А потом вдруг что-то произошло. За пределами сна и в его пределах.
Жар исчез, и холод тоже….Кто-то бесцеремонно оттолкнул от меня Амину, грубо обрывая невидимые цепи, связавшие нас. Я рванулся за ней, пытаясь удержать, она закричала, хотела схватиться за мою протянутую руку, чтобы остаться рядом. Но не смогла. Меня вышвырнуло из сна. Через все слои навылет.
Я очнулся. Обрыв был таким внезапным, что понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь.
Как долго я отсутствовал в реальности? Час? Два?
Тело пробивала дрожь, как будто меня только что вынули из морозилки. Одежда была мокрой от пота… или растаявшего льда. Я все еще лежал на старом матрасе на чердаке своего дома и пытался отключиться от недавнего видения. Над головой покачивался, крутясь по собственной оси, скелет птицы с растопыренными костями крыльев, сквозняк, словно огромный пес, лежал под дверью и, сунув нос в щель, жалобно скулил и сопел.
Она не смогла… Что-то в этом доме выдернуло меня из сна и швырнуло прочь. Надежный сторож, вечный неспящий Аргус.
Я отбросил камень, и он загремел где-то у дальней стены. Ударил кулаком по спинке дивана, из швов вылетело облачко трухи и осело на моем потном лице. С ненавистью осмотрел захламленное помещение.
Потом сел, запустил пальцы в растрепанные волосы, с силой потянул, пытаясь унять кипящие в душе разочарование и злость. Кое-что у меня все-таки есть – пути из мира ламии четко зафиксировались в сознании. Я сумею пройти по ним… когда немного успокоюсь.
А вот Амина не последует за мной по тому же пути. Этого не сделает никто. Она не найдет меня для того, чтобы продолжить исцеление. Я же – не буду рисковать и возвращаться.
Я выпрямился, провел руками по лицу, стирая с него последние следы сожаления, поднялся и вышел из комнаты.
Глава 12
Морфей
Хэл появилась внезапно. Как всегда. Хлопнула калитка, простучали по замерзшей земле ботинки на толстой подошве.
Она быстро вошла в дом и столкнулась со мной, идущим ей навстречу. Порывисто обняла. Под слоем холодной одежды я чувствовал жар ее тела, слышал стук часто колотящегося сердца. В тугих завитках волос таяли редкие крупинки снега. Потом вдруг она резко отстранилась, схватила меня за плечи и внимательно всмотрелась в лицо, словно могла прочесть на нем отголосок смертельного воздействия Александрии. Ничего не увидела, выдохнула, улыбнулась и крепко прижалась губами к моим губам.
Поцелуй был наполнен свежестью мятного леденца, прохладой поздней осени и далекой пряной горечью кофе. Но я не успел в полной мере насладиться им, Хэл отстранилась, потерлась носом о воротник моей рубашки.
– От тебя пахнет жарой и песком, а еще дымом от сгоревшего сандала.
– Запахи Александрии.
– Я волновалась.
– Знаю.
В ее серых глазах вновь мелькнула тень тревоги. Увидела изменения во мне? Ощутила отголосок разбуженного дэймоса? Нет, это невозможно. Как бы чутко Хэл ни была настроена на меня, ни услышать, ни почувствовать ничего опасного и запретного она не могла…
Мы сидели на кухне за столом друг напротив друга. Ученица не торопила меня, хотя я видел, как ей не терпится узнать, что произошло в Александрии. Я хотел ей рассказать обо всем, поделиться своими размышлениями, но что-то останавливало меня. И я сам не мог понять, что именно. Наконец она задала наводящий вопрос, издалека подводя меня к интересующей ее теме:
– Как там?
– Беспокойно. Впрочем, в Александрии всегда было именно так. Локальные столкновения, погромы и поджоги. Но теперь это грозит разрастись до гигантских масштабов. И последствия, я так предполагаю, в скором времени могут обрушиться на Полис. Мало нам экологической катастрофы в Бэйцзине…
Хэл молча, жадно слушала. Но я прервался, услышав стук калитки.
– Я посмотрю, кто там. – Она решительно поднялась и вышла в коридор.
Вернулась ученица через пару минут.
– Это тебе. Курьер привез. – Озадаченная Хэл передала мне пакет.
В маленькой коробке лежала пуговица – простая, серая, гладкая. Под ней обнаружилась записка. Несколько слов, распечатанных на принтере.
"Дорогой Аметист, я не мастер по созданию снов, но этот тебя должен заинтересовать. Сделай одолжение, посмотри на досуге". Подпись внизу "Морфей". И постскриптум: "Если возникли опасения – тебе ничего не грозит. Клянусь Фобетором".
– Это он?! – Хэл выхватила их моих рук послание. – Морок?! Он знает твой адрес?!
Я смотрел на пуговицу, она смотрела на меня двумя крошечными зрачками отверстий.
– Какая наглость! Какое самомнение!.. – Хэл не хватало слов от возмущения. – Дай сюда! Я сожгу эту дрянь в камине. Нет, перешлю Тайгеру. Пусть прижмет этого гада!
Я не реагировал на ее негодование, моя гурия замолчала, а потом сказала очень тихо и очень яростно:
– Даже не думай! Не смей, слышишь?!
– Хэл…
– Тебя чуть не убили.
– Он клянется Фобетором, это не пустые слова для него. Он не вломился в мое подсознание, прислал ключ для входа в свой сон.
– Я не играю в эти ваши игры дэймосов!!
Еще никогда я не видел ее в таком неистовстве. Самая гневная из эриний могла позавидовать ей.
– Хэл, не надо указывать мне.
– В прошлый раз ты отобрал пуговицу у меня. Не вынуждай меня делать то же самое с тобой!
Я усмехнулся невольно.
– Ну попробуй.
– Да, ты прав, – произнесла она нежным, шелковым голосом. – У меня не получится. Но Тайгер, я уверена, справится.
– Ты не расскажешь ему! – Теперь была моя очередь злиться.
– Как только ты войдешь в этот сон.
Мы стояли лицом к лицу, и ни один не желал уступать.
– Ладно. Сообщи Тайгеру. – Я подбросил пуговицу на ладони и крепко сжал в кулаке. – Можешь сделать это прямо сейчас. Хочешь, чтобы меня снова заперли?
– Не надо шантажировать меня твоим прошлым!
– Не надо шантажировать меня моим настоящим!
Еще минуту мы мерились силой и яростью взглядов и наконец разошлись молча. Она загрохотала чемоданом для рисования в гостиной, я направился в нашу спальню, но, как и в прошлый раз, остановился на пороге. Посмотрел на две кровати, прикрытые шерстяными пледами. Развернулся и пошел наверх. Тщательно запер за собой дверь.
Отсюда меня не сможет достать даже Тайгер.
Я взглянул на трофей, лежащий в ладони, с любопытством и нетерпением. Что такого произошло, если хитрый, неуловимый дэймос сам приглашает на встречу?
"Имя мне коварство…" – пробормотал я, опускаясь на диван.
Лег, подумав рассеянно, что нужно принести сюда подушку, и провалился в сон.
…Я стоял на краю титанической воронки, прорезанной в земле, откуда поднимался горячий воздух, наполненный густым смрадом. Слышались сглаженные расстоянием крики.
В первом широком кольце бушевала буря. Она швыряла из стороны в сторону человеческие тела, раздирала на части, разбрасывая внутренности, закручивала винтом, обрывая конечности, сталкивала друг с другом с такой силой, что у несчастных лопалась кожа и ломались кости. Хруст, скрежет, треск сменялись воем ветра и дикими воплями.
Во втором кольце гнили погруженные в бурлящую жижу люди, по ним бродила черная трехголовая тварь. Она наклонялась время от времени и выхватывала из грязи то одну, то другую жертву, лениво жевала, из пастей падали окровавленные ошметки.
Потом было болото, в котором тонули сотни новых жертв. Они пытались выбраться, лезли друг по другу, впивались зубами и ногтями, но снова срывались в трясину.
Открытые могилы, наполненные огнем, исторгали новые вопли и стоны.
Дождь из жидкого пламени насквозь прожигал обнаженные тела. Собирался в ручьи, омывая ступни людей, воющих от боли. Хлестал плечи, головы, ноги жертв, погруженных в скалы, испепелял обугленные бесформенные останки.
Еще глубже – захлебывались в кипящей смоле, жарились в свинцовых одеждах…
Бесконечный водоворот страданий, порождение безумного, извращенного сознания. В какой-то миг я понял, что меня затягивает в него. Я испытывал нестерпимый жар и холод одновременно, тонул, задыхался, меня разрывало на части, выкручивало от боли, ломало кости и вжимало в землю когтями, полосующими спину. Спираль за спиралью, круг за кругом…
Я рванулся прочь из сна, не досмотрев, что скрывается на самом дне, в клубах ледяного воздуха, за гранью рассыпающегося разума.
Проснулся, задыхаясь от чужой боли, отчаяния, ужаса. Сердце колотилось о ребра, по лицу тек пот… или соленая вода океана, в которую я… нет, другие погружались только что. Отдышался, как будто едва поднялся с огромной глубины.
– Прошу прощения, – прозвучал рядом вкрадчивый, знакомый до зубной боли голос. – Не хотел огорчать.
Я резко вскинулся на диване. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и жадно смотрел на меня.
– Морок!
Нежданный гость поднял руки, словно защищаясь от меня, выставил вперед ладони, растопырив пальцы, и я разглядел, что он в перчатках. Дэймос желал мирных переговоров.
– Поговорим?
– Что это?
– Наказание, – произнес он с легкой извиняющейся интонацией, прекрасно поняв, о чем я его спрашиваю. – За вину… Как я его себе представляю.
– Чью вину?
– Человеческую. За проступки, которые люди совершают.
– И кто будет наказывать?
Он многозначительно улыбнулся.
– Тот, кто имеет на это право, тимор… прости, целер, Аметист…
Дэймос отвечал охотно и быстро, всячески демонстрировал стремление удовлетворить мое любопытство, но мои вопросы все равно оставались без ответов. Эта беседа напоминала чистку редкого, экзотического плода – сначала срезать верхний слой, затем лежащий под ним, потом самый нижний. Но сколько движений ножом надо сделать, и как глубоко резать, чтобы добраться до съедобной мякоти, никто не знает.
Лучше начать с более простых тем.
– Как ты узнал мой адрес?
– Из подсознания нашего милого Никоса. Подробный план с картой и впечатляющими картинками.
– Где ты находишься в реальности?
– Далеко. – Он улыбнулся загадочно. – Хотя, что есть расстояние… может быть для тебя, ти… извини, целер, оно и окажется не таким уж большим.
Он постоянно делал вид, что забывает вежливое обращение ко мне, целителю, намекая, ошибаясь, внедряя в мой разум воспоминание о моей истинной сущности.
– Чего тебе надо?
Он поднялся. Медленно. Так, чтобы я мог отследить каждое его движение. Присел на край моего дивана.
– Хочу сделать предложение. О сотрудничестве.
Ему удалось удивить меня. И насмешить тоже.
– Сотрудничество. С тобой.
– За последнее время мы стали достаточно близки. Ты был в моем сне… Я готов признать, что хорошо изучил тебя.
– После того, как пытался убить меня.
– Это недоразумение мы попытаемся исправить. Феристису Альбиносу очень нужна гурия. Но он готов отказаться от своих притязаний на время.
– Чего ты хочешь?
– Уничтожить своих врагов. Наших общих врагов.
Я молча смотрел на него, ожидая продолжения.
– У меня сложная задача, тимор… – он сделал паузу, делая вид, будто вновь ошибся случайно, обращаясь ко мне как к искусителю, – прошу прощения, целер Аметист. Я слуга двух господ. Один господин истинный. Другой – ложный.
Морок помолчал, но не дождался от меня наводящего вопроса и вынужден был раскрывать свои секреты сам.
– С феристисом Альбиносом ты знаком. А другой… – Он запнулся, и я увидел, что морок нервничает. И это не игра, он действительно боялся. – Я говорю здесь с тобой, Аметист, только потому, что это убежище уникально. Оно дает тебе силы и надежно защищает.
– Кто второй дэймос, которому ты служишь?
– Логос, – ответил Морфей тихо.
– Темный сновидящий по имени Логос мертв, – возразил я. – Кровоизлияние. И мне довелось быть тому свидетелем.
– Значит, ты уже столкнулся с этим… – пробормотал слуга Альбиноса, черты лица его заострились, словно он хотел поменять облик, но передумал в последний миг. – Быстро, однако. Ты перспективнее, чем я думал. Фобетор видит, как жаль, что ты перекован!
– Ближе к делу… Морфей.
Он заметил, что меня сердит имя, ворованное у бога сновидений, и чуть улыбнулся.
– Можешь называть меня Map. Это настоящее.
– Продолжай.
– Они все Логосы, Аметист.
– Они?
– Я не знаю, сколько их. Не знаю, где их гнездо. Но они везде. Просачиваются в сны подобно… – Он посмотрел на свою ладонь, затянутую в перчатку, пошевелил пальцами: –…дыханию, аромату маковых зерен. У них сотни рук, как у великанов гекатонхейров. И признаюсь, я одна из этих рук…
– Ты боишься, Map?
– Ты бы тоже боялся, если бы вел двойную игру.
– Ну так оставь Альбиноса. Это обычная тактика дэймосов – бросать слабого хозяина ради более сильного.
– Я бы так и сделал. Но я им не нужен! Никто из нас им не нужен на самом деле. Мы для них – перегной, на котором они желают вырастить свои посевы. Запрягут танатосов, как быков царя Колхиды, вспашут поле из крадущих снов, мороков, ламий и засеют зубы дракона. Своего дракона.
– Очень поэтично.
– Это реальность, Аметист. А я хочу жить. Привык, знаешь ли. За… много лет.
– Ты должен общаться с кем-то из них.
– Да. С одним. Я держу связь через него.
– И кто это?
– Акамант. Лекарь дэймосов.
– После того как Хэл позвонила ему, нас затянуло в сон. В твой сон. Мы встретили Альбиноса. Не Логоса, не Акаманта.
– Я уже говорил, что веду опасную игру, Аметист. Тебе повезло, что я постоянно слежу за тобой. Я должен был доставить тебя к Акаманту, и твою девочку тоже. Я должен отправлять туда всех, кто связывается с ним. Все эти покалеченные ламносы, увечные крадущие, заблокированные бримы. – Он брезгливо поморщился. – Гумус. Они копаются в этом гнилье и для каждого находят применение.
Он помолчал, растирая ладонь, словно пытался оттереть с перчатки невидимые следы грязи.
– Но феристису Альбиносу очень нужна гурия. И я рискнул. Запутал след. Привел тебя к нему, а не к Акаманту. А потом ты сделал этот трюк. И, признаюсь, очень выручил не только себя, но и спас мою шкуру. Я не знал, что ты обладаешь способностью выжигать все следы, оставленные во сне, все приказы, все крючки. Так что формально я чист. Мне помешали выполнить приказ. Едва не убили.
– Альбинос знает об этой игре?
– Да.
– Зачем ему гурия?
– Он считает, что это единственная возможность справиться с Логосом. Ему нужен весь комплект дэймосов.
– Для чего?
– Я не спрашиваю. Просто выполняю приказы. Если феристису Альбиносу будет угодно, он посвятит меня во все детали плана, если нет, на то его воля. – Он погасил фанатично-преданный огонь в глазах и продолжил деловым тоном: – Сейчас в мире существует три искусителя. Ты – бывший. Хэлена – будущая. И тенебрис Мелисса – настоящая.
– Мелисса в тюрьме.
– Если бы она вышла оттуда, то присоединилась бы к нам. А твоей ученице не грозила бы больше опасность. Кстати, как долго тебе обучать Хэлену умениям гурии?
– Полгода, – ответил я не задумываясь и посмотрел на морока, так легко вырвавшего у меня ответ.
Тот ухмылялся довольно. Он знал гораздо больше, чем говорил, и более того, говорил совсем не то, что знал.
– Ты убил борца?
– Да.
– Напал на Никоса?
– Да.
– Зачем?
– Я одна из их рук, ты не забыл? Они подготавливают почву. Меняют ваш мир. Ты следишь за новостями? Перестрелка в центре Полиса, экспресс, сошедший с рельс, молодые люди травятся лекарствами, умирают во сне. На Стене какие-то проблемы. Беспорядки и фактически начинающаяся гражданская война в Александрии. Проблемы в Бэйцзине…
– Да. Я знаю об этом.
– Сколько времени продержится Полис, когда дикие орды подступят к его стенам и начнут умолять впустить их, накормить, обогреть, дать жилье и денег? И как быстро они уничтожат твой… наш народ, когда окажутся внутри? Разграбят автоматы с бесплатной едой и напитками, начнут угонять машины с автонавигаторами, потому что в них нет водителей с оружием. Полезут в дома, чтобы красть, и станут калечить или убивать тех, кто им мешает. Начнут насиловать красивых, свободных женщин и, конечно же, уничтожать их мужчин, которые станут сопротивляться.
Я молчал, потому что мысли, которые внушал мне морок, не слишком отличались от моих собственных. А он потянулся ко мне, хотел коснуться руки в жесте участия и поддержки, но не решился дотронуться – или сделал вид, что не решается.
– Я не говорю, что они плохие. Но их воспитали в зависти и злобе. Поэтому ими надо управлять. И не так, как привыкли вы. Потому что вы не знаете их. Управлять ими надо страхом. – Морок выпрямился, замер, как на картине, предлагая полюбоваться собой – виртуозным мастером по созданию кошмаров. – И чувством вины. – Его палец в черной перчатке указал на меня. – Ничто не дисциплинирует лучше этих двух составляющих. Страх и вина.
– Еще есть смерть, – сказал я задумчиво.
Он махнул рукой, сгребая это слово в одну корзину со всеми остальными плодами сада дэймосов.
– Это тоже страх.
– Так почему ты обратился ко мне?
– Ты искуситель. Ты лучший.
– Был искусителем и был лучшим, ты хочешь сказать.
– Слушай. – Он пересел ближе, скривился, вытер ладонью губы, словно пытаясь убрать с них горечь. – Аметист, только между нами. У феристиса Альбиноса свой взгляд, но я сталкивался с тобой очень близко… Эти обе – что Мелисса, что Хэлена. Нет, твоя девочка очень мила, и все такое, но она пока еще ничто и никто. Личинка, спящая куколка. Да и здравствующая ныне гурия… – Он с силой потер лоб над бровью. – Пойми меня правильно, я люблю женщин. Они умеют соблазнять….Но этого недостаточно. Они зациклены на себе, поглощают, втягивают. Меленькие черные звездочки, засасывающие крошечные астероиды. Курочки, склевывающие зернышки. В них нет силы, энергии, разрушительной мощи. Ты убивал с фантазией, крушил подсознания со страстью, заставлял жертву упиваться болью и собственным ничтожеством, и в то же время мечтать о новом унижении, – он сглотнул с трудом, словно переживая сам чувства, которые приписывал моим жертвам. – Если дать тебе развернуться, ты заставишь падать к своим ногам целые города… Страны. Утопишь их в боли вечной неискупимой вины за их порочные действия, желания и – более того –…мысли.
Я смотрел на него, ошеломленный этой эмоциональной речью.
– Map, ты не слишком увлекся? Я больше не дэймос.
Он выдохнул, сжал спинку своего тонкого носа, словно проверяя ее на прочность.
– Все течет, все меняется… Ты нам нужен, а мы нужны тебе. Без нас ты не справишься. Тебе нужна помощь феристиса Альбиноса… Моя.
– Не думаю.
– Обижен, – морок заглянул в мои глаза, понимающе улыбнулся. – Злишься на мое вмешательство. Но все же подумай. Я не прошу ответа, решения, выбора. Просто подумай.
Он поднялся, прижал обе ладони к груди, поклонился и растаял.
Я вышел из сна следом за ним.