– Я не шучу, Стрендж. Ничего не имею против ауреатов в целом. Больше того, считаю, что в общем вы правы. Англичане справедливо гордятся своей древней магической историей – Годблессом, Стокси, Пейлом и другими. Им больно читать в газетах, что Норрелл преуменьшает славу великих волшебников древности. Однако вы впадаете в другую крайность. Слишком частые разговоры о других королях могут нервировать правительство. Особенно сейчас, когда нам угрожают иоанниты.
– Иоанниты? Что за иоанниты?
– Как? Боже мой, Стрендж! Вы совсем не читаете газет?
Стрендж слегка смутился:
– Занятия отнимают у меня массу времени. Вернее, все время, без остатка. Кроме того, как вы знаете, в последние месяцы меня отвлекало совсем иное.
– Я говорю не о последних месяцах. В северных графствах иоанниты орудуют уже четыре года.
– Хорошо, но кто же они такие?
– Ремесленники, которые под покровом ночи забираются на фабрики и разрушают собственность. Жгут дома фабрикантов. Устраивают сходки, на которых подстрекают простых людей на бунты, и грабят рынки.
– А, разрушители машин! Теперь понимаю, о ком вы. Меня просто сбило с толку странное название. Какое отношение имеют эти несчастные к Королю-ворону?
– Многие из них считают себя его последователями. На стене каждой разрушенной фабрики они изображают летящего ворона. Их вожаки носят с собой письма, якобы написанные самим Джоном Аскглассом, и утверждают, что скоро он вернется и восстановит свою власть в Ньюкасле.
– И правительство им верит? – изумленно спросил Стрендж.
– Ну разумеется, нет! Мы не настолько глупы. Мы боимся куда более земных неприятностей – короче, революции. Знамя Джона Аскгласса реет по всему северу страны – от Ноттингема до Ньюкасла. Естественно, осведомители постоянно держат нас в курсе событий. Я не хочу сказать, что все эти ребята верят в возвращение Джона Аскгласса. Большинство из них не глупее нас с вами. Тем не менее они прекрасно сознают, какую силу имеет его имя среди простых людей. Роули Фишер-Дрейк, член парламента от Гемпшира, выдвинул законопроект, в котором предлагает запретить изображение летящего ворона. Однако мы не можем запретить людям поднимать собственный флаг, знамя законного короля.
Сэр Уолтер вздохнул и начал ковырять вилкой бифштекс.
– В других странах, – заметил он, – тоже есть легенды о королях, которые вернутся в трудную годину. И только в Англии они – часть закона.
Стрендж нетерпеливо помахал ножом:
– Все это просто политика и не имеет ко мне ни малейшего отношения. Совершенно не собираюсь призывать к восстановлению королевства Джона Аскгласса. Единственное, чего я хочу, так это спокойно и разумно исследовать его достижения в области магии. Как мы возродим английскую магию, если не будем твердо знать, что́ именно предстоит возрождать?
– В таком случае изучайте ауреатов, но оставьте Джона Аскгласса в том темном углу, куда его спрятал Норрелл.
Стрендж мотнул головой:
– Норрелл отравил ваши умы, настроив против Джона Аскгласса. Он всех вас околдовал.
Они замолчали, на некоторое время целиком сосредоточившись на еде.
– Я не говорил, что в Виндзорском дворце есть его портрет? – первым прервал затянувшееся молчание Стрендж.
– Чей?
– Аскгласса. Фреска некоего итальянского живописца на стене одной из парадных комнат. Прелюбопытная сцена – Эдуард Третий и Джон Аскгласс, король-воин и король-чародей, сидят бок о бок. Джон Аскгласс покинул Англию почти четыреста лет назад, и все же англичане до сих пор не могут решить – обожать его или ненавидеть.
– Ну уж нет! – горячо возразил сэр Уолтер. – На севере точно знают, что о нем думать. Дай им такую возможность, они завтра же сменили бы власть Вестминстера на его правление.
Первый номер журнала "Фамулюс" вышел примерно через неделю. Весь тираж разошелся за два дня, и все благодаря одной статье сенсационного свойства. Мистер Мюррей, готовившийся в скором времени опубликовать первый том книги Стренджа "История и практика английской магии", уже предвкушал солидную выручку. Статья, столь поразившая читающую публику, описывала, как волшебники вызывают умерших, чтобы получить от них ценные сведения. Этот скандальный (но крайне интересный) предмет произвел такой фурор, что несколько молодых леди, по слухам, упали в обморок, лишь узнав о присутствии "Фамулюса" в их доме. Ясно было, что мистер Норрелл не одобрит подобную публикацию, а потому каждый его недоброжелатель поспешил купить экземпляр журнала.
На Ганновер-Сквер мистер Лассельс вслух читал статью мистеру Норреллу:
– "…В том случае, когда волшебнику недостает знаний и искусства – а это относится ко всем современным волшебникам, поскольку в данном вопросе наш национальный гений пришел в постыдный упадок, – ему можно посоветовать вызвать дух кого-нибудь из тех, кто при жизни практиковал магию или, по крайней мере, обладал магическим призванием. Если мы не уверены в пути, по которому идем, лучше обратиться за помощью к тому, кто обладает знаниями и способен протянуть нам руку".
– Он все погубит! – в дикой ярости вскричал мистер Норрелл. – Он твердо вознамерился меня уничтожить!
– Это действительно очень неприятно, – с ледяным спокойствием согласился Лассельс. – Тем более что после смерти жены он клялся сэру Уолтеру, что оставил занятия магией.
– О! Мы все можем умереть – половина Лондона может опустеть, – но Стрендж не бросит заниматься магией. Он не сможет с собой совладать. И колдовство его будет во вред, а я не знаю, как этому помешать!
– Прошу вас, успокойтесь, мистер Норрелл, – сказал Лассельс. – Не сомневаюсь, что очень скоро вы что-нибудь придумаете.
– Когда должна выйти его книга?
– Мюррей обещает выпустить первый том в августе.
– Первый том!
– Конечно! Разве вы не знали? Работа состоит из трех томов. В первом томе читающей публике предлагают полную историю английской магии. Второй том представит подробное объяснение ее природы, а третий закладывает фундамент будущей практики.
Мистер Норрелл громко застонал, склонил голову и закрыл лицо руками.
– Разумеется, – задумчиво произнес Лассельс, – хотя сам текст, несомненно, окажется весьма вредоносным, еще больший вред принесут гравюры…
– Гравюры? – изумленно переспросил мистер Норрелл. – Что за гравюры?
– О, – вздохнул Лассельс, – Стрендж нашел какого-то эмигранта, который обучался у лучших мастеров Италии, Франции и Испании, и теперь платит этому художнику невероятные деньги за иллюстрации к тексту.
– А что на них будет?
– Действительно, что? – зевнув, повторил Лассельс. – Понятия не имею. – Он снова взял номер "Фамулюса" и возобновил чтение, на сей раз про себя.
Мистер Норрелл некоторое время сидел, глубоко задумавшись, даже покусывая ногти. Потом собрался с силами, позвонил и послал за Чилдермассом.
К востоку от лондонского Сити находится пригород Спитлфилдс, широко известный своим шелкоткацким производством. Нигде в Англии больше не производят такого прекрасного шелка, как в Спитлфилдсе. В прошлом здесь строили красивые и удобные дома, где селились купцы, искусные ткачи и красильщики, нажившие на своем ремесле состояние. Однако, хотя шелк, сходящий с домашних станков в наши дни, так же прекрасен, как и раньше, сам Спитлфилдс пребывает в упадке. Грязные, убогие домишки разваливаются. Богатые торговцы переехали в Ислингтон, Клеркенвелл и (если они действительно состоятельны) на запад, в приход церкви Мэрилебон. Сегодня Спитлфилдс населен бедняками и бродягами и не знает покоя от мальчишек, воров, жуликов и других личностей, которые доставляют неприятность почтенным обывателям.
В один особенно мрачный день, когда и без того грязные улицы заливал холодный серый дождь, увеличивая количество луж, в Спитлфилдсе, на Элдер-стрит, появился экипаж. Он остановился возле высокого узкого дома. И кучер, и лакей были в трауре. Лакей спрыгнул с козел, раскрыл большой черный зонт и, держа его над дверью кареты, помог выйти Джонатану Стренджу.
Стрендж помедлил на тротуаре, поправляя черные перчатки и глядя вдоль Элдер-стрит. Если не считать пары дворняжек, занятых раскопкой мусорной кучи, улица казалась совершенно пустынной. И все же мистер Стрендж продолжал осматриваться, пока не остановил взгляд на противоположной стороне улицы.
Здесь располагалась ничем не примечательная дверь, вход в какое-то складское помещение или что-то в таком роде. К ней вели три потертые каменные ступени, сверху нависал тяжелый фронтон. Почти вся она была заклеена объявлениями, что в такой-то день в такой-то таверне состоится распродажа собственности мистера Такого-то, эсквайра (банкрота).
– Джордж, – обратился Стрендж к лакею, державшему над его головой зонт, – ты умеешь рисовать?
– Прошу прощения, сэр?
– Ты когда-нибудь учился рисовать? Понимаешь основные принципы? Передний план, задний план, перспектива и всякое такое?
– Я, сэр? Нет, сэр.
– Очень жаль. А вот меня этому учили. Когда-то я с легкостью мог нарисовать пейзаж или портрет – очень профессионально и совершенно неинтересно. Точно так же, как и любой другой образованный дилетант. А твоя покойная хозяйка вовсе не имела возможности, как я, брать дорогие уроки, зато была наделена куда большим талантом. Ее акварельные изображения людей – и взрослых, и детей – ужаснули бы модного учителя рисования. Фигуры показались бы ему слишком застывшими, а цвета слишком яркими. Однако миссис Стрендж обладала несомненным даром схватывать выражение лица и особенности фигуры, видеть очарование и привлекательность в самых заурядных ситуациях. В ее рисунках присутствует нечто живое и в то же самое время настолько обаятельное, что… – Стрендж неожиданно умолк, словно потеряв нить мысли. – Да, так о чем это я? Вспомнил: рисование оттачивает способность наблюдать и замечать, которая очень полезна в жизни. Возьмем, например, эту дверь…
Лакей посмотрел на дверь.
– Сегодня холодно, сумрачно, дождливо. Света очень мало, а следовательно, нет и тени. Сама собой напрашивается мысль, что за дверью так же мрачно и темно. Вот почему трудно объяснить появление тени – я имею в виду отчетливую тень, идущую слева направо, из-за которой левая половина двери кажется почти черной. Больше того, мне кажется, я не ошибусь, предположив, что, даже будь сегодня солнечно и светло, тень все равно падала бы в противоположном направлении. Так что эта тень очень странного свойства. Она совершенно не сообразуется с природой.
Лакей взглянул на кучера, словно прося помощи, однако тот твердо решил оставаться в стороне, а потому пристально смотрел вдаль.
– Понимаю, сэр, – покорно согласился лакей.
Стрендж продолжал рассматривать дверь с тем же выражением задумчивого интереса. Потом наконец позвал:
– Чилдермасс! Это вы?
Какое-то время не происходило ровным счетом ничего, потом черная тень, так насторожившая Стренджа, шевельнулась. Она отстала от стены, как отстает мокрая простыня, когда ее стаскивают с кровати, изменила очертания, сжалась, сузилась и превратилась в человека по имени Джон Чилдермасс.
Чилдермасс изобразил свою всегдашнюю кривую улыбку.
– О сэр, от вас надолго не спрячешься.
Стрендж фыркнул:
– Я жду вас целую неделю, если не больше. Где вы были?
– Хозяин послал меня только вчера.
– А как дела у вашего хозяина?
– Плохо, сэр, очень плохо. Его одолевают насморк, головная боль, дрожь в руках и ногах. Все симптомы сильного раздражения. А сильнее всего раздражаете его вы.
– Рад слышать.
– Да, кстати, сэр, собирался вам сказать. На Ганновер-Сквер у меня для вас лежат деньги. Жалованье из казначейства и адмиралтейства за последний квартал тысяча восемьсот четырнадцатого года.
Стрендж удивленно поднял брови:
– И что же, неужели Норрелл действительно готов отдать мою долю? Я решил, что деньги исчезли навсегда.
Чилдермасс улыбнулся:
– Мистер Норрелл ничего об этом не знает. Когда принести деньги? Может быть, сегодня вечером?
– Конечно. Меня дома не будет, но можете отдать их Джереми. Скажите, Чилдермасс, удовлетворите мое любопытство: Норрелл знает, что вы разгуливаете по городу невидимкой и превращаетесь в тени?
– О, я учусь всему понемножку везде, где только можно. Двадцать шесть лет служу у мистера Норрелла. Лишь полный тупица за все это время не перенял бы никаких навыков.
– Да, разумеется, но я спрашивал совсем не об этом. В курсе ли мистер Норрелл?
– Нет, сэр. Конечно, он подозревает, но предпочитает не знать наверняка. Волшебник, проводящий свои дни среди книг, должен иметь кого-то на посылках. Сами знаете, в серебряной чаше с водой увидишь далеко не все.
– Хм… ну, тогда вперед, любезнейший! Узнайте то, зачем вас послали!
Дом выглядел неопрятным, почти заброшенным. И окна, и стены его давно покрылись грязью, а ставни кое-где грозили отвалиться. Стрендж и Чилдермасс ждали на тротуаре, а лакей стучал в дверь. Стрендж держал над головой зонт, Чилдермасс словно не замечал дождя.
Некоторое время совсем ничего не происходило, потом лакей заглянул внутрь и заговорил с кем-то, невидимым с улицы. Судя по всему, лакей Стренджа был невысокого мнения о собеседнике: он стоял, небрежно подбоченясь, и разговаривал тоном, свидетельствующим о крайнем нетерпении.
Наконец дверь открылась шире, и появилась очень маленькая, очень грязная, очень испуганная девочка-служанка. Джонатан Стрендж, Чилдермасс и лакей вошли в дом. Переступая порог, каждый смерил ее взглядом, отчего у бедняжки душа окончательно ушла в пятки.
Стрендж не потрудился назвать свое имя – было ясно, что маленькая служанка все равно не сможет его запомнить и передать хозяевам. Он коротко предложил Чилдермассу следовать за ним и, бегом поднявшись по лестнице, направился прямиком в одну из комнат. Там, в неярком свете горевших в тумане свечей – поскольку казалось, что дом создает свою собственную погоду, – джентльмены обнаружили гравера, мсье Минервуа, и его помощника, мсье Форкалкье.
Мсье Минервуа был невысок ростом и худощав. Длинные волосы его, прекрасные, темные, блестящие и мягкие, казались шелковыми. Они доставали до плеч и падали на лицо всякий раз, когда он наклонялся над работой, что происходило почти постоянно. Глаза тоже казались удивительными: большие, почти черные, мягкие, они сразу выдавали южное происхождение. Внешность мсье Форкалкье резко контрастировала с импозантной красотой художника. Худое, костлявое лицо с глубоко запавшими глазами, бритая голова, покрытая какой-то бесцветной щетиной. Однако, несмотря на чрезвычайную угловатость и худобу, он отличался изысканными манерами.
Оба художника бежали из Франции. Однако для жителей Спитлфилдса разница между беженцем и врагом была почти неуловимой, потому мсье Минервуа и мсье Форкалкье слыли в округе французскими шпионами. Из-за этой несправедливой репутации им пришлось испытать массу неприятностей: толпы местных мальчишек и девчонок не знали лучшей забавы, чем подкараулить французов и вывалять их в грязи. Уж чего-чего, а грязи в Спитлфилдсе было предостаточно. Взрослые не отставали от своих отпрысков – они облегчали душу грубостями, оскорблениями и отказами продавать то, что нужно. Стрендж выступил посредником между мсье Минервуа и домовладельцем, разъяснив тому истинное положение дел. Кроме того, пришлось принимать меры иного свойства: посылать Джереми Джонса во все местные таверны, где тот за стаканчиком джина разъяснил местным жителям, что французы находятся под покровительством одного из двух английских волшебников.
– И, – поучал Стрендж, для пущей убедительности подняв палец, – если начнут утверждать, что Норрелл сильнее Стренджа, не спорь, но подчеркни, что нрав у меня круче и я очень не люблю, когда обижают моих друзей.
Мсье Минервуа и мсье Форкалкье исполнились благодарности к Стренджу, однако обнаружили, что в столь тяжелых обстоятельствах лучший друг – бренди, если употреблять его ежедневно, со строгой регулярностью.