– Как – нет дороги! – с трудом сдерживая возмущение, отозвался Велемог. – Твое промедление, князь Боримир, может погубить весь наш поход. Или ты хочешь, чтобы Держимир успел к святилищу раньше нас? Ты хочешь, чтобы он отослал и княжну, и чашу в глубь своей земли? Ты хочешь идти за ними до самого Прямичева?
– Я хочу быстрее покончить со всем этим! – резко ответил Боримир, едва дождавшись конца речи Велемога, чтобы не перебивать старшего. – Но к святилищу нет дороги! Если ты знаешь ее – покажи! – И он гневно махнул свернутой плетью.
– Дорога начинается от устья Пряжи! – стал объяснять Велемог. – Ее легко найдет и ребенок…
– Значит, ты уже миновал ее! – с издевкой ответил Боримир. – И мог бы ждать меня в условленном месте, а не ехать навстречу! Или ты боялся, как бы твоя невеста не пробыла в моих руках слишком долго?
Слова о невесте Велемог пропустил пока что мимо ушей, потому что начала этой речи совсем не понял.
– Как – миновал? – повторил он. – Не хочешь ли ты сказать, что я оставил устье Пряжи за спиной?
Князь Боримир усмехнулся. После многих досадных превратностей этого похода он наконец нашел утешение: князь Велемог выглядел в этих проклятых местах таким же дураком, если не больше.
А Велемог оглянулся, точно не доверял своей памяти. Устье Пряжи находилось в долине, а долины они еще не проезжали. Но сейчас Велемог сообразил, что они едут вдоль леса как-то уж очень долго.
– Мы утром проехали какую-то речку, – заметил Светловой.
Он совсем не знал этих мест и не видел в протяженности леса ничего странного – речевинские северные земли на том берегу Истира и дрёмические на этом были очень мало заселены.
– Это и была Пряжа! – насмешливо сказал князь Боримир, не удостоив даже взглядом Светловоя, с которым совсем не считался, и обращаясь к одному Велемогу. – Этот лес вырос за несколько ночей, пока мы сюда шли. А может быть, упал с небес! В прошлом году его не было!
– Это верно, Обета слышит! – подтвердил проводник. – Прошлым летом мы здесь с товаром ездили, не было такого леса.
– А пойти вдоль Пряжи через лес вы не могли, раз уж он вырос? – с раздражением отозвался Велемог, еще не зная, как ко всему этому относиться.
– Попробуй-ка сам! – ответил Боримир, загадочно сузив свои зеленые глаза.
И речевины попробовали. Нетерпение Велемога поскорее добраться до княжны Дарованы подвигнуло бы его преодолевать и более трудные препятствия, чем этот лес. До самого вечера дружина пыталась пройти то вдоль русла Пряжи, то напрямик. Но мало кому удалось отойти от опушки. А те, кому удалось, спешили вернуться: стволы деревьев сдвигались прямо на глазах, притом на такое расстояние, что человек не мог протиснуться между ними, а если все же протискивался, то застревал и выбирался на волю с помятыми боками и исцарапанным лицом. Бревна бурелома поднимались при попытке перешагнуть через них и опускались, если кто-то хотел проползти низом. Охваченные ужасом люди бормотали заговоры, отступали к опушке, но ветви сплетались, преграждая путь, вершины заслоняли небо. Только когда, потеряв всякое самообладание, человек начинал с криком рубить топором направо и налево, лес соглашался его выпустить: местные лешие спешили избавиться от смутьяна, надеясь, что он больше не посмеет их тревожить.
К вечеру речевины снова собрались на месте встречи с рарогами. Дружина Боримира посмеивалась в кулаки; теперь Велемог понимал, откуда у них царапины на щеках и синяки под глазами. У него самого лоб был жестоко ободран о сосновую кору, а локоть, защемленный сучьями, сильно болел. Но князь Велемог не желал признать поражения.
– С нечистью надо бороться не так! – наконец решил он. – Здесь нужен сильный волхв.
– Так поищи его, – посоветовал Боримир, тщательно скрывая, какое удовольствие доставляет ему вид исцарапанного и злого Велемога. – У меня тут есть один старик, но ему этот лес оказался не по зубам. Правда, у него всего-то осталось полтора зуба, и те друг на друга не сходятся! Он попробовал было бормотать и ворожить, да с тех пор лежит в волокуше под шкурой и дрожит.
Почти не слыша насмешливой речи Боримира, князь Велемог озирался, словно искал средство где-то поблизости от себя. И, как ни странно, нашел. Рядом со Светловоем, не меньше других удрученным неудачей, он заметил бледное лицо чародейки. Это она подлечила княгиню Жизнеславу, так что надежды Велемога на скорое вдовство несколько пошатнулись. Но раз уж в ней такая сила, то пусть послужит нужному делу!
На его немой вопрос чародейка ответила прямым и понимающим взглядом – Звенила уже знала, чего он от нее хочет.
– Приготовьте хорошего коня для жертвы, – только и сказала она. – Завтра на рассвете я сделаю это. Здесь велика сила Макоши, но Перун Праведный сильнее ее. Земля дрёмичей – его земля. Сила его близка мне. Я позову ее.
Велемог вгляделся в лицо чародейки и невольно вздрогнул. Ему показалось, что чья-то уверенная рука проникла к нему в душу, жадной горстью зачерпнула тепла и исчезла, сжав в кулаке добычу. А сам он разом ослабел, ощутил желание поскорее сесть на что-нибудь, а не то откажут ноги.
Пламя костра бросало огненные блики в глаза чародейки. Она смотрела в огонь и видела там те же Глаза Тьмы, что далекой зимней ночью впервые указали ей путь. Теперь Вела должна исполнить тогдашние обещания.
* * *
Ночью Светловой спал плохо и проснулся от отблесков костра, пробегавших по лицу. Весь стан речевинов и рарогов, расположившийся над берегом Краены, уже поднялся, но обычного утреннего оживления не было заметно. Все с тревогой ждали, что выйдет из поединка Звенилы с колдовским лесом.
Чародейка стояла возле костра и смотрела в огонь, как будто дожидаясь знака. Позади нее два кметя держали коня, выбранного в жертву. Светловой отвернулся: он не выносил вида кровавых жертвоприношений, которых требовал Перун. Понятно, что от племени дрёмичей, почитающих его превыше других богов, не приходится ждать ничего хорошего. Вдруг Светловой вспомнил, что сама Звенила родом из дрёмичей, и его охватило неприятное чувство, словно он обнаружил рядом с собой змею, которая уже давно могла укусить. Но что было делать? Без Звенилы речевины не пройдут к святилищу и поход окажется почти напрасным, а сам Светловой без нее никогда на найдет Чашу Судеб и не увидит богиню весны.
А Звенила тем временем принялась за ворожбу. Протягивая огню полные горсти жертвенной крови, она громко выкрикивала, выпучив огромные черные глаза:
Изыди, слово, из уст моих,
Как гром сильный с камением!
Изыди, дух, из уст моих,
Как буен ветер, могучий вихрь!
Лети, дух мой, к Перуну Громовику,
Говори, слово мое:
Ты создай, Перуне, тучу темную,
Тучу грозную, каменную,
Огненную и пламенную;
Спусти из той тучи сильный гром,
Спусти молнию с частым дождичком!
Звенила бросала кровь в огонь, бросала в сторону колдовского леса, колотила в щит, обитый железом, призывая гром. Ни у кого из речевинов или рарогов не хватило духу помогать чародейке чужого племени, кмети старались отойти подальше от нее; казалось, над Краеной нет никого, кроме этой неистовой женщины и колдовского леса, тихо шумящего в предчувствии гибели.
И призывы ее были услышаны. Издалека, из-за Синей Межи, докатился гулкий раскат грома. Огромное черно-синее облако сгущалось на глазах, внутри него зашевелились, закипели багровые отблески. Ужас сковал человеческие сердца, кмети попятились, нашаривая обереги, забормотали призывы к чурам. А Звенила все кричала, прыгая вокруг костра как безумная:
Летит грозная громовая стрела!
И как от той стрелы бежит всякий дух,
И лесной, и водяной, и ветряной,
Так и морок сей пусть бежит!
Пусть в прах и дым летит,
А на пути вовек не стоит!
Новый удар грома раздался над самой Краеной; подняв голову к пламенеющему облаку, чародейка еще что-то кричала, но слов уже нельзя было разобрать. С небес сорвался буйный ветер, завыл и загудел, ломая верхушки деревьев, и колдовской лес отозвался криком сотен голосов. Не помня себя, кмети валились на землю, закрывали головы руками, прикрывались щитами, стараясь ничего не видеть и не слышать.
Из грозового облака вырвался огненный шар и полетел к земле; над самым лесом он с треском лопнул, и ветвистая, бело-золотистого накала молния ударила в лес. Те, у кого еще достало духа не закрыть глаз, ожидали страшного пожара. Но лес лишь содрогнулся, на миг скрылся в дымном сером облаке, а потом облако опало, и на его месте не осталось ничего. Не стало огня, не стало и леса. Высокие стволы, трухлявые буреломы, густые кусты исчезли без следа, не оставив даже пепла. Растаяли, как морок. А может, это морок и был?
Открыв глаза, Светловой обнаружил, что уже рассвело. Долина за устьем Пряжи хорошо просматривалась. А позади исчезнувшего леса виднелось еще что-то. Приложив ладони к глазам, кмети всматривались и различали в свете быстро яснеющего дня, что на равнине стоит войско, готовое к бою, по численности не уступающее дружинам речевинов и рарогов, вместе взятых.
– Может… тоже мороки? – предположил Кремень, до сих пор не пришедший полностью в себя.
– Нет. – Князь Велемог решительно мотнул головой. – Я прапорец вижу. Громовое колесо. Это не мороки, это Держимир.
– Так это он все затеял! – сообразил Кремень. – Это он морок навел да хотел за мороком к нам незаметно подобраться! Хороши бы мы были!
Князь не ответил. Держимир в этом виноват или не Держимир, но морок задержал речевинов и дал возможность дрёмичам подтянуть войско. Теперь не миновать битвы, которой он так настойчиво искал.
Глава 6
Два войска оказались друг против друга на равнине, где снег уже растаял и влажная земля щетинилась блеклой прошлогодней травой. С одной стороны темнел поодаль лес – на сей раз настоящий, – а с другой виднелся пологий, но довольно высокий холм, к которому утекала неширокая быстрая Пряжа. На дальнем склоне холма располагалось святилище Макоши, вожделенная цель речевинского и рарожского князей. Но на пути к святилищу стояло войско Держимира.
Князь Велемог давно ждал встречи с противником, его полки знали свои места, и сейчас речевинам не потребовалось много времени, чтобы занять боевой порядок. Пешая рать, собранная в основном в славенском посаде и окрестностях, встала прочной "стеной", толщиной в двадцать рядов. Из-за плотного ряда круглых щитов грозно торчали копья с древками, окрашенными в красный цвет. Впереди расположились лучники, готовые начать бой, а потом быстро укрыться за стеной щитов. По бокам "стены" Велемог поставил две конные дружины – Светловоя и Боримира. Рарожский князь был не слишком доволен тем, что находился в подчиненном положении, несмотря на большую ответственность своей задачи. Однако возражать не стал: по численности его дружина сильно уступала Велемоговой.
Выстроившись, речевины двинулись вперед. Пешая рать шла, не нарушая порядка "стены", конная дружина стучала мечами о щиты, чтобы подбодрить ратников. Князь Велемог скакал впереди, под развевающимся стягом, где золотом по алому шелку был вышит знак Молота и Чаши – знак Сварога.
– Небесный Кузнец с нами! – кричал князь, высоко поднимая меч и ловя клинком первые лучи солнца. – И как Сварог зажал Змея в клещи и голову ему снес, так и мы дрёмичей зажмем и головы снесем!
На вид войско Держимира казалось гораздо слабее: его пешая "стена" насчитывала не более десяти рядов.
– Да их вдвое меньше нашего! – радостно кричали конные кмети ратникам. – И лучников впереди нет! Побьем! Щитами закидаем!
Стяг самого Держимира, с громовым колесом, реял не впереди, а сбоку, над конными рядами его "леших". На другом краю вился по ветру стяг с каким-то вовсе неведомым знаком. А перед медленно наступающей "стеной" носился взад и вперед всадник на вороном коне и кричал что-то.
– Эй, речевины, березовые дубины! – доносился до передних рядов задорный голос. – Не промочили ли ноги, как через Истир брели? А то будете чихать, колья растеряете! Глядите – и портки намокнут, как обратно вас поскидываем! А может, есть один в сухих портках – пусть выйдет со мной силой помериться!
Некоторые из речевинов на ходу вскинули луки, пытаясь прекратить обидные речи. Смеясь, всадник откинулся назад, лег спиной на заднюю луку седла – стрелы пролетели над ним. Светловой вгляделся и ахнул: ему вспомнилась давняя битва на Истире и это же лицо, смуглое, с крупным носом и большими темными глазами. Только тогда оно было замкнутым и ожесточенным, а сейчас лучилось смехом. Но та же легкая подвижная фигура, та же черная коса до лопаток. Это он, тот самый "темный глаз"! Светловоя так потрясло появление куркутина, что на миг он забыл, где находится: ведь этот человек считался мертвым. А он жив… жив ли? Или это блазень*, или оборотень, или упырь, вылезший из могилы, чтобы попытаться довершить свое злое дело?
До речевинов уже долетали боевые кличи противника; громче других раздавался голос Озвеня, подобный боевому рогу. Светловой вспомнил и его. Все те, с кем он скрестил оружие в тот давний день, снова встретились ему здесь, и теперь казалось, что все случившееся с тех пор было только дорогой к этой битве. Битве, которая решит… Что решит? Этого он не знал, но об этом сейчас было некогда задумываться.
Пешие "стены" все ускоряли шаг, готовясь столкнуться с противником и попытаться первым же мощным натиском оттеснить его назад. Полетели первые стрелы речевинских лучников, воткнулись в красные щиты дрёмичей с громовым знаком на железных умбонах*. В ответ им из-за дрёмической "стены" тоже полетели стрелы. Не ждавшие этого речевины дрогнули, а князь Велемог выбранился: теперь он понял, почему "стена" Держимира оказалась такой тонкой.
Байан-А-Тан, не дождавшись поединщика, ускакал к своему конному полку. Князь Велемог вскинул копье, собираясь призвать войско к решительному удару, как вдруг в конных полках Держимира началось что-то непонятное. От каждого из них отделилось по несколько всадников, они стремительно поскакали навстречу речевинам. В отличие от других, на них не было кольчуг, шлемов или иных доспехов, а только белые рубахи, даже без поясов. Один из них летел прямо на князя Велемога; Велемог перехватил копье по-другому, глянул на противника, примериваясь… и вдруг издал крик, больше похожий на всхлип.
Холодный ужас хлынул по жилам, волосы явственно шевельнулись под шапкой. У всадника оказалась волчья голова. Слышавший о любви дрёмичей к личинам Велемог попытался взять себя в руки и подавить первый испуг, но чем больше он смотрел, тем крепче леденело сердце: это была не личина, это была живая голова волка на человеческих плечах. В приоткрытой пасти сверкал тесный ряд белых зубов, глаза горели красным огнем, уши стояли торчком, как у настороженной собаки. Звериная морда выражала ту осмысленную жестокость, которая и делает оборотней настолько ужасными. Нет ничего хуже безжалостной, кровожадной силы зверя, соединенной с человеческим разумом.
Не думая, Велемог метнул копье: руки сами сделали привычное дело. Копье ударило острием прямо в грудь оборотню и со стуком отскочило, упало на землю, а тот слетел с седла, покатился по земле… и обернулся огромным волком – белым, с черноватыми подпалинами на груди и на лапах. Только голова с горящими багровым огнем глазами, с оскаленной пастью осталась прежней.
Конь его помчался прочь, разметав по ветру серую гриву; присев, волк вскинул к небу морду и завыл. Пронзительный, леденящий душу вой понесся над полем, и ему ответили десятки волчьих глоток. В рядах речевинов раздались крики: невесть откуда взявшиеся десятки волков набросились на конные полки. Кони бились, ржали в непобедимом ужасе перед серой смертью, рвали поводья и мчались прочь, не слушая всадников, а волки выли, бросались и вцеплялись в горло коням, рвали и отпрыгивали, чтобы тут же броситься на других.
Конные полки Светловоя и Боримира были рассеяны; не в силах удержать взбесившихся коней, всадники мчались в разные стороны от пешего строя; одним удавалось удержаться в седле, другие падали на землю. Между тем дрёмическая "стена" подошла уже настолько близко, что стрелы скрытых за щитами лучников долетали до противника. Но самое страшное заключалось не в этом. Потерявший коня, с расцарапанной в кровь щекой, с трудом поднявшийся на ноги князь Велемог видел, как конные полки Держимира стремительной смертоносной волной катятся на оставшиеся без защиты края его "стены". Хуже этого ничего нет: "стена", неповоротливая и почти неспособная защищать свои края, способна биться только до тех пор, пока ее прикрывает конница. А без нее битва превращается в избиение. Земля дрожала, конский топот казался громом, заглушавшим даже боевые кличи самих дрёмичей.
Но Велемог не был бы достоин своего княжеского рода, если бы растерялся. Стерев кровь со щеки, безумными глазами он окинул поле, безуспешно выискивая волка-оборотня, который явился причиной этого ужаса. Конница дрёмичей била в края пешей "стены", а прямо на Велемога надвигался ратный строй дрёмичей, ощерившийся копьями. Стрелы свистели над его головой, и ему даже почудился где-то вдали отчаянный крик Держимира, требовавший "не стрелять в князя Велемога". Видно, живым хочет взять, гром его разрази…
Повернувшись, Велемог бегом бросился назад. Середина пешей "стены", теснимая собственными краями, еще держалась; ряды расступились, впустили князя в середину.
– Держаться! Держаться! – кричал он, сам себя не слыша.
В мыслях его билась отчаянная надежда: раз волчий вой прекратился, то, может быть, Светловою и Боримиру удастся собрать рассеянную конницу и вернуть ее в бой.