатой спелыми ягодами. Мальчишки из соседней деревни - он знает эту деревню, достаточную очень и зерном, и скотом. Мальчишки сильные, не голодные, а со смоковницы он набрал бы полный мешочек.
Учитель шел впереди, повернулся и приказал оставить мальчишкам дерево.
Царствие небесное, о котором говорит Учитель, а братья задирают головы вверх - оно не там, оно в человеке. В которых-то точно есть. Он долго стоял у входа на рынок на солнцепеке, долго - и никто не давал. Солдат-римлянин скучающе смотрел на него, стоя в тени на посту. А когда Иуда, вздохнув тяжко, собрался уже уходить, сделал знак подойти. Рука протянулась и сунула ему монету с профилем Римского Императора - крупная денежка для простого солдата, и глаза - чуть улыбающиеся и ласковые. Иуда низко поклонился, и слеза упала на землю.
С утра профессор Рождественский отправился по приглашению в Академию, а днем, вернувшись, узнал от Зины, что "барышня" полдня провела сидя за Интернетом.
- Денис Денисович, она мясное отказывается есть. Говорит: люди не звери.
- Э, собственно… а рыбу?
- Рыбу не отказывается, говорит, нельзя есть теплокровных, они нам братья.
- Формально она права. Да-с, - профессор подумал, что можно самому иной раз заскочить в ресторан, а здесь, дома… - Зинуля, ты готовь нам всем теперь рыбные блюда, ну, икорки, там, красной-черной давай.
- Яйца ведь тоже можно?
- Можно, это у тебя идея полезная.
* * *
Толстяк зашел в недорогую пивную и вышел оттуда уже через две минуты, утирая рукавом губы.
А через десять секунд джип с очень темными стеклами отъехал от тротуара.
- Вы что, ребята?
Двое с боков.
По ушам судя - продукция "сделанная со стаканом". Старший на переднем сиденье рядом с шофером.
- Молчать!
- А далеко едем? Я деньжат-то с собой на пивко только взял.
- Заткнись, урод.
С боков для убедительности надавили.
* * *
Министр испытывал, что называется, кайф, ныряя в разные уголки памяти, но что-то стало происходить и другое - посещённое, сменяясь другим, не уходило совсем, а отступая несколько вглубь, продолжало маячить, куски находили друг друга, монтировались между собой и складывались.
- Иуда, посмотри эту монету. Золотая, попробуй на зуб?
- И пробовать не буду, я знаю эту чеканку - там половина медь.
Другие лепятся.
- Некогда мне с вами.
- Ну эту вот только взгляни.
Он берет в пальцы крупную монету и недолго рассматривает.
- Карфагенская она, ей двести лет.
- А за сколько менять?
- Ни за сколько, она у тебя год пролежит без движенья.
- Эх, беда-то! Всучили мне.
- А ты вот что сделай. Монета хорошо сохранилась, подойди к римлянам, не к солдатам, а из начальников. И меньше чем за два сребреника отдавать не соглашайся.
- Неужто два сребреника?
- Попомни мои слова.
Большой "полуофициальный" совет под руководством представителя администрации - человека не из самых главных, но немаленького, и тесно связанного с бизнес-кругами - проигнорировать было никак невозможно.
Главный "Торговый" не зря совсем приехал туда с тяжелым чувством - первый же вопрос от председательствующего прозвучал до примитивности безобразно:
- Ну и как будем вынимать у этой суки деньги?
Лёня сразу же предложил глупость: нарисовать ей на бумаге всякие привлекательные инвестиционные планы - нефть, газ, алмазы - втянуть, а потом - дело техники.
Молодой шустрый на всё способный депутат предложил "еще лучше": обвинить в пособничестве экстремистской партии "Эх, Россия", взять под стражу вместе с ее опекуншей, прессануть - сами на все согласятся.
"Торговый" встретился глазами с умным Катушевым, и оба друг друга поняли.
- Ну а вы что молчите, Евгений Матвеевич? - спросил председатель.
- Я, во-первых, предлагаю не называть женщин суками.
- Хм…
- Во-вторых, нужно представить ей несколько крупных реальных проектов с эффективными результатами финансирования. Пусть закажет международную экспертизу и принимает решение.
- Вы что же, всерьез полагаете, что мы вынем у нее таким способом четыреста миллиардов?
- Вынимают из карманов, и я в этой области не специалист.
"Не будет он на старости лет срамить себя участием в шайке. Нет, не будет".
Ответ, разумеется, не понравился, и в его сторону больше уже не смотрели.
Нервного разговора хватило всего лишь на полчаса, выбрали все-таки предложение обвораживать сказочными планами и отправить на это министра финансов, администратора… Лёня, видимо вспомнив про танцы с цветком в зубах, нашел предлог отвести свою кандидатуру, третьим вызвался известный всем "Энергетик".
Готовиться к сказочным планам было незачем, ехать договорились почти не откладывая.
Администратор отозвал к себе Катушева.
- Конфеты-бараночки я еще понимаю, но они же по всей стране поросят раздают. Откуда у них такое количество поросят? Мои специалисты просчитали внутренние ресурсы, таможенный ввоз за три последние месяца - нет в стране такого количества поросят!
- Совершенно верно.
- Тогда как вы это объясняете?
- Да просто. Мои люди проследили эту схему: приезжает грузовик с поросятами, отдают двух-трех и обещают скоро приехать и раздать остальным, а молва по областям идет, что у каждого уже есть дармовой поросенок.
Что-то не понравилось администратору в этом флегматичном ответе.
- Да?
- Ну, не из воздуха же они их берут.
* * *
- Вон, машина с нашими поросятками пошла. Желаете, остановлю, вам дадут одного?
- Будет тебе сейчас поросятина, - проговорил с переднего сидения старший.
- Ну, будет так будет. А это что?
- Где?
- Вон коллектор прорвало.
Все увидели, как из какой-то дрянной трубы мерзкая жижа хлещет потоком в реку.
- Нужно вам это?! - зло проговорил мужичок. - Вот это вам нужно?!
- Не нужно, но ты все равно заткнись.
Иуда давно заметил, какие разные люди.
Когда Учитель говорит с ними, у одних свет возникает в глазах - но потому что их души и так это знали, их радует подтверждение, выраженное собственное их чувство чужим сильным словом. У других - только недоумение, им любопытно, как если бы показали какую диковину, а головы потом возвращаются к своему кругу мыслей.
Разве Учитель не понимает?
Разве не сказано: все возвращается на круги своя.
И еще: у кого много есть - преумножится, а у кого мало - отнимется то, что имеется.
- Да, уютненько тут у вас, хороший подвальчик.
Человек сидел за столом, и те трое вошли и остались стоять.
- Садись.
- Благодарствуйте.
Мужичок расположился на стуле напротив.
- Ты на кого работаешь?
- О!
- Что о, хозяина называй… Что молчишь, жить хочешь?
Мужичок призадумался.
Потом улыбнулся:
- Другой раз радость от жизни берет, счастье какое-то… - и погрустнел: - а иногда и не очень.
- Ваньку валяешь, сукин сын.
- Насчет происхождения вы, извините, не правы.
- А понимает твой хозяин, на кого замахнулся? Ришельевич с Полуниным мне, понимаешь, мне платят.
- Много?
- Не твое дело, собачье.
- Опять, извините, ошиблись с происхождением.
- Значит, хозяина своего ты не сдашь?
- Нет.
Их глаза сошлись, и тот первый вдруг ясно понял, что орех этот можно раздавить-размозжить, но вынуть из скорлупы ничего не удастся.
Стало быть, и время терять больше незачем.
Взгляд, брошенный за спину мужика, все сказал, старший двинулся, но двинулось еще что-то.
Двинулся слегка, вроде, воздух и пол, лестничный ход ухнул, проседая под гигантским черным медведем - невероятная черная туша лишь задела по пути слегка старшего, и того пушинкою отнесло к стене. Двое других было сунули к кобурам руки, но каждый сразу же понял - стрелять в эту страшную тушу, всего в нескольких метрах, из их "пукалок" - это сразу подписать себе приговор.
Медведь легко достиг другой стороны стола, встал в рост… зверь не ударил, а просто дернул лапой и оторванная голова полетела на стол.
Кровь стала стремительно растекаться.
Гость слегка отстранился, чтоб не запачкаться, и встал.
- Ну, я поеду?
- Можем подвезти, - любезно предложил с пола старший.
- Не надо, - добродушно улыбнулся мужик, - я на попутках.
И двинулся вверх по лестнице.
Медведь, прихватив голову, затрусил за ним на задних лапах, словно за дрессировщиком в цирке.
* * *
На секретарский телефонный звонок энергичный женский голос ответил, что Их Высочество готово предоставить представителям власти аудиенцию.
Поехали, как положено, каждый в своей машине и со своей охраной.
* * *
Сообщения шли чередой.
С личными извинениями позвонил атаман от Донского войска.
- Ты, Игоревич, прости. Сам я был против, но донцы единогласно почти решили вступить в "Эх, Россию".
Другие звонки… ближе к вечеру Митя понял, что от Русского конгресса - его любимого детища - осталась только кучка татар и евреев.