С Бориса стекает лавина смышей, помогаю усесться. В его брюках и рубашке дымятся опаленные края дырок, блестят ожоги. На левой руке оторван мизинец, Борис прижимает к животу, там рубашку будто прополоскали в тазике с кровью.
Похоже, несколько пауков на Борисе взорваться успело.
Пыхтим. Топот и визг смышей, разбегаются по коридору. Борис поднимает ко мне лицо, бровь рассечена, к ней будто присосалась не в меру кровожадная пиявка, кровь в хмурых желобках на лбу, ветвится на щеках красными молниями, капает с подбородка… Его взгляд сконцентрировался, теперь смотрит не сквозь, а на меня.
Держу ладони на его плечах.
– Боря, ты как?
Борис переводит взгляд на мое плечо, где смыш, затем опять на меня.
– Что это было?
– Ты свободен. Надо бежать.
– Сво… свободен?
Борис опять погружается в себя, прислушивается к ощущениям, ладонь здоровой руки робко хлопает по груди, бокам, штанам, в подмышках.
– Их больше нет, – подтвердил я. – Успели потрепать, но ерунда. Палец не член, девять в запасе.
Я усмехнулся, похлопал его по плечу в его же манере, как он когда-то подбадривал меня. Хотя внутри колбасит, самого бы кто успокоил, не могу поверить, что получилось.
– Вот.
Вкладываю в пальцы Бориса комочек бархатистой черной ткани.
Торба.
Он снова смотрит мне в лицо. Смотрит безоружно.
– Почему ты вернулся?
– Друзей не бросают.
Теперь глядит вообще как на марсианина.
– Но я же бросил.
Пожимаю плечами.
– Но ты же и подобрал.
Борис прищурился. Еще не верит, что подвоха нет.
– Я должен был умереть еще тогда, – говорю, – в первый день, в коридоре, где появился. А ты спас. И потом кучу раз спасал. И возился со мной, сопли вытирал, учил выживать…
– Но я же тебя кинул!
– И что? Без тебя я бы до этого не дожил.
Борис еще смотрит какое-то время, затем уголок губ начал-таки подниматься. Голова опускается, он ею качает, тихо смеется. Я тоже заулыбался, смех заразил, и скоро мы хрюкаем, плечи трясутся, смыш телепортнулся с плеча на макушку.
– Чудо в перьях, – сказал Борис, отсмеявшись. – И откуда только взялся? Вон, даже смыши любят. Как тебя угораздило-то?
– Чего только здесь не бывает…
Мы помолчали, а потом он сказал с доброй усмешкой:
– Понятно…
Я хотел спросить, что ему понятно. Но ментальная сеть смышей, где я все еще присутствую, сообщила: лорд смышей включил в сеть Бориса. Передал ему образы, воспоминания о моем знакомстве с ним.
Руины дрогнули. С потолка сыпется песок, камушки. Озираемся.
– Что это? – спросил я.
– Пауки. Мы еще рядом с логовом. Хозяин в бешенстве…
– Он тебе больше не хозяин.
– Ничего, отвыкну.
Мы помогли друг другу подняться.
– Бежим.
Я посадил плазму меж лопаток, и мы побежали.
Придерживаю Бориса, дают о себе знать побои. Крови потерял немало. Опасаюсь, от быстрого бега у него лопнет какой-нибудь важный сосуд, и палец надо забинтовать, не хватает еще гангрены. Позарез нужен лагерь, только не здесь.
Руины тряхнуло сильнее, пришлось на бегу согнуться, по спинам стучит град камней, льется крошево.
Четыре конвейера плит – пол, потолок и две стены – лентами несутся навстречу, мелькают повороты, ступеньки, Руины грохочут как в грозу, тучи пыли, каменный дождь, и сквозь все это перед внутренним взором мерцает рентгеновскими снимками то, что видят смыши в туннелях поблизости.
– Знают, где мы! – крикнул я. – Окружают!
– Не первый раз в дерьме. Вылезем.
Смыш на плече как антенна, вижу через него вторым зрением: туннели затопляет красная хитиновая каша лапок, брюх, жвал, шипов, льется по стенам и потолками, стрекочет, то и дело взрывается.
Мы свернули в высокую галерею статуй, когда на другом ее конце из-за поворота вылезли два паука-гиганта, один карабкается по стене, второй по ребрам свода, у них под ногами путаются прихвостни размером с собак и кошек, и все это в бульоне мелкой саранчи, бывших тюремщиков Бориса.
Едва мы их увидели, как ударил ослепительный жар.
Мы упали, ладони влипли в уши.
Отгремело. Поднимаемся, с кашлем вылетают комочки грязи. Носоглотку дерет, слой пыли там, наверное, уже толщиной со стенку глиняного кувшина.
В конце зала глухой завал, на обломках пылает паучье мясо, шапки растений.
Борис выругался.
– Отрезают пути!
Такое повторилось еще в двух туннелях. Камикадзе превращают проходы в тупики, уничтожают опоры. Ловушка закрывается. Еще немного, и целый блин потолков рухнет, сомнет лабиринт вместе с нами.
Я услышал собственный крик.
Меня перевернуло в воздухе, я упал на спину, корпус плазмы вдавился в нее так, что я чуть не откусил язык. С потолка падают осколки, отворачиваюсь, избыток боли продолжает покидать организм через стон.
Надо мной возник Борис, плащ закрывает от каменных пуль.
– Владя, ты как?!
Поднимает меня. Нога, главный источник боли, вроде цела, но ступать на нее могу едва.
Позади нас торчит бутон длинных, как школьные указки, игл, блестят как сталь, на остриях отсвечивают звездочки.
Убьеж.
Ногу спас ковер обломков, накрывший плиту, где убьеж прятался. Именно этот ковер смягчил пронзительный удар иглы.
Борис перекинул мою руку через свои плечи.
– Надо бежать, Владик. Сдаваться рано.
Борис поволок, я хромаю, ною, а Руины дрожат без продыху, из этого ада исчезнуть бы сразу, но это возможно только таким вот неуклюжим способом. Движемся как черепахи, надежда рассыпается вместе с Руинами, остается гадать, что убьет раньше – обвал или пауки.
Потолок над нами хрустнул.
По руке, что перекинута через плечи Бориса, кувалдой долбанула плита, я вскрикнул, пришлось расцепиться, я вжался в одну стену, Борис в другую, чтобы плитопад не проломил черепа.
Из пробоины спрыгнул паук размером с теленка.
Нервы хлестнули, обезболили вмиг, я рванул дальше по коридору, успел заметить, что Борис сорвался в обратную сторону.
Мозг чуть не лопнул от грохота.
Мир выцвел белизной, словно меня телепортировали смыши. В ад, к чертям на сковородку. Меня будто разодрали на тысячу лоскутов и каждый хорошенько прожарили. И посыпали солью с перцем. Боль такая, что даже крик заклинило…
Нет, не черти.
Обломки. Лежу, утыканный ими как иглами китайского врача. И еще воздух как жидкий свинец, затопил глотку и легкие.
Мышиный писк.
"Друг! Друг! Вставай!" – слышу в голове.
Смыш мечется по мне как по клетке. Язычок защекотал мочку уха.
Сейчас, малыш…
Кое-как ставлю себя на четвереньки, смыш забирается на спину. Хватаясь за стену, встаю на ноги. Раскаленные пылевые пчелы жалят изнутри, глаза слезятся, пытаюсь узреть сквозь горячий туман, что там, на месте взрыва…
Ноги повели туда.
Остановили на краю обрыва. Свежий разлом шириной метров пять дымится, трещина разломила батарею коридоров вширь и вглубь, не знаю, как далеко, дым делает это страшной тайной. Дна не вижу, концов слева и справа, где можно было бы обойти, тоже. Такая же пасть на потолке, истекает каменной слюной.
А еще оттуда падают мелкие пауки.
На другом берегу дым выпустил Бориса.
– О нет, – прошептал я.
Из его живота торчит копье – игла убьежа. Видимо, волна бросила прямо на куст. Шатаясь на пути к обрыву, Борис вырывает копье, колени ударяются о челюсть каньона, кисть прижимается к ране, Бориса выворачивает кашель, окровавленный шип падает в пропасть.
– Борис!
Он согнут как в молитве, рука на животе, другая закрывает рот. Сквозь пальцы брызжет кровь. Перепрыгнуть разлом он не сможет. А паучий стрекот уже отовсюду…
Я погладил смыша на плече.
– Малыш, перебрось его!
Смыш тут же исчез, его силуэт уже на плече Бориса. Зверек спрыгивает, начинает бегать вокруг, то и дело вставая на задние лапки и пища. Вокруг них лопаются белые пузыри вспышек. Смыши, кто может, откликаются. Но паучий террор сказался: многим смышам пришлось исчезнуть из радиуса зова их лорда.
Пока смыши худо-бедно скапливаются вокруг Бориса, мы смотрим друг другу в глаза.
Я разглядел улыбку.
Мне подумалось, так улыбаются самураи, делающие харакири, когда клинок в животе, и назад дороги нет, но есть еще мгновение для последнего полета мысли, как у оторвавшегося лепестка сакуры, пока дружеская катана не снесла голову.
Стоя на коленях, Борис начал отстегивать ремень, что крепит к туловищу кобуру с охотничьим ножом.
Меня обжег страх.
– Борис?
Кобура упала под ноги. Та же участь постигает дробовик. Борис начинает снимать плащ.
– Борис, что ты делаешь?!
Преодолев боль, плащ Борис все-таки снял. И теперь заворачивает в него нож и дробовик. Вокруг Бориса столпились смыши, их лорд возник на плече Бориса. Тот погладил и словно… погрузился в себя.
Он что-то сообщает смышу. Я, будучи в ментальной сети, поймал череду новых образов.
И понял, что Борис задумал.
– Борис, нет…
Борис отстегнул от пояса торбу. Развязывает, кисть проникает внутрь. На свет вылезают два блестящих шара. Узнаю гранаты.
– Хватит! – крикнул я зло.
Борис сунул торбу в карман плаща-свертка. Вздымает сверток обеими руками над собой, как Геракл скалу, даже это ему дается с трудом, кровь из живота как из дырявой винной бочки. Мощный вопль – и багаж летит на мой берег.
Я поймал. Но силы покинули, посылка садится на обломки, колени опускаются рядом.
Смыши заползают на Бориса, его оплетает живая сеть. В каждой руке по гранате.
– Найди Колыбель! – хрипит. – Ты сможешь!
Губы растягиваются в улыбке, сверкнули окровавленные зубы. Он подмигнул.
И я ослеп.
Пока слепота держит, я через ментальную сеть наблюдаю за местом, куда смыши перенесли Бориса. Крепость паучьего лорда.
Смыши стекли с Бориса как вода с высокого рифа, рана по-прежнему свежа и ужасна, но он высится как маяк, словно проснулись резервы. Лицом к лицу с владыкой пауков, между ними метров тридцать.
Большие пальцы продеты в кольца гранат, рычажки вдавлены.
"Не нашел лучшего места скрыться от меня, чем мой дом?" – спросил лорд с издевкой.
"Это тебе не скрыться от меня".
"Что?!"
"Хотел меня сожрать? Ну так жри, мразь!"
"Да как смеешь, наглец! Я твой хозяин!"
"Ты мне не хозяин".
Борис перевернул кулаки. Кольца звякнули о пол.
"Я тебя больше не боюсь".
Борис сорвался навстречу как конь, будто нет в животе никакой раны.
Глаза лорда брызнули пламенем, словно дыхнул дракон, над "капюшоном" всколыхнулись огненные брови, челюсти на груди распахнулась с треском, будто вековой дуб переломился. Сквозь ряды сверкающих влагой кинжалов из тьмы вырвался такой рев, что даже пауки-великаны сжались испуганно.
Но Борис совершил к этой пасти прыжок, достойный олимпийской медали, спинные лапы лорда подхватили в воздухе, общим ударом забили внутрь, языки оплели, втянули выгнутую, как парус, фигуру, и пасть захлопнулась.
"Да! – застонал Лорд. – Раскромсаю на мелк… кх…"
За мгновение лорд лишился триумфального вида, сгорбился, будто сейчас стошнит, а затем грудь выперла к потолку, будто изнутри распирает Чужой.
"Рраааа!.."
Я успел увидеть бутон взрыва прежде, чем ментальная сеть вышвырнула меня в реальность.
Коридор встряхнуло так, что меня подбросило и чуть не скинуло в пропасть.
Тряска не прекращается.
Пауки, лишившись хозяина, взрываются по всем коридорам!
Адреналин свое дело сделал, я подпрыгнул, даже без особых усилий, и так все кругом прыгает, плащ-сверток в охапку – и побежал.
Куда? Да просто.
Ситуация предельно упрощает выбор. Пласты стен складываются карточными домиками, потолки рушатся, и слава Арху, что это предвещают бегущие ветки трещин. Бегу туда и только туда, где обрушиться еще не успело.
Меня каким-то чудом пока не придавило, но через секунду-другую придавит, не избежать, развал на сотни метров вокруг. Все равно что убегать от Тьмы, накрывшей логово людоедов.
Я замешкался на перекрестке.
Меня придавит стена? Потолок? Или пол провалится? Только бы сразу, чтоб не мучиться…
И вдруг…
Горло туннеля справа, который уже начал рушиться, перегораживает пленка, в ней мерцают звездочки застрявшей пыли. Но только что пленки не было.
Стеклотина!
Борис рассказывал, бывает вид стеклотин, что появляются в безвыходной ситуации. Если в такую прыгнуть, может сожрать или перенести в другое место. Шансы фифти-фифти.
Я рванул без раздумий.
Треугольник пола подо мной качнулся, как льдина на реке, потолок просел, чуть не стукнул по черепу.
Прыжок. Либо сожрет, либо…
Все стихло.
Я упал на сверток-плащ как на подушку безопасности.
С потолка падают капельки, где-то скребут гидрокрысы, на плитах оспины, царапины, трещинки, кое-где вместо плит прямоугольники черной пустоты, а то и вовсе угловатые бреши, через них можно пролезть в другие туннели.
Но пока этот коридор, как и соседи, от полного разрушения далек.
Я упал лицом в плащ, и меня накрыла агония. Душевные судороги, тоска по тому, чего не вернуть. Согнулся калачом, реву как мальчишка. Громко, навзрыд, не стесняясь, хотя и стесняться-то некого. Кажется, уже не поднимусь. Воля покинула, хочу устать, уснуть и не проснуться. Пусть, пока буду спать, из стен вылезут плитожуки и сожрут. Или утилитка проползет и заглотит…
"Друг", – шепот в мыслях.
Душа замерла. Не дышу…
Нос защекотало. Открываю глаза.
Смыш. Выбрался из кармана плаща. Носик пульсирует, принюхиваясь, тычет в мой нос, шевелятся усики, в черных жемчужинах отражение меня.
"Другу больно. Помочь другу…"
Соленая влага брызнула в горло, я чуть не захлебнулся.
Ладони обняли смыша, прижимаю к щеке, шерстку пропитывают слезы.
– Малыш… не бросай меня… У меня больше никого… Прошу, не бросай…
Держу его бережно, как свое сердце. Как держал когда-то отцовский кубик Рубика, лежа под дождем на рыхлой земле и колючих венках свежей могилы.
А смышь все обнюхивает щеку.
"Друг… Друг здесь…"
Сколько прошло, не знаю. Быть может, даже вздремнул. Лежу как мертвец, холодный, неподвижный, взгляд прикован к одной точке. Так никто и не убил. Ни рычунов, ни морозавра, ни волкоршуна…
Лишь комочек тепла в руках напоминает, что я жив.
Я шевельнулся. Душа как выжатый лимон, мне все равно, что со мной будет. Если сейчас стену пробьет очередная неведомая тварь, даже бровью не поведу.
Но я поднялся. Подбородок на груди, взгляд затерялся в хаотичном лабиринте царапин и щербин на древних плитах. Тело движется как у зомбака, на тормозном автопилоте. Но движется.
Затягиваю вокруг туловища ремень с ножнами, вес ножа чувствуется, как короткий меч.
Надеваю плащ. Подкладка еще хранит тепло Бориса.
Из кармана вынимаю торбу. Глажу ткань. Пристегиваю к поясу сбоку. Плазма возвращается за спину.
В ладони садится дробовик.
Смыш на плече. Я коснулся щекой мордочки. Прежде чем Борис погиб, зверек обменялся с ним образами, и возможно, в голове маленького друга остались воспоминания Бориса, его крупица…
Найду Колыбель. И выход из Руин найду. Обязательно. А если его нет – сделаю. Но из Руин выберусь!
– Обещаю, Боря. Выберусь.
"Друг", – отозвалось в разуме.
Я улыбнулся.
– Пойдем… Борис.
Смыш ободряюще пискнул.
Я повернулся к выходу в конце коридора. На лице ухмылка. Словно вызов. Может, судьбе, может, Арху…
Щелкнул затвор дробовика. Шаги понесли вперед.
Главное, выжить.
А зачем – узнаю за поворотом.
Октябрь 2015 г. – Март 2016 г.