6
Лицо Всеслава оказалось передо мной - и я отшатнулся, настолько непохож он был на портреты, которые я привык видеть раньше. Словно я увидел чудовище вместо давно знакомого человека.
Художники изображали его грозным, с глубокими темными глазами, высоким лбом и орлиным носом. Вокруг решительного, четко очерченного рта растекалась ровная черная борода, кое-где тронутая сединой.
Человек, стоявший напротив меня, ничего общего не имел с этим портретом. Да, он был высок и широк в плечах, - но иначе и быть не могло, ибо доспехи Всеслава сохранились лучше, чем память о нем, и вы можете сами полюбоваться на них в Архибашне магов.
Однако лицо, нависшее надо мной, казалось чужим. Бледное, изъеденное оспинами, оно вздергивалось кверху маленьким носом, а под ним топорщились неровные, измазанные жиром и сажей усы, переходившие в кривую неопрятную бороду.
Правители кажутся нам великими лишь издали - с высоты трона или через обманчивую призму времени. Взглянешь на них вблизи - и увидишь мелкого человечка, который не умел ни строить, ни пахать землю, ни даже просто работать, - а потому взялся управлять, с помощью огня и меча.
Искривленное лезвие скользнуло вдоль рукояти бердыша, и я усилил нажим. Будь у Всеслава обычный, прямой меч, какие обычно носят русичи - ратовище моего топора тут же было бы рассечено пополам.
Но княжеский клинок изгибался вперед, к тому же, имел расширенную и тяжелую верхнюю часть. Такие мечи созданы для рубящих ударов, - так же, как лезвие, изогнутое назад, предназначено для режущего.
Мне повезло - первый удар не разнес рукояти, возможно, пришелся о металлическое навершие топора, я не успел этого заметить. Я выиграл несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что происходит.
Могу ли я умереть в этом вымышленном мире? Не хотелось выяснять это на опыте. Я ударил князя ногой, заставляя его отступить, и тут же пожалел о своем решении.
Я забыл, что на мне тяжелые доспехи ратника, а не легкое шелковое одеяние мага. Выпад оказался не таким сильным, как я рассчитывал, и Всеслав лишь пошатнулся, но не упал.
- Корона будет моей! - воскликнул он.
Князь осознал, что только зря тратит время, пытаясь выбить у меня из рук бердыш, и отвел меч. Я мог воспользоваться этим мгновением, чтобы нанести удар. Вместо этого я сделал другое - шагнул в сторону, так, чтобы оказаться спиной к толстому шесту, поддерживавшему шатер.
Я взглянул туда, где только что стояли воины Черепокрушителя. Однако там уже не было никого; только белые облачка таяли, ловя отсветы факелов. Ратники исчезли, как пропал воевода Руфус - так бывает во сне, когда все вокруг тебя резко меняется, но только ты сам находишь это странным.
Теперь нас было двое на двое. Я развернулся, поднимая бердыш, и оказался лицом к лицу с Калимдором. Тонкие губы мага шептали руническое заклятье.
Я рванулся вперед, чтобы остановить его, прервать магические слова ударом секиры. Но было поздно - чары сотворены.
Черный, оскаленный в хохоте череп вознесся над головой Калимдора. Он повернулся дважды вокруг своей оси и прежде, чем я успел понять, что за силы вызвал колдун - маг бросился ко мне.
Впрочем, тело его оставалось на месте. Но капли крови дракона, покрывавшие лицо, тело, руки под заговоренными перчатками - они взмыли в воздух, проходя сквозь складки одежды, и устремились вперед, сохраняя при этом очертания тела мага.
Пока кровавый призрак летел ко мне, форма его менялась. Человеческое лицо вытягивалось, превращаясь в драконью пасть. Тонкие руки тянулись ко мне, распухая и обрастая когтями. Черные крылья всхлопнули за спиной фантома.
Это был Мардред - самое страшное из черных заклятий. Разное рассказывают о тех, кто овладел им; и хотя мало кто верит в эти истории до конца, лишь немногие колдуны Мрака осмеливаются вызвать себе на помощь Мардреда, ибо знают, что цена за это будет чересчур высока.
Только сила огня способны уничтожить его - яростная, безумная, не знающая жалости, как он сам. Понял ли Калимдор, что я изучал волшебство льда, а потому не в силах остановить его миньона?
Было ли то совпадение? Или неведомая сила, создавшая этот мир на грани реальности, подсказывала черному колдуну ответы, которых он знать не мог?
Я призвал к жизни двенадцать кристаллов льда, которые окружили меня и завертелись холодной радугой. Каждый из нас владеет хотя бы слабыми заклинаниями других школ. Я хотел создать огненный шар, но понял, что у меня не хватит сил удержать его.
Костер раскатится по шатру, кусая и жаля все на своем пути, а потом затихнет, шелестя искрами на обгорелых кончиках ткани. Поэтому я метнул в Калимдора пламенную стрелу, и влил в нее мощь ледяных кристаллов.
Холодный огонь обхватил дракона, слился с ним, и теперь вместо кроваво-красного Мардред стал призрачно-синим. Две стихии боролись друг с другом, и все наши силы были отданы этому сражению.
Я видел, как медленно вытекает кровь из-под ногтей Калимдора. Гулкие колокола били в моей голове, багряный туман застилал глаза.
Медленно, с мучительным трудом, Мардред двинулся вперед. Каждое движение стоило колдуну немалых усилий - и все же он шел, а я отступал. Холодный огонь не мог уничтожить демона, - по крайней мере, не так быстро, как настоящий.
Мир превратился в оглушительный гром, раскатывавшийся в моей голове. Я ничего не видел вокруг, кроме кровавого демона, и Калимдора, стоящего за его спиной.
Потом Мардред рухнул. Он упал так быстро, рассыпавшись ледяными искрами, что я даже испытал разочарование. Лицо колдуна дернулось гримасой, я шагнул вперед, поднимая бердыш.
- Корона будет моей! - закричал Всеслав.
Он взмахнул мечом, и только сейчас понял, что перед ним теперь другой противник. Снежана медленно поднялась с шелкового ложа, почти обнаженная и прекрасная. Однако князь не видел ни красоты девушки, ни того, что у нее нет оружия.
Все это не имело значения для него, жившего лишь от победы к победе, видевшего в людях лишь глину, из которой он лепил остов своей империи.
Маленькие, близко посаженные глаза Всеслава качнулись в сторону, - он увидел, что Калимдор творит заклинание, и понял, что может больше не думать о своем прежнем противнике.
Резкий, стремительный удар понесся к девушке, чтобы разрубить ее от плеча до бока. Вся сила князя, вес его немалого тела скатились по руке вниз, к мечу, сосредоточившись в верхней части клинка - широкой и утяжеленной.
В такие секунды, оружие было подобно боевому топору, способному с одного замаха отрубить голову дракона, - но в то же время не теряло легкости и маневренности меча.
Снежана выбросила вперед руки, блокируя удар обоими запястьями. Глаза князя расширились от удивления - он не видел ничего подобного раньше, и ожидал, что теперь обе кисти, отрубленные свистящим лезвием, упадут наземь мертвыми бабочками.
Столкновение длилось всего секунду. Яростное пламя охватило пальцы ведуньи. Оно остановило меч, охватило его и пронзило насквозь.
Всеслав вскрикнул, когда его ладони ощутили жар рукояти. Кожа на руках мгновенно расплавилась, приклеивая плоть к черену. Вопль князя усилился, он попытался выронить клинок, но тот пристал к рукам и не хотел отпускать их, нагреваясь все сильнее.
Снежана ударила его ногой в лицо. Подошва мягкой сандалии раздробила воину нос и размазала его по щекам.
Со звериным рычанием, Всеслав размахнулся, и раскаленный клинок врезался в шест, поддерживавший потолок шатра. Лезвие не разрубило опору, - не такова была цель Черепокрушителя, - но выпало из обожженных рук.
Снежана обернулась в поисках оружия. Она рассчитывала, что сможет сорвать короткую дубинку с пояса одного из ратников, или выхватить меч из ножен. Но все охранники растаяли, исчезнув из шатра, словно художник мироздания, нарисовавший их, вдруг передумал и размашисто набросал поверх них фон.
Кривая половецкая сабля лежала между чаш для вина; амазонка вспомнила, что таков обычай степи - если положить клинок на пиршественный стол, хозяину дома обеспечена победа в бою, а его гостям - поражение.
Девушка рванулась за оружием, но Всеслав оказался быстрее.
Его не зря прозвали Черепокрушителем, - несмотря на страшные раны на руках, он двигался стремительно, хотя в его движениях и не было звериной плавности, что отличала Калимдора.
Ладонь князя сомкнулась на рукояти сабли, и тут же он вскрикнул от боли - удержать клинок в обожженной руке было невозможно. Ему пришлось наклониться, чтобы дотянуться до оружия; он не успел выпрямиться, когда Снежана ударила его коленом в лицо.
Всеслав сжал руки в пудовые кулаки. Первый врезался ведунье в бедро, ломая кости. Второй угодил в правый бок, заставив девушку скорчиться со сдавленным вздохом.
Князь поднялся, направляя третий удар в висок амазонки. Этот хук должен был разнести кости черепа, впечатав их в мозг.
Снежана пнула ногой рукоять сабли, заставив оружие высоко подпрыгнуть в воздух и, перехватив на лету, подняла его перед собой.
Кривое половецкое лезвие прошло точно через кулак Всеслава, разрубая на две половины ладонь и сложенные пальцы. Воин захлебнулся болью и даже не смог закричать. Клинок прошел через его запястье и только потом остановился, вздрагивая, как породистый конь.
Тело Всеслава развернулось, выгнувшись колесом, - в точности, как у пленного орка, которого князь так недавно пытал. Снежана ударила его в живот. Пламя охватило ее пальцы, прожигая кольчугу, толстый тягиляй под ней и врезаясь в солнечное сплетение князя.
С глухим, жалобным стоном он сложился вдвое, обхватывая левой рукой покалеченное запястье. Снежана схватила его за голову обеими руками и резко ударила коленом в шею, разбивая кадык и ломая позвоночник.
Всеслав упал на тело мертвого орка, и в объятиях смерти они оба стали равны.
Калимдор выпрямился.
Холодный пот стекал по его лицу, смывая драконью кровь, и оставляя глубокие следы на алых щеках. Мне удалось блокировать первое заклинание - но я хорошо знал, что у него в запасе несколько десятков таких, если не больше.
Мне также было известно, что мои силы на исходе. Оставался лишь один шанс - поразить его бердышом в эту короткую, крохотную долю секунды, и тем самым прервать нить магических слов.
Внезапно черная тень встала между мной и волшебником. Острые клыки, загнутые внутрь, окаймляли ее, словно передо мной была одна огромная пасть, без головы и без тела. Внутри зияла бездна, не знающая границ, и мне чудилось, что злые невидимые глаза смотрят на меня оттуда.
Боевой топор замер в моей руке - мне казалось, что стоит коснуться твари, как холодное ничто засосет меня, поглотит, и я стану одной из мириадов пылинок, носящихся в ее безбрежной пустоте.
Торжествующий смех вспыхнул в глазах Калимдора. Мои мускулы напряглись, но я понял, что уже поздно. Черный туман заглатывал меня, обхватывая вязкими лапами.
Я чувствовал, как ноги оторвались от земли, видел, как распахивается рот неведомой твари, чтобы сомкнуться за мной. Свет ярко вспыхнул, отчего глаза мучительно заболели, и я вновь оказался в мягком бархатном кресле, на верхнем этаже библиотеки Тритонов.
7
Горкан почти с прежней силой ощутил удивление, поразившее его в тот, далекий теперь момент.
Арника просила его встретиться с другим жрецом Елистары - который, по ее словам, должен передать ему волю демона.
Полуорк нередко уходил в степь один, глубокой ночью, - собирал волшебные травы, совершал обряды, которые нельзя творить в лагере, ибо они требуют одиночества. Но чаще он просто бродил по бескрайней равнине и смотрел на звезды.
В такие моменты Горкану казалось, что душа его открывается безграничной Вселенной, и он чувствовал себя чуть менее одиноким.
Вот и в этот вечер он отправился в степь. Караульные не удивлялись, видя его высокую фигуру, скользящую мимо затухающих вечерних костров, - они привыкли к его ночным странствиям, как и он сам.
Но на сей раз не шепчущая травами степь, и не далекое небо ждали его.
Несколько часов он шел туда, где только что опустилось багряное солнце. Горкан шагал с уверенным видом человека, спешащего к важной цели, - а на самом деле лишь хотел убедиться, что никто не следит за ним.
Однако эта осторожность оказалась излишней. Никто в лагере не подозревал измену, и Исмаил-бей даже не помышлял отправлять шпионов за полуорком.
Убедившись, что он один, Горкан свернул к реке, и вскоре оказался возле условленного места встречи. Хрустальный поток струился по дну глубокой балки, небольшой долины с глубокими склонами.
В степи негде спрятаться, все видно на многие версты вокруг. Но здесь, в ложбине, на обрывистом берегу, шаман мог не бояться чужих взглядов. Рассказывали, что именно в таком логе прятался князь Игорь, спасаясь от половцев.
Под высоким деревом, слегка склонившемся к потоку реки, стоял человек. Свет магического шара, который плыл впереди шамана вместо фонаря, упал на лицо незнакомца, и Горкан с изумлением узнал своего врага, - мага Калимдора, служившего князю Всеславу.
Случай нарушил планы Исмаила - доносчик сообщил князю, что печенеги ждут дружину возле порогов, и Всеслав решил избежать ловушки, проведя зиму возле небольшой деревни.
Горкан и Калимдор встретились поздней осенью, и человек признался полуорку, что давно служит демону, одаряющему особой силой своих жрецов. План использовать Всеслава - а вместе с ним и меня, с горечью подумал Горкан, - принадлежал Арнике, верховной жрице Елистары.
То, что Исмаил считал случаем, было в действительности тщательно продуманным шагом. В роли доносчика выступил человек Калимдора. Для того, чтобы из черепа князя стало возможным создать миньон Елистары, он должен был наполниться аурой страдания и боли еще при жизни владельца.
Сперва Калимдор подтолкнул конунга идти к порогам, несмотря на то, что Руфус Огнемеч, княжеский воевода, настаивал обойти их по суше.
Затем, когда уже стало поздно отступать, маг подослал ложного перебежчика, для достоверности сильно избитого, как будто тому пришлось бежать от печенегов, с сообщением о том, что огромное войско преградило дорогу князю.
Требовалось задержать Всеслава на зиму, чтобы дружина перенесла долгий голод и мор, чтобы боль разрывала его сердце при виде страданий воинов, чтобы каждый день он сожалел о том, что не прислушался к советам Руфуса, почти собственными руками уничтожив множество преданных, доверявших ему людей.
Горкан вглядывался в темные непроницаемые глаза колдуна, невольно думая, что как Всеслав не смог разглядеть предательства, так и он сам смотрит с надеждой в глаза Арники, не зная, что таится в их глубине.
Почти нехотя, размышляя о другом, он спросил:
- Как же Всеслав смирился с твоими советами, оказавшимися на деле пагубными для дружины?
Брови на узком лице чародея взлетели вверх, изображая удивление.
- Да так же, как мирится твой хан, когда ты ошибаешься.
Горкан хотел было возразить, сказать, что его предсказания всегда оправдывались, но промолчал, не видя смысла доказывать свою непогрешимость.
Однако Калимдор, усмотрев сомнение на лице собеседника, счел нужным добавить:
- Я сказал, что боги разгневались на слишком скудную жертву, которую принес князь. Да и откуда он мог взять другую, если скота уже почти не было. Конина ценилась на вес золота, а человеческие жертвы он не признавал.
Порыв холодного ветра бросил в них жесткие струи дождя, и мужчины одновременно отвернулись, придерживая развевающиеся полы накидок.
Калимдор сказал, что теперь они встретятся только весной, после того, как обессилевшая дружина по его совету вновь подойдет к порогам и будет разгромлена.
Маг ушел, вскоре затерявшись в пелене тумана, а Горкан еще долго оставался на месте, глядя на серые воды реки и пляшущие на них капли дождя.
Он вновь испытал то чувство опустошения, что охватило его тогда, вязкое и беспросветное, навсегда лишившее того, что он сам не мог определить словами, но чем так дорожил недавно.
Утвердившись в своих давних подозрениях, что он лишь средство в руках Арники, необходимое для достижения целей Елистары, он не почувствовал ни гнева, ни ненависти.
В конце концов он сам всю жизнь использовал, отбрасывал и уничтожал ненужный материал, были это люди или иные существа. Лишь боль невозвратимой потери, испытать которую он считал себя неспособным, легла на сердце тяжким камнем.
Именно в тот момент, один посреди безлюдного, мрачного берега, он принял решение, от которого уже никогда не отступал. Он никого больше не подпустит к себе так близко, как эту женщину, он не позволит больше никому стать настолько важным для него, чтобы превратиться в причину страданий, источник слабости.
Вернувшись в лагерь, он вел себя как обычно, не возбудив подозрений жрицы, однако для себя твердо определил, что их пути расходятся, и череп Всеслава он будет добывать только для себя.