Ридфор начал пить с таким видом, словно глотал отвратительную микстуру, хотя вино было отменного качества и охлаждено льдом, который привозили с ледников, накрывая по пути соломой, чтобы не таял.
- Ее обещали мне, - сказал Ридфор. - Эту девушку. Она была толстенькой, но славной. И ее замок.
- Тоже толстенький и славный? - уточнил Эмерик.
Ридфор кивнул.
- Я вырос в бедной семье, мессир, - сказал он. - Должно быть, вы понимаете, что это значит. У нас не было даже хорошей лошади. А я хотел быть богатым! Так нельзя говорить, этого нельзя желать, нужно быть добрым христианином и стремиться лишь к спасению собственной души! Но я хотел быть богатым. Я знал, чего хочу. Знал, как этого добиться. Видит Бог, я не жалел ни своей крови, ни сил, ни даже совести для того, чтобы стать богатым. Потом, на склоне лет, я мог бы заняться и душой. Поступить в монастырь - перед смертью. Святая Чаша! Все соблазны мира лежали передо мной, точно сверкающие озера на опасном болоте, и я смотрел на них издалека и не мог добраться, чтобы утолить мою жажду.
Ги опустил взгляд. Да, и он, и его старший брат - оба они знали, что такое расти в небогатой семье. Но ни сам Ги, ни Эмерик никогда не желали обычного земного богатства. Эмерик первым определил цель их стремлений: сказочная принцесса и сказочное Королевство в придачу. Рыжий лис Эмерик добыл все это для своего младшего золотоволосого брата. И когда Ги подумал об этом - в присутствии Ридфора - то неожиданно понял: Эмерик стремится к тому же самому. Королевство и принцесса. Только другая принцесса. Не Сибилла.
"Она ведь замужем! - подумал Ги, встретившись с братом глазами и убедившись в собственной правое, потому что Эмерик в это мгновение думал о том же самом. - Она замужем за благородным, добрым юношей из старинной семьи!"
"Я не посягну на ее брак, - мысленно ответил Эмерик. - Но видит Бог, я буду ждать, и когда-нибудь Изабелла Анжуйская будет моей!"
"Но Королевство - мое!" - Ги стиснул зубы.
А Эмерик чуть улыбнулся: "Когда-нибудь, брат. Королевство, как всякая мечта, очень непрочно…"
- Знаете, что сделал Раймон? - спросил Ридфор, разбивая их безмолвный разговор.
Оба брата разом повернулись к нему. Эмерик - знал, Ги - нет. И Ридфор сказал:
- К нему приехал один итальянец, богатый и глупый. Он обещал графу кучу денег за этот замок и руку моей Люси. - Он дернул углами рта. - Да, ее звали Люси. Разумеется, я помню ее имя, госпожа. Люси. Они принесли весы, на которых взвешивают товар, поступающий на таможню, и усадили девушку на одну чашу, а на другую высыпали целый воз золотых монет. Раймон продал ее итальянцу, точно скотину!
- Не верю, - не выдержал Ги. - Граф Раймон - своеобразный человек, но даже он не мог так поступить с женщиной.
- Да, - поддержал его Эмерик, - вы пересказываете слухи.
- А я в это верю, - упрямо возразил Ридфор.
Он сгорбился и закрыл лицо ладонями.
- Он опозорил меня и ее, когда поступил так, - глухо промолвил великий магистр, - и я чуть не умер… Я чуть не умер из-за любви! - Он задергал губами, как будто только что сказал нечто непристойное и теперь запоздало сожалеет об этом. И, отчасти для того, чтобы смазать впечатление от сказанного, добавил: - Обо мне говорят, будто я бесчувственный чурбан, жадина и убийца.
- Кто говорит? - спросил Эмерик. - Во всяком случае, не я.
- Я чуть не умер, - повторил Ридфор, чуть успокоившись. - Когда мне все рассказали и попросили больше не тревожить Люси своим присутствием… Граф Раймон обещал найти мне другую невесту. Как будто это возможно. Просто взять и найти другую. Тоже милую и богатую. - Он отнял ладони от лица, и Сибилла с удивлением увидела, что магистр втайне плакал. - Для меня нет другой! - сказал он. - Я уехал из Триполи и по дороге упал с коня. Меня нашли тамплиеры. Потом, когда я выздоровел, я вступил в орден. Вот и все.
- Скажите, мессир де Ридфор, - осторожно спросил Эмерик, - для чего вы пришли?
Ридфор вынул из-за пазухи ключ и показал его Эмерику, а затем Ги и Сибилле.
- Как в детской песенке, - сказал он. - Это ключ от Королевства. Ваш брат, моя госпожа, вручил его моему предшественнику. Теперь он у меня. Второй, как вам известно, - у патриарха. Мы оба на вашей стороне.
- А госпитальеры? - быстро спросил Эмерик.
- Роже де Мулена я возьму на себя, - ответил Ридфор, нехорошо улыбаясь. - Я буду ваш, сеньор Ги, весь, со всеми моими потрохами, если вам это угодно, и пролью за вас всю мою кровь, до последней капли, если вместе мы сумеем уничтожить Раймона.
Ги смотрел на голландца задумчиво и не отвечал.
- Что вы молчите, брат? - не выдержал наконец Эмерик.
- Меня немного страшит этот сеньор, - ответил Ги так просто и откровенно, как будто они с братом находились в комнате наедине.
Ридфор неловко ссутулил плечи. Ги смущал его - слишком красивый, слишком ловкий, чересчур благополучный. От его кожи пахло здоровьем, и глядел он прямо, как человек, которому повезло с женщиной.
- Я буду вам предан, - сказал Ридфор. - Вам и королеве Сибилле.
- Все это - ради ненависти к Раймону, - шепнул Ги. - Опасно.
- Мне говорили, что вы - трус, - сказал Ридфор.
- Ну так это неправда, - невозмутимо отозвался Ги и протянул Ридфору руку.
Голландец поцеловал ее так, словно Ги уже стал королем, а затем поднялся и, тяжело ступая, вышел.
Патриарх Ираклий рядом с Ридфором казался мешковатым и одновременно с тем чересчур суетливым. Вместе они представляли странную пару, когда ворвались в покои к великому магистру госпитальеров - Мулену.
Мулен вышел к незваным гостям, сердясь.
- Ключ, - сказал Ридфор вместо приветствия.
Мулен, который был старше Ридфора лет на десять, если не более, посмотрел на великого магистра тамплиеров хмуро и ничего не ответил.
- Имеет смысл поспешить, - вставил патриарх.
- Поспешить куда? - осведомился Мулен.
- Кровь Господня! - взревел Ридфор. - Все готово к коронации ее величества Сибиллы…
- Ее величество Сибилла - незаконнорожденная дочь, - проговорил Мулен, глядя в сторону. - Ее покойный брат, один из самых предусмотрительных и мудрых людей, каких только знала Святая Земля…
Он остановился.
- Ну? - ядовито проговорил Ридфор. - Что же вы замолчали? Продолжайте!
- Покойный король Болдуин ясно дал понять, что не желает ее коронации… Он признал ее и самого себя плодами незаконной связи короля Амори…
- И вы тоже это признаете? - наступал Ридфор.
- Это не мое дело, мессир де Ридфор. Мне было велено охранять ключ от сокровищницы, и я сделаю то, что завещал покойный король.
- Вы предпочитаете, чтобы на престоле оказался Раймон Триполитанский? - поинтересовался Ридфор.
- Почему именно граф Раймон? Ее величество Изабелла…
- Да хватит! - развязным тоном оборвал Ридфор. - Вы знаете не хуже моего, что речь идет не об Изабелле и не о ее муже, потому что оба они еще дети, а об этом волке, о Раймоне! Что вас останавливает?
- У меня есть обязательства перед памятью покойного короля, - упрямо стоял на своем Мулен.
Тут Ридфор вытащил из ножен маленький треугольный кинжал и показал его Мулену.
- Ты, старый осел! - тихо, очень тихо прошептал он. - Эту штучку найдут в твоем подбородке, и все будут знать, что тебя убили ассасины. Ты меня понял, недотепа?
- Никогда этому не бывать… - так же тихо ответил Мулен.
Ридфор осторожно вдавил кончик кинжала в горло госпитальера.
- Я не шучу, - сказал он спокойным, ровным тоном. - Я умею впадать в бешенство и валять дурака, так что даже эти чертовы собаки сарацины принимают меня за бесноватого, но можешь не обольщаться: соображаю я лучше, чем ты.
- Будь ты проклят! - сказал Мулен. Он оттолкнул от себя Ридфора, вынул из сундука ключ и бросил его на пол посреди комнаты. - Забирай! Сажай себе на шею недоумка Ги и расхлебывай последствия!
- Спасибо, - сказал патриарх, наклоняясь и подбирая ключ.
* * *
- А ведь вы совершили большую ошибку, мой друг, - заметил Бальян, когда Раймон Триполитанский рассказал ему о погребении маленького Болдуина и о том, что, не удержавшись, обвинил в смерти ребенка его мать.
- Знаю, - сказал Раймон. И пожаловался: - Я устал! Если бы вы знали, сеньор, как я устал… Все эти годы - ничего, кроме войн и неблагодарности королей. - Он тряхнул головой, но печальные мысли отказывались разлетаться.
Дом Ибелина в Наблусе был так хорош и красив, что там отдыхало не только избитое усталостью тело, но и сама душа, натруженная и измученная обидами и неудачами. Каменные резные листья выглядели так, словно были живыми. Прямо посреди комнаты бил маленький фонтан, и вода представлялась глазу нарядной, точно девушка на весеннем празднике.
Бальян встал, начал ходить по комнате. Он любил Раймона и считал его самым выдающимся полководцем и политиком в Королевстве.
- Что вы намерены делать? - спросил наконец Бальян.
Раймон вздохнул.
- Бороться… Нужно подождать, пока эта женщина проглотит обиду и станет способна к разговорам со мной… Да, я не должен был оскорблять ее.
- Может, она и вправду виновна, - угрюмо проговорил Бальян.
- Нет, - вздохнул Раймон. - Вы бы видели ее лицо!.. Сибилла больше не дитя. Она взрослая женщина, она знает, что это такое - ее хваленая великая любовь. Мы еще хлебнем с нею горя!
- Мы вообще скоро хлебнем горя, - сказал Бальян угрюмо. - После смерти Прокаженного короля все изменилось. Сейчас никто не умеет бить Саладина. Покойный Болдуин хорошо знал, как следует поступать с сарацинами. Он никогда не позволял им перевести дыхание. Если они совались к нам, то встречали палку. И даже если Болдуин на время отступал, он всегда возвращался. Саладин только тогда и хорош, когда его побили. Тогда он даже не нарушает мирных соглашений.
- Мне проще с Саладином, чем с Ги, - признал Раймон.
- Оставим это, - махнул рукой Бальян.
Он выглядел старым, обрюзгшим. Смерть Прокаженного короля как будто сдвинула некие древние пласты, и Королевство обваливалось на глазах, как сказочный замок во сне. И Бальян чувствовал, как время утекает из-под ног его поколения. И он сам, и Раймон, и старый разбойник Рено де Шатийон - скоро все они уйдут в небытие, и Королевство останется в руках новых людей, вроде этого Ги или его хитроумного братца Эмерика, красавчиков, которые сумели превратить любовь в золотые слитки, а трубадурские песенки - в тяжелые мечи, с которыми они даже ходят в бой. Ну надо же! Стоит задержаться на земле, чтобы посмотреть, что у них получится.
Одолевая усталость и страшно зевая, Раймон принялся излагать Бальяну свою идею. Идея была недурной и вполне здравой, и Бальян дал на нее согласие, хотя в самой глубине его души жила твердая уверенность в проигрыше. Более чуткий, чем Раймон, он ощущал перемены в самом воздухе Святой Земли. Раймон Триполитанский слишком тесно связал себя с собственными замыслами и оттого утратил остроту нюха.
И пока Рамон писал письма баронам, созывая их в Наблус на заседание Великой курии Королевства - собрание, которому надлежало избрать на Иерусалимский трон законную наследницу Болдуина, королеву Изабеллу, - Бальян молча стоял у окна и смотрел на горы и пустыню. Эта земля как будто отзывалась на его безмолвные мысли. Тщетные старания, шелестел ветер, напрасные потуги, все уйдет в песок, все исчезнет и будет иссушено безжалостным солнцем…
Вскоре по дороге, вид на которую открывался из окна наблусского замка, начали ездить взад-вперед гонцы.
Не успели уехать люди, разосланные баронам Королевства, как прискакал тамплиер - не рыцарь, а сержант - и, валясь от усталости с коня, передал сенешалю замка письмо.
Оно было написано Ридфором, но по поручению принцессы Сибиллы.
Ее высочество приглашала Бальяна Ибелина и графа Раймона на великое празднество своей коронации.
Раймон стиснул письмо в кулаке и едва удержался от того, чтобы не отдать приказ немедленно повесить гонца за шею на веревке.
Бальян осторожно взял своего друга за руку.
- Этого следовало ожидать, не так ли?
- Да, - сказал Раймон. - Но… Ридфор! Этот наглец осмелился писать мне!
Бальян покачал головой.
- На коронации соберется не много народу. Все бароны скоро будут здесь.
И бароны действительно явились. Их было меньше, чем ожидалось. Например, не приехал Рено де Шатийон, зато явились Онфруа Торонский и Изабелла, и их, точно самые лакомые кусочки на блюде, разместили отдельно от прочих, отдав им наилучшие покои.
Изабелла стала старше и приобрела таинственный вид, который поначалу заставил Раймона подозревать ее в том, что она беременна. У Раймона не было собственных детей, и он не слишком хорошо разбирался в женщинах и их поведении. На самом деле тайна Изабеллы была иной. И, поскольку эта тайна постоянно находилась у всех на виду, никто даже не подозревал о ее существовании. А заключалась она в том, что принцесса любила своего мужа.
Изабелла любила его страстно, всей душой и всем телом; Онфруа же обожал ее благоговейно и больше в духе, нежели плотски; оттого между молодыми супругами постоянно натягивалась невидимая, но вполне ощутимая, сильно и звонко вибрирующая нить. Когда Онфруа целовал Изабелле руки, она мечтала о том, чтобы он покрывал поцелуями все ее тело. Когда же она забиралась в их постель и обхватывала его руками и ногами, он прикасался к ней так осторожно, точно она могла переломиться от любого неосторожного движения.
В тот же день Раймон продиктовал письмо, адресованное не Сибилле, но Ридфору и патриарху Ираклию. "Во имя любви Господа и святых Апостолов Его, - писал Раймон, - умоляю вас отказаться от коронации принцессы Сибиллы до тех пор, покуда она остается женой этого Ги де Лузиньяна, ибо означенный Лузиньян никак не может быть королем, он недостоин престола и короны, о чем предупреждал и покойный государь Болдуин. Итак, если вы до сих пор испытываете жалость к земле Господа нашего, уговорите Сибиллу Анжуйскую оставить своего мужа и избрать себе иного супруга, на которого она и возложит корону!"
- Опасно, - сказал Бальян, когда Раймон закончил диктовать.
Граф повернулся к нему.
- Почему?
- Вы напрасно считаете их бесхарактерными, мой сеньор, - сказал Бальян. - Они не похожи на нас с вами, но характер у них есть. Сибилла любит своего мужа.
- Никто не говорит о любви, - огрызнулся Раймон. - Я вообще не понимаю этого. Речь идет о Королевстве, о долге.
- Покойный король придавал этой любви большое значение, - напомнил Бальян.
- Такое большое, что отобрал у Сибиллы Яффу и признал ее ублюдком!
- Король был оскорблен и принял опрометчивое решение… Я не защищаю их! - поспешно добавил Бальян, увидев, что глаза Раймона загорелись. И неожиданно дикарь, дремавший в Бальяне, ожил. Сеньор Ибелин расставил ноги пошире, как бы желая еще прочнее утвердиться на земле, и заревел в глаза своему другу: - Опомнитесь! Эта самка будет драться за отца своих детенышей! Думаете, они слабенькие детки, которых можно припугнуть? Это - юные звереныши, полные сил, с клыками, уже окровавленными! Сибилла просто убьет ваших гонцов. Пожалейте хоть их.
- Я отправлю послание с цистерцианскими монахами, - сказал Раймон.
Бальян захохотал.
- А, стало быть, и вы, сеньор, понимаете, с кем имеете дело!
- Эти Лузиньяны - потомки змеи, - Раймон сильно задышал носом и неожиданно заговорил с акцентом, как говорил бы сарацин, много лет проживший среди франков. - От них нужно избавиться. Лукавый попутал вас, мой господин, когда вы отдавали за Эмерика свою дочь!
- Коннетабль не так опасен, как этот смазливый красавчик Ги, этот проклятый трус и тихоня, - проворчал Бальян. - Когда я отдавал за Эмерика меньшую Эскиву, Лузиньян был в Королевстве один. И кроме того, этого брака желал король Амори.
Он произнес имя короля, в царствование которого оба они были еще молоды, и на мгновение печаль охватила их, такая глубокая, что в ней можно было утонуть. Но потом Раймон дважды стукнул тыльной стороной ладони по письмам, оттискивая на печатях свое кольцо, и велел позвать цистерцианцев.
Один из двоих точно был монахом, другой же, которого звали Гуфье, только выглядел, как монах. Ему Раймон и вручил оба послания - одно патриарху, другое - самой Сибилле.
О письмах стало известно почти сразу после того, как они были отосланы, и несколько баронов отправились вслед за монахами - умолять Сибиллу проявить благоразумие и расстаться с Лузиньяном.