Мохнатое тело сотрясалось в судорогах. Из распахнутого рта, глаз, выпученных в агонии, из косматых круглых ушей вдруг полились переливающиеся звенящие струи, и невозможно было понять, что это - влага, крохотные сверкающие песчинки или же сияние.
- Предо мной свет, - вскричал Калимдор. - Позади меня тьма. Справа от меня бог, слева от меня дьявол; ибо вокруг меня горит Пентаграмма, а в Столпе находится шестиконечная Звезда.
Сияние вытекало из тела орка, сбегало по толстой шкуре и, на миг коснувшись земли, возносилось вверх, переливаясь над телом блистающим облаком.
Вобрав последнюю каплю мертвого света, оно ярко вспыхнуло, пронзив полутьму шатра ослепительными лучами, и золотая корона, украшенная алмазами, появилась перед лицом Всеслава.
Возглас удивленного торжества, граничащий с религиозным экстазом, вырвался из груди князя, и в то же мгновение все исчезло, погрузив людей в темноту.
4
Долго никто не произносил ни слова. Ратники не решались прервать молчание. Они чувствовали, что малейший звук способен сейчас разрушить ту ауру величия, которая незримо окружала Всеслава, - разбить на звенящие осколки, и тогда князь, который мгновение назад ощущал себя властелином мира, вдруг осознает и свою смертность, и ограниченность, и нелепость самой мечты обрести в конце жизни нечто большее, чем погребальный костер. И тогда рокочущий огонь гнева обрушится на головы тех, кто дерзнул вырвать его из сладкого сна.
Что же до Калимдора, то он, по всей видимости, был доволен произведенным эффектом.
В свете факела, случайно упавшем на лицо мага, я, - а может быть, Руфус, - смог увидеть довольную и немного насмешливую улыбку, пробежавшую по лицу колдуна.
В этот момент он был похож не на чародея, который только что провел сложный ритуал, и не на гадателя, принесшего добрую весть своему повелителю.
Нет, перед нами стоял мошенник, ярмарочный фигляр, который только что распилил на шесть частей свою ассистентку, собрал ее снова, и теперь наблюдает за тем, как селяне замерли вокруг с выражениями ужаса и восхищения на глуповатых лицах.
- Вы сами видели, мой повелитель, - вкрадчиво проговорил он. - Власть и могущество, - вот что предрекают вам судьбы.
Всеслав шагнул вперед, - его лицо по-прежнему оставалось в тени, но я - или Руфус? - мог увидеть руки, стиснутые перед собой, с побелевшими костяшками пальцев, и с широким шрамом, пересекавшим тыльную сторону ладони, который также покрыла мертвенная бледность волнения.
- Я щедро отблагодарю тебя, Калимдор, - произнес Черепокрушитель, и в странной улыбке, которая промелькнула на лице волхва, я прочел ответ:
"Ты уже сделал это, мой господин, - своей глупостью".
Я спрашивал себя, насколько могу доверять тому, что вижу - на самом ли деле маг обманул Всеслава, или я видел не истинные события, но лишь то, как они запечатлелись в памяти Руфуса. Я чувствовал, что все происходящее не по душе Огнемечу, и он подтвердил мою догадку, сказав:
- Если волхв закончил, мой князь, пора перейти к более важным делам. Трое печенегов ждут допроса в моем шатре. Они так напуганы одним твоим именем, что выложат все, даже без пыток.
Черепокрушитель живо повернулся к нему.
- Важным? - переспросил он. - Что может быть более важное, чем мое будущее, Руфус? Неужели ты сам не видел, что показал нам маг? Решено - завтра на рассвете мы сядем в ладьи и пойдем к порогам. Там меня ждет будущее.
"Смерть тебя ждет", - пронеслось в моей голове, и я не знал, чьи это мысли - мои, Руфуса, или же Калимдора, прочтенные мною в его глазах.
- Неразумно делать так, князь, - глухо произнес воевода. - У порогов засели печенеги. Они или уничтожат нас, или отрежут дорогу к Киеву. Нам придется здесь зимовать.
Громкий смех князя был ему ответом. Он прокатился под сводами шатра, потом смолк, словно отрезанный кинжалом. Всеслав шагнул к Руфусу, схватив его за руку, и произнес голосом, едва слышным от ярости.
- Ты говоришь, печенеги разобьют нас? Меня, Черепокрушителя, кому платят дань и Царьград, и Корсунь, и Новгород? Я хозяин этой земли, и каждый, кто берет в руки меч, будет или сражаться под моим знаменем, или умрет. Другого не дано, Руфус. Разве ты не видел гадания?
Его голос взвился, словно взмах хлыста.
- Не заметил золотого света? И корона не блестела?
Воевода нахмурился, готовый ответить, - он не привык спускать вольностей никому, даже своему полководцу.
Дрожащая рябь прошла перед моими глазами - словно я смотрел на отражение в озере, и внезапно рыба плеснула где-то на его середине, заставив картины смяться и потерять четкость.
Я вновь ощутил накатившее ощущение слабости, тяжелый доспех потянул меня к земле, в глазах легла темнота, прорезаемая вспышками боли, - словно ночь, усеянная звездами, обволокла меня своими объятиями.
Мне показалось, что воспоминания кончились, - болт встал на место, и теперь я снова окажусь в залитой мягким светом комнате библиотеки. Однако мелкая рябь прошла, как успокаивается вода, и только глухая боль, пульсирующая в затылке, напоминала о мгновении морока.
Руфус шагнул к Всеславу, готовый что-то сказать, но маг Калимдор отстранил его, словно раздвигал занавеску, быстрым движением холеной руки.
- Молчание, - приказал он, хотя никто в шатре не произносил ни слова. - Что-то не так.
Слова его произвели прямо обратный эффект. Князь взвыл, словно медведь, которого ткнули горящим факелом. Подскочив к чародею, Черепокрушитель схватил его за отвороты мантии и встряхнул - явно выплескивая гнев, который пару мгновений назад не решился обрушить на голову дерзкому воеводе.
- В чем дело? - прогремел он. - Гадание сорвалось? Ты ошибся? Я не получу власти?
И все вы хотите власти, а что делать-то с нею будете, промелькнуло в голове Калимдора, вспыхнув в глубине его глаз. Можно подумать, ты ее в сундук положишь да замок навесишь, да еще сверху сядешь, чтобы не убежала.
Знаю я тебя, и таких, как ты, много раз видел, и всегда все одним и тем же заканчивается. Вы спешите к власти, словно рыба на нерест, а обретя ее, всплываете кверху брюхом. Или кинжал убийцы, или стрела в бою, или яд любовницы, - все едино уложат тебя на погребальный костер, а там и империя твоя рухнет, словно ее и не было никогда.
Эти мысли вспыхнули и исчезли, оттесненные другими, более важными.
- Нет, мой господин, - отвечал Калимдор почтительно, но вместе с тем твердо. - Гадание свершилось, и ничто не сможет изменить твоей судьбы, - лишь ты сам, если, послушав дурных советчиков, откажешься от нее.
Чародею было досадно, что приходится терять время на эти слова, - однако он должен был успокоить князя, а вместе с тем и нанести еще один удар Руфусу, который мог стать помехой для его планов.
Он увидел, как лицо Всеслава разгладилось, и ощутил, как разжались его пальцы, отпуская мантию - Калимдор не глядел на них, полагая, что, опустив голову, унизится перед князем, а потому смотрел своему повелителю прямо в глаза.
- В шатре есть тот, кому быть здесь не полагается, - пробормотал он, отходя от князя и делая несколько быстрых шагов вдоль шатра. - Ты уверен в людях, которых привел, Руфус? Может, среди них лазутчики печенегов?
Он стремительно повернулся к воеводе, словно рассчитывал застать на его лице выражение растерянности, испуг человека, чье коварство было раскрыто.
Огнемеч встретился с ним взглядом, однако в глазах воеводы не было ни удивления, ни гнева. Он смотрел сквозь волшебника, словно не замечая, зрачки воина замутились, как у безумца, и тело его начало таять, исчезая в полумраке комнаты.
Калимдор оборотился к Всеславу, настороженно глядя на него. Можно было ожидать, что оба будут потрясены внезапным уходом Руфуса. Однако и князь, и маг полностью забыли о воеводе. Словно того и не было вовсе; Калимдор продолжил, обращаясь к полководцу:
- Я чувствую прикосновение магии, мой господин.
Чародей стремительно шагнул ко мне, и его острые глаза впились в мое лицо. Я ощутил острый, горьковатый запах драконьей крови.
- Ты уверен в людях, которых привел с собой, князь? - произнес он шипящим голосом, словно змея, - будто и не задавал только что этого вопроса Руфусу.
- Каждый из них без колебаний умрет за меня, - ответил Всеслав.
- Хорошо… Именно это они и сделают немедленно, мой господин. Я уверен, что один из них - шпион печенегов, и лучший способ найти его - это убить всех солдат, кто сейчас в шатре.
5
Воспоминания Руфуса закончились - схлынули, как быстрый весенний дождь, который бьется по крыше, в отчаянии умоляя впустить его, а потом внезапно стихает, обнажая умытое лицо неба.
То, что происходило вокруг нас, было иным, не памятью о давно пережитом прошлом, но какой-то новой, не зависимой от нас реальностью, которая возникла между явью и пробудившимися воспоминаниями книжника.
Поэтому самого воеводы и не было здесь - ему не нашлось места в мире, который существовал только для нас со Снежаной. Кто и зачем создал его? Почему мы оказались в нем заперты? Нам предстояло найти ответы прежде, чем они найдут нас.
Свинцовая тяжесть отступила, растаяв в далеком, покрытом звездами небе. Но стоило мне пошевелиться, как она возвращалась, растекаясь по телу болезненным коконом. Я понял, что все еще не могу двигаться, и мне оставалось только смотреть, что произойдет дальше.
Слова Калимдора грянули в сознании князя, как ослепительная молния пронзает ночную мглу. Секунду назад он видел себя властелином мира; теперь безжалостный меч сомнения висел над его мечтами, готовый в любой момент рухнуть и уничтожить их.
Всего один человек стоял между Всеславом и исполнением того, что обещал предсказатель. Неведомый шпион печенегов, пробравшийся в шатер под видом верного ратника. Пару минут князь простоял молча, не в силах собраться с мыслями, - и тот, кто недостаточно хорошо знал его, мог подумать, что он раздумывает над словами мага.
Однако решение уже было принято. Человек, который привык отправлять людей на смерть, быстро учится видеть в них всего лишь пушечное мясо, жалкие пешки, созданные с одной только целью, - лечь костьми на пути к победе.
Тот, кто берется за меч, нередко делает это из благородства. Он хочет защитить родной край, свой народ, свои убеждения. Но клинок - коварный союзник. День за днем он выпивает благие помыслы, оставляя лишь жгучее желание убивать.
Человек, посвятивший себя войне, перестает быть человеком.
Мысль о том, что его солдаты, верой и правдой служившие ему много лет, заслуживают хотя бы расследования и суда, - о, такие сомнения даже не появились в голове князя. Да и какая разница, где им погибнуть - здесь, под топором палача, или в далекой степи, от стрелы орка или печенега?
Служить своему полководцу - значит, умирать за него, а тот, кто хочет жить, становится предателем, - так полагал Всеслав.
В сердце вцепилось голодным зверем сомнение - сбудется ли предсказание мага? Не совершил ли он роковой ошибки прямо сейчас, позволив простым воинам стать свидетелями гадания?
Пока эти мысли терзали князя, ратники переглядывались. Лица одних стали каменными - словно они превратились в глиняных воинов, которыми, согласно легенде, первый император Китая повелел заполнить свою гробницу.
В глазах других мелькали страх, сомнение, неуверенность - они были готовы бежать, сражаться, умолять о пощаде, - что угодно, лишь бы спасти свою жизнь. Они думали о будущем, которое никогда не настанет, о детях, что вырастут без отцов, о сияющем солнце, которое взойдет без них.
Один из них, самый юный, рванулся прочь, ныряя под тяжелую занавесь шатра. Он не понимал, что не сможет спастись из лагеря, где каждый вокруг, еще вчера бывший его другом, - теперь станет врагом по приказу князя.
Воины кичатся верностью клятве; но с удивительным равнодушием готовы предавать по приказу.
Седой воин, с лицом, обезображенным кривыми когтями орка, выхватил нож и ударил молодого в спину.
Тот споткнулся, хватаясь обеими руками за полы шатра, сделал шаг, подставив лицо звездному небу, - и умер, предателем, но свободным.
Калимдор шагнул ко мне, плавным быстрым движением, словно морская волна. Его темные, глубоко посаженные глаза впились в меня, и я понял, что за шелухой внешности он угадывает душу. Он чувствовал человека, который принадлежит к совершенно другому миру - к тому, где ценят людей, а не знамена и стяги, и где жизнь и свобода гораздо важнее, чем пустые слова о долге.
Тело мое мне не подчинялось, - а впрочем, оно и не было моим. Однако разум оставался свободным, и я призвал на помощь навыки, которым меня учили наставники в Ледяном дворце.
Морозная стена опустилась передо мной, закрывая от проницательных глаз волшебника, и я увидел, как сомнение мелькнуло и начало расти в его взгляде. Он больше не чувствовал во мне чужака, и обернулся к другому солдату.
Я молил небеса, чтобы у Снежаны нашлось подобное заклинание. Однако магия огня создана, чтобы разрушать, а не обманывать, - она сжигает тело, но бессильна оплести разум.
Взгляд Калимдора только скользнул по лицу соседнего со мной ратника, не успев остановиться на нем, когда маг уже стремительно поворачивался к амазонке.
- Кто это, князь? - шипящим голосом спросил он.
Лицо Всеслава полыхнуло гневом. Наложница принадлежала ему; подозревать ее - означало оскорбить самого Черепокрушителя.
- Видно, головастики выели твои мозги, чародей, - рыкнул он. - Неужто не видишь, что это Марция, жрица Сарондары? Я купил ее на рынке рабов в Хазарканде, - и ты сам однажды провел с ней ночь, когда я наградил тебя за удачное предсказание.
Калимдор смотрел на Снежану, быстро и нервно встряхивая головой. Это движение, больше подходящее встревоженному ослу, - каинова печать черных колдунов. С его помощью они избавляются от морока, - хотя и выглядят при этом слегка безумно.
Сильная судорога прошила тело волшебника.
- Ты убил Марцию, мой господин, - произнес он, поворачивая голову к князю змеиным движением. - Две недели назад, когда застал ее с одним из ратников.
Его голос понизился, - магу не хотелось лишний раз напоминать князю о его позоре, и он надеялся, что слова, сказанные тихо, не так сильно ранят Всеслава.
- Потом ты сожалел что сделал это - отрубил ей голову сразу, вместо того, чтобы долго пытать, а потом привязать за руки и за ноги к четырем скакунам, дабы разорвать заживо на куски.
Снова вязкая рябь пробежала по холодному полумраку шатра. Теперь она растекалась не вокруг меня, как в прошлый раз, - центром ее стал князь.
Прозрачные волны, накатываясь друг на друга, плеснули по всем сторонам от Черепокрушителя. Морок сходил с него, он начинал вспоминать.
- Ты прав, колдун! - воскликнул Всеслав, и меч, с изогнутым вперед клинком, вылетел из обитых бархатом ножен. - Недаром нетопырь давеча в шатер залетел - дурное знамение.
Он обернулся к ведунье.
- Кто послал тебя, волочайка? Кто приказал шпионить за нами?
Голос князя раскатывался так громко, что девушка не смогла бы ответить, даже если бы захотела. Впрочем, для него все уже было ясно - перед ним лежала, бесстыдно раскинувшись на шелковых подушках, лазутчица печенегов.
Калимдор, напротив, почти не смотрел на Снежану. Он замер в центре шатра, настороженно к чему-то прислушиваясь и подняв раскрытую ладонь в заговоренной перчатке, словно пытался поймать в нее быстрое и очень опасное насекомое.
Солдаты расступились - вроде как давали ему простор для поимки неведомой нечисти, а на самом деле стремясь избежать его взгляда. На многих лицах читалось облегчение. Лазутчик найден, а, значит, им сохранят жизнь.
Другие оставались нахмуренными - они понимали, что князь все равно может казнить их, - или опасаясь пропустить второго шпиона, или просто не желая отменять расправу, о которой уже объявил, и тем самым прослыть мягкосердечным.
Безучастно смотрел вперед старый ветеран, с лицом, обезображенным орком, - тот, что несколько мгновений назад убил своего товарища, как оказалось, безвинно.
- Отвечай! - воскликнул Всеслав и, высоко подняв меч, обрушил его на голову девушки.
Разумеется, это не имело смысла. Мертвый не в силах отвечать на вопросы, но князь был слишком взбешен, чтобы о чем-то думать.
Если человек живет сердцем, а не разумом - то все вокруг него живут в страхе.
Я оказался рядом с ним, и мой бердыш остановил изогнутый меч. Острое лезвие скрипнуло по деревянной рукояти, и только тогда я понял, что могу двигаться.