* * *
Князь Боримир лишился коня одним из первых: огромный волк с бешеными красными глазами вцепился коню в горло и мощным толчком опрокинул на землю, словно новорожденного жеребенка. Боримир, обученный падать с седла, прокатился по земле и остался невредим, только ушибся о чей-то брошенный щит; он уже ожидал, что звериные зубы вот-вот вопьются ему в шею. Но рядом метнулся горячий вихрь, ноздрей коснулся звериный запах – волк промчался мимо. Боримир вскочил на ноги, держа наготове нож, но зверя поблизости не оказалось. Увернувшись от копыт чьего-то коня, с храпом проскакавшего мимо, молодой князь огляделся.
"Стена" речевинов осталась позади, и ее уже заслонили дрёмические конные полки. "Почему же их кони не понесли?" – мельком подумал Боримир. Быстро вертя головой по сторонам, он искал своих: рароги в кожаных доспехах, в округлых, по заморянскому образцу, шлемах с полумасками были хорошо заметны среди других. Впереди и по бокам он видел множество своих всадников, уносимых бешеными конями. Вся его дружина стояла с этого бока, поэтому и рассеялась теперь в одной стороне. Собрать ее будет легче.
Мимо скакал конь без всадника, роняя хлопья белой пены с удил, но уже замедляя шаг: первый испуг миновал, а волков поблизости больше не было. Примерившись, Боримир ловко прыгнул, повис на узде, смирил коня, вскочил в седло и помчался вслед за своими людьми, надеясь собрать хоть кого-нибудь. Вскоре он наткнулся на труп волка – тот лежал на боку, вытянувшись и запрокинув голову, из груди его торчал длинный рарожский нож. Боримир придержал коня: значит, эти волки смертны. Окинув взглядом равнину, он не увидел больше ни одного зверя. Только позади, в гуще битвы, еще раздавался вой одиночки, того самого, что начал первым.
Завидев своего князя, рароги стали подтягиваться к нему. Их собралось уже полтора десятка, но где-то по равнине и ближним рощам рассеялось еще десятка четыре.
Во главе маленького отряда Боримир ехал по равнине к темнеющей роще, где наверняка запуталось большинство испуганных коней, боевым кличем и звуком рога созывая своих, как вдруг впереди послышались крики.
– Обоз! Обоз дрёмический! – кричали рароги, и Боримир встрепенулся.
Такая удача! Взбесившиеся кони вынесли их к роще, где стоял дрёмический обоз. Конечно, он не оставался беззащитным, но его охрана сейчас не ожидала нападения, тем более с этой стороны. Меж деревьев редкого березняка, по-весеннему насквозь прозрачного, стояли волокуши, метались обозные ратники. Боримир заколебался, стоит ли нападать таким малым числом и можно ли там взять чего-нибудь стоящее, или лучше уходить, не ввязываясь, как вдруг его окликнул резкий и требовательный голос:
– Князь Боримир!
Обернувшись, он увидел женщину – ту самую чародейку, что на рассвете прогнала морок колдовского леса. Она сидела на коне, волосы выбились из-под платка и вились метелью, выпученные глаза на бледном лице казались черными. Вид ее был столь страшен, что Боримир невольно вздрогнул.
– Чего тебе? – грубо крикнул он, испытывая всегдашнюю брезгливую робость перед чародейками, особенно старыми.
– Где княжич Светловой? – спросила она.
– Откуда я знаю? Он стоял на другом крыле! Ищи его там!
– А если он в плену?
– Что мне за дело? Я должен заботиться о своих людях!
Чародейка еще что-то кричала; Боримир больше ее не слушал, но ее слова склонили его к решению не ввязываться в драку. Попасть в плен совсем ему не улыбалось, а до этого было недалеко. Развернувшись, Боримир сделал знак своим людям и вдруг замер: позади волокуш мелькнуло хорошо ему знакомое женское лицо, рыжие косы, полушубок из рысьего меха – священной одежды рарожских князей.
Это она, Солнечная Княгиня, избранная священным соколом! Мигом забыв о битве, Боримир ударил коня коленями и рванулся через рощу, мимо волокуш, к ней, к самой желанной добыче, нужной ему не меньше, чем священный сокол или дрёмическая Чаша Судеб.
– Стой! – раздался позади него повелительный голос чародейки.
Боримир и не подумал бы обратить на нее внимание, но вдруг ощутил, что руки и ноги его наливаются вялостью, воздух делается каким-то упругим, как морская вода. Конь уже не скакал, а как бы плыл по роще, и стволы тонких березок колыхались вокруг него, как во сне.
– Вы не сделаете ни шагу! – отдавался в ушах голос чародейки, громкий и гулкий, звучавший как будто внутри головы каждого, кто ее слышал. – Вы замрете и будете ждать, как деревья ждут весны! Она – моя! Она мешает всем моим делам, и я сама накажу ее за это!
И рароги во главе со своим князем замерли, словно заснули на ходу; застыли их кони, и всадники неподвижно сидели в седлах, глядя в пустоту невидящими глазами.
* * *
Смеяна первой увидела на опушке березняка всадников в рарожских доспехах. Переполошившиеся обозные ратники заметались вокруг нее, а она не так чтобы испугалась, но растерялась: что теперь делать? И Держимир, и Баян, и Огнеяр строго-настрого наказали не высовывать носа из березняка, пока за ней не пришлют. И она всем это пообещала. Баян даже предложил приковать Смеяну цепью к дереву покрепче, но Держимир перед битвой шуток не понимал и в восьмой раз попытался ей доказать, что отлично одолеет врагов и без ее помощи. И вот, вопреки всем настояниям, честно соблюдая обещания, она все же оказалась лицом к лицу с врагами, но, видит Велес, нисколько в этом не виновата!
И добро бы еще речевины, особенно из Светловоевой дружины. Но рароги! Узнав рарожские доспехи и голоса, Смеяна невольно отпрянула и попыталась спрятаться за низкую волокушу: эти люди уж точно ей не обрадуются. Скользя испуганным взглядом по опушке березняка, она не могла определить, сколько здесь рарогов и где они, но знакомое большеглазое лицо князя Боримира сразу привлекло ее внимание. Надо бежать!
Выскочив из-за волокуши, Смеяна полоснула ножом по ремню, которым ее лошадь была привязана к березе, вцепилась в гриву, не с первого раза попала носком в стремя и погнала лошадь вперед, повиснув на боку. Вскочив наконец в седло, она услышала позади крики: ее заметили. Не оглядываясь, Смеяна подхлестнула лошадь и пригнулась, чтобы уберечься от березовых ветвей. Копыта вязли в раскисшей земле и скользили; конечно, противников это тоже задержит, но их много, а она одна! Позади раздался звон оружия: оставленные для ее охраны отроки пытались выполнить свой долг.
Лежа щекой на гриве, Смеяна мчалась в глубь рощи, и вдруг позади нее раздался голос, от которого кровь застыла в жилах. Однажды она уже слышала этот голос – на заснеженной поляне, где князь Держимир проклинал свою злую судьбу и пытался задушить Звенилу. Прогнав чародейку, князь с тех пор ничего о ней не знал, и Смеяна радовалась, что та унесла злую судьбу и не мешает жить дальше.
И вот она снова здесь! Смеяну ужаснуло ее внезапное появление во время битвы, когда добрая и злая судьбы вступили в отчаянную, решающую схватку; казалось, Звенила появилась как раз для того, чтобы переломить путь Держимира снова к тоске неудач, ко злу, зависти, ненависти. Живая ли она или навь, поднявшийся из Навьего Подземелья?
– Стой! – звенел голос чародейки, и каждая березка в роще дрожала от ужаса. – Стой! Ты не двинешься дальше! Ты замрешь и будешь ждать, как дерево зимой ждет весны! Замрешь, замрешь, замрешь…
Какая-то невидимая сила опутала Смеяну, так что она с трудом могла шевельнуться; ее лошадь при первых же звуках стала замедлять шаг, потом и вовсе встала, как стреноженная, опустила голову и застыла. Но Смеяна противилась ворожбе; без слов, без мысли, одним внутренним усилием она старалась разбудить в себе свои скрытые силы, которые уже не раз приходили ей на помощь. Где же та златоглазая красавица рысь, что помогла одолеть полудянку, напугала Творяна, лишила сил Леготу во время поединка перед Перуновым дубом?
Упрямо сжав зубы, Смеяна сползла со спины заснувшей лошади и шагнула вперед, обняла ствол березы и прислонилась к нему. Она не оборачивалась, сберегая силы. Ворожба неудержимо наползала сзади, опутывала невидимой сетью, сковывала руки и ноги. Но Смеяне чувство бессилия было внове, она не желала ему поддаваться, потому что верила в свою силу больше, чем в силу чужой ворожбы. Впившись зубами в нижнюю губу, чувствуя, как струйка горячей крови ползет по подбородку, она оторвалась от березки и сделала шаг вперед, потом второй, третий, ухватилась за другую березку, оперлась на нее и подтащила непослушные ноги.
– Стой! – повторил голос позади нее.
Он звучал совсем близко, гулко отражаясь от стволов впереди. Казалось, пленившая ее сила окружает со всех сторон; идти было некуда.
Смеяна вырвала из ножен на поясе нож с узорной золоченой рукоятью, подарок Баяна, крепко сжала его в кулаке и обернулась. Спиной она упиралась в ствол березы и чувствовала себя вполне надежно. Ее руки и ноги опутал невидимый науз, но сознание оставалось ясным.
К ней приближалась женщина, и Смеяне вспомнилась Зимерзла – именно такой она в детстве представляла Хозяйку Зимы. Длинная белая рубаха с широкими рукавами, неподпоясанный волчий полушубок, длинные белые волосы тонкой волной, белое лицо с острыми чертами всякому могли бы внушить мысль, что он видит не живого человека, а злобный мертвящий дух. Но страшнее всего были глаза. Нечеловечески огромные, выпученные, они казались совершенно черными, как две бездны, два провала в Кощное Владенье*. У человека, даже у самого могучего чародея, не может быть таких глаз. Из них смотрела та самая Бездна, которая до создания мира гасила в своей холодной тьме даже искры Огня-Сварожича.
Смеяна поняла, что не с человеком ей предстоит бороться. В Звенилу вселился дух многократно сильнейший. Даже не дух – божество, одно из тех, что вечно борется с жизнетворящими богами, вечно сеет смерть там, где Сварогом и Макошью посеяна жизнь.
Неодолимый ужас охватил Смеяну, нож выпал из пальцев. Силясь поднять руку перед собой, она закричала, и темная Бездна глаз чародейки вытягивала ее разум из тела, затопляла чернотой, и не было сил закрыть глаза.
И вдруг какой-то горячий вихрь набросился на Смеяну сбоку, что-то шершавое, мохнатое и очень сильное обхватило ее и сдернуло с места. Она покатилась по земле, по твердым бугоркам неоттаявшей грязи, по скользкому ковру палых листьев, по мелким сучкам. В глазах у нее все вертелось, мелькало что-то пестрое. Земля была холодной, зябкая дрожь разом побежала по всему телу. Чары растаяли; должно быть, так себя чувствует рыба, заснувшая в толще льда и внезапно освобожденная из прозрачного плена.
Очнувшись, Смеяна пыталась биться и кричать, рвалась на волю. Дикая сила, которую она пыталась вызвать, кипела в ней горячим ключом, Смеяна слышала звериные визги, шипение, рычание и не осознавала, что это она же их и издает. Ей мерещились когти на руках, клыки во рту, и она рвалась, готовая растерзать врага, но не могла понять, где он и где она сама.
А потом ее вдруг отпустили. Разом ослабев, задыхаясь, она прижалась спиной к чему-то холодному и шершавому, не будучи в состоянии сообразить, что это ствол старой березы. Дикий крик резанул ее слух. Торопясь разобраться, Смеяна открыла глаза.
Звенила-Зимерзла лежала на земле, а на грудь ее, вцепившись зубами в горло, навалилась огромная рысь. В полтора раза крупнее обычного, лесной кот с длинными сильными лапами и торчком стоящими узкими ушами терзал когтями тело чародейки, а та билась, металась, но это уже были последние судороги. Кровь ярко-алой струей била из горла, растекалась по мокрой земле, по блеклой прошлогодней траве, яркими каплями застывала на белой коре березок, дрожащих от ужаса. Смеяне казалось, что она различает крик деревьев: десятки тонких, эхом повторяющих друг за другом голосов.
Дернувшись в последний раз, тело Звенилы замерло, рука с серебряными браслетами откинулась на мокрую землю. Застыли подвески в виде лягушиных лапок, звон их умолк навсегда.
Рысь подняла окровавленную морду. На Смеяну глянули глаза – те самые золотые глаза с острыми черными зрачками. Не в силах выдержать столько сразу, девушка опустила веки. У нее не было ни мыслей, ни чувств, ни страха, ни радости. Лишь где-то в глубине сознания выступало одно: вот они и пришли, те янтарные глаза леса.
Через несколько долгих мгновений слух ее различил неясный шорох впереди. Смеяна подняла веки. Потрясение исчерпало все ее силы, всю способность бояться или удивляться.
Перед ней в двух шагах стоял мужчина, невысокий, но крепкий и жилистый, с густыми седыми волосами, с короткой бородой и резкими чертами лица. В этом лице было что-то настолько нечеловеческое, что Смеяна ощутила сильный прилив ужаса – и одновременно трепетного восторга, словно при встрече с божеством. Ее наполнило мощное чувство общности, единения с этим человеком. И мир вокруг показался таким ясным, прозрачным, понятным, словно она вдруг проснулась после многолетнего сна.
Глубоко дыша, впившись взглядом в янтарные глаза, Смеяна пыталась вспомнить хоть одно слово и не могла. Да и не нужно: у нее с этим человеком был другой общий язык, отличный от человеческого.
Человек с янтарными глазами глухо кашлянул, как будто прочищал горло. Смеяна вздрогнула от этого звука.
– Ты кто? – хрипло спросила она, не узнавая собственного голоса, даже не зная, сказала она это вслух или только подумала.
– Я твой отец, – ответил ей человек с янтарными глазами. – Князь Рысей.
Глава 7
С вершины холма возле святилища открывался широкий вид на поле битвы, но мало кто из женщин хотел на нее смотреть. Служительницам Макоши противен вид проливаемой крови. Собравшись в подземном покое вокруг священной чаши, они вместе молили Великую Мать сохранить жизнь воинам – не разбирая племен и полков. Травницы уже кипятили отвары, разбирали полотно, готовясь перевязывать и лечить.
Дарована вышла из подземелья на воздух и остановилась на пороге храма, раздумывая, не пойти ли на холм еще раз взглянуть, как разворачивается битва и скоро ли конец. Княжна довольно быстро поняла замысел Держимира; с детства слыша вокруг себя разговоры воевод, она знала, чем сильна и чем слаба пешая "стена", зачем возле нее конные "крылья" и что будет, если чужая конница прорвется к бокам "стены" или зайдет сзади. Различив с холма вторую дрёмическую "стену" позади первой, она порадовалась, что ее отец ни разу еще не встречался с Держимиром в ратном поле – вторая "стена" успешно прикроет первую, и охват не удастся. Вдруг чья-то фигура мелькнула в воротах святилища, и знакомое чувство тревоги толкнуло Даровану. Она отшатнулась – ее первым побуждением было скрыться в храме, – но потом взяла себя в руки и осталась на пороге, вцепившись в толстый резной столб, словно ища поддержки. От этого гостя и в храме не спрячешься, так нечего обижать богиню его вторжением.
Дарована не слишком любила названого брата: она так и не смогла простить Огнеяру свой испуг при том давнем похищении, а в глубине души ее уязвляло и его пренебрежение – ведь он отверг ее руку, которую Скородум готов был ему отдать, и женился на какой-то девчонке, которую Дарована даже не видела и никак не желала признать ее превосходства над собой. Несмотря на всю любовь к Огнеяру ее отца и мачехи, Добровзоры, Дарована ни на миг не забывала, что он оборотень, существо непонятное и опасное. И никогда ее неприязнь не была так оправданна, как сейчас.
Огнеяр казался усталым и тяжело дышал: ремешок с головы он потерял, длинные черные волосы липли к потному лбу и к щекам, накидку он где-то сбросил и пришел в одной рубахе; на плечах виднелись темные мокрые пятна. "Опять оборачивался!" – без труда догадалась Дарована, уже знавшая, что эта дрожь и тяжелое дыхание появляются у него после смены шкуры.
Но вот она взглянула на его лицо и вскрикнула: на щеках и на подбородке Огнеяра виднелись следы свежей крови. Подходя, он вытер лицо рукавом, но только размазал ее, а не стер. Рот его кривился, показывая клыки среди верхних зубов, а лицо казалось застывшим, тупым и жестоким, нечеловеческим.
– Не подходи! – Дрожа от ужаса и отвращения, которых не могла побороть никаким усилием воли, Дарована попятилась и прижалась спиной к столбу.
– Чего? – хрипло спросил Огнеяр, но глянул на ее бледное лицо и остановился в трех шагах перед ступенями храма.
– Тебе чего? – морщась, не в силах справиться с собой, воскликнула Дарована. – Ты зачем пришел, оборотень? Уйди отсюда! Не гневи Макошь! Ты…
– Да ладно тебе! – с раздражением отозвался Огнеяр, снова вытирая лицо грязным окровавленным рукавом.
Для него не было тайной, как относится к нему сводная сестра, и приступы ее брезгливого страха весьма его раздражали. Сколько сил он потратил, стараясь побороть ее отчуждение и добиться отношения хотя бы наполовину человеческого! Внешне, из любви к отцу и к мачехе, с которой она отлично ладила, Дарована обращалась с ним вежливо, но Огнеяр знал, что в глубине души она все так же считает его чудовищем, как и в первый день их знакомства.
– Сколько же ты человек загрыз, оборотень? – с содроганием вымолвила Дарована. От отвращения ей хотелось рыдать, и она с трудом держала себя в руках.
Огнеяр бросил на нее досадливый взгляд поверх рукава, опустил руку, облизнул уголки губ, и Дарована отвела взгляд, не в силах видеть его клыки.
– Я людей не грызу, сколько тебе говорить! – отрезал он, устав повторять ей одно и то же. – Так, коней… сколько-то. А людей я не трогал. На надо было Велемогу сюда ходить – целее бы был.
– Ах, Велемог тебе не нравится? – воскликнула Дарована, полная негодования, которое в ней возбуждала его оборотническая природа. – А раньше-то на Держимира зубы скалил: шалит, дескать, на твоей земле! А теперь он тебе лучший друг? Видала я, как ты с речевинами разделался! Стая твоя вдоволь погуляла!
Лицо Огнеяра вдруг приняло такое непримиримо жестокое выражение, что Дарована вздрогнула и пожалела о своих словах. Ей и в самом деле не стоило этого говорить: стая Огнеяра потеряла убитыми пятерых, поскольку в волчьем обличье кмети не могли защищаться от оружия.
– Вот что… о Держимире, – несколько раз глубоко вздохнув, подавляя боль, сквозь зубы выговорил Огнеяр. – Велемог разбит. Поле за Держимиром. И я ухожу, мне тут больше нечего делать. Пойдем – домой отвезу. Хватит тебе здесь.
Дарована покачала головой. В эти мгновения Огнеяр внушал ей такой неодолимый ужас и отвращение, что она не пошла бы за ним никуда, даже в Сварожий Сад.
– Держимир скоро будет здесь, – продолжал Князь Волков. – Ему тоже в чашу глянуть надо. Я так слышал. Тебе лучше отсюда уйти.
– Я с тобой не пойду. Никуда, – отчеканила Дарована, почти его не слушая, не вникая в его слова и заботясь только о том, чтобы голос не дрожал. – Уходи. Не гневи богиню. Оборотень!
Оборотень! Это и была та причина, по которой она не желала иметь с ним ничего общего. Несколько мгновений Огнеяр смотрел на нее, и Дарована отвела глаза, подавленная мерцанием красной искры на дне его темных глаз. На ее бледном замкнутом лице отражалась решимость; Огнеяр знал, как тверда и упряма может быть его названая сестра. Несколько мгновений оба они молчали, и Дарована изнывала от нетерпения избавиться от него. Потом Огнеяр сделал шаг назад.
– Ну, как знаешь! – только и сказал он. – Мне что – больше всех надо тебя уговаривать? Об отце бы хоть подумала.
Дарована не ответила и не подняла глаз. Любое слово только затянуло бы эту мучительную для нее беседу. Она не хотела даже попрощаться. Огнеяр пошел прочь. У самых ворот святилища он обернулся. Дарована стояла на пороге храма и провожала его глазами, готовая скрыться внутри, едва лишь он уйдет.