КАЙРЕН
Мне было искренне жаль Вестейна. Получилось так, словно его полгода растягивали, как пружину, а потом вдруг резко отпустили.
Я поговорила с отцом, и он сказал: "Хорошо, давай сюда своего тарда. И этого богатого церета тоже давай. Только быстрее. Завтра же".
Я сообщила вердикт Вестейну, и он схватился за голову:
- Нет, так нельзя. Завтра - никак. Цереты не входят в чужие дома.
- Почему не входят? Двери малы?
- Это неприлично. В доме бывает только семья. Для гостей у них беседки в саду.
- Но в нашем саду нет беседки.
- В том-то и дело.
- А как же на свадьбе?
- Путешественникам можно. Но он должен перед этим неделю поститься и просить прощения у Бога.
Я призвала отца, чтобы втроем разобраться с вопросами этикета. Отец выслушал Вестейна и покачал головой:
- Через неделю вся Аврувия будет знать нашу беседу во всех подробностях еще до того, как будет сказано первое слово. Или сейчас же - или в этом нет никакого смысла. Вы думаете, прочие Дома не слушают вас просто по глупости? Или думаете, что я всемогущ и неуязвим?
Вестейн отправился к себе и вернулся часа через два. Церет согласился. Будет завтра вечером вместе с женой и племянницей.
- Простите, при чем тут жена и племянница? - спросил отец.
Вестейн покраснел.
Оказалось, что, когда церет услышал, что в доме будет одна женщина (я), возникли новые сложности. Он должен взять с собой женщин своего племени, чтоб они могли в случае чего поклясться перед общиной, что он занимался в нашем доме переговорами, а не чем-то иным.
Я хохотала как сумасшедшая, вообразив эту картинку.
- А что, за ним это водится - заниматься чем-то иным? - спросил отец.
На Вестейна лучше было не смотреть.
- Не обращайте на нас внимания, - попросила я. - Мы отсмеемся сейчас, а вечером будем серьезны, как дохлые рыбы.
- Боюсь, что это еще не все, - вздохнул Вестейн и принялся рассказывать мне, что церетам нельзя есть, а что можно и в какой последовательности они едят то, что можно.
Так что, когда к нам в гости явился Ивор, я была просто счастлива. Я решила, что он прекрасно поможет мне развлекать цереток. Когда он не дергается, в нем море обаяния.
Никогда еще я не ошибалась так жестоко.
* * *
Весь ужин Ивор просидел с невыносимо кислой миной. На его лице крупными буквами было написано, что он считает ниже своего достоинства разговаривать с чужаками. Хуже того, он весь вечер бесстыдно разглядывал младшую церетку, будто барышник лошадь. Я делала ему знаки глазами, но он не хотел замечать.
Потом отец, Вестейн и церет удалились для переговоров, а я осталась с дамами наедине (не считая Ивора, но он, похоже, сам не желал, чтоб его считали за человека). Церетки знали по-асенски всего несколько слов, так что я тщетно ломала голову над темой для беседы. Потом меня осенило. В нашем доме была огромная книга, написанная по рассказам наших моряков. К слову, Ник, старший брат Ивора, внес в нее немалую лепту. Церетки с трепетным изумлением разглядывали изображения дальних островов, морских и сухопутных чудовищ и странных народов и, хвала богам, не скучали. Так понемногу выплыли.
Мужчинам, кажется, тоже удалось найти общий язык, они вернулись в гостиную с лицами серьезными, но не мрачными.
Проводив гостей, я набросилась на кузена - как он мог, да как он смел!
- Что, в самом деле было так ужасно? - недоумевал Ивор. - Ты прости, я не заметил.
- Дурак, - сказала я. - Битый час пялился на девицу, а теперь спрашиваешь: "Неужели так ужасно?"
- Но тебе же нравится, когда на тебя смотрят.
- Дурак еще раз. Ты что же, не понял? Ей скоро третий десяток, и лицо уже не то, и фигура, ни одного жениха поблизости, а ты…
- Хватит! - рявкнул вдруг Ивор. - Сама придержи язык! Я ж не говорю гадостей про твоего Лейва.
У меня рот открылся от изумления.
- Так ты… Ты хочешь сказать, что…
- Что без конца говорю глупости в твоем присутствии, - огрызнулся кузен. - Как это тебе удается, ума не приложу.
- Ох, Ивор, прости. Клянусь первенцем, я же…
- Ладно. Забыто.
Мы посидели в разных углах дивана. Помолчали. Потом кузен тряхнул головой и сказал:
- Так вот, теперь о приятном. Ты не знаешь, кто мог заплатить за убийство твоего жениха?
- Не знаю. Правда, я все время думала в эти дни. Не знаю.
- Хорошо. Давай начнем по-простому. У него были враги?
- Не знаю.
- Вы вообще что-нибудь друг о друге знали?!
- Ты думаешь, если бы Энгусу грозила опасность, мой отец отдал бы меня за него?
- Хм. Ладно, довод косвенный, но принимается. Итак, явных врагов не бьио. Далее. Кто-нибудь был недоволен вашей свадьбой?
- Тейя. Сестра Энгуса. Ты думаешь, она его и прирезала? Чтоб никому не достался?
- Не издевайся. Кто-то еще?
- До такой степени, чтобы убить? Нет. Это нелепо. Обычный брак между Домами.
- Вся наша жизнь - нелепость. Ладно. У Дома Ивэйна были враги?
- Разумеется. Кому-то всегда слишком тесно рядом.
- И кому же было слишком тесно рядом с Домом Ивэйна?
- Дому Ойсина. Но, Ивор, я не знаю никаких подробностей. Это - денежные дела, я в них ничего не понимаю.
- А у вас какие отношения с Домом Ойсина?
- У кого это у вас?
- У Дома Дирмеда.
- Во-первых, не у вас, а у нас. А во-вторых, что ты спрашиваешь? Ты же был на свадьбе. Алов - из Дома Ойсина.
- Извини. Значит - дружба. Тогда придумай мне повод, чтобы побывать там.
- Но, Ивор, если даже они что-то не поделили, это же не причина, чтобы убивать наследника Дома.
- Правильно, не причина. И вообще Энгус умер не из-за денег. Он узнал что-то такое, отчего ему не захотелось больше жить.
- Что ты…
- Подожди, не спрашивай. Прости, но я не хочу тебе рассказывать все, что знаю. Придумай предлог для встречи с господином Ойсином.
- Ну хорошо. Ты у нас немного лекарь, если я правильно помню?
Кузен кивнул.
- А у господина Ойсина огромный сад, не чета нашему. Растения привозят из-за моря. Так что у тебя есть вполне законный интерес. Я напишу Алов, попрошу, чтобы ее отец тебя пригласил. Пойдет?
- Конечно! - Он поцеловал мои пальцы. - Что бы мы делали без тебя, Кайрен?! Ты словно бальзам для несчастных мужских сердец, алчущих справедливости.
- Мне следует потупиться и покраснеть?
- Попробуй. Тебе пойдет.
ИВОР
На всякий случай я в тот же вечер заглянул к Кинне. Проверил, какое досье на Энгуса содержится в ее прелестной головке. И неожиданно оказалось, что Кай права. Никаких темных дел за ее женихом не числилось. Он вообще был строгих правил, даже в борделях бывал раза два, не больше. Надеюсь, на том свете это ему зачтется.
Я рассуждал так. Во-первых, нанять бэрса - недешево. Во-вторых, сомневаюсь, что даже в Империи они валяются во всех придорожных канавах. Нужно знать, где искать. В-третьих, наняв, нужно его спрятать. Такое оружие хорошо, пока о нем никто не знает. А спрятать тарда в Лайе нелегко - их слишком мало. А за асена его не выдашь. Итак, нужны деньги, связи, дом. Что несколько сужает круг подозреваемых.
На следующий день пришло приглашение из Дома Ойсина. Почему-то Тило решил, что его оно тоже касается. Едва я вышел за ворота, он оказался тут как тут. Печально поскуливал, мел хвостом дорожную пыль. Кончилось все тем, что я сказал: "Ладно, проводи, но во двор - ни шагу. Будешь ждать на улице".
Он кивнул и с веселым тявканьем побежал вперед.
* * *
Сад был чудесен. Дрожали полные утренней росы молодые листья. Под защитой невысоких деревьев зацвели ландыши, и запах будто шапкой накрыл этот уголок. В маленькой оранжерее завязал первые оранжевые бутоны гранат. Наперстянка уже выбросила молодые стебли с розовыми колокольчиками.
Отца Алов дома не было, и по саду меня водил ее дед - глава Дома. Ему шел, наверное, уже седьмой десяток. Был он невысок ростом, сух лицом и породист чрезвычайно. Высокие скулы, тонкий нос с горбинкой, нестареющие карие глаза. Если бы меня попросили указать на настоящего аристократа, я выбрал бы его. Но тут я вспомнил рисунок Кайрен, на котором господин Ойсин получился этаким стареющим петухом, горделиво озирающим свое хозяйство. Похоже.
Разговор наш пересказывать бессмысленно. Господин Ойсин прекрасно знал, что я из Дома Дирмеда, а потому говорил лишь то, что, по его мнению, не могло бы заинтересовать моего дядю. А я еще не достиг той остроты ума, чтобы ловить аристократов на слове. Так что в основном мы говорили о цветах.
- Мелисса, - журчал господин Ойсин, - базилик, дигиталис, конволярия, миллефолиум…
Те травки, что росли на наших обочинах, я узнавал, но заморские прежде видел лишь сушеными. Так что хотя бы ради этого стоило прийти.
Мы гуляли по дорожкам, и я изо всех сил напрягал свое зрение - и первое, и второе, чтоб обнаружить хоть что-то подозрительное. Не обязательно связанное с Энгусом или бэрсами, но хоть какую-то неправильность, за которую можно уцепиться.
И донапрягался. В какое-то мгновение я просто закаменел, как тогда, на ярмарке под канатом, потому что почуял вот здесь, точно в этом месте оборвалась какая-то важная связь внутри мира. Лопнула, словно наложенный уже на рану и затянутый шов. Слишком резко потянул, и концы расползаются в разные стороны, не поймаешь, и в рану снова выпирает кровавое мясо.
Господин Ойсин взглянул на меня удивленно, совсем по-петушиному наклонив голову.
Я приказал себе не валять дурака и как ни в чем не бывало продолжил разговор. Из предчувствия, в конце концов, шубы не сошьешь. И я еще не настолько сошел с ума, чтобы верить всему, что мне поблазнится. Пришлось прощаться несолоно хлебавши.
* * *
Но уйти я не мог. Бродил вокруг дома как дурак и наконец нашел тихое местечко. У самой ограды позади дома в узком безлюдном переулке стояла скамейка. На нее-то я и опустился, погрузившись в размышления на тему "куда ж дальше?".
Тило, довольный моим возвращением, увлеченно рылся под скамейкой и вскоре выкопал себе какую-то игрушку. Пытался схватить ее, но собаке довольно трудно зубами поднять что-нибудь с земли - все время тычется носом в песок. К счастью, штучка было изогнутой, и Тило прижимал лапой один конец, чтобы другой поднялся над землей. Но она все время выскальзывала - слишком маленькая и хорошо обточенная.
- А ну-ка дай сюда!
Тило заворчал недовольно: "Вот еще, сам попробуй найди такую".
- Я кому говорю? Фу!
Услышал, что я не шучу, и отдал.
Я вертел штучку в руках. Изогнутая коленом полая деревяшка, которая называется…
Вот именно.
Называется "трубка".
И балуются ею только тарды.
Я не поверил себе. Слишком уж хорошо и просто все получалось. Сидел нужный мне человек на солнышке, подремывал. Почти как я сейчас. Положил трубку рядом, а она возьми да и скатись. А трава тут густая. Была густая. Год назад.
Ну а дальше что? Сейчас эти тардские игрушки входят в моду. Может, кто-то из франтов уже успел…
Нет. Она дешевая. И старая. И трещинки уже пошли, и конец вон как обсосан.
Ну хорошо, а если здесь был Вестейн? Пытался договориться с господином Ойсином. И сидел тут потом в расстроенных чувствах. Трубка дешевая? Так он же у нас скромняга.
Хотя, что я голову ломаю? Вещь любимая, все время была в руках, должен остаться четкий след бывшего хозяина. Проще глянуть своими глазами.
Я глянул, и спине сразу стало холодно. Какой там Вестейн!
Я таких еще не видал - физиономия обыкновенная, нос картошкой, подбородок мягкий, вид скучающий, но внутри… Он весь уже был там, по ту сторону черты, ни за что человеческое не держался. И воля невероятная, чтоб оторваться раз и навсегда от здешнего берега и плыть вместе с темными течениями, не сопротивляясь, не ропща.
Когда ему давали деньги и показывали, кого он должен убить, он всегда знал, что посылает его не тот, кто платит, нет, его ведет одна из великих сил мира. Когда-то он думал, что имя этой силы Родная Земля, потом понял, что это сама Госпожа Смерть.
Такой вот он был - бэрс. В каком-то смысле тоже мой брат.
Я снова обошел дом и постучал в калитку. Приоткрылось маленькое окошко, и привратник сурово спросил (верно, посетителей в этот час не ожидалось):
- Кто беспокоит господина Ойсина?
- Я не к господину Ойсину, - сказал я и протянул ему трубку. - Вот, нашел в траве. Может, кто-то из ваших потерял?
- Ничего не знаю, - буркнул привратник, но трубку взял и тут же резко захлопнул ставень, что можно было счесть косвенным признанием вины.
Но, собственно говоря, какие мы имеем доказательства того, что Дом Ойсина виновен в смерти Энгуса?
Никаких, если не считать грубости привратника и моего бреда.
И тут я понял, что мне нужно совсем немного. Просто задать два вопроса Вестейну. Два, не больше. И тогда все встанет на свои места.
* * *
Вестейн из Веллирхейма - Кайрен, дочери Дирмеда.
Кай, я увижу вас завтра? Ответьте "да".
Написано на тонкой белой бумаге, запечатано геммой с листком вяза.
КАЙРЕН
Красный шар солнца был обрезан сверху темно-синим рваным облаком, снизу - кромкой леса. В реке играли огненные змеи.
- Ветрено будет завтра, - сказал Вестейн. - И дождь будет, может быть.
"Ну вот, заговорили о погоде, - подумала я, - это уже конец. Сейчас должно случиться что-то страшное".
Мы сидели на старой городской стене, на горячих потрескавшихся камнях в зарослях полыни. Солнце быстро стекало за горизонт рубиновой каплей. В городе загорались огоньки. Холодный ветер дельты иногда налетал на нас огромной волной и тут же ложился смирно у наших ног.
Вестейн встал, сорвал метелку полыни, растер в пальцах и сказал почти зло:
- Кайрен, если я скажу, что люблю вас, вы не оскорбитесь? Ответьте "да".
Я невольно улыбнулась:
- Да, не оскорблюсь… Нет, не оскорблюсь… Не буду оскорблена… Ну вот, вы меня совсем запутали.
- Я запутал? - Вестейн в досаде пнул ближайший камень. - Да я сам запутался так, что хуже нет! Мне нужно спасать моего князя, а не подлипать к девицам.
- Мне кажется, вам не за что корить себя. Сделать больше, чем делаете вы, - не в человеческих силах.
- Ну вот, теперь вы меня утешаете. Дожил… - Он посмотрел на меня хмуро, будто голодная хищная птица. - Ну поймите, не мог я не полюбить! В первый раз увидел женщину, которую не надо жалеть. От которой я могу принять помощь. Я раньше был очень гордый дурак. Все ждал встретить достойную меня девушку. А те, с кем спал, ну за что же их любить, если согласны на такое? А теперь вижу вас, и сам я вас не достоин. И быть между нами ничего не может, а все равно люблю, как мальчишка, и в голове только это. Понимаете, ужас какой?!
Я рассмеялась:
- Вы меня и вправду напугаете до смерти. А причины нет. Если бы мы друг друга ненавидели, стоило бы грустить.
- Но вы же не знаете ничего! Я - первый дворянин в нашей семье. Почетом, понимаете? Милость князя.
- Вестейн, знаете, что пишут на могилах аристократов? Так хочет жизнь. А жизнь всегда права. Намек ясен или мне вас еще поуговаривать ничего не бояться?
- Кай, я не верю. Вам, асенам, верить нельзя, это точно. А поцеловать вас можно? На помощь звать не будете?
- "Вас" - нельзя. А "тебя" - можно попробовать.
Мы попробовали.