- Нет, - покачал головой старший воин. - Когда мы выезжали из Парижа, он оставался подле кесаря.
Благородная дама Ойген резко вскочила на ноги.
- Ах так?! Значит, он в Париже?! Так вот, немедленно поезжайте в столицу и передайте герцогу Нурсийскому, что до полудня я жду его здесь. Если он не появится, может считать нашу помолвку расторгнутой и более не искать меня! - Она уперла руки в бока. - Ну что застыли? Давайте, давайте, быстрее!
- Ты хитра, как змея, - глядя вслед удаляющимся всадникам, проговорил абарец.
- Я соблюдаю договоренности, - негромко проговорила благородная дама. - Можешь не сомневаться, вскоре герцог будет здесь, а значит, именно тут можно оставить записку с условиями обмена.
- Хитра, как змея, - повторил абарский шпион, и на лице его появилось нечто, самую малость напоминающее улыбку.
ГЛАВА 17
Неосмотрительно искать черного мастифа в темной аллее, особенно если он там есть.
Сэр Хьюго Баскервилль
Мастер Элигий не мог успокоиться. Сообщение менестреля о внезапном отъезде Рейнара-нурсийца на охоту в первый момент повергло его в глубокое недоумение. Не то чтобы он был решительным противником лихой забавы, но, как ему представлялось, такому человеку, как его новый знакомец, желание загнать оленя или проткнуть рогатиной кабана в столь опасный момент не могло прийти в голову. Может, речь идет совсем об иной охоте? Кажется, именно на это намекал мальчишка.
Он прислушался. Кругом болтали о похищении абарцем благородной дамы Ойген. "Ну конечно! Тогда понятно. Но как не вовремя!"
Элигий шел по улице, досадуя на внезапный поворот событий. Мастер Рейнар, несомненно, был полезным союзником, но, если рассудить здраво, разве рассчитывал он на его помощь прежде? Если предстоит бороться за свои интересы одному, значит, так тому и быть. На то они и "свои интересы".
Он шел, не глядя на окружающих. Если бы не угрюмые стражи, прокладывающие ему путь в толпе, непременно столкнулся бы с кем-нибудь лоб в лоб. "Если венец и впрямь предназначался неуемному майордому, - рассуждал он, шагая вслед широкоплечим охранникам, - тот ни за что не оставит затею взойти на трон. Сейчас ему самое время затеять новые козни.
Конечно, естественный его союзник в этом - папский легат. Пока Дагоберт, да и любой из его рода, у власти - в Риме покоя не будет. Потомки Меровея никогда не признают за святейшим папой столь желанного права распоряжаться в землях франков. А Пипин очень даже может на это пойти - лишь бы только сесть на трон".
Элигий коснулся плеча одного из телохранителей.
- К резиденции легата.
Как и положено потомственному золотых дел мастеру, чьи предки еще при Цезаре были известны как большие знатоки этого тонкого ремесла, Элигий умел чувствовать самоцветы. Сколько раз слуги заставали его сидящим в саду, подолгу не отрывая взгляда от граней прекрасного камня. Они сочли бы это хозяйским чудачеством, если бы не слышали от кого-то, что таким образом мастер постигает душу этого чуда природы. Иные считали, что сие - колдовство и богопротивная ересь, ведь у камня нет и быть не может души! Но украшения, вышедшие из рук мастера над мастерами, казались истинно живыми. Они будто срастались с человеком, который их носил, подчеркивая его благородство и величие.
Но больше, чем золото и драгоценности, Элигий ценил людей, которые могут быть полезными в его восхождении к заветной цели. Для таких он не жалел ничего.
К одному из них сейчас лежал его путь. Человек этот занимал в свите его преосвященства пост не слишком заметный, но важнейший: по распоряжению легата он составлял красивые гладкие тексты воззваний и писем, готовил материалы для пастырских докладов в Рим, а порой даже и проповеди его преосвященства. Под рукой этого грамотея состояла целая армия писцов и смиренных братьев, готовых мчаться во все концы страны со срочными посланиями. Но главное, за что платил мастер Элигий, и платил немалую цену, - было знание.
Казалось, этот незаметный человек знает все обо всех. Если кому-то из свиты требовался наперсный крест или изящный браслет для смазливой парижанки - прилежный секретарь-камерарий ловил пожелание на лету и, не теряя времени, доводил до сведения золотых дел мастера. То же касалось и монет: если у кого-то они вдруг заканчивались, можно было легко занять у добряги Элигия. Причем не всегда требовалось отдавать золотом - мастер охотно принимал в уплату "небольшие дружеские услуги".
Увидев старого знакомого, глава канцелярии заулыбался и двинулся навстречу.
- Приветствую вас, дорогой мастер! Вы, несомненно, пришли узнать о судьбе драгоценных камней, найденных среди вещей коварного абарца?
- И это тоже, друг мой, - кивнул мастер Элигий. - Но сегодня мне нужно кое-что другое.
- Что же? - секретарь напрягся.
- Скажите, как часто бывает наш майордом у его преосвященства?
Камерарий бросил на посетителя осторожный взгляд, но тут же увидел мешочек с монетами на протянутой ладони.
- Каждый день, - сметя подношение к себе в рукав, тихо сказал римлянин. - Иногда и по нескольку раз.
- А сегодня был?
- Еще нет.
- Я был бы весьма благодарен, - делая акцент на каждом слове, почти шепотом добавил мастер Элигий, - если бы каким-то образом мне становилось известно содержание их разговоров.
Глава канцелярии чуть опустил веки и заинтересованно воззрился на гостя из-под длинных ресниц.
- Надеюсь, вы понимаете, о чем просите?
Элигий поглядел куда-то вдаль, словно пропуская вопрос мимо ушей.
- Я думаю, это возможно, но будет стоить… немалых усилий… - продолжил его собеседник, перебирая четки.
Золотых дел мастер чуть прикрыл глаза, показывая свое согласие на неназванные условия.
- Хорошо, - кивнул камерарий, - вечером я сообщу все, что удастся разузнать.
Мастер Элигий чуть заметно покачал головой.
- Нет, сразу, как только закончится беседа.
Тайный агент от неожиданности запнулся, хотел что-то сказать, но внезапно от ворот донеслось:
- Сиятельный майордом Нейстрии к его высокопреосвященству!
- А вот и он, - хмыкнул мастер над мастерами. - Легок на помине.
Кардинал Бассотури глянул на своего камерария, замершего в ожидании распоряжений.
- Скройся за ширмой, - скомандовал тот. - Записывай все, что будет говорить этот человек. Если ты понадобишься, я подам знак.
Доверенное лицо его преосвященства не заставил повторять дважды. Подобный маневр не был ему в новинку. Умение запоминать, писать быстро и сидеть тихо, почти не дыша, весьма ценилось господином и было особым предметом его профессиональной гордости. Вскоре после встречи ему надлежало начисто переписать свои заметки, передать их папскому легату и уже с его подписью отправить в Рим. Таково было настоятельное требование Святейшего Папы. Ни одно слово, которым впоследствии можно будет воспользоваться, не должно было пропасть всуе.
Лишь только он скрылся за ширмой и занял обычное место, в покои его высокопреосвященства быстрым шагом вошел Пипин Геристальский. Едва ответив на приветствие, он тут же приступил к делу.
- Дагоберт собирает войска и в скором времени будет готов выступить навстречу абарам.
- Да, я уже знаю об этом, - кивнул легат.
- Не сомневаюсь, - недовольно скривился Пипин. - Но что это будет значить для нас?
- Будем надеяться на победу над общим врагом, сын мой.
- О, да! - лицо майордома исказила недобрая гримаса. - Конечно, на победу, иначе ни вам, ни мне больше не будет дела до происходящего в этом мире. Но каким будет мир после нашей победы? Мальчишка намерен сам повести войска, он говорит, что разговаривал с отцом, и тот предрек ему победу.
- Да, я знаю, - с неподражаемым изяществом повторил папский легат. - В городе уже все твердят об этом.
- Именно так, ваше преосвященство, именно так. И это говорит лишь об одном: после великой победы, дай Бог нам дожить до нее, Рим действительно будет вынужден канонизировать Дагоберта.
- Вероятно, так и будет, - подтвердил кардинал, опуская глаза, точно рассматривая лежащий перед ним на столе пергамент.
- Но тогда вы канонизируете дракона! - не скрывая эмоций, гневно воскликнул Пипин.
- Милость Господа нашего безгранична. И если Он избрал дракона стать Оком Провидения, вправе ли мы, потомки Адама и Евы, изгнанные из Эдемского сада за непослушание, судить о мудрости деяний Его?
Майордом так скрипнул зубами, что слышно было за ширмой, и старательный начальник канцелярии отметил на полях, что собеседник его высокопреосвященства выражает крайнее недовольство.
- Надеюсь, вы понимаете, - наконец справившись с обуревающими его чувствами, процедил Пипин, - что такой шаг напрочь лишит вас возможности сделать франкские земли частью новой Римской империи? Дагоберт никогда не пойдет на это, и чем старше он будет становиться, тем крепче вы будете чувствовать его руку или, вернее сказать, драконьи когти.
- К чему ты призываешь меня?! - кардинал Бассотури поднялся с кресла. - Не мы ли совсем недавно умоляли Дагоберта обнажить меч против абарских воинств? А теперь? Сказать, что франкское воинство может сидеть по своим домам? Это нелепость, не знающая себе равных. Франки, к тому же поддержанные аквитанцами Гизеллы, составляют наибольшую часть христианского воинства к западу от Константинова града.
- Я не предлагаю вам этого. Напротив, я хочу, чтобы мы объединили усилия и заставили мальчишку остаться дома. Я сам, как и подобает майордому, возглавлю наше войско. Если Господь и впрямь обещает нам победу, думаю, ему нет разницы, кто поведет в бой наших храбрецов.
- Замысел Божий сокрыт от нас, - мягко пожурил его кардинал. - В остальном же суть твоих слов понятна. Лавры победителя легко сменить на венец кесаря, но все, что мне довелось видеть и слышать, говорит, что юный кесарь ни за что не пожелает остаться в Париже. Быть может, друг мой, тебе известен способ остановить его?
- Я сделаю это! - злобно процедил побагровевший от негодования Пипин. - А если нет, я буду рядом с кесарем в бою и положусь на переменчивость военной удачи.
- Ступай с Богом, сын мой, - кардинал Бассотури прикрыл глаза, давая понять, что аудиенция закончена. - Пусть свершится предначертанное. И остерегайся необдуманных слов. - Он приблизился вплотную к майордому, притянул его к себе и прошептал на ухо: - Остерегайся их больше, чем деяний!
Следопыт редко вспоминал свое имя. В той лесной деревушке, где он вырос, имя было ни к чему. Всех детишек там знали наперечет и звали "сын кузнеца", "сын плотника"… Он был "сын охотника". А потом, когда вырос, нужды в имени совсем не стало. В лесу некому спрашивать, а большую часть своей жизни следопыт проводил именно там. Он слыл лучшим звероловом в округе, поскольку обладал умением редкостным не только в этом краю, а во всех, куда его заносило, - без всякой собаки он чуял след. Другие могли обнаружить зверя в лесной чащобе, отыскать его тропу. Для него же сам воздух был насыщен следами, точно истоптанная вдоль и поперек тропа.
Вот и сейчас он лишь раз потянул носом запах лоскута, хранившего следы абарца, и мог поклясться, что не перепутает его ни с каким другим - ни сегодня, ни через десять лет.
Небольшой отряд покинул город, едва открылся перевоз через Сену. Не обращая внимания на хмурых стражей, жаждущих крови, следопыт мчался вперед, и ветер щедро дарил ему запах пытающейся ускользнуть добычи. Кони шли рысью, хотя следопыт все время норовил пустить своего в галоп, так что стражникам приходилось его постоянно одергивать. Сердце охотника ликовало, предчувствуя встречу с крупным зверем. А то, что зверем на этот раз был человек, - ему-то что за дело?! Запах чужака пьянил его, он был незнакомый, резкий, напитанный опасностью, злобой, какими-то дурманящими травяными ароматами.
Следопыт чуял также и тех, кто скакал позади. Не оборачиваясь, он мог сказать, что единственное желание этих людей - вонзить свое оружие в загоняемую добычу. Ему была понятна их ярость, но все же охотнику она казалась глупой. Стражи мастера Элигия представлялись кем-то вроде глупых пустолаек, решивших вдруг напасть на подраненного медведя.
Он пытался объяснить хмурому силачу Мустафе, насколько опасна их добыча, но тот лишь сделал вид, что ничего не понимает, и приказал лесному жителю не останавливаться. Тот лишь отвернулся, поморщившись.
Ему не нравились спутники, совсем не нравились. Они любили убивать себе подобных и всякий раз получали от этого горячее наслаждение.
Охотнику такая дикость была чужда: убив на охоте дикого зверя, он непременно склонялся над ним, прося дух жертвы не таить обиду, объясняя, что лишь нужда заставила отнять его жизнь. В их селении любой мальчишка знал, что, если не сделать этого, дух зверя не оставит в покое своего убийцу. А уж в том, что самый ужасный зверь - это человек, следопыту сомневаться не приходилось.
Весь оставшийся путь он скакал молча и лишь ближе к вечеру выставил руку в предостерегающем жесте, проговорил тихо и осторожно:
- Уже близко. Он здесь.
- Впереди? - осведомился Мустафа.
- Да, почти не движется. Наверное, привал.
Страж мастера Элигия дал остальным команду спешиться. На его лице мелькнула хищная гримаса - место как нельзя лучше подходило для западни: высокий берег реки почти отвесной стеной обрывался в воду. Спуск имел в высоту без малого семь человеческих ростов, так что отсюда не уйти. Мустафа что-то приказал своим людям на родном языке. Те, стараясь двигаться как можно тише, выстроились линией, изогнули ее дугой и, сжимая петлю, начали тихо приближаться к месту стоянки.
Следопыт глянул им вслед, неодобрительно покачал головой и, прикрыв глаза, втянул носом далекий запах. Чтобы видеть, ему сейчас не нужно было зрение. Большой зверь вдруг очнулся от дремотного оцепенения и вскочил на ноги, готовый к бою. Загонщики двигались тихо - для воинов, так очень тихо. Но тщетно - зверь, казалось, слышал каждый их шаг. Охотник не спеша снял с луки седла притороченное копье, толстое, с широким наконечником, оснащенным развернутыми ушами рожна. С таким можно ходить и на медведя, не то что на человека.
Между тем воины приближались к зверю, предвкушая близкую победу. Охотник чуял острый аромат этого предвкушения, и еще один, густо смешанный с ним, очень знакомый - запах скорой гибели. И хотя время от времени забредавший в лесное селение монах, некогда крестивший его, утверждал, что "все в руке Господней" и невозможно унюхать приближение смерти, именно этот запах следопыт ощущал сейчас сильнее всех прочих. Охотник бесшумно скользнул в сгущающуюся тьму и точно растворился в ней.
Абарец вскинулся, будто острая игла вонзилась ему в бок, - враг был совсем рядом. Быстрее ящерицы он скользнул в кусты, успев прошипеть расположившейся у костерка девушке:
- Сиди тихо. Вздумаешь бежать - всажу кинжал между лопаток!
Еще несколько мгновений - и дурное предчувствие сменилось уверенностью. Он уже ясно различал крадущиеся шаги преследователей. Невольная ухмылка мелькнула на его лице - те самые трое битых из резиденции легата, с ними еще трое. Шестеро бойцов по его голову - это хорошо, значит, боятся.
Они двигались широкой дугой, не упуская из виду чуть заметное пламя костерка и человеческую фигуру рядом с ним. Абарец притаился, стараясь не дышать. "Замечательно идут. Ну, давайте, - твердил он про себя, будто уговаривая вожделенную жертву, - давайте же, чего вы ждете?! Подходите ближе, еще ближе!"
Обуревавшая его жажда крови стала почти нестерпимой. Он сжимал и разжимал пальцы на рукояти кинжала, и вот, наконец, спина крайнего из шестерки нападавших оказалась в полушаге от него.
Резко выдохнув, абарец взвился с места и по самую рукоять вогнал кинжал в затылок врага. Тот рухнул, не издав ни звука. В тот миг, когда другой преследователь повернулся на шум падения, абарец оказался совсем рядом, и острие кинжала рассекло гортань еще одного мавра.
Оставшиеся четверо, сообразив, что их атакуют, быстро перестроились. Казалось, сейчас козопасу ничего не стоило скрыться в темноте, но он стоял на месте, равнодушно наблюдая за передвижениями врага. Те окружали его, готовясь пустить в ход восточные мечи сейфы. Абарец же стоял как вкопанный, даже не касаясь висящего на поясе скрамасакса. Просто стоял, глядел и ухмылялся.
- Ну вот, вы все и здесь, - прошептал он, когда до каждого из врагов оставалось не более двух шагов. - Теперь вам от меня не уйти.
Мустафа заметил, как двинулось бедро абарца, и вовремя отпрянул. Лежавший в траве сучковатый посох точно по волшебству взвился с земли и, очутившись в руке беглеца, начал смертоносную пляску.
Удар - и окованное железом острие вонзилось в глазницу одного из мавров. Тот с воем рухнул наземь и, охватив ладонями голову, забился в корчах. Это не остановило атаки. Лезвия сейфов мелькали, точно молнии. Трое воинов горели страстью отомстить за унижения, растерзать врага, не желавшего сдаваться. Его доспех в нескольких местах уже был рассечен, кровь темными пятнами проступала на полированном железе, но, казалось, подобные мелочи его вовсе не тревожат.
Неуловимым движением козопас проскальзывал между воинами, ловя момент для решительного броска. Вот посох, свистнув, обрушился на затылок раненого, ломая ему шейные позвонки. Вот тяжелый удар под колени сбил еще одного мавра, и едва тот коснулся лопатками почвы - второй удар пробил ему кадык.
Воспользовавшись секундной заминкой, последний из людей Мустафы бросился на абарца, по-медвежьи стараясь облапить его. Не тут-то было: пастух стремительно извернулся, отточенная сталь клинка выскользнула из неказистого посоха и, легко развалив на части франкскую кольчугу, вспорола мавру живот. Несчастный вцепился омертвевшими пальцами в свисавший клок вражеского доспеха и, своим весом разрывая железные кольца, рухнул к ногам противника.
Но именно в это мгновение Мустафа быстрее куницы обрушился на спину абарца, норовя вонзить кинжал в горло, где под смуглой кожей чуть заметно пульсировала жилка. Стальное лезвие рассекло шнурок амулета, из раны брызнула алая кровь.
Абарец дернулся и оказался у самого обрыва. Мустафа рванулся за ним, стараясь удержаться и снова всадить кинжал в шею врага. Еще мгновение… Смерть привычно занесла косу, но тут же разочарованно опустила ее.
Благородная дама Ойген, до той поры наблюдавшая бой со стороны, бросилась в ноги Мустафе и, подхватив под колени, толкнула плечом в живот. Размахивая в ужасе руками, Мустафа полетел с обрыва, поминая шайтана и его родню. Женя увидела, как сорвавшейся звездой блеснула в воздухе и вслед за мавром канула в темную воду золотистая искорка абарского талисмана.
- Ты-ы-ы… - прохрипел раненый воин, пытаясь поймать исчезающее сокровище, но тщетно - золотистый камень исчез из виду. Абарец, покачнулся и обессиленно упал близ самой кромки обрыва, вонзив в плоть земли отточенную сталь клинка.
- Это было круто, - удивленно констатировал Лис. - Хорошо, что не мы оказались у него на пути. Жень, логика требует прикончить твоего любезного спутника. Но, блин, он нам нужен живым и говорливым! У тебя аптечка с собой?
- Только самое необходимое. Та, что в поясе.
- Под синим камнем тюбик с ранозаживляющей мазью. Под красным - с кровеостанавливающей. Если разбираешься в травах, лучше погляди что-нибудь из народной медицины.