Желеслав кивнул. Выглядел он смягчившимся. Даже глубокие складки, начинавшиеся у крыльев носа и терявшиеся в тронутых легкой сединой усах, немного разгладились. Он сдвинул на ухо бобровую шапку:
- Церемонии изволишь разводить, рыцарь. При нашем дворе попроще принято обходиться.
- Не знал, твое величество. Покорно прошу простить.
Король еще раз внимательно осмотрел рыцаря. Не пропустил и Олешека на мышастом мерине, и гнедого мула, несшего поверх вьюка щит и копье Годимира.
- Хорошие кони… - в четверть голоса с тоской проговорил Авдей.
- Заткнись! - отрывисто бросил Желеслав и снова обратился к Годимиру: - А что, рыцарь, на турнир собираешься, не иначе?
- На какой турнир, твое величество? - удивился молодой человек.
- Так у король Доброжира… Городок Ошмяны его знаешь?
- Нет, твое величество. Я впервые в этих краях.
- Ну, ничего, узнаешь еще, даст Господь. Так вот, Доброжир турнир тут проводит. Рыцарей ожидается больше дюжины… Так ты не туда, что ли?
- Нет, твое величество. Я странствую во исполнение обета, данного Господу и панне, - Годимир коснулся пальцами шарфа на левом плече. - А про турнир не слышал.
- И никого ты тут не знаешь? Никто тебя не ждет?
- Нет, твое величество, - рыцарь решительно покачал головой.
Желеслав задумчиво дернул себя за ус. Потер подбородок.
- Твое величество, дозволь… - Светлоусый заставил своего коня переступить вперед и поравнялся с королем.
- Да, рыцарь, едва не забыл… Это мечник мой. Пан Авдей. Без герба. Но боец, каких поискать. У него к тебе дельце есть одно. Уж не откажи… - И Желеслав картинно отвернулся, рассматривая верхушки деревьев, едва ли не смыкающих кроны над дорогой. Будто и нет тут его.
- Слушаю тебя, пан Авдей, - учтиво проговорил Годимир. - Что за дело?
- А ты меня не торопи, мальчишка, - грубо ответил пан без герба.
Кровь бросилась в щеки и уши рыцаря.
- Я, может, и молод годами, но гербовый пан!
- Ладно, гербовый, не мельтеши. Ты понимаешь, его величество тоже на турнир в Ошмяны собрался. По-соседски, значит. А кони у нас, сам видишь, не очень…
- Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, Авдей? - Годимир намеренно назвал мечника просто по имени, чтобы подчеркнуть разницу в положении и поставить зарвавшегося хама на место.
- Тупой, что ли?
- Да я!..
- Точно, туповат… - не слушал его светлоусый. - Ну, так я на пальцах объясню, значит. Коней сменяешь?
И тут Годимир допустил ошибку, которая заключалась в том, что нужно было убегать сразу, а не вести разговоры.
- Как "сменяешь"? На что сменяешь?
- На колбасу! - хохотнул бельмастый дружинник. Остальные с готовностью заржали.
- Ну, не хочешь меняться, так отдай, значит, - продолжал Авдей.
- Ах, вот оно что! - Рыцарь потянул меч из ножен.
- Вали его! - выкрикнул мечник, взмахивая обтянутым потертой перчаткой кулаком.
"Эх, копье на муле осталось!" - успел подумать Годимир, пришпоривая рыжего.
И тут ему в лоб, прямо над правой бровью, врезался метко запущенный из пращи камень размером с яблоко-дичку. Будто дубиной приложили. Рыцарь полетел через круп коня, роняя меч. Он не слышал, как затрещали кусты под напором рванувшегося наутек шпильмана, как не захохотал, а скорее закашлял Желеслав, как заорал Авдей:
- Коней ловите, полудурки!!!
* * *
Очнулся Годимир от того, что кто-то лил ему на рассеченную голову прохладную воду. Попытался открыть глаза. Левый послушался, а вот правый начал сопротивляться. Будто бы ресницы склеились. Но и одним глазом рыцарь ясно различил обрамленное светло-русыми волосами настороженное лицо склонившегося над ним Олешека.
- Фу-ух, слава тебе, Господи, Пресветлый и Всеблагой! - выдохнул шпильман облегченно. - Я думал - насмерть…
- Я тоже, - с трудом ворочая языком, отозвался Годимир.
- Ох, и крепкий у тебя лоб, пан рыцарь! - Музыкант покачал головой, цокнул языком.
- Рыцарям положено. Там же кость. Или ты не знал?
Шпильман рассмеялся:
- Вот теперь точно верю, что живой!
- Где эти сволочи? - пробормотал Годимир, пытаясь приподняться и сесть. Голова сразу отозвалась острой болью. Пришлось снова улечься навзничь - так было полегче.
- Далеко, думаю… - Олешек отхлебнул из баклажки. - Пить хочешь?
- Спрашиваешь!
Поддерживаемый заботливой рукой товарища под затылок, рыцарь напился. Потом, опять же при помощи шпильмана, умудрился сесть. Повел глазами по сторонам…
- Кони?
- А ты как думал, пан рыцарь? Желеславу пальца в рот не клади. Охоч государь Островецкий до чужого добра… Ох, как охоч!
- Да как же так можно! - Возмущенный случившимся, Годимир даже вскочил на ноги. Пошатнулся, ощутив головокружение, и схватился рукой за шершавую кору ближнего деревца. - Как же можно! Попрать законы чести рыцарской! Какой же он король после этого? Кто ему служить пойдет?!
- Кто служить пойдет? - Олешек прищурился. - А то ты сам не видел. Дружина неказистая, зато преданная. За кусок с хозяйского стола горло любому порвет. Хоть виноватому, хоть безвинному.
- Я этого так не оставлю! - решительно проговорил Годимир. - Я буду добиваться справедливости. Не остановлюсь даже перед судом Господа. Пусть с мечом в руках ответят за бесчинства свои. И Желеслав, и Авдей этот безгербовый!
Музыкант вздохнул. Ни к селу, ни к городу взял аккорд на цистре. Потом сказал, глядя почему-то в сторону:
- Они-то, может быть, как раз и не прочь ответить. Только тебе, пан рыцарь, не с чем их вызывать…
- Как! - охнул словинец, схватился за тот бок, на котором привык чувствовать тяжесть меча.
Оружия не было!
Также пропали ножны, пояс и перевязь.
- Воры! Падальщики!
Годимир в сердцах несколько раз ударил кулаком по стволу. Боль в ушибленных костяшках немного отрезвила. Он схватился за голову:
- Как же так? Как же так можно?
- Видишь, пан рыцарь, как плюют в Заречье на законность, правду, честь? - хмуро проговорил Олешек.
- Вижу… Копье, щит?
- Забрали.
Сил ругаться у рыцаря уже не осталось. Рыча в бессильной ярости, он сполз спиной по коре.
- Кольчугу и шлем тоже… - Добить его, что ли, решил певец? - И кошелек, похоже… Вот орясина, рифмовки еще не хватало… - закончил Олешек едва слышно.
Годимир не отвечал. Закусил ус и остановившимся взглядом рассматривал растоптанные его же каблуком травинки. Не на одну ли из этих травинок и он похож? Что такое рыцарь без коня, без копья, без меча? Букашка. Муравей. Улитка, неторопливо проползающая по сломанной ветке. Ни тебе спросить с обидчиков, как полагается, ни за честь постоять, ни защитить слабого… Последней частью своего обета раньше Годимир очень гордился. А что теперь? Сам слабее последнего кметя. И прав столько же. А возможностей даже меньше. Кметь хоть может своими руками на краюху хлеба заработать. Дров наколоть, огород вскопать, упряжь починить. А что может рыцарь? Только сражаться. Но как теперь сражаться без оружия и доспехов?
Откуда-то издалека доносился голос шпильмана:
- Я, как ты и велел, пан рыцарь, едва заваруха началась, в лес пустился. Хуже зайца. Даже вспоминать стыдно…
"Лучше бы ты на коне удрал. Хоть меринка сберег бы…"
- Сам не свой был. Не помню, как из седла вывалился. Я, понимаешь, пан рыцарь, почему пешком удрал…
"Ну, и почему же?"
- Во-первых, не такой уж я ездок, как полагается. На ровной дороге худо-бедно справляюсь. А в лесу - до первой хорошей ветки… А во-вторых, подумал, что… Да что там врать? Подумал я уже потом, когда в кустах хоронился. Придумал объяснение, что с конем, мол, не спрятался бы так хорошо, как сам-один. Годится такое объяснение, нет?
"А чем оно хуже другого? Годится".
- А потом, когда они уехали… Ну, я слышал, как копыта протопали. Потом, когда уехали, я вернулся. Боялся, что они тебя насмерть. Хорошо, сапоги не сняли. И баклажку оставили…
"Конечно, хорошо. Могли и убить. А может, лучше было бы, если б убили? Нет униженного рыцаря, нет и позора".
- Что ты молчишь? - повысил тем временем голос Олешек. - Ты слышишь меня, а? Пан рыцарь!
"Слышу, чего орешь?" - хотел ответить Годимир, но промолчал. Не до того. Слишком сильна обида, злость, которую хочется выплеснуть, а не на кого. Не на музыканта же, в самом деле? Он-то в чем виноват? Что он мог поделать против восьмерых вооруженных и, главное, привычных к бою мужиков? Тем более что сам приказал ему убегать в случае чего.
- Пан рыцарь! - в голосе шпильмана проскользнула нотка раздражения. Как дребезжание струны, намотанной на плохо закрепленный колышек. - Ты долго будешь себя жалеть?
- Что? - удивился Годимир и от удивления забыл, что раздавлен горем и гордо молчит.
- А что слышал! Если сидеть под деревом, как красна девица, и жалеть себя, то ни кони, ни оружие сами не вернутся. Что-то делать надо!
- Делать? А что сделаешь тут?
- Не знаю! Я же шпильман, а не рыцарь. Тебе виднее, что делать, как отнятое вернуть, как обидчикам отомстить. Или ты, все-таки, предпочитаешь сидеть сложа руки? Тогда милости прошу - могу еще и песенку грустную набренчать. Глядишь, и слезу прошибет!
- Ты что несешь?
- А то и несу! Видел бы ты себя со стороны, пан рыцарь! Сидит, ус грызет, глаза, как у телка, бессмысленные и слезой подернутые…
- Замолчи! - Годимир сжал кулаки. - Ты как смеешь!
- Смею, смею… Я ж теперь тебе не оруженосец. Оружия у тебя нет - носить нечего. Коней нет - ухаживать не за кем. Да и денег, чтобы прислуге заплатить, и тех нет.
- Ну и давай! Можешь идти на все четыре стороны! - Рыцарь, превозмогая слабость и головокружение, взмахнул кулаком. - Кто тебя держит?
- Да я-то пойду, - усмехнулся Олешек. - А ты-то куда теперь, пан рыцарь? В родные Чечевичи?
- В Чечевичи? - Годимир скрипнул зубами. - Ну уж нет! Кто меня там ждет? Уже шесть лет, как странствую. Как шпоры получил, так и подался… Наследник - мой брат Ниномысл. А я что?
- Тогда в Ошмяны! - воскликнул шпильман.
- В Ошмяны?
- Ну да. К королю Доброжиру. Там турнир намечается. Там Желеслав со свитой будет.
- И что толку?
- Понимаешь, пан рыцарь, я про Доброжира тоже много слышал. Он совсем не такой, как сосед. У него можно потребовать суда чести. И даже поединка с обидчиком.
- Да? - Рыцарь приосанился, стряхнул налипшие на кожаный поддоспешник сухие травинки и листики. - Тогда, пожалуй…
- Раз "тогда, пожалуй", тогда пошли. - Олешек поднял брошенную баклажку, повесил на плечо, хлопнул ладонью по ее пузатому боку. - Надо будет родничок найти, запасти водицы.
Годимир опешил.
- А ты куда собрался?
- В Ошмяны. На турнир. Разве я могу пропустить такое событие? Я же шпильман. Просто обязан воспеть доблесть панов рыцарей, красоту королевны… Думаешь, ради чего турнир затевается?
- Ты же не хотел со мной?
- Неправда, пан рыцарь. Это ты меня прогонял. Я только сказал, что оруженосцем теперь быть не могу.
- А кем…
- А просто товарищем.
Тут уж и Годимир улыбнулся:
- Ну, спасибо, Олешек!
- Да не за что. А все-таки не "нукай", пан рыцарь.
- Ладно, не буду! - и вдруг вспомнил. - А как же мы без денег-то?
- Ничего, петь будем. На цистре играть. Ты ж тоже, говорил, умеешь?
- Ну, я не пробовал на людях…
- Но при дворе воеводы Стрешинского пел?
- То ж при дворе…
- А перед простолюдинами еще проще. Лишь бы складно было да за душу брало. А заодно и уроками обменяемся. Ты мне, я тебе, как говорили в старину.
- Ладно, пошли! - Годимир махнул рукой и сделал первый шаг. Зашатался и едва не свалился кулем. Удар по голове давал о себе знать. Может, со временем попустит…
Пришлось задержаться и вырезать палку из дикой вишенки - на свою беду деревце росло поблизости и отличалось гладкой корой и ровным стволом. Понятно, что корд рыцаря и охотничий нож грабители отобрали, но небольшой ножик отыскался в тощем мешке Олешека. Не оружие. Так себе… Как выразился шпильман, колбаску порезать, яблоко для панны очистить…
Дальше Годимир шагал, опираясь на палку, словно старец или священник.
Дорога пешком это не одно и то же, что дорога верхом. Шагай и шагай. Вроде бы ничего сложного, но почему-то на птичек обращаешь меньше внимания и разговоры сами собой смолкают - сберечь ровное дыхание куда важнее, чем болтать по пустякам. А о чем-нибудь серьезном можно обменяться мыслями и на привале, до которого, между прочим, тоже еще нужно добраться.
Через пару верст солнце стало светить прямо в глаза, а Годимир ощутил чужой взгляд. Все-таки он считал себя неплохим странствующим рыцарем - охотником на чудовищ, - и умение почувствовать опасность не раз и не два спасало ему жизнь. Он остановился и несколько раз на пробу взмахнул посохом. Не меч, конечно, но волка отогнать можно, а то и полдюжины двуногих разбойников. Если они не вооружены, конечно.
- Что-то случилось? - немедленно заинтересовался Олешек.
Годимир приложил палец к губам, призывая к тишине. Шепнул тихонько:
- Следят.
- Кто? - свистящим шепотом спросил музыкант.
- Откуда мне знать? Идем. Но осторожно.
Они двинулись дальше, стараясь шагать как можно тише. Рыцарь изо всех сил прислушивался, шпильман тоже навострил уши.
- Ну что? - через полверсты Олешек не выдержал.
- Мне кажется, нелюдь. - Словинец покачал головой. - Человек выдал бы себя. Хоть веточкой хрустнул бы…
- А кто же?
- Не знаю. Но будем очень осторожны.
- Может волколак? - Шпильман даже побледнел слегка.
- Вряд ли. Полнолуние не скоро. Сейчас они не опасны.
- Волк? Медведь?
- Да откуда мне знать? - зашипел рыцарь. - Просто поглядывай по сторонам да прислушивайся.
- Я и так прислушиваюсь.
- Вот и чудно.
Дорога шла дальше. Ощущение упорно буравящего затылок чужого взгляда не отпускало. Годимира так и подмывало развернуться и прыгнуть в заросли на обочине. Останавливали его несколько причин, главной из которых была слабость. Рыцарь знал, что, попытавшись пробежаться, скорее всего, потеряет сознание. Да и ловкий преследователь, умудряющийся не хрустнуть сучком, не пошевелить листву, пожалуй, просто-напросто не даст себя рассмотреть. Скроется в чаще, и ищи свищи, а вернувшись в другой раз, будет осторожнее и постарается не выказывать своего присутствия. Оставалось идти и ждать удобного случая или надеяться на оплошность неизвестного существа.
Вот так они и прошагали еще две версты.
И вдруг за очередным поворотом дороги Годимир остановился как вкопанный, услышав треск ломаемых ветвей и бессвязные возгласы в кустах. Шпильман едва не налетел на него.
- Что?
- А вот там точно люди… - Рыцарь прислушался. - Точнее, один человек. Злой, как горный великан. И один конь, похоже…
- А что он там делает?
- Вот сейчас и выясним. - Словинец решительно шагнул на обочину, постучал палкой по веткам ракиты и крикнул: - Эй, добрый человек! Что-то случилось?
Брань в кустах прекратилась, словно по воле чародейства. А через несколько ударов сердца, раздвинув руками густую поросль, на дорогу вышел человек с кнутом на длинном кнутовище.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГОРШЕЧНИК ИЗ КОЛБЧИ
Несколько томительных мгновений незнакомец разглядывал Годимира, потом перевел взгляд на шпильмана. Почесал щеку кнутовищем. Странно, но в его глазах был не страх, а спокойная уверенность знающего себе цену человека.
Что ж, пялиться друг на друга, так пялиться. Рыцарь тоже принялся бесцеремонно рассматривать выглянувшего из кустов. Но вскоре убедился, что особого смысла в этом нет. Обычная одежда простолюдина из Заречья - широкие штаны, выкрашенные в коричневый цвет корой ольхи, заправлены в грубые упаки с коротким голенищем; льняная рубаха навыпуск с подолом на полторы ладони выше колена; меховая безрукавка - в Полесье и словинецких королевствах такую называет кептарем, а заречане почему-то произносят как "киптарь", на голове бесформенная шапка-кучма. Небольшая, надо признаться, шапка, как и положено простолюдину. Это ведь панам из двух бараньих шкур себе шапку заказать по чину. Лицо незнакомца обрамляла темно-русая бородка, а кнут он держал в руках весьма привычно, как опытный погонщик. В общем, не пан, но и не кметь. Скорее всего, вольный землепашец или ремесленник…
Наконец человек с кнутом осторожно произнес:
- Поздорову вам, добрые люди.
- И тебе здравия желаем, - откликнулся шпильман, а рыцарь хотел сперва возмутиться, дескать, не обратились к нему как положено, но после сообразил, что больше похож на бродягу-паломника, чем на гербового пана, и гордо смолчал.
- Далеко ли путь держите? - продолжил беседу встречный.
- Да по тракту на Ошмяны, - Олешек махнул рукой, показывая направление. - А ты что по кустам хоронишься? Знаешь, есть в Поморье прибаутка такая: "Гром гремит, кусты трясутся…"
- А там медведь малину собирает! - улыбнулся во все тридцать два зуба незнакомец. - Я-то в кустах застрял, а вот как вы на ночь глядя в лесу очутились?
- Ты застрял? - пропустил мимо ушей его вопрос Олешек. Годимир в душе поблагодарил шпильмана, что тот взял на себя разговоры с местным уроженцем. Сам он на заречан крепко обиделся и вряд ли смог говорить доброжелательно.
- Ну, не я сам, сладкая бузина, а мой конь. С телегой вместе, сладкая бузина…
- А что тебя туда понесло? Для езды, что-то мне подсказывает, людьми тракты приспособлены.
- Да вот… - Незнакомец почесал затылок, сдвинув при этом кучму на самые брови, подошел ближе. - Меня, сладкая бузина, Пархимом зовут. Это так, к слову, чтоб проще разговаривать было.
- А я - Олешек, - ответил музыкант. С нежностью похлопал по выгнутому боку цистры. - Шпильман я. Хожу, брожу, песни добрым людям пою…
- Занятие знатное. - Пархим прищурился, глядя на рыцаря. - А твой товарищ?
- А мой товарищ, - с некой толикой гордости провозгласил Олешек, - пан рыцарь Годимир из Чечевичей, что близ Быткова, герба Косой Крест. Во! Я все правильно сказал, а, пан рыцарь?
- Не "акай"! Все правильно. Рыцарь я. Странствую во исполнение обета.
- Что-то не больно похож ты на рыцаря, пан… - развел руками Пархим и вдруг наотмашь врезал кнутом по терновым кустам. - Понял я! Все понял, как есть, сладкая бузина! Желеслава встренули никак?
- Догадостный ты, - кивнул Олешек. - Его самого.
- Так я и понял, сладкая бузина! Шишка на лбу у пана рыцаря…
- Да. От Желеслава меточка.
- Так я и понял! Значит…
- Какое тебе дело, что значит, а что не значит? - вспыхнул жарче соломы Годимир. - Откуда только ты выискался такой со своей бузиною?
- Я? Да я горшечник из Колбчи.
- Ну, порадовал! А что в кустах забыл? Горшки прячешь?