Решение, однако, он принял не сразу. Ещё раздумывал, хотя для приличия, чтобы успокоить взбрыкнувшую совесть. Наконец, приняв решение, направился обратно к терему князя. Чувства лукаво соблазняли его, убеждая, что так и нужно поступить, но рассудок безошибочно определил цену такого выбора: измена. Он не знал ещё, как проберётся к югорскому князю. Но его обуяла какая-то бесшабашность. Утвердившись в своём решении, он махнул рукой на последствия: пускай придётся врать воеводе, лишь бы проникнуть в княжью усадьбу. А там – будь что будет. Пан или пропал.
Повсюду на улицах толпились югорцы. Они с враждебным любопытством поглядывали на русичей, собравшихся перед домом князя, что-то обсуждали, но приближаться не смели и топтались у края площади. Слышался югорский говор, рёв оленей, скрип полозьев по снегу. Туда-сюда бегали какие-то оборванные люди, из ворот княжьего двора выезжали местные бояре на оленях и нартах, запряжённых собаками, обратно заходили воины с луками. Суматоха нарастала, и Савелий понял, что лучшего времени, чтобы прошмыгнуть незамеченным, не будет.
Смешавшись с очередным югорским отрядом, он уже юркнул было внутрь, но тут один из стороживших воев схватил его за шиворот и дёрнул на себя. Душа Савелия заныла, а сам он залопотал, показывая на избу:
– Мне к князю вашему… с важным словом… Он богато наградит. Я тайну знаю. Пусти, ратник, ради вас всех стараюсь…
Молитвенно сложив ладони, он покосился на новгородцев, сгрудившихся на площади возле саней. Вой не отпускал и злобно взирал на него. Остальные сторожа окружили купца, наставили на него копья.
– Да что ж вы за ослы такие! – в отчаянии воскликнул Савелий. – К князю вашему мне надо, понятно? К князю. Пустите, сволочи! Ведь удачи своей не видите, олухи косорылые!..
Страх заставлял его ругаться всё громче, а ратники, не понимая ни слова, осторожно выталкивали купца со двора. Савелий готов был уже пасть перед ними на колени, но тут где-то раздался строгий окрик, и воины расступились. К Савелию подошёл невысокий человек с топором, заткнутым за цветастый пояс, что-то спросил у него, показав на избу. Купец закивал.
– Да-да, туда. К князю вашему. Важную вещь хочу сказать.
Человек с каким-то сомнением поглядел за спину Савелию, затем качнул головой в сторону двери – пойдём, мол. Они прошагали к избе, человек вошёл внутрь, оставив купца снаружи. Савелий повернулся к югорцам, посмотрел на всё ещё открытые ворота и поспешно отвернулся. Зубы его стучали от страха, ноги сами собой притоптывали на снегу. Наконец, дверь открылась, и человек движением руки позволил Савелию войти. Купец ступил внутрь, снял песцовую шапку, оббил меховые сапоги о порог, робея, прошёл в уже знакомую ему горницу.
На этот раз там находились только князь с толмачом, шаман, да два воя у входа. Неловко поклонившись, Савелий осклабился было, но тут же согнал улыбку с лица.
– Чего ты хочешь? – спросил князёк через переводчика.
– Служить тебе хочу. Нет мне жизни в Новгороде.
Князёк обменялся взглядами с кудесником, потом спросил:
– А что ты можешь?
Савелий затруднился. В самом деле, что он может? Давать указания смердам да подсчитывать барыши? Едва ли эти умения пригодятся югорцам.
– Я был в разных странах… Могу быть полезным, – промямлил он.
Князёк в сомнении почесал щёку. Волхв перегнулся к нему, что-то зашептал на ухо. Князёк внимательно выслушал его и кивнул.
– Я хочу знать, сколько у вас людей и оленей, – отчеканил он.
– Ратников сотни три, а скотины – не знаю, должно, с пять десятков наберётся…
– Что с Олоко и Юзором?
– Я не знаю, кто это.
– Хонтуи, чьи тамги вы перекинули нам через стены.
– Убили их вроде. Буслай, что ушкуйников водит, вместе с проводником нашим из зырян в лес ходил с сотней бойцов. Он князей ваших и положил.
– Что за зырянин? – насторожился князёк.
– Встретили одного по пути, имя ему – Арнас. Ловкий оказался как дьявол. Все ваши тропы знал и ведовство умел разгадывать. От него-то первый город и погорел…
– Город Апти?
– Не знаю… Должно быть.
– И как он сгорел?
– Говорят, кудесники ваши зачаровать нас хотели, мороком опутать… Да зырянин обман раскрыл. Сейчас-то вижу – врал он, крови югорской алкал, оттого и нас в грех ввёл.
– Этот зырянин – шаман?
– Пёс его знает. Моислав, попович наш, верил, что шаман. А как на самом деле – один Бог ведает.
– Что за Моислав?
– Сын гречина-изографа. Он в вашей земле мудрости искал, всё к идолам ходил, пока его поп, отец Иванко, разума не лишил, бесов изгоняя. Теперича совсем глупенький.
Кудесник подался немного вперёд и, пытливо глядя на перебежчика, спросил:
– Что тебя заставило пойти к нам?
– Завистники мои, – твёрдо ответил Савелий. – Неприятели отца. Не могут они простить удачи нашей в делах торговых.
– И ты, стало быть, хочешь расквитаться с ними?
– Да.
Князёк понимающе кивнул.
– Есть ли в русском стане твои люди?
– Смерды-то? Как не быть.
– Не смерды. Те, кто думает так же, как ты.
– Таковых больше нет. Один я.
Князь помолчал. Кудесник же спросил проницательно:
– Неужто ради мести ты готов бросить дом и семью?
Савелий смущённо помял в руке шапку. Такая мысль не приходила ему в голову. Предавая своих, он не думал, что перечёркивает этим всю свою жизнь.
– Отчего ж? Домой ещё вернусь. Но прежде расквитаюсь с врагами рода моего.
Унху опять переглянулся с шаманом, крякнул от удовольствия.
– Значит, ты пришёл не служить, а тешить своё самолюбие. Но разве я похож на человека, который угождает чьему-то самолюбию?
Савелий понурился, не зная, что ответить. Кудесник перекинулся с князьком несколькими словами. Тот покивал, не сводя взгляда с купца.
– Запомни, русич, – сказал он, – всё, что творится на белом свете, происходит по воле богов. Не месть свою ты пришёл утолить, а исполнить их решение. Ты понимаешь меня?
– Да, господин, – прохрипел Савелий.
– А теперь расскажи мне, кто предводительствует вашим войском, сколько у вас припасов и всё прочее, что может быть мне любопытно.
Площадь заполнилась людьми. Югорцы, понукаемые своими боярами, понавезли из кладовок мягкой рухляди и рыбьего зуба, приволокли в мешках серебряные подносы и маммутову кость. Новгородские писцы шли от нарт к нартам, всё записывали, подсчитывали, ругались с боярской челядью, норовившей спрятать под тулуп одну-две шкурки. Полусотня русских воинов оцепила середину площади и, отгоняя настырных мальчишек, жадно поглядывала на югорских баб, стоявших с данью на краю площади. Ядрей гарцевал на олене перед княжескими воротами и, гордясь собой, залихватски поигрывал плёткой. Не всякому русичу удаётся так ловко сидеть на сохатом. Яков Прокшинич, к примеру, так и не сподобился, даром, что Заволочье исходил вдоль и поперёк. Завид Негочевич тоже. Буслай и Сбышек ездят временами, но без охотки. А вот Ядрей освоил науку, сидит как влитой, не хуже югорца. Красуется перед нехристями.
Ворота вдруг открылись, и к воеводе выбежал какой-то югорский раб. Безостановочно лопоча, он потянул его за рукав во двор княжьего сруба.
– Чего тебе, голь перекатная? – брезгливо спросил воевода, одёргивая руку.
Югорец продолжал трещать, вновь пытаясь ухватить Ядрея за рукав. Открывшие ворота ратники низко кланялись русскому предводителю.
– Ну ладно, уломал, – покровительственно буркнул воевода, отпихивая смерда носком сапога.
Он спрыгнул на снег, взял оленя под уздцы и ступил во двор. Вои и слуги раболепно склонились перед ним, смерд-провожатый предупредительно открыл дверь в терем. Ядрей, недоумевая, ступил внутрь.
Едва он исчез в избе, как из-за угла ближнего хлева вынырнул Савелий. За спиной его болтался мешок с чем-то тяжёлым и высоким. Придерживая свою ношу ладонью, чтобы не била по пояснице, купец уселся на нарты и положил мешок перед собой, а югорский возница хлестанул оленей.
Но уже на площади, едва выехав со двора, им пришлось задержаться. Савелий привстал немного, высмотрел в толпе священника.
– Эгей, святой отец! – крикнул он. – Тебя воевода к себе зовёт.
– А сам он где? – спросил батюшка.
– У князька югорского сидит.
– Брагу хлещет? – подозрительно сказал священник.
– Это уж ты его спроси.
– А что за мешок у тебя, Савелий? Небось, пограбил где-то?
– А ты мне не апостол Пётр, чтобы в рай пускать, – нахально ответил купец. Он ткнул в спину возницу, и тот помчал нарты прочь с площади. А отец Иванко покачал головой и пешком направился к княжьей избе.
Буслай со всё большим недовольством следил за происходящим вокруг югорской столицы. Меж ней и русским станом носились бирючи, в городок заходили отряды, а ушкуйники по-прежнему мёрзли в лесу, всеми забытые.
– Слышь, сотник, как бы не надули нас с данью-то, – усмехнулся Нечай.
Борода его застыла и хрустела при каждом прикосновении к одежде. Нос посинел от холода.
– Небось не обманут, – ответил вожак.
Он сидел на конской попоне, заботливо подложенной воинами, и поигрывал ножом. Снег перед ним был сплошь истыкан мелкими дырочками, словно вспученная пена морская.
– А ежели обманут? – напирал Нечай. – Бояре-то своих челядинов в город пустили, а мы в лесочке кукуем.
– Обождём ещё. Нам спешить некуда.
– Как же, некуда! Мороз-то крепчает. Разве ж у тебя кости не стынут?
– Раскудахтался ты, Сатана, хуже бабы.
– А ты, я вижу, размяк, сноровку потерял. Раньше-то с боярами по другому говаривал.
– Назойливый ты, Нечай, будто муха, – поморщился сотник.
– А ты точно студень – сидишь и в ус не дуешь.
Буслай вытянул шею и посмотрел куда-то за спину Нечая.
– Кто это там в стан едет?
Ушкуйник обернулся.
– Темно, не видно. Эй, парни кто поглазастее! Гляньте!
К опушке вышло несколько молодых бойцов; присев за комлями, они стали наблюдать.
– Не видно, дядя Нечай. Вроде тяжёлое что-то везёт…
– Тяжёлое, – проворчал Сатана. – Это я и без вас вижу. Ладно, ползите обратно, пока засаду нашу не раскрыли. – Он снова посмотрел на Буслая. – Вон, очередной гонец поехал. Мудрят они что-то промеж собой, а нас в то не посвящают.
– Может, и так, – безразлично откликнулся сотник.
Сатана плюнул и отошёл в сторонку.
Но скоро ушкуйники оживились. Вестник, пробыв недолго в стане, скатился на нартах с холма и исчез в мяндачном лесу. Ушкуйники на всякий случай взялись за оружие, притихли, словно подстерегая добычу. Сразу стал слышен далёкий гул людского скопища в городке. С оцепеневших от холода стволов кусками падал снег. Белая изморозь дымкой витала перед глазами, ложилась на сугробы жемчужными россыпями. Справа переливалась серебром, будто слюда на солнце, скрытая под настом ворга, слева, за сплетениями дремучего беломошника, громоздился засеками сузём.
Впереди, громко хрупая снегом, показался человек. Двигался он медленно, то и дело пригибался под колючими ветвями сосен и замирал, крутя головой. Ратники, не шевелясь, наблюдали за ним.
– Эй! – крикнул человек. – Вы здесь или нету вас?
– Чего тебе? – спросил Нечай, высовываясь из-за дерева.
Человек узнал его и улыбнулся.
– Весть у меня для вас, – сказал он, с трудом продираясь сквозь сугробы и заснеженный лозняк.
– Что за весть? – подал голос Буслай, поднимаясь со своего места.
– Воевода просил за боярами присмотреть. – Это был Савелий. Он приблизился к ушкуйникам и приветливо огляделся. – Славное местечко выбрали. Из города не видать, зато ворота как на ладони.
– Ты лучше скажи, что там воевода думает, – оборвал его Буслай.
– Всем не скажу. А тебе на ухо шепну.
– У меня от парней тайн нет, – резко ответил сотник, покосившись на Нечая.
Савелий потрепал заиндевевшую бороду.
– Ядрей мне вещицу одну передал. Сказал, чтобы в стан её вёз, а там оставил под надзором вятших. Да вот беда: вещица-то больно ценная. Как бы бояре не передрались из-за неё. – Он посмотрел в сторону. – Да и спрятать могут, так что не доищешься потом.
– Что за вещица?
– Хорошая вещица. Тебе будет по нраву.
Буслай коротко подумал, прищурился.
– Баба что ли Золотая?
– Она, родимая, – подтвердил Савелий.
У сотника аж глаза загорелись. Обернувшись к Нечаю, он хотел что-то сказать, но осёкся и, сглотнув, крикнул:
– Айда в стан, ребятушки. Бояре для нас подарочек приготовили.
Продрогшие ушкуйники только этого и ждали.
Скоро сотня бойцов, не скрываясь более от югорцев, высыпала из леса и, стянувшись в тугую косу, принялась карабкаться на едому. А Савелий, сделав своё дело, вернулся к нартам, что ждали его на опушке, и поехал обратно в город.
Сведав от дозорных о подходе ушкуйников, оба боярина и Сбыслав Волосовиц с челядинами вышли к ним навстречу.
– Что это они вдруг с места сорвались? – задумчиво промолвил Завид Негочевич.
– Приказ, видать, получили, – ответил Сбыслав.
– Кто ж им передал его? Вроде не было там бирючей… – Боярин повернул голову к сторожам, крикнул им: – Эй вы, из острога в лес ездил кто-нибудь?
– Да вроде никого, боярин… – ответили ему.
– Вроде… – передразнил Завид. – Небось вместо догляда в кости резались, остолопы…
– Обижаешь, боярин…
Дрожащая в сумеречном свете ложбина меж двух едом смахивала на вычищенное корыто, по дну которого цепочкой бежали чёрные муравьи. Расстилавшаяся на востоке тайбала нависала над прибитой снегом павной, словно обрывистый берег над гладью тихого озера. Ушкуйники с трудом взбирались на вершину холма, царапая порты об острые края слуда. До боярских ушей доносилась ругань воев и хруст пробиваемого наста. Югорцы со стен удивлённо взирали на это действо, гадая, откуда к русичам пришла подмога.
– Вы почто приехали? – гаркнул Яков Прокшинич.
– Будто и не знаешь! – хмуро прохрипел Буслай.
Ему было тяжко лезть наверх, и потому с боков его поддерживали два товарища.
– Да чтоб мне лопнуть, – поклялся Яков.
– Ты, боярин, не виляй, – сказал сотник, останавливаясь шагах в пяти ниже по склону. – Думаешь, не знаем мы, что вам Савка из города приволок?
Яков прищурился, подступил к нему вплотную, зашипел:
– С ума сошёл? Ежели чадь о том прознает, усобица начнётся. Каждый захочет таким богатством владеть.
– За пузо своё держишься? Прав был Ядрей – присмотр за вами нужон.
– Так это воевода вас послал?
– Посланного ветер носит. А вам, боярам да житьим людям, доверия нет.
– Так иди и скажи Ядрею, что я и без его кощеев управлюсь.
Не следовало ему так говорить. Нет для ушкуйника худшего оскорбления, чем кощей. Такое смывается только кровью. Лицо Буслая побагровело, он потянулся к висящему на боку мечу, но рядом с Яковом уже выросли два дюжих хлопца. Брякнув кольчугами под кожухами, они тоже опустили ладони на рукояти мечей. Буслай, не оглядываясь, махнул рукой, подзывая к себе остальных бойцов. К Якову тоже подтянулось подкрепление в лице Сбыслава и Завида с вооружённой челядью.
А попович Моислав, тоже вышедший поглазеть на разбойничков, вдруг заголосил:
– Сказано: Царство, разделившееся в себе, погибнет. Так заповедал нам Господь. А боги-то древние иное рекут: око за око, зуб за зуб. Воздай каждому по делам его. И да прольётся кровь во имя святой мести!
Яков дёрнул щекой, не отводя взора от Буслая, произнёс:
– Ты что же, на смертоубийство пойдёшь ради прибытка?
– И пойду, – бесшабашно ответил сотник. – Твоя башка здесь не ценнее любой другой будет.
– Как был вором, так и остался, – презрительно молвил боярин.
Буслай выкатил в бешенстве глаза, попёр на Якова, вытаскивая меч. Боярин не уступил, тоже схватился за ножны. Смерды его выдвинулись вперёд, прикрылись щитами, а ушкуйники тут же обрушили на них удары цепов. Началась свалка.
Бояр и Сбыслава от верной смерти успели спасти их гриди, но налётчики всё равно были сильнее. Со всех сторон к месту побоища стекались ратники. Кое-кто был без кольчуг и поножей, другие – без щитов, зато все – в шлемах. Пошли в ход шестопёры и рогатины, зазвенели мечи, застучали копья.
– Воистину, явила ты силу свою! – ликовал Моислав, беспечно ходя меж сцепившихся воинов. – Так будет поражён всякий, усомнившийся в могуществе твоём. Хвала тебе, великая Лада! Да прольётся кровь во славу твою, да падут маловерные к стопам твоим, да задымятся воскурения в капищах твоих! Чада твои, сбитые с пути истинного, вновь обращают лики к тебе. Слава, слава древним богам!..
Тем временем в избе югорского князька происходили вещи не менее страшные. Стоило отцу Иванку ступить в сени, как в живот ему вонзился нож, и чья-то жёсткая ладонь заткнула ему рот. Священник выпучил глаза, захрипел, оседая на дощатый пол. Из горницы показался Унху, державший за волосы отрубленную голову Ядрея.
– Вот и нет русского шамана, – довольно произнёс он, глядя на умирающего священника.
– Ты отдал новгородцам Сорни-Най, – укорил его Кулькатли, появляясь вслед за каном. – Богиня не стерпит такого надругательства.
– Я стараюсь ради её народа. Соблазнённые добычей, русичи снимут засаду возле наших ворот и устремятся в свой стан делить хабар.
– Твои оправдания – ничто в сравнении со святотатством.
– Остынь, старик. Я тружусь ради блага своей земли.
Кан с громким стуком кинул отрубленную голову на пол и устало опустился на лавку. В сени вошли два воя, охранявшие горницу, подняли тело священника и унесли его во внутренние покои. Затем один из воев вернулся за головой Ядрея.
– Смой кровь, – велел ему кан. – И побыстрее.
Спустя мгновение в сени прибежало несколько служанок с тряпками. Опустившись на колени, они принялись драить полы, а одна из женщин выскочила во двор и скоро вернулась с ведром ледяной воды.
– Золотая Сорни-Най не должна попадать в руки чужеземцев, – промолвил пам. – А гостей нельзя убивать в своём доме. Таковы законы. Ты нарушил их и будешь сурово наказан богами.
– Главное – я спас народ от порабощения.
– Ещё не спас. Новгородцы гуляют по твоей площади, а под городом разбит русский стан.
– Верно. Потому нет времени на споры. Надо действовать.
Кан поднялся и решительно вышел во двор. Там его уже ждали ратники, державшие под уздцы лошадей и оленей. Они были вооружены луками и копьями, пешцы держали в руках топоры.
– Ну вот и настал час расплаты! – провозгласил кан. – Я поведу вас в бой, и горе тому, кто струсит.
– Гай! – взревели бойцы.
Унху подали выскобленный череп лося, подвели оленя. Кан вскарабкался на него, нахлобучил на голову череп, устремил взгляд поверх заплота. Ноздри его раздулись, лицо словно осветилось изнутри. Он поднял копьё и повторил вслед за воями:
– Гай!
Бойцы тоже вскочили в сёдла, ворота раскрылись, и отряд, заверещав, устремился за своим вождём. Старый же пам, стоя на крыльце, лишь скорбно произнёс им вслед:
– Богов-то не улестили. Плохо теперь придётся. Эх ты, кан…