Борис согнут рабски, дышит с дрожью, с хрипами, будто у него туберкулез в последней стадии. Лицо блестит, капли сыплются с него как с дождевой тучи.
Одна из восьми исполинских лап на спине лорда дотянулась до Бориса, острие коснулось подбородка, приподнимает голову Бориса, взгляды слуги и хозяина сплелись. Смотреть в огненные глаза хозяина для Бориса – испытание тяжкое.
– Борис…
Так отец обращается блудному сыну.
– Ты был лучшим охотником… Помнишь, как попал ко мне? Ты был добычей охотника, одним из моих безымянных завтраков, обедов и ужинов. Я должен был тебя сожрать и забыть, как сделал это с тысячами таких же, но ты жаждал выжить, поклялся в верности, обещал, что принесешь столько деликатесов, сколько не приносил ни один охотник. И ты не подводил. Пока другие носили паршивых людишек раз в неделю, ты притаскивал целые семьи каждый день, и все были так хороши, что хотелось приберечь на праздник… О, ты в самом деле стал лучшим из лучших.
Как много пауков… И все умеют взрываться. Если бы вся эта масса бахнула разом, от Руин бы не осталось и щебня.
– Ты стал мне как сын, – продолжает лорд, – стал первым, кого я вознаградил так щедро. Никто до тебя, и после, не получал в распоряжение моих кровных детей, а ты получил армию! Армию, что скиталась с тобой по Руинам, подчинялась как мне, защищала. А сколько раз мои дети спасали твою шкуру, жертвуя собой… Долго бы протянул без них?
По всему залу арахниды сторожат сети. Другие свисают с нитей, третьи шуршат в общей массе, словно котлы с кровью, четвертые носят яйца из гнезда в гнездо, пятые заматывают в коконы животных и людей…
– И вместо того, чтобы оценить мой дар, ты вдруг исчез… я звал тебя через детей, но ты ухитрялся блокировать зов, хоть и шел навстречу. Но все-таки пришел… не знаю, сколько времени прошло. И вернулся с одним-единственным экземпляром.
Лордова лапа, что держала подбородок Бориса, чуть хлестнула по щеке, но даже от такого голову едва не оторвало. Лорд возвращает конечность к семи таким же, вокруг него крона из восьми страшных сучьев. Их владелец откинулся, облокотился, кулак подпер капюшон. Хотя это не капюшон, тоже часть тела, монстр как монолит, разбитый на сегменты.
– Вот как ты платишь за щедрость. Я знал, роскошь развращает, но позволил себе мягкосердечие… Что ж, за твои прежние заслуги… жизнь сохраню.
Борис склонил голову ниже.
– Благодарю, хозяин! О большем надеяться и не смел.
– Но заберу детей. С тобой останутся лишь те, кто будет тебя контролировать. И контроль станет жестче.
– Справедливо, хозяин.
Плавный жест лорда, когти словно подманивают, из коленопреклоненного Бориса посыпались красные ручьи, пауки льются из рукавов, карманов, воротника, из-за бортов, с краев, растекаются лужищей, растворяются в общей массе.
– Не все, – заметил лорд.
– Да, хозяин.
Борис отстегивает торбу, вжик шнурка на горлышке. Кулак тряпочку опрокинул, и хлынула густая красная струя членистоногих. Вокруг Бориса уже бурлит озеро, казалось, поток не кончится. Но таки иссяк. Пауки разбегаются.
Борис пристегивает торбу к поясу.
– Нет, – остановил лорд. – И это больше не твое.
– Но…
– Молчать!
На сей раз удар лапой уронил Бориса набок, волоски-иглы на последнем сегменте поддевают торбу, лапа сгибается, и артефакт подплывает ко мраку "капюшона", оттуда рассматривают огненные глаза.
– Она для тебя ценнее жизни?
Борис поднимается на колени, еще не сломлен, но подавлен сильно.
– Нет, хозяин.
Лорд отводит торбу в сторону чуть брезгливо, как дохлую крысу, ее хватает жвалами паук размером с собаку, несет к одной из кладок яиц у подножия трона. Разламывает яйцо, торба отправляется внутрь, зубчатые половинки смыкаются. Пока брюхо прядет клейкую нить, паук вертит яйцо в лапах, заматывает. Шар опускается на прежнее место в бутоне яиц.
– А теперь прочь за новой добычей, – приказал лорд.
– Слушаюсь, хозяин.
– И если сегодня не принесешь троих таких же, как этот мальчишка, – заменишь их сам.
– …Да, хозяин.
Паутина, к центру которой прилеплен я, задрожала, меня накрывает тень паука, угловатые крюки лап отрывают мой кокон, перекатываюсь, как бревно, на игольчатую спину паука, он везет к трону, бросает между лордом и Борисом.
Борис встал на ноги. Лицо мокрое, рубашка потемнела, прилипла к груди, словно окатили из ведра.
Смотрит мне в глаза.
– Прости, Владик. Каждый хочет выжить. И я тоже.
Его губы сжались в нитку, меня обдало ветерком крутанувшегося плаща, Борис пошел к решетке, копья-прутья начали подъем, фигура в плаще уменьшается.
Кошмарный сон. Может, я попал по нелепой случайности в утилитку? А та, вместо грез, насылает ужасы?
Пытаюсь шевелиться. Но тело отравлено, да и трудно, когда знаешь, что толку ноль.
Но пытаюсь.
Извиваюсь как полудохлый червяк. Ну же, мышцы, грейтесь…
– О, букашка трепыхается, – услышал я лорда. – Забавно… было когда-то. Но я видел это столько раз… Скучно.
Борис все дальше, а я брыкаюсь. Он так учил. Бороться даже в полной безнадеге. Особенно в безнадеге. Не терять силу духа.
И я не теряю.
Ведь потерял Бориса. И вся моя суть этому противится, хочет сохранить. Не его, так хотя бы то, что он во мне оставил.
Рычу. Мышцы вздулись, путы их режут. Боль и ярость.
– Поразительное упрямство, – сказал лорд. – Экземпляр в самом деле отменный.
Борис замедлил шаг. Казалось, хотел обернуться, но его качнуло, равновесие удержал. Миг замешательства, и вновь застучали шаги. Словно что-то оглянуться не позволило.
Нити прижимают руку к пистолету-пулемету. Если бы удалось снять с предохранителя, нажать на крючок… Возможно, поток пуль разорвал бы кокон на ноге.
– Глупая букашка, – говорит лорд. – Все равно сожру. Но брыкайся, брыкайся…
Пых!
На плите перед лицом вспыхнуло белым, я увидел… смышь. Самая обычная смышь. Что ей тут нужно, дурочке? Заблудилась…
Смышь подбежала к моему носу. Зверек обнюхивает, усики щекочут.
Пых! Еще смышь. Напротив живота. Подбегает, коготки царапают по белым веревкам. Смыши забрались на меня, бегают шустро, как тараканы по булке хлеба.
Пых! Третья, у ног. Прыг – на меня.
– Что за мерзость? – возмутился лорд.
Вокруг меня рождаются вспышки, одна за другой, смыши прыгают со всех сторон. Кольцо вспышек горит вокруг меня как спираль лампы дневного света, из этого кольцевого телепорта меня накрывает серая лавина. Смыши бегают по мне вдоль и поперек, чувствую, как пружинят тысячи лапок, тело согревается, писк словно звон быстрой речки.
– Да как смеете! – взбесился лорд.
Лицо в смышах, как под текучей маской. На нас со всех фронтов несется волна пауков, в авангарде мелочь, за ними крупные. А еще десант с потолка. Сейчас похоронят, размажут…
Пых!
Вспышка ослепила, будто рванула сверхновая. Но стало тише. Вернее, остался писк смышей, а паучьего копошения не слыхать…
Открываю глаза, белизна отступает неохотно. Моргаю…
Лежу, но чувствую, свободы стало больше. Смыши скачут по мне толпой, но суеты в них теперь меньше.
Ого! Да они не просто бегают. Резцы грызут, а когти царапают мои путы. Не успел я поверить в происходящее, а конечности уже могут шевелиться, смыши не только порвали, но и счистили паутину с одежды.
Зверьки разбегаются, а я оглядываю, куда меня телепортировали.
Тупик коридора, самый обычный. За тем исключением, что смышей здесь почти так же много, как пауков в там, откуда меня вытащили.
А рядом, на высокой плите, обособленно, как царь на троне…
Смыш.
Тот, кого я когда-то спас. И кто спас меня и Бориса от Тьмы, осветив путь. Ни с кем не спутать, крупнее собратьев, ему бы родиться крысой. И похоже, он здесь главный.
Лорд смышей.
Черные бусинки смотрят на меня, и я улыбаюсь.
– Малыш…
Я поднялся на колени, чаша ладоней подплывает к краю плиты, смыш переползает ко мне, подношу к лицу.
– Ты не забыл, – прошептал я. – Все это время… помнил.
Смыш обнюхивает мой нос, трется о кончик, ощущаю тепло слабого, но частого дыхания.
"Друг", – прозвучало в голове.
Я погладил зверька, ладони прячут, как раковина прячет жемчужину, прижимаю к сердцу.
Друг…
Слово, как детонатор, воспламенило ассоциации с Борисом. В памяти мелькают наши походы, привалы, сражения… И все, как волна о риф, разбивается о картинку, где он уходит, оставляет меня на съедение пауку-королю.
Нет!
Я мог признать, что Борис предал. Но возненавидеть – выше моих сил. Равносильно смерти, от которой мой маленький друг только что спас. Выдержу предательство хоть десяти Кать, но только не того, кто в первые минуты моей жизни в Руинах подобрал и спас. Кто заменил друга, учителя и отца.
Ну вот, я спасен. И что?
Плазма на спине, пистолет-пулемет на поясе. Охотиться умею. По логике, должен взять себя в руки, уйти подальше от паучьего гнезда, хотя понятия не имею, где оно, и попытаться найти какой-нибудь город. В одиночку.
А где-то, тоже один, будет бродить Борис. Искать для хозяина жертв. Теперь должен водить их каждый день вереницами, иначе лорд сожрет его. И выбора нет, под плащом пауки, ментально связаны с хозяином. Малейшее ослушание, и они взорвутся.
Наверное, это ад, когда под черепом вроде мобильника, который не выключить, которым управляет другой…
Вот почему мы бродили так долго!
Борис тянул время. Не давал попасть в логово хозяина. Если Руины чувствительны к мыслям руинцев, может, и неприятности, что нам попадались в пути, как-то вызваны подпольной волей Бориса, чтобы те нас задержали. Может, и в культ попали не просто так.
Хозяин ужесточил над Борисом контроль, тот, наверное, не способен не только на лишнее движение – лишней мысли подумать не смеет. Добыть для хозяина человечину – и все.
Я снова приблизил смыша к лицу, наши взгляды проникли друг в друга, в черных капельках вижу два своих лица, их выражение как на мордочке смыша. Такое же искреннее. Я буду говорить, что думаю, а он готов внимать.
– Дружок, спасибо, что спас, – сказал я. – Но я не могу уйти без него. Ты помнишь, как я спас тебя. Помнишь, ведь поэтому спас меня…
Мысленные образы он усваивает лучше слов, я напряг память, оттуда поплыли картинки, звуки, ощущения: вот бедный смыш пытается выбраться из-под плиты, но хвост придавлен намертво… Вот пытаюсь поднять плиту руками, но тщетно… Из рюкзака вылезает монтировка, вновь тужусь, и плита медленно, но отпускает хвостик, смыш вспыхивает, и я радуюсь его свободе…
"Друг!" – эхо в мозгу.
– Да, понимаешь, – улыбнулся я. – Пойми и вот что. Я – как ты под плитой, с прижатым хвостиком, а Борис – это я с монтировкой, над плитой, поднимаю ее… И так между мной и Борисом было много раз. Загляни мне в голову…
Я наморщил лоб, и хлынула река образов: Борис утаскивает меня из корижора… отдергивает, когда я чуть не шагнул в стеклотину… вытаскивает из сердца комароя… ловит за руку, когда я соскользнул с карниза над пропастью… моментов не счесть, слились в бурный поток, он разогнался, и приходится остановить, чтобы не опьянеть.
– Борис – друг, понимаешь? Друг!
"Друг! – отозвался комочек шерсти. – Друг друга!"
– Да, да, – закивал я. – И теперь он в беде. Сейчас он – как ты.
И я представил Бориса, крошечного, его плащ придавила плита, пробует вырваться, зовет на помощь, но плита слишком тяжелая…
– Я должен его спасти, малыш. Все равно пойду за ним. Он друг. Но один не справлюсь, малыш. Знаю, прошу слишком много, но…
Закончить не решаюсь. В самом деле прошу много. Бросить вызов армии пауков во главе с их лордом, верная смерть. Пойду ли за Борисом, если смыш откажет? Сомнения причиняют почти физическую боль. Тогда представляю, что решился. И боль отпускает. Объял страх, но боль исчезла. Будто на крепость посыпался град стрел, но пожар внутри потушен.
"Спасти друга!" – раздалось в голове.
Смыш вспыхнул, ладони опустели, но правое плечо потяжелело. Зверек потерся усиками и мехом мордочки о край моего подбородка.
"Спасти друга!"
Я повернул голову. Взгляд погружается в светлую ночь его глаз. Улыбаюсь.
"Спасти друга", – повторяю мысль.
Глава 25
Я и мой маленький друг обменивались мысленными образами, создавая план. Никаких слов, искажающих смысл посредников – мысль вливается в мысль, рождает новую мысль. Общаются лорды на зависть простым смертным, всегда бы так.
Экзоскелет лорда пауков обычным оружием на пробить. Смыш передал мне серию образов, где он свидетель того, как в паука-лорда стреляли, но пули отскакивали как горох, бомбили из ракетницы, но ракеты взрывались, не оставляя на хитине даже трещин. Вся надежда на плазму, хотя не факт, что сработает…
Плазма в руках. Бедро отяжеляет пистолет-пулемет – для шестерок. На мне с ног до головы смыши, я в них как рыцарь в доспехах.
Готовы.
Маленький друг включил меня в свою ментальную сеть, теперь я ее полноправный участник. Вижу… нет, чувствую всех смышей в сети. Мы от логова пауков где-то в полукилометре, смыши от него в радиусе километра, засели по щелями, растворились в тенях, притворились серыми булыжниками… Я во всех местах одновременно, вижу глазами смышей, переселяясь из одной в другую, сеть как единое целое, чувствительный орган внутри меня, как второе сердце и третье легкое.
Но мы не одни. Играем на чужом поле, и я шкурой чувствую жгучую сеть пауков, она внахлест с нашей.
Паук-лорд знает, мы где-то здесь, и лишь тактика "тише воды, ниже травы" позволяет пока быть незаметными. Начнем экшн – и нас обнаружат.
Диверсионной стайке смышей удалось затаиться в сердце паучьего логова, можем наблюдать, что там…
"Издеваешься!" – прорычал лорд.
"Хозяин, я не…"
Бориса оборвал удар огромной паучьей лапой, он, едва оклемавшись от прежнего, снова упал.
"Я ни при чем".
Борис от пола отжимается, руки подрагивают, лицо в крови.
Нижняя пара лап, как крючья, поддевает Бориса под мышки, лорд поднимает раба, ноги того закачались безвольными тряпками вместе с плащом, подбородок на груди.
Лорд сгибает верхнюю лапу в переднем колене, оно бьет слугу в живот, Бориса с "крючьев" скинуло, падает с перекатами далеко от трона, его складывает пополам кашель, плиты у лица забрызгало бордовым веером.
"Спрашиваю еще раз, – рычит лорд. – Почему грызуны в сговоре с сопляком?"
Лорд выставляет к Борису ладонь, в ней открылось что-то вроде крошечной пасти, она плюет белую веревку клея в сапог Бориса, лорд стиснул в кулаке, дергает назад, и Борис подскальзывает к трону.
"Ты видишь мой мозг, хозяин. – Голос Бориса едва не сорвался в мольбу. – Ответа в нем нет".
Удар лапой по щеке чуть не снес голову.
"Он не уйдет! – рычит лорд. – Он близко… Дети поймают, а я размотаю его извилины как проволоку, но узнаю!"
Сплевывая, Борис встает на четвереньки, к пятнам крови на полу добавился зуб.
Арбузный треск, грудь лорда по линии грудины разорвалась, на Бориса глядит черный, остроугольный, как у рептилии, зрачок вертикальной пасти, ряды клыков словно расстегнутая "молния" на куртке дьявола, в глубокой тьме пляшут кровавым костром языки.
"А пока дети ищут, утолю голод".
Треск, пасть раскрылась на всю ширину груди, плечи и руки откинулись за спину.
"Тобой".
Взгляд Бориса в тумане, с губ свисают красные слюни. Лапы лорда, все восемь, разгибаются в сторону раба.
Пора!
Я закрыл глаза, уберечь от вспышки, а когда открыл, сбоку от меня уже трон. Я у подножия, бутоны паучьих яиц сияют выпуклостями.
По телу стучат сотни лапок, смыши стекают с меня будто камни с горы при обвале.
Лапы лорда, не достигнув Бориса, замерли, мрак под "капюшоном" обратился на меня, пламя из глаз полыхнуло как из огнеметов.
– Ты?!
Мешкать нельзя, счет на секунды.
Я рванул к той кладке яиц, что сфоткалась памятью. Надеюсь, не напутал. Лапа пронеслась крылом истребителя на уровне моей груди, но я вовремя сделал перекат, хитиновая гильотина просвистела надо мной, а я вскочил у нужной кладки.
Штык-нож плазмы рубит одно из яиц, кисть ныряет внутрь, пальцы нащупывают материю.
Ура памяти! В кои-то веки не подвела.
Скорлупа выпускает блестящую от слизи торбу.
– Наглец!!! – взревел лорд.
Пытается развернуться, но его анатомия не позволяет.
На меня уже мчится лавина восьмилапых краснопузых псов. Плазма, бьющая точечно, здесь не поможет.
Пистолет-пулемет, твой выход.
Миг – и на стволе расцвело пламя. Оружие грохочет, изрыгает поток свинца, гильзы бьют как из фонтана. Половины обоймы хватило на все полукольцо арахнидов.
Пулемет смолк, швыряю его в раненую тварь, та, хромая, бежит на меня, но в прыжке встречается мордой с пулеметом, хруст.
Взрыв!
Ударная волна меня отбросила, я упал в опасной близости от лорда, под лапами, меня исполосовали их тени.
Откат от трона вбок, а туда, где я был, воткнулось копье лапы, утонуло в плите как в брикете сливочного масла, крякнула черная астра трещин.
Штык-нож рубанул по воткнувшейся лапе, но клинок вместе с плазмой отскочил, пушка из рук едва не вылетела.
Лорд лапу выдернул, я отползаю, на меня уставилась его ладонь. Паутина! Я прикрылся пушкой.
Но липкий канат попал не в меня – в плиту рядом. Перед тьмой "капюшона" и огненными глазами лопнуло белое солнце вспышки, лорд мотнул головой, рука тоже дернулась. По плечам и шее лорда бегает мой маленький друг.
Рычание лорда сотрясает зал, лапы в бешеной пляске пытаются поймать смыша.
– Борис, убей мальчишку! Сейчас же!
Но Борису не до приказов.
Он корчится на полу, кричит, руки ныряют то за шиворот, то под борта, а смыши вспыхивают вокруг него, как пузырьки вокруг кипятильника, залезают под одежду, суетятся там, пищат, словно с кем-то дерутся – и исчезают.
Им приходится царапать Бориса, чтобы достичь цели, рубашка местами обагрилась, но ради него же. Ищут под одеждой пауков, хватают и телепортируются куда-то вместе с ними раньше, чем те успевают убиться. Жертвуют собой, ведь там, куда переносятся, стиснутые зубками пауки взрываются.
Плазма плюнула в лорда.
Но красный метеор отзеркалил от брони как лазерный луч от светового меча в "Звездных войнах". А пауки хлещут со всех сторон, падают с потолка. Стрелять в этот рой толку нет.
Я заорал:
– Отход!
И зажмурился. Сейчас проткнут жвалы!..
Но по всему телу – знакомый мягкий топот сотен крошечных лапок.
Стало тише…
Чувствую, смыши с меня слезают. Веки поднимаются.
Опять какой-то безымянный туннель.
Я на коленях, ладони греет плазма, рядом встает на четвереньки Борис.
Со стороны моего правого плеча мигнуло белым. Радостный писк. Я повернул голову, на плече – маленький друг.
Глажу.
– Вернулся, малыш…