Повозка двигалась к Донкастеру неторопливо, пробираясь по проселочным дорогам и приближаясь к постоялым дворам и деревням с самых неожиданных направлений. Они привезли кровать в один дом, кекс с изюмом – в другой; сверткам самой причудливой формы не было числа. Раз остановились возле крохотного домишки, одиноко стоявшего посреди леса за высокой изгородью. Возчик принял из рук очень древней горничной столь же древнюю черную клетку, в которой сидела маленькая канарейка. Возчик сообщил Стивену, что птица принадлежала недавно умершей весьма престарелой даме и должна быть доставлена ее внучатой племяннице, проживающей к югу от Селби.
Вскоре после того, как канарейку надежно устроили в дальнем конце телеги, Стивен вздрогнул от громового храпа, внезапно раздавшегося из того же самого места. Трудно было поверить, что маленькая птичка способна издавать такие громкие звуки, поэтому он заключил, что в телеге есть еще один человек, которого он пока не имел возможности лицезреть.
Возчик достал из корзины солидного размера мясной пирог и головку сыра. Большим ножом он отрезал по куску того и другого и хотел было предложить Стивену, но вдруг засомневался.
– Черные едят то же, что и мы? – уточнил он таким тоном, словно подразумевал, что они могут питаться травой или, скажем, лунным светом.
– Да, – коротко ответил Стивен.
Возчик протянул ему пирог и сыр.
– Спасибо, – сказал Стивен. – А ваш пассажир не захочет подкрепиться?
– Может быть, и захочет. Когда проснется. Я взял его в Рипоне. Денег у него не было. Я думал, будет с кем покалякать в дороге. Поначалу он вроде был разговорчивый, а в Боробридже завалился на боковую, да так с тех пор и дрыхнет.
– Очень нелюбезно с его стороны.
– Да мне-то что! Я теперь могу с тобой поговорить.
– Должно быть, он очень устал, – предположил Стивен. – Он проспал выстрел, которым вы прикончили мою лошадь, глупого фермера, кровать и канарейку – все события дня. Куда он едет?
– Он-то? А никуда. Просто так – бродит с места на место. Его преследует один именитый человек в Лондоне, а потому ему нельзя нигде подолгу задерживаться, не то его схватят слуги этого богача.
– Неужели?
– Он синий, – спокойно уточнил возчик.
– Синий? – не понял Стивен.
Возчик кивнул.
– Как это так? Посинел от холода? Или его избили?
– Да нет, мил человек. Просто синий. Вот ты – черный, а он синий. Так что у меня в телеге сегодня черный малый и синий малый. Никогда о таком не слыхал. Если считать, что встретить черного малого на дороге – к счастью, ну, как черную кошку, скажем, то собрать в одном месте и черного, и синего – уж чой-то да значит. Вот только что?
– Возможно, это что-то значит, – предположил Стивен, – но не для вас, а для него. Или для меня.
– Нет, – возразил возчик. – Наверняка для меня.
Стивен задумался о необычной расцветке странного попутчика.
– Он чем-нибудь болен?
– Кто его знает, – неопределенно ответил возчик, не беря на себя ответственность.
Закончив трапезу, возчик скоро начал клевать носом, а потом и вовсе уснул с вожжами в руках. Телега продолжала преспокойно катиться по дороге под водительством лошади, животного исключительно разумного и уравновешенного.
Поездка очень утомила Стивена. Ссылка леди Поул и гибель Флоренции угнетали его дух. Он был рад на время избавиться от болтовни возчика.
Раз из телеги послышалось бормотание, свидетельствующее, что синий попутчик понемногу просыпается. Вначале слов было не разобрать, но вдруг донеслось вполне отчетливо: "Безымянный раб воцарится в чужой земле".
Стивен вздрогнул, вспомнив обещание джентльмена сделать его королем Англии.
Темнело. Стивен остановил лошадь, спустился с козел и зажег три висящих на телеге старых фонаря. Он уже собрался было вернуться на место, но тут из повозки вылез потрепанный, неряшливого вида человек и спрыгнул на ледяную землю рядом со Стивеном.
При свете фонарей неряшливый человек внимательно осмотрел Стивена.
– Мы уже там? – хриплым голосом поинтересовался он.
– Где там? – уточнил Стивен.
Незнакомец на секунду задумался и решил перефразировать вопрос.
– Где мы? – произнес он.
– Нигде. Между местом под названием Уллескеф и местом под названием Торп-Уиллоуби.
Хотя попутчик и задал вопрос, ответ не слишком его заинтересовал. Грязная рубаха была расстегнута до пояса, и Стивен понял, что описание, данное возчиком, не соответствует действительности. Попутчик не был синим в том же смысле, в каком сам Стивен был черным. Это был худой, воровато-хищного вида человек, кожа которого в обычном состоянии была бы того же цвета, что у остальных англичан. Однако ее покрывал странный рисунок из множества синих линий, завитушек, точек и кругов.
– Ты знаешь Джона Чилдермасса, слугу волшебника? – поинтересовался он.
Стивен вздрогнул. Любой бы вздрогнул, если бы ему дважды за день совершенно незнакомые люди задали один и тот же вопрос.
– Видел несколько раз, но ни разу не разговаривал.
Человек улыбнулся и подмигнул:
– Он восемь лет меня разыскивает. Пока не нашел. Я был в Йоркшире, смотрел на дом его господина. Стоит в огромном парке. Неплохо было бы что-нибудь там стащить. Когда я был в его доме в Лондоне, то съел несколько пирогов.
Странно было говорить с человеком, который открыто признает себя вором, однако Стивен не мог не чувствовать своеобразной солидарности с человеком, обокравшим волшебника. Если бы не мистер Норрелл, леди Поул и он сам никогда не оказались бы в сетях чар. Он достал из кармана две монеты по кроне.
– Держи!
– За что? – с подозрением поинтересовался незнакомец (но деньги взял).
– Мне тебя жаль.
– Почему?
– Потому что, если я услышал правду, у тебя нет дома.
Незнакомец снова усмехнулся и поскреб грязную щеку.
– А если я услышал правду, то у тебя нет имени.
– Что-что?
– У меня есть имя. Винкулюс. – Он схватил Стивена за руку. – Почему ты вырываешься?
– Я не вырываюсь, – возразил Стивен.
– Вырывался. Только сейчас.
Стивен на мгновение задумался.
– У тебя кожа странного цвета. Я подумал, может, это какая-то болезнь.
– Моя кожа означает вовсе не это, – сказал Винкулюс.
– Означает? – удивился Стивен. – Какое странное слово! И тем не менее правильное. Кожа действительно способна означать многое. Моя означает, что любой может прилюдно меня ударить, не опасаясь последствий. Она означает, что друзья не любят показываться со мной на улице. И еще – сколько бы книг я ни прочитал, какими бы языками ни овладел, я всегда буду занятной диковинкой вроде говорящей свиньи или считающей лошади.
Винкулюс осклабился:
– А моя означает для тебя совершенно иное. Она означает, что ты поднимешься высоко, Безымянный Король. Она означает, что твое королевство тебя ждет и враг твой погибнет. Час уже почти пробил. "Безымянный раб наденет серебряную корону; безымянный раб воцарится в чужой земле…"
Винкулюс еще крепче сжал руку Стивена и произнес свое пророчество целиком.
– Ну вот, – заключил он, дойдя до конца, – теперь я открыл его двум волшебникам и тебе. Первая часть моей задачи выполнена.
– Я не волшебник, – сказал Стивен.
– Я и не называл тебя волшебником, – ответил Винкулюс.
Он внезапно выпустил руку Стивена, поплотнее запахнул ветхий грязный сюртук, нырнул в окружающую темноту и пропал.
Несколько дней спустя джентльмен с волосами как пух неожиданно заявил, что хочет посмотреть охоту на волков, чего не делал уже несколько веков кряду.
Такая охота как раз случилась на юге Швеции, потому он немедля перенесся туда, прихватив с собой Стивена. Тот внезапно обнаружил, что стоит на огромной ветке древнего дуба, в самой середине занесенного снегом леса. Отсюда он прекрасно видел небольшую просеку, посреди которой возвышался длинный деревянный шест. На вершине шеста укрепили колесо от телеги, а на колесо поставили и крепко привязали молодую козу. Она жалобно блеяла.
Из зарослей осторожно выбралось волчье семейство. Шерсть зверей была покрыта льдом и снегом, а голодные взгляды неотрывно устремлены на козу. Едва волки показались, по всему лесу тут же залаяли собаки и наездники стремительно сорвались со своих мест. Стая гончих влетела на просеку; две самые сильные собаки прыгнули к вожаку, и мгновенно три существа слились в один клубок – рычащий, рвущий, кусающийся, мечущийся узел тел, лап и зубов. Подскакали охотники и застрелили волка. Стая с воем скрылась во мраке зарослей, и охотники вместе с собаками бросились ее догонять.
Как только охота переместилась в другую часть леса, джентльмен по воздуху с помощью магии перенес Стивена туда, где зрелище казалось интереснее. Так они и путешествовали от одного дерева к другому, от вершины холма к каменистой скале. Раз они оказались на колокольне, в деревне из припорошенных снегом деревянных домиков с окнами и дверьми странной сказочной формы.
В тихой спокойной части леса они ждали, когда появятся охотники. Внезапно под деревом пробежал одинокий волк. Он был очень красив – наверное, красивее всех своих собратьев, – с блестящими черными глазами и темно-серой, гладкой, словно шелковой, шкурой. Зверь поднял голову и, заметив на дереве двух джентльменов, обратился к ним на языке, напоминающем журчание воды на камнях, вздохи ветра в голых ветках и треск огня, пожирающего сухие листья.
Джентльмен ответил ему на том же наречии, потом беззаботно рассмеялся и помахал рукой, словно предлагая не задерживаться надолго.
Волк бросил на джентльмена укоризненный взгляд и побежал дальше.
– Он просил меня спасти его, – объяснил джентльмен.
– Почему же вы этого не сделали, сэр? Ужасно видеть, как погибают эти благородные создания!
– Добросердечный Стивен! – нежно произнес джентльмен.
Однако волка он так и не спас.
Стивену охота на волков совсем не понравилась. Действительно, охотники демонстрировали отвагу, а собаки – верность и пыл; однако со смерти Флоренции прошло совсем мало времени, и он не мог смотреть, как убивают живое существо, тем более такое сильное и красивое, как волк. Мысль о Флоренции напомнила Стивену, что он еще не рассказал хозяину о встрече с загадочным синим человеком и его пророчестве. Сейчас он исправил оплошность.
– Неужто? – воскликнул джентльмен. – Какая неожиданность!
– А вам приходилось слышать это пророчество раньше, сэр?
– Да. Разумеется! Я хорошо его знаю. Как, впрочем, и все мои сородичи. Это пророчество… – здесь джентльмен произнес слово, которого Стивен не смог разобрать, -…которого ты лучше знаешь под его английским именем Джон Аскгласс, Король-ворон. Одного не понимаю: как эти слова сохранились в Англии. Мне казалось, что англичане больше не интересуются подобным.
– Безымянный раб! Ведь это я, сэр? А пророчество, судя по всему, обещает мне корону!
– Ну разумеется, ты обязательно станешь королем! Я уже говорил, а в таких делах я никогда не ошибаюсь. Однако при всей моей любви к тебе, Стивен, пророчество тебя не касается. Король вспоминает, как приобрел три своих королевства – одно в Англии, второе в Стране Фей, третье в аду. Под безымянным рабом он разумеет себя. Он был безымянным рабом в бруге, христианским ребенком, которого похитил из Англии злой эльф.
Стивен ощутил странное разочарование, хоть и сам не понимал почему. В конце концов, ему ведь не хотелось быть королем какой бы то ни было страны. Он не англичанин. Не африканец. У него нет родины. Просто слова Винкулюса на время принесли ощущение принадлежности к чему-то. Ему показалось, будто он – часть некоего плана и для него существует цель. Однако все оказалось самообольщением.
48. Гравюры
Конец февраля – март 1816 года
– Вы изменились. Я вас едва узнал.
– Неужто? Странно. Возможно, немного похудел, но никаких серьезных изменений не ощущаю.
– Да нет, изменения не во внешности; они в выражении лица, в настроении, в… в чем-то неуловимом.
Стрендж улыбнулся. Вернее, он слегка искривил что-то в лице, и сэр Уолтер счел это улыбкой. Сэр Уолтер не мог вспомнить, как Стрендж улыбался раньше.
– Дело в черной одежде, – заметил волшебник. – Я словно отстал от похоронной процессии и теперь обречен бродить по городу, пугая людей напоминанием о смерти.
Они сидели в Ковент-Гардене, в кофейне Бедфорда. Сэр Уолтер выбрал это место за то, что в прежние дни они здесь нередко веселились. Он надеялся, что воспоминания немного ободрят Стренджа. Однако в такой вечер даже кофейня не казалась жизнерадостной. На улице черный ледяной ветер швырял людей из стороны в сторону, бросая в лицо черные струи дождя. Внутри от мокрых недовольных посетителей поднимался влажный пар. Официанты пытались его разогнать, подбрасывая в камин побольше угля и поднося джентльменам побольше горячего глинтвейна.
Едва войдя в кофейню, сэр Уолтер тут же заметил, что Стрендж лихорадочно строчит в блокноте. Показав на блокнот, он поинтересовался:
– Так вы не бросили занятия магией?
Стрендж только рассмеялся.
Сэр Уолтер расценил смех как утвердительный ответ и обрадовался. Сэр Уолтер считал, что человеку необходимо иметь постоянное занятие. Полезная деятельность способна вылечить многие недуги, с которыми иные средства не справляются. Однако сам смех ему не понравился – резкий, горький, совсем не похожий на прежний смех Стренджа.
– Просто вы говорили… – начал он.
– О, я много чего говорил! Мне в голову приходили самые странные мысли. Большое горе, как любые сильные переживания, может вызвать умопомешательство. Сказать по правде, некоторое время я был не в себе. Как говорится, тронулся рассудком. Сейчас, как видите, это в прошлом.
Однако, по правде говоря, сэр Уолтер ничего такого не видел.
Мало сказать, что Стрендж изменился. В некоторых отношениях он оставался прежним. Так же часто улыбался (хотя и не точно такой же улыбкой). Говорил тем же ироническим тоном (хотя складывалось впечатление, что он сам не осознает своих слов). И речь, и лицо оставались такими же, какими их помнили друзья, с одной лишь разницей – сам человек, казалось, играет роль себя прежнего, тогда как и мысли, и сердце где-то далеко. Стрендж смотрел на окружающих, прикрывшись саркастической улыбкой, и никто не знал, о чем он думает. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на волшебника. Странно, непонятное дело: он стал больше походить на Норрелла.
На безымянном пальце левой руки Стрендж носил траурный перстень с тоненькой прядкой каштановых волос внутри. Сэр Уолтер заметил, что он постоянно до него дотрагивается и время от времени поворачивает.
Они заказали плотный обед: черепаховый суп, три или четыре бифштекса, подливку из жира молодого гуся, миноги, устрицы в раковинах и немного свекольного салата.
– Я рад возвращению, – признался Стрендж. – Теперь, когда я здесь, постараюсь доставить кое-кому как можно больше хлопот. Норрелл слишком долго делал все, что хотел.
– Он и так начинает биться в конвульсиях всякий раз, как слышит о вашей книге. Постоянно всех спрашивает, о чем вы пишете.
– Да, но книга – только начало! Да и закончу я ее не раньше чем через несколько месяцев. Мы затеяли новый журнал. Мюррей хочет, чтобы он вышел как можно скорее. Естественно, это будет издание исключительно высокого качества. Журнал будет называться "Фамулюс" и публиковать мои взгляды на магию.
– Они весьма отличны от взглядов Норрелла, не так ли?
– Разумеется! Главная моя задача – рационально изучить предмет, убрав с дороги все введенные Норреллом препятствия. Уверен, что подобный пересмотр очень скоро откроет новые, достойные разработки, пути. Если пристально рассматривать вопрос, то к чему сводится так называемое возрождение английской магии? Что конкретно сделали и Норрелл, и я сам? Сплели кое-какие иллюзии из облаков, дождя, дыма и тому подобного – что может быть проще! Вдохнули жизнь в неодушевленные предметы и наделили их даром речи – это, признаюсь, действительно очень сложно. Научились насылать на врагов бури и дождь – так ведь все, что касается погоды, настолько просто, что и говорить не хочется. Что же еще? Вызывать видения – да, это было бы впечатляющим действием, обладай мы тем мастерством, которого у нас нет. Ну вот. А теперь сравните наш жалкий перечень с магией ауреатов. Они поднимали дубовый и платановый лес на врагов; из цветов делали себе жен и слуг; превращались в мышей, лис, деревья, реки и прочее; строили из паутины корабли, а из розовых кустов возводили дома…
– Да-да! – прервал сэр Уолтер. – Я понимаю, что вам не терпится испытать все эти виды магии. Однако подумайте: что, если Норрелл прав? Не всякая магия хороша в наше время. Перевоплощение и подобные приемы были уместны в прошлом – они очень оживляют историю. Но, помилуйте, Стрендж, не собираетесь же вы ими заниматься? Джентльмену не пристало менять обличье. Джентльмен должен выглядеть самим собой. Вряд ли вы захотели бы перевоплотиться в кондитера или фонарщика…
Стрендж рассмеялся.
– Ну хорошо, – заметил сэр Уолтер, – а представьте только, как неприятно оказаться в обличье собаки или свиньи.
– Вы нарочно выбираете крайние случаи.
– Разве? Ну хорошо, тогда, скажем, лев. Хотелось бы вам перевоплотиться во льва?
– Вероятно. Возможно. А может быть, и нет. Не о том речь! Не спорю, превращения – тип магии, требующий особо деликатного подхода. И тем не менее нельзя отрицать, иногда оно оказывается очень и очень полезным. Спросите-ка герцога Веллингтона, не хотел ли бы он превратить своих разведчиков в лис и мышей и запустить их во французский лагерь. Уверяю вас, его светлость не стал бы долго сомневаться.
– Сомнительно, что вы бы уговорили Колхауна Гранта стать лисой хоть на короткое время.
– О! Грант охотно согласился бы стать лисой – при условии, что это будет лиса в мундире. Нет-нет, нам необходимо обратить взор на ауреатов. Надо изучать жизнь и магию Джона Аскгласса; когда же мы…
– А вот этого делать ни в коем случае нельзя!
– О чем вы?