– А если что… зови, – сказал Огнеяр и шагнул за ворота.
Дарована не ответила. Оборотень ушел, и ей стало легче дышать.
* * *
Конные полки Держимира сжимали пеший строй речевинов с боков, а дрёмическая "стена" уже колола их копьями и рубила мечами спереди. Еще несколько нажимов – и железное кольцо сомкнется. Тогда у речевинов не останется никаких надежд на спасение, если никто снаружи не попытается разорвать это кольцо. Справившись наконец с обезумевшим конем и оглядевшись, Светловой видел это так же ясно, как если бы все происходило у него на ладони. Все войско обречено на гибель. Последняя надежда – собрать конницу. Он не мог видеть, что делается на другом крыле с дружиной рарогов, но своих кметей надеялся собрать. Тут и там валялись кони с разорванным горлом, под одним из них отчаянно бранился Миломир, которому конская туша придавила ногу и он не мог выбраться, но большинство умчалось дальше по равнине, в этой стороне далеко открытой.
Спешившись, Светловой кое-как помог Миломиру отвалить мертвого коня и освободить ногу, но встать тот все равно не мог: то ли сильный ушиб, то ли вывих сделал его беспомощным.
– Ладно – я! – кривясь от боли, бессвязно выкрикивал кметь. – Давай, княжич, других собирай! Раздавят наших, как тухлое яйцо! Собирай, может, еще вызволите хоть кого! Давай же!
Со злыми слезами на глазах он со всей силой ударил Светловоя в грудь кулаком. Сила удара, отчаяние в голосе кметя пробудили Светловоя от растерянности. Не зная, что еще можно сделать для Миломира, он только махнул рукой и пошел к своему коню.
Впереди скакало несколько знакомых воинов.
– Эй! Речевины! Молот и Чаша! – закричал Светловой. – Стойте!
Услышав его голос, кое-кто из кметей обернулся.
– Волков больше нет! – кричал Светловой. – Возвращайтесь! Поможем нашим!
Всадники подскакали к нему.
– Вон туда наших понесло! – Взорец, без привычного румянца, с вытаращенными и возбужденно блестящими глазами, махнул рукой куда-то в сторону. В руке у него был зажат обломок копейного древка, но он, похоже, его не замечал и не мог разжать судорожно стиснутые пальцы. – Там волчара огромный гонит! Вот это, я скажу, оборотни! Не чета тем, под личинами! Ей-Сварогу, оборотни! Я своими глазами видел: кметь на меня мчался, а вокруг как завоет! А как завыло, так он кубарем наземь, пал человеком, а встал волком! Да на меня! Конь у меня на дыбы, а он…
– Жив – и ладно! – перебил его Светловой. – Потом погордишься! Пошли наших искать. Да скорее! Наших там всех перебьют, пока мы тут катаемся! И батюшку моего! Я его с тех пор и не видел!
– Вон вроде наши! – Один из кметей показал в сторону холма.
Светловой знал, что на дальнем склоне этого холма стоит святилище Макоши, где хранится Чаша Судеб. Но сейчас он не думал об этом. Он судорожно сжал поводья и послал коня вперед.
– Эй, стой! – срывая голос, кричал он, видя впереди фигуры всадников в речевинских доспехах. – Стой! Назад!
Сорвав с головы шлем, он размахивал им в воздухе, не замечая тяжести; от напряжения его руки и ноги одеревенели, он почти не чувствовал своего тела, и ему казалось, что его несет какая-то посторонняя сила.
– Э, смотри! – вдруг охнул рядом с ним Взорец.
Светловой не сразу обернулся, но крик подхватили другие голоса.
– Сыскался! Сыскался мне супротивничек! – кричал где-то рядом голос с дрёмическим выговором. В нем слышалось задорное, издевательское ликование; так мог бы леший дразнить путника, которого заманил в дремучую чащобу и заморочил бесповоротно.
Обернувшись назад, Светловой увидел: со стороны поля битвы их настигал десяток всадников, в которых нетрудно было узнать дрёмичей. Впереди всех скакал тот самый, черноволосый, вышедший из могилы. Без шлема, с открытым лицом, в черненой кольчуге, он мчался прямо на Светловоя, и неуместное выражение радости, блестящие темные глаза делали его лицо нечеловечески жутким.
Светловой сжал рукоять меча. По сторонам раздался звон: несколько его кметей уже встретили дрёмичей. А черноволосый летел прямо на него. Одним уверенным ударом он отбил меч Светловоя, заскочил сбоку и, прежде чем Светловой успел повернуться, прыгнул к нему за спину, обхватил сзади и сбросил с коня на землю, сел на спину и заломил руки. Светловой уткнулся лбом в холодную мокрую землю, истоптанную конскими копытами, и, не чувствуя боли, думал только об одном: теперь собрать конницу будет некому.
– Попался, милый! – умильно бормотал над ним черноволосый дрёмич, проворно скручивая руки ремнем. – Не уйдешь! Я ведь еще в тот раз знал: не уйдешь! Мой ты будешь, белый голубок!
В голосе его звучала такая радость, словно он собирался немедленно съесть своего пленника. В самом деле, он был похож на черного ворона, в когти которому попался белый голубь.
* * *
Битва, дружины, князья, даже растерзанное тело Звенилы – все забылось. Смеяна сидела на поваленном дереве рядом с Князем Рысей и не сводила с него глаз. Ей казалось, что она спит, утомленная поисками своей судьбы, и ей снится счастливый сон. Нет, такого ей даже и присниться не могло!
– Так и вышло, что твоей матери пришлось уйти из рода, – рассказывал ей Князь Рысей. Он говорил медленно, как будто не привык к человеческой речи, но Смеяна ловила каждое слово. – Ведунья все равно не дала бы ей жить спокойно. Это сейчас ей все семьдесят, она так стара, что совсем беспомощна, и ей давно требуется замена. А тогда она была в силе – ей нетрудно было бы погубить и тебя. Хотя тогда еще никто не знал, что ты будешь. Даже я не знал. Не мог такого подумать. Я отдал ей мой клык, чтобы всегда знать, где она и что с ней. Она умерла, и я узнал об этом. Почти двадцать лет… А потом я вдруг узнал, что она жива. Мой отданный клык дал мне знать. Я думал, что мне мерещится… У Князей Леса не бывает видений. Я не знал, кто из богов так шутит надо мною. Кто из врагов морочит меня. А потом я увидел тебя. Священный Истир показал мне твое лицо и ее ожерелье с моим клыком у тебя на груди. Я не мог поверить. Это было ее лицо, почти ее, снова молодое, как тогда, когда я встретил ее. И я понял, что это ее дочь, ее и моя. Я искал тебя. Искал по всему лесу, но лес так велик! А ты не сидела на месте, ты исчезала быстрее, чем я тебя находил, и другие оборотни перебивали твой след. И я чуть не опоздал…
Князь Рысей опустил лицо в ладони, словно прятался от страшного зрелища, но скоро снова поднял глаза на Смеяну, взял ее за руку. Князь Рысей совсем не походил на нее лицом, но у них были одинаковые глаза, и Смеяне казалось, что в его лице она видит свое отражение. Только сейчас она по-настоящему поняла, что это такое: иметь род, иметь настоящего, кровного отца. И мать – пусть не наяву, пусть в воспоминаниях и рассказах, но родную мать. Ведь от нее, как оказалось, Смеяне достались веснушки, вздернутый нос и веселый нрав. Нрав, пленивший когда-то Князя Рысей, оборотня, рожденного зверем.
– Но я не могла иначе! – воскликнула Смеяна, торопясь рассказать обо всем тому единственному, кто по-настоящему мог ее понять. – Я должна была узнать, кто я, откуда я взялась! Я хотела найти свою судьбу, и я искала! Я думала, что Чаша Судеб поможет мне…
– Нет! – Князь Рысей покачал головой, крепче сжимая ее руку, и неумело улыбнулся. Его губы как будто не умели улыбаться, но в глазах светились любовь и понимание, и Смеяна грелась в этих золотисто-янтарных лучах, как ящерка греется на поленнице под жаркими лучами летнего солнца. – Макошь не знает твоей судьбы. Ей подвластны только люди, а ты – из Велесовых стад. И теперь ты знаешь.
Смеяна фыркнула, как прежде, по привычке зажала рот свободной рукой.
– Узнала! Выходит, я княжна! Княжна Леса, княжна рысьего племени!
Князь Рысей снова улыбнулся одними глазами. А Смеяна вздохнула, стараясь собраться с мыслями. Думая о чаше и своей судьбе, она была готова ко многому, но не к такому!
– Даже не знаю, что теперь с собой делать! – Она повела плечами. – Я думала, я простая девка, неткаха-непряха, только и умела, что раны заговаривать. А оно вон что оказалось! Теперь и не знаю, как ступить, как сказать! Что же мне теперь делать, батюшка?
– Пойдем. – Князь Рысей поднялся и за руку поднял Смеяну с бревна. – Я отведу тебя в род твоей матери.
– Что? – ахнула Смеяна, не в силах так сразу поверить. – Это где? Здесь?!
– Да. – Князь Рысей кивнул. – Я искал тебя далеко, а нашел близко. Род твоей матери живет здесь. Мы будем там еще до вечера. Они ждут тебя. Ты нужна им.
– Но… разве они обо мне знают? – неуверенно проговорила Смеяна.
В ее голове не укладывалось, что где-то есть ее настоящий, кровный род, давший жизнь ее матери, а значит, самый близкий ей на свете. Целый род, десятки людей, женщин, детей и мужчин, в каждом из которых – ее кровь, в груди – ее душа. Казалось, ее самой, Смеяны, из одной вдруг стало много. Это было слишком огромное счастье. Больше ничего не нужно искать, потому что ничего лучше и не может быть. Это – судьба, конец и начало, исток и устье реки, выходящей из недр своего рода и уходящей по пути предков.
– Они еще не знают о тебе, но ты им нужна. Я говорил тебе: их старая ведунья слишком стара и ни на что не годна больше. Ей нужна замена. Ты сумеешь заменить ее лучше всех. Тебе не нужно учиться понимать лес – он в тебе, в твоей крови, в твоем сердце. С тобой род будет благоденствовать. Пойдем.
– Так они не будут бояться… что я оборотень? – спросила Смеяна, уже сделав шаг вслед за ним.
– Нет. Они обрадуются. Когда поверят наконец. Я сам долго не мог поверить, что ты есть на свете.
– Почему?
– У Князей Леса не бывает детей в человечьем облике. Князья Леса рождаются зверями, и дети их родятся не в доме, а в звериной норе и носят звериную шкуру. А ты родилась от женщины. Родилась человеком. Я живу долго – по сравнению с человеческим веком, очень долго. Но ни разу не слышал, чтобы у кого-то из Лесных Князей были дети-люди. Нынешний Князь Волков родился человеком от матери-женщины, но его отец – сам Велес. У него одного из всех оборотней могут быть дети-люди и дети-звери.
Смеяна слушала его, почти не глядя, куда они идут, замечая только, что лес становится гуще, что березы смешались с осинами и елями и вокруг потемнело.
– Я не мог и подумать, что у нее родится ребенок, – продолжал Князь Рысей. – Если бы знал… Я бы не позволил ей уйти. Я не потерял бы ее и не потерял бы тебя, раз уж Небесные Пряхи так рано оборвали ее нить. Я вырастил бы тебя. Я научил бы тебя носить рысью шкуру…
Он осторожно погладил мех Смеяниного полушубка.
– А теперь? – с замиранием сердца спросила Смеяна.
Она поняла, о чем он говорит. И она могла бы по-настоящему превращаться в рысь! Вот почему Синичка, а потом Творян увидели ее в образе рыси – они сумели разглядеть Лесную Княгиню, которая тайно жила в глубине ее души. Синичке помогла сама Смеяна, когда собиралась с силами, готовясь к потасовке, а Творяну – его зоркие глаза ведуна и рысья шкура у нее на плечах.
– А теперь… Боюсь, поздно. У тебя уже… – Князь Рысей нахмурился, наморщил лоб, стараясь подобрать слова человеческого языка, который был ему от рождения чуждым. – У тебя кости окрепли, что ли? Ты слишком сжилась с человеческим обликом. Ты уже никогда не научишься быть настоящей рысью. Я мог бы надеть на тебя ее шкуру, но тебе будет тяжело.
Смеяна вздохнула. В глубине души она надеялась, что отец еще передумает, но настаивать не смела. Ах, как много она потеряла из-за того, что отец потерял ее! Если бы они с самого ее рождения были вместе, настолько другой, насколько лучше и вернее сложилась бы ее жизнь! Ей не пришлось бы искать себя, пытаться приспособиться к человеческой шкуре, когда человеческой крови в ней всего половина. Она выросла бы совсем другой и, может быть, не спрашивала бы теперь землю и небо: зачем я?
– Но может быть, у тебя еще и получится. – Князь Рысей ободряюще сжал ее руку. – Раз уж ты сделала то, что не удавалось еще никому, – родилась! – то, быть может, ты и научишься носить шкуру. Я благодарю богов за то, что они дали мне такое чудо…
– Это меня-то? – Смеяна фыркнула, потянула кулак ко рту, но уже от смущения. Ей было приятно, как кошке, которую возле теплой печки ласково гладят руки хозяйки. – Да какое я чудо… Вот ты, батюшка! – вдруг воскликнула она и вскинула глаза на Князя Рысей, пораженная новой мыслью. – Первое-то чудо – это ты, батюшка. Я Князей Леса не видала, но от деда слыхала. Князья Леса не умеют любить, как люди любят. А ты сумел! Ты тоже один такой на свете! Первое-то чудо ты начал, а я так, следом…
– Да… – помолчав, согласился Князь Рысей. Глаза его чуть потемнели, запечалились. Наверное, он думал о той женщине, которая не была чародейкой, не владела мудростью Надвечного Мира, но сумела вызвать в сердце оборотня человеческую любовь. – Следом… В людях все – след, в ком от отца, в ком от деда, а в ком из такой глубины, что и ведуны не разглядят. Да и в нелюдях тоже.
– А вот про меня толкуют, что я удачу приношу, – снова заговорила Смеяна, помолчав. – Правда это?
– Как же не правда! – снова повеселев, отозвался Князь Рысей. – Ты – живая удача! Твоя мать тебя от Велы самой отбить сумела! Здесь и любовь, и сила, и удача, и чудо! И все они – в тебе!
– Мать меня отбила… – тихо повторила Смеяна, чувствуя, как щемит ее сердце при этих словах и слезы наворачиваются на глазах, но никакие другие слова не делали ее такой счастливой. – Может, и я кого-нибудь спасу… – пробормотала она, стараясь справиться с собой, попыталась улыбнуться, вытерла слезы кулаком.
Ей казалось, что они шли совсем недолго, но внезапно она заметила, что под ногами – натоптанная тропинка. Тропинка пахла людьми, и сердце Смеяны забилось чаще. Каждое дерево, каждый изгиб тропинки казался ей знакомым, словно она много-много раз проходила и пробегала здесь, зимой и летом, по ледку и по траве, под солнцем и в рассветных сумерках. Это пробудился голос крови, память поколений; из самой глубины ее души поднималась горячая волна и несла ее к чему-то новому и давно знакомому. Смеяна сама не могла понять своих чувств: ей казалось, что она попала внутрь своей собственной души, попала туда, где уже жила однажды, что она вспомнила целую жизнь, и не одну жизнь, а много – прошедшие здесь.
Деревья расступились, впереди на поляне показался тын. Ворота были приоткрыты, со двора поднималось несколько дымков. Из ворот высунулась собачка, глянула на гостей, коротко тявкнула и спряталась.
– Я не могу идти в человеческий дом, – сказал Князь Рысей. – Мы с тобой здесь попрощаемся. Но мы увидимся скоро – когда они покажут тебе твой новый дом, ты позови меня, и я приду к тебе.
Князь Рысей обнял свою дочь за плечи, прижал к себе и лизнул в лоб. Смеяна удивилась, но тут же сообразила – ведь он рожден зверем! Это чудо, что он так хорошо умеет быть человеком!
– Иди! – Князь Рысей развернул ее лицом к опушке и слегка подтолкнул в спину.
Смеяна сделала несколько осторожных шагов, чутко слушая, что происходит у нее за спиной. Там тихо и коротко прошуршало что-то. Смеяна не выдержала и обернулась. На том месте, где только что стоял человек, была рысь – огромная рысь с янтарными глазами.
Князь Рысей мигнул, дернул головой – больше он не мог говорить по-человечески. И мгновенно прянул в сторону, широким прыжком исчез за деревьями.
Стараясь собраться с мыслями, Смеяна пошла прочь. Опушка осталась позади, перед Смеяной простиралась поляна, а в раскрытых воротах тына уже появились люди. Они молча смотрели, как от опушки леса к ним медленно идет девушка с рыжими косами, лежащими на груди поверх рысьего полушубка. А она смотрела в эти лица, и ей казалось, что она видит свое собственное отражение. Такие же вздернутые носы, покрытые веснушками, такие же румяные щеки, рыжие волосы, желтоватые глаза.
– Молодинка! – вдруг сказал чей-то тихий голос.
Люди расступились, и Смеяна увидела пожилую женщину с морщинистым лицом и рыжеватыми бровями. Ее глаза выцвели, но сохранили мягкий золотистый отблеск. Она казалась почти спокойной; ее взгляд был не столько изумленным, сколько пристальным, она увидела лесную гостью не так, как другие, – она узнала ее.
– Молодинка! – повторила женщина, и голос ее отчего-то дрогнул. – Дочка моя…
Женщина прислонилась спиной к воротам, один из мужчин подхватил ее под локоть, и Смеяна поняла: ее спокойствие оказалось мнимым. И еще: эта женщина – ее родная бабушка, мать ее матери. Она забыла спросить у отца, как звали ее мать. Теперь она это знает.
– Я… – севшим голосом выговорила Смеяна и остановилась в трех шагах перед воротами.
Язык ее не слушался. Она смотрела только на бабушку и хотела разом объяснить ей все: что она не Молодинка, а ее дочь, что ее зовут Смеяна, что она нашла своего отца, узнала о себе все и теперь пришла к ним, чтобы остаться навсегда со своим родом. Но ничего этого она сказать не могла: слова куда-то разбежались, горло сжимала судорога.
Женщина оторвалась от ворот и шагнула ей навстречу, как слепая, протянула руки. В глазах Смеяны вдруг стало горячо – она сама не поняла, что это слезы. И едва лишь бабушка увидела слезы в ее глазах, как с нее словно спало оцепенение: она поверила, что ее дочь, много лет назад изгнанная ведуньей и пропавшая, вернулась к ним – вернулась такой же молодой, какой осталась в их памяти, такой, какой они любили ее когда-то.
С глухим всхлипом она бросилась вперед и обняла Смеяну. И словно многолетний лед сломался, выпустив на волю реку: Смеяна обхватила ее руками и зарыдала от потрясения и счастья. Наконец-то она была дома, среди своих.