- По большому делу знаешь что…
Годимир понял, что пора и ему слово вставить. А то лежишь тут, как на собственных похоронах, и слушаешь, как тебя то хвалят прилюдно, то поругивают исподтишка.
Легко сказать… То есть подумать легко, а вымолвить слово оказалось ой как трудно! Язык не повиновался, губы не слушались. Вдобавок горло пересохло и попервах вместо вопроса вышел неясный хрип. Но он пересилил себя и справился:
- Где мы? Что со мной… было?
- Э, пан рыцарь, в телеге ты, - озорно воскликнул Олешек. - Спешишь, словно рыцарь Абсалон, на встречу с королевой.
- С какой королевой?
- О! С самой в мире!
- Хватит! Довольно трепаться! - Широкоплечая фигура пана Тишило появилась над краем тележного бортика вместе с шеей и головой темно-гнедого коня. Выглядел полещук смущенным и обрадованным одновременно. - Напугал ты меня, пан Косой Крест. - Он тронул пальцем усы.
- Как напугал? Когда? - непонимающе вскинул брови Годимир.
- Как-как… Да вот так… Почитай, вторые сутки в беспамятстве.
- Как?
- Как-как… "Раскакался" тут… - нахмурился пан Тишило, но явно не со зла, а скорее, чтобы скрыть невольно пробивавшуюся улыбку. - Когда я тебя кулаком промеж глаз засветил… Ну, там, на лугу…
- Я помню.
- Хорошо, что помнишь. Бывали случаи, после моего удара парни, с виду крепкие, дули воробьям крутить начинали.
- Что? Какие дули?
- Это у нас в Полесье присловье такое имеется. Не обращай внимания, пан Косой Крест. Так вот. Как врезал я тебя в лоб, пан, ты откинулся и ноги по травке протянул. Сперва думали мы - все, конец, отвоевался пан Косой Крест. Ан нет, гляжу - сердце бьется и дыхание опять-таки… Попытались тебя в сознание привести…
- Ага! - бесцеремонно вмешался Олешек. - Жит предлагал подкову в костре нагреть и к пятке тебе приложить. Самый что ни на есть проверенный способ, говорит.
- Какой же ты болтун, пан шпильман! - покачал головой Тишило, а старый слуга буркнул что-то невнятное и чмокнул коню, чтобы быстрее бежал.
- Какой есть! - ухмыльнулся Олешек. Похоже, у него с рыцарем из Полесья установились едва ли не приятельские отношения. С чего бы это? Годимир даже немного обиделся. А поэтому потребовал продолжения рассказа:
- Дальше-то что было?
- Да ничего. - Пан Тишило снова провел пальцем по усам. - Каленым железом тебя жечь не стали. Нюхательной соли, какую к вельможным паннам применяют, когда те в обморок падают, тоже как-то не случилось под рукой. Уж мы и по щекам тебя хлопали… Думаю, не обидишься?
- Да ладно, чего уж там…
- Вот и слава Господу! И водой холодной брызгали. Отец Лукаш несколько раз молитву прочитал. И "Как славен наш Господь…", и "Благодарственную", и…
- Какой такой отец Лукаш? - Годимир заворочался, пытаясь сесть. Или хотя бы отползти от давящего в бок угла.
- Ты лежи, лежи… - немедленно напустился на него полещук. - Не хватало еще, чтоб снова обмер! А отец Лукаш - это старший над святыми отцами-богомольцами. Помнишь, тоже переправы ждали?
- Иконоборцы, что ли? Сектанты? - довольно громко произнес Годимир, припоминая похожего на грача… лысого грача… старшего из иконоборцев.
- Тише, тише, пан Косой Крест! - Пан Тишило оглянулся через плечо. - Они с нами идут. Не ровен час, обидятся. Какие бы ни были, а все же служители Господа.
- Ну, ладно, не буду, - легко согласился бытковец. - Можешь передать им от меня благодарность, что лечить помогали.
- Сам передашь. Скоро корчма. Переночуем, а утром на Ошмяны. Тут уже недалеко.
- На Ошмяны? Зачем на Ошмяны? И с чего ты, пан Тишило, вообще с места сорвался? Ты ж у моста свой обет исполнял, как я понял.
- Он еще спрашивает! - горестно проскрипел Жит с передка.
- Я тебе о чем толкую? - Пан Конская Голова не обиделся ни капельки. - Упал ты, пан Косой Крест, и лежишь, еле дышишь. Ну, думали, до полудня полежит и оклемается. Нет. Как лежал, так и лежит. До вечера… Ну, а ты же помнишь, пан рыцарь, что я тебе перед боем обещал?
- Помню, - неохотно ответил Годимир, начиная все понимать и испытывая от того неловкость.
- Хорошо, что помнишь. Вот мы и порешили - ежели к утру не отойдет…
- В смысле, к Господу, - опять подал голос музыкант.
- Тю на тебя! - Пан Тишило сотворил знамение - поочередно притронувшись кончиками пальцев к глазам, губам и сердцу. - Разве можно такое говорить? А еще шпильман! Не отойдет - в смысле, не полегчает ежели… А поскольку на рассвете ты такой же лежал, как и вечером, то свернули мы быстро шатер, погрузились на вашу телегу…
- А Пархим?
- Какой там Пархим! Не знаю, кто там вам чего наплел, но настоящий горшечник бы не сбежал и товар не бросил бы.
- Мы горшки Чэсю оставили! - Это опять Олешек. - Раз они с ним такие друзья, пускай постережет. Может, кто и востребует?
- Не знаю, не знаю… - покачал головой пан Тишило. - На мой взгляд, вряд ли кто-то придет за горшками и мисками, но мне их судьба безразлична, уж поверьте… Так вот, пан Косой Крест, уложили мы тебя со всеми почестями и отправились в Ошмяны. Где тут еще можно лекаря найти, как не в королевском замке?
- А что ж не в Островец? - скривился Годимир.
- В Островец? - Пан Тишило улыбнулся. - А мы решили, что в Островец ты не захочешь. Мне пан шпильман рассказал о твоем приключении с королем Желеславом.
- Вот как? А кто его за язык тянул, этого пана шпильмана? - Кровь прилила к щеками бытковца.
- А чего я подлость покрывать должен? - возмутился Олешек. - Я еще песню про Желеслава сложу! Пусть все узнают, от Бейды до Усожи, какой он есть благородный король.
- Ага, и какой я невезучий рыцарь! - Годимир даже кулаки сжал от ярости.
- Имя рыцаря можно и не называть в песне…
- Да не в том суть! - остановил их перебранку пан Конская Голова. - Желеслава я видел, когда он мост проезжал. И коня видел с копьем и щитом. Думал, его, коль на турнир направляются. А оно вот как выходит, оказывается…
- Я потребую справедливости у Доброжира! - скрипнул зубами рыцарь. - Люди говорят, он не похож на своего соседа, не забыл еще заветов предков.
- Ну, так люди и то говорят, - пан Тишило потрепал коня по шее, - что он мечу поварешку предпочитает. Хорошо, земли у Доброжира побогаче, нежели соседские, казна поболее, войска может выставить, не в пример Желеславу, до двух сотен пешцов, не считая десятка рыцарей, что при дворе его пасутся все время. У Доброжира-то дочка на выданье. Королевна, значит…
- Так я слышал, и турнир для нее затеяли? - живо заинтересовался шпильман. - Как зовут-то королевну?
- Аделия. Нрава она не сильно кроткого. Про красоту ничего не скажу - не видел, - пан Тишило отвечал обстоятельно, как, впрочем, выполнял любое дело. - Замуж бы ей еще года два назад выйти, но…
- Что "но"? - теперь уже и Годимир проявил интерес. Еще бы! У странствующего рыцаря всегда к королевским дочкам должен быть интерес. Иначе какой же он странствующий рыцарь?
- Да то. Претендентов вроде бы хватает. И заезжих рыцарей с королевичами предостаточно, не говоря уже о его величестве Желеславе из Островца.
- Что? Этот коршун?!
- А что, как коршун, так уже жениться не надо? - хохотнул Тишило. - Он вдовец. Правда, болтают, что жену в подземелье уморил, так что с того? Не пойман - не вор. А кто короля ловить будет в его же замке?
Годимир, напрягаясь изо всех сил - все-таки кулак бело-красного рыцаря оставил о себе долгую память, - заставил себя подняться и уселся, привалившись боком к бортику телеги.
- Странно, - проговорил, тяжело дыша, - как ты можешь такое говорить, пан Тишило? Ведь ты тоже странствующий рыцарь?
- Я уже весьма старый странствующий рыцарь, - отозвался пан Конская Голова. - Жизнью тертый, за излишнюю доверчивость много раз битый.
Олешек хмыкнул, выразительно поглядывая на Годимира, словно хотел сказать - уж кто бы жаловался, - но смолчал.
- Я тех дочек королевских да княжеских нагляделся за свою жизнь… - продолжал пан Тишило. - Не всякая из них защиты требует. Уж поверь мне. Наоборот, от многих, как раз, защита нужна. И Доброжирова Аделия, насколько я наслушался у переправы от торгового люда и странников, не из нежных да томных. Палец в рот не клади - по локоть руку отхватит. Потому рыцари, князья из Поморья да Заречья, даже бароны, говорят, мариенбержские сперва летят, как мухи на мед, а после удирают, очертя голову. А Желеслав? Что Желеслав… У него королевство нищее. Вон, даже торговать ремесленники и то к соседям ездят. А у Доброжира из наследников только Аделия. Улавливаешь, пан Косой Крест, выгоду?
Годимир кивнул - улавливаю, мол. А в душе все равно готов был оспорить слова бело-красного. Какая бы ни была королевна, а идти в жены к Желеславу… Рыцарь аж передернулся. Неизвестную и незнакомую Аделию стало заранее жаль. А вот ненависть к черноусому королю возросла еще больше. Жаль, что королей нельзя на поединок вызвать. Но уж зато Авдея, мечника безгербового, он точно отлупит так, что мало не покажется. Меч бы вернуть… И всех остальных рыцарей, которые ни к селу, ни к городу приперлись ко двору Доброжира, тоже отлупцует. Ишь ты, слетелись… Как там пан Тишило говорил? Как мухи на мед.
Мухи на мед?
И тут Годимир вспомнил свой сон. Отвратительное ощущение беспомощности, жалкое бессилие и страх. Второй подобного рода сон за два дня. Совпадение? Случайность? Вряд ли.
Значит, кто-то или что-то… Нет, скорее все же кто-то - хоть и нелюдь, а все-таки существо живое. Так вот этот кто-то настойчиво пытается проникнуть к нему в сон. Зачем? С какой целью?
Годимир прикрыл глаза, услышав сочувственное: "Устал. Пускай отдохнет" - и задумался.
Готовясь исполнять обет странствующего рыцаря, он прочитал много книг. Разговаривая с Олешеком об аспидах и драконах, словинец не лукавил. "Физиологус" архиепископа Абдониуша и "Монстериум" магистра Родрика, и даже "Естественную историю с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным" Абила ибн Мошша Гар-Рашана он проштудировал весьма пристрастно. Но вот в чем беда. Интересовали Годимира драконы и людоеды, выверны и вилохвосты, кикиморы и волколаки. Здесь же было нечто иное, не описанное достославными магистром и архиепископом, не нарисованное Гар-Рашаном. Или, может быть, все же описанное и нарисованное, но проскочившее мимо?
Трудно ответить на этот вопрос. Трудно. Так же трудно, как схватить угря за хвост в мокрой траве. Нужно, прежде всего, ладони о землю потереть, чтобы не выскользнул. А раз так, значит, следует и в размышлениях тем же путем идти. Найти какую-нибудь зацепку, незаметный на первый взгляд знак, и, оттолкнувшись от него, размотать клубок. Но ни единой ниточки из плотно скрученного мотка загадок не торчало. Как Годимир не силился, а перед глазами стоял лишь оскал зеленокожей красавицы. Нет, какая все-таки утонченность черт, соразмерность линий… Любопытно, королевна Аделия хоть вполовину так же обворожительна?
Нет, ну разве так можно! Словинец даже за ногу себя ущипнул. Как можно сравнивать ночной кошмар, невесть откуда свалившийся на его бедную голову, с нуждающейся в защите королевной? В том, что Аделия нуждается в его защите, Годимир уже ни капельки не сомневался. Даже образ Марлены из Стрешина начал стираться из его памяти, постепенно замещаясь пока незнакомым, но, несомненно, прекрасным обликом дочери Доброжира. Кстати, несмотря на слышанные только добрые слова, владыка Ошмян ему уже не нравился, Теперь он рисовался в воображении рыцаря лысым, толстым, с обвисшими щеками. Не король, а ростовщик. Такому наплевать на доблесть и честь. Главное - выгоду получить. С урожая кметей, с торговли мастеровых, с отваги рыцарей, с замужества родной дочки…
- Эй, пан рыцарь! - весело окликнул его Олешек. - Просыпайся! Корчма недалече!
- Вот-вот, - пробасил вдогонку пан Тишило. - Повечеряем, отдохнем, а завтра и на Ошмяны. Так ведь?
Годимир открыл глаза. Повернул голову.
Вдалеке, на расстоянии двух-трех стрелищ, торчал высокий шест с пучком соломы, а рядом - несколько приземистых построек. Со двора, увидев выгодных гостей, мчал вприпрыжку корчмарь, размахивая на ходу руками, как степная дрофа крыльями. Хотя откуда местным уроженцам знать о дрофах?
Рыцарь улыбнулся. И тут же услышал удивленный голос Олешека:
- Ух ты! Еще один.
- А ты думал? - ворчливо отозвался Жит.
- Слыхал я про эти заведения. Их так и зовут - корчма против корчмы, - объяснил пан Тишило. - Люди говорили, очень выгодно здесь останавливаться. Потому как корчмари друг у друга гостей отбить норовят, а с этого постояльцам одна только выгода. Так ведь?
Словинец приподнялся на локте.
По другой бок дороги торчал точно такой же шест, стояли дом, хлев, конюшня и… Короче, все, что полагается.
Оттуда тоже поспешал корчмарь, вытирая на бегу руки передником. Видно, прямо от кухонных забот оторвался.
Гостеприимные хозяева достигли телеги почти одновременно. Правый, худой и сутулый, с изрытым рябинами лицом, кинулся сразу к стремени пана Тишило:
- Я - Андрух, пан рыцарь. Андрух Рябой. Прошу ко мне в корчму. Не пожалеешь!
Второй корчмарь малость промахнулся, шарахнулся в сторону, чтобы не попасть под копыта запряженного в телегу светло-солового конька, поскользнулся на глиняной корочке, покрывшей колею. Упал на колени, ударил кулаком оземь:
- Опять Андрух обошел!
Пан Тишило, добродушно улыбнувшись, бросил ему скойц.
А Ратиш с Баженом уже заводили коней на подворье правой корчмы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
КОРЧМА И БРОДЯГА
Внутреннее устройство корчмы Андруха почти не отличалось от такого же заведения на всей протяженности тракта от Быткова к Стрешину и снова на юг, к зареченским королевствам. Закопченные стены - ведь, по обыкновению, сельские дома топились по-черному; под потолком тележное колесо, уставленное плошками с топленым салом; скобленные столы, сбитые из досок. В общем, корчма как корчма. Не хуже и не лучше других.
В зале присутствовали грустный худой кметь, молчаливо уткнувшийся носом в кружку с пивом, и двое проезжих купцов, отличающихся от селян более добротной одеждой и сапогами вместо опорок. Судя по стоявшей в теньке телеге, затянутой сверху плотной холстиной, торговцы, как и пропавший Пархим, направлялись в Ошмяны, на турнир. Еще бы! В местном захолустье только на турнире и можно встретить больше десятка человек сразу.
Сутулый Андрух, еще больше сгибаясь, с поклонами завел пана Тишило, Годимира и Олешека в корчму.
- Как я рад, вельможные паны, что вы почтили вниманием меня, убогого. Муками Господа клянусь, не пожалеете…
- Не клянись, сын мой, ибо грех это великий есмь! - сурово провозгласил отец Лукаш, перешагивая порог следом за шпильманом. - Ибо клянущийся прежде всего тешит гордыню свою неумеренную.
Корчмарь склонился так, словно ему по затылку поленом ударили. Забормотал что-то в оправдание.
Иконоборец, истово сотворив знамение, благословил полного раскаяния грешника небрежным жестом и прошагал за единственный пустой стол из трех. Уселся, подобрав полы черного балахона и, сложив руки перед грудью, погрузился в размышления. Или молитву… Это кто как понимает, а спрашивать сурового священнослужителя неловко.
Прочие иконоборцы последовали за предводителем. В общем, вели они себя без малейшей доли стеснения и, похоже, тешили гордыню вовсю. Но кто ж из мирян возьмется вслух осудить монаха? Разве что потом, вечером, за глаза. И то может быть, но не наверняка…
Андрух вздохнул, огляделся по сторонам и принялся сгонять насмерть перепуганного появлением благородных господ кметя. Причем, селянин с перепугу никак не мог уразуметь, чего от него хотят, и только крепче вцеплялся пальцами в глиняную кружку.
Корчмарь вполголоса ругался. Кметь сопел и вращал глазами, как страдающий заворотом кишок конь.
- Если благородный рыцарь не будет возражать… - поднялся один из купцов, плечистый, невысокий, с огненно-рыжей бородой. Он сделал приглашающий жест широкой ладонью. - Милости прошу к нам. В тесноте да не в обиде, как говорится… Не побрезгуйте…
Пан Тишило великодушно кивнул:
- Почему бы и нет?
Обрадованный, что неловкость положения разрешилась на удивление легко, Андрух кинулся сметать несуществующую пыль с лавок.
- Прошу вас, прошу, панове. Премного наслышаны о славном рыцаре герба Конская Голова… Польщен честью.
Полещук крякнул, потер затылок. Видно, не любил излишней лести. Качество, достаточно редкое для странствующего рыцаря, ибо для этой братии похвала - бальзам на душу, заживляющий любые раны.
Годимир уселся рядом с паном Тишило. Олешек присел на край лавки напротив них, рядом с потеснившимися купцами.
- Андрух! - повысил голос рыжий. - Хорош суетиться, пива неси. За мой счет пану… - Его цепкий взгляд скользнул по бытковцу. - Прошу прощения, панам рыцарям. И уважаемому шпильману, само собой! Живо!
Корчмарь согнулся в поклоне и исчез.
- Я, панове, Ходась, - представился рыжий. - А это, - он кивнул в сторону молчаливого сотрапезника, - Дямид. Мы издалече. Почти из-под Дыбще. Торгуем помаленьку…
- А я - пан Тишило герба Конская Голова. Странствующий во исполнение обета рыцарь, - ответил полещук. - Со мною пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, также из странствующих рыцарей, а еще шпильман Олешек, по прозванию Острый Язык. Он из самого Мариенберга. Так ведь?
- Точно так, - подтвердил музыкант.
- Очень, очень рады, - затряс бородой Ходась. - Надеюсь, вы в Ошмяны, на турнир?
- Так.
- Ну, слава тебе, Господи! - Купец размашисто сотворил знамение. - По пути!
- Да? - удивился пан Тишило. - С чего бы такая радость?
- Да вы не переживайте, панове рыцари, - замахал руками рыжебородый. - Всю дорогу угощение с меня!
Годимир подумал про себя, что это очень даже неплохо. Чаще бы ему на дороге встречались такие щедрые купцы. Обычно в небогатом Заречье торговые люди были прижимисты. Куда там! За грош удавятся, за скойц на преступление пойдут. А тут… Рыцарь даже головой тряхнул, стараясь отогнать недостойные мысли. Заступник обиженных должен прежде всего радоваться не заработку нечаянному, а возможности проявить доблесть. Но, вместе с тем, когда в кармане что называется вошь на аркане, а живот урчит с голодухи, трудно избавиться от корыстных желаний.
Пан Конская Голова, видно, о том же подумал. Подергал себя за ус. А что? Он может себе позволить размышлять. Серебра, поди, хватает и на себя, и на двух оруженосцев, и на слугу.
- А с чего бы такая щедрость, а, Ходась? - вмешался по обыкновению нетерпеливый и прямолинейный Олешек.
- Ну… - замялся купец.
- Подковы гну! - усмехнулся шпильман. - А все-таки?
Их беседу на время прервал Андрух, притащивший жбан с пивом и три кружки. Поставил на стол.
- А чего панове откушать изволят?
Пан Тишило почесал шею:
- Яичницы с салом для начала. А там поглядим.
- Я заплачу! - снова влез Ходась.
- Тогда можешь прихватить окорок. Только гляди, выбирай посильнее прокопченный, - добавил Олешек. - И чего там положено к окороку с пивом? Лучка зеленого, к примеру… Ладно! Сам разберешься.