***
В одну из таких ночей, когда Регарди старательно повторял главы из книги Махди, стараясь не отвлекаться на неположенные мысли, тишину такыра вдруг прорезал голос имана. Учитель пел. Низкие ноты разливались по сухой глине, словно густое верблюжье молоко, затекая в каждую трещину и пропитывая высушенную землю жизнью. И хотя Арлинг не понимал слов, мелодию он узнал. Иман напевал ее, когда они виделись в последний раз в Школе Белого Петуха.
Это было так неожиданно, что какое-то время Регарди неподвижно лежал, боясь развеять приятный мираж. Но по мере того как минуты шли, а иман, допев грустную песню, принялся за военный марш Сикелии, ему стало не по себе. Голос учителя был таким настоящим, словно кучеяр стоял в десяти салях от лагеря. Халруджи даже показалось, что он ощущал на себе его взгляд. Когда иман закончил военный марш и принялся за колыбельную, Арлинг не выдержал и подскочил, но в тот же момент голос учителя затих, а вместо него запела Магда. Регарди так и остался стоять с сапогом в одной руке, которым он собирался запустить в невидимый мираж на горизонте. Это было слишком. Фадуна пела про безухого кота, который искал себе дом, и от ее голоса халруджи бросило в озноб. А он и забыл, что Магда выговаривала не все буквы, отчего ее речь звучала особенно трогательно.
– Ты чего? – возмутился проснувшийся Сейфуллах.
Заслушавшись, Арлинг случайно наступил ему на руку. Смутившись, он отодвинулся и забрался обратно под одеяло. Фадуна не умолкала, но сейчас было понятно, что слышал ее только он. Значит, снова галлюцинации. Жаль, что у него не нашлось времени удалить проклятую татуировку. Регарди давно подозревал, что причиной его миражей была краска, которую использовал драганский колдун Маргаджана.
– Если сам не спишь, зачем другим мешать? – не унимался Аджухам. – Я с трудом уснул, а вставать через два часа. Черт тебя дери, халруджи! И что мне теперь делать? Звезды считать?
– Голоса послышались, – пробурчал Арлинг, отворачиваясь от Сейфуллаха. Меньше всего ему сейчас хотелось разговаривать.
– А ведь точно кричит кто-то, – вмешался лежащий неподалеку Издегерд. – Будто ребенок плачет. Я от этого и проснулся.
– Это собаки лают, – протянул один из наемников. – Причем давно. Наверное, караван где-то стоит.
– Может, керхи? – спросил проснувшийся Евгениус, и все настороженно прислушались.
– Да это же Каньон! – хлопнул себя по лбу Аджухам. – Мы недалеко, ветер как раз с его стороны дует. Вот всякое и доносится. Я лично ничего не слышу. И никогда не слышал. Но ведь его не зря Каньоном Поющих Душ называют. Успокойтесь, это не керхи и даже не пайрики, а просто ветер. Там со временем какая-то особая порода камня на поверхность вылезла. Воздух проносится по склонам с бешеной скоростью, отчего звуки самые разные получаются. Чаще всего, они похожи на человеческие голоса. Все от воображения зависит. У меня, видимо, его совсем нет. Сколько не слушал, ничего не различаю. Один свист, да гул. Привыкайте, нам вдоль каньона еще три дня идти.
Аджухам оказался прав. Разные люди из прошлого и настоящего всю ночь пели Арлингу песни, продолжив концерт и на следующий день. Когда над пустынным океаном такыра поднялось солнце, он чувствовал себя больным и разбитым. Татуировка, которая долгие дни молчала, вдруг снова стала зудеть и чесаться, словно под кожу забились сотни песчинок. Нестерпимо хотелось облить ее ледяной водой, но такое он не мог позволить себе даже в мечтах.
Каньон Поющих Душ оказался глубокой пропастью с почти отвесными склонами и узким дном, по которому когда-то текла могучая река Исфахан. Сейчас от нее осталось лишь сухое, безжизненное русло. Дорога пролегала вдоль самой границы каньона, местами едва ли не в сале от крутых берегов. Арлинг догадывался, что раньше тракт находился дальше от опасного обрыва, но со временем края ущелья осыпались, приблизив пропасть к тропе.
И хотя рядом с каньоном было не так жарко, потому что ветер, выныривающий со дна, обдавал путников неожиданной прохладой, Регарди предпочел бы умирать от жары, чем слушать голоса тех, кого с ним давно не было.
Отец настойчиво просил его успеть к важной встрече на ужин, старый Холгер ругал за оторванный рукав на жилете, Карр увлеченно описывал прелести какой-то девицы из Тараскандры, император Седрик рассказывал о трех направлениях арвакской классической живописи, Тереза просила привезти редких бабочек из Ерифреи, воин Глобритоль собирался отлупить его палкой и вызывал на бой. Потом проснулась Сикелия. Лучший ученик Школы Карпов, Фарк, звал его сыграть в керхарег, Атрея ругала за неправильное исполнение газаята, сын имана Сохо хотел рассказать какую-то тайну, серкет Азатхан обещал ему победу на Боях Салаграна, Хамна-Акация шипела от ярости и собиралась оторвать ему голову, Беркут… Беркут просил развеять его прах там, где ни разу не ступала нога человека. Иногда голоса звучали по отдельности, но временами сливались в фантастический хор, от чего ему хотелось броситься в пропасть. Все ли путники слышали подобное, или это прошлое жестоко мстило ему за забвение?
Лучи солнца потускнели, обещая скорые сумерки и прохладу, но идти легче не стало. Виной тому были ахары, зловоние которых принес шквал ветра, прилетевший из каньона. Гнилые водоросли и фрукты, мокрая собачья шерсть, экскременты людей и животных, тухлое мясо – казалось, что эта вонь вобрала в себя все самые отвратительные запахи мира. Арлинг ненавидел ахаров, потому что они обладали удивительным свойством заполнять собой окружающее пространство, не оставляя места ни для благоухания, ни для смрада. Сухая корка глины под ногами, верблюды, люди, редкие заросли чебриуса, далекие горы – все приобрело однообразный кисло-едкий запах маленького пустынного козла, который по прихоти богов забрел в эту часть Сикелии. А ведь Сейфуллах клялся, что в Восточном Такыре водились только мелкие ящерицы.
– Чувствуешь? – спросил Арлинг наемника Дака, который ехал неподалеку.
– Ага, – кивнул тот. – Будто бочку меда разлили. Думаю, это тоже каньон вытворяет, недаром здесь никто не ходит. Одни мы, как идиоты, поперлись. Лучше уж с керхами на саблях махаться, или от самума бегать, чем такое терпеть. Моя сестра и при жизни была несносной бабой, а слушать ее вопли после смерти – на такое я не подписывался!
Медом в воздухе не пахло, и Арлинг задумался. Возможно, Дак был прав, и Каньон помимо звуков заставлял чувствовать еще и несуществующие запахи. Но если песни можно было объяснить действием ветра на камни, то откуда брались зловоние ахаров и аромат меда? О слуховых галлюцинациях он слышал, а пару недель назад даже испытал сам – в гостинице, когда на крыше башни ему померещился Даррен, – но воображаемые запахи ему чувствовать не приходилось.
– О, отрадная ночь! Сладкое блаженство тебе! Ты, как возлюбленная, успокоишь пламенные порывы страсти… – затянул иман, и Арлинг подумал, что Дак тысячу раз прав. Он предпочел бы снова встретиться с керхами в деревне под Фардосом, чем слушать близкого, но недосягаемого человека.
Чтобы отвлечься от голосов прошлого, Регарди догнал Сейфуллаха. Мальчишка увлеченно болтал с Евгениусом. Вернее, говорил Аджухам, а драган угрюмо отмалчивался. Сейфуллах давно сделал его объектом своего остроумия, рискуя вызвать гнев командира, но пока командир проявлял удивительное терпение. Это было странно, так как Аджухам выбирал весьма опасные темы. В начале недели он ругал драганские клинки, вчера возмущался согдарийской кухней, а сегодня его потянуло на женщин. Правда, с критики он очень скоро перешел на комплименты, так как драганские дамы ему нравились. Иногда халруджи казалось, что мальчишка специально забивал себе голову всякой ерундой лишь бы не думать о том, куда они едут и зачем.
– И давно ты ее знаешь? – понизив голос, спросил Аджухам командира. – Что у тебя общего с Терезой Монрето?
Сейфуллах перешел с Евгениусом на "ты" еще в начале пути, несмотря на все попытки драгана вернуть прежнюю дистанцию. В конце концов, командир сдался, тоже став называть Аджухама на "ты", в результате только закрепив победу мальчишки. Как бы там ни было, но вопрос о Терезе был задан зря. Арлинг покачал головой, предчувствуя грядущую ссору, однако Евгениус его удивил.
– Я знал ее еще до того, как уехал в Сикелию, – отозвался драган в порыве внезапного откровения. – Как была стервой, так ей и осталась. Ее настоящая фамилия – Монтеро. Она одна из тех богачек, которые могут позволить себе все, а тратят жизнь на комнатных собачек или, в ее случае, на бабочек. Ее отец – Казначей, глава Финансового Совета Империи, этим все сказано. Тереза та еще штучка. Я покинул столицу, когда она создавала движение женщин за право голоса в Судейской Палате, но это было смешно, потому что его даже не все лорды имеют. Не знаю, чем все закончилось, но каждый раз, когда я попадал в Согдиану, Тереза снова была на виду, а все говорили: "Ах, как это необычно! Построить дом из раковин Арвакского моря! Вы слышали? Только на один пол потребовалось пять тысяч ракушек!". Или: "Как? Вы еще не купили новые духи от Терезы Монтеро? Говорят, в них добавлены фекалии сикелийского леопарда. Но запах божественный!". Или: "Новая школа Тереза Монтеро для мальчиков – это будущее системы образования Согдарии. Дети познают мир вместе с животными, удивительно!". В общем, девочка развлекалась, как хотела, но, мне кажется, по-настоящему ее всегда интересовали только бабочки.
– Хм, какая разносторонняя личность, – задумчиво протянул Сейфуллах. – Неужели никто до сих пор не предложил ей руку и сердце? Или Тереза меняет мужей так же быстро, как увлечения?
Евгениус усмехнулся.
– Когда-то она была повенчана с сыном Канцлера. Но до свадьбы дело не дошло, хотя их собирался венчать сам Император.
– Вот как? – удивился Аджухам. – С тем самым малым, которого покалечил принц Дваро? Или который заболел? Я так и не понял, что с ним стало.
– Ага, – кивнул Евгениус, и Арлинг почувствовал, что у него вспотели ладони. И почему Сейфуллах не слышал голоса из Каньона, как остальные путники? Сейчас бы внимал всяким песнопениям и не приставал к командиру с дурацкими расспросами.
– Никто не знает, что с ним случилось на самом деле. Впрочем, просто так люди не исчезают. Про парня много слухов ходило, но, сдается мне, все они были распущены самим же Канцлером. Старик умеет скрывать правду, в этом вся его жизнь. Вот что любопытно. Меня как-то перевели в один отряд, а в нем служил рядовой по имени Даррен Монтеро. Скоро мне удалось выяснить, что он сын Казначея, брат нашей Терезы. Его разжаловали из офицеров в рядовые, а причина, записанная в бумагах, была весьма надуманной. Нарушение дисциплины или что-то подобное. К чему все это говорю? А к тому, что Даррен был близким другом сына Канцлера. Об этом всему двору было известно. Не знаю, в чем там на самом деле провинился младший Монтеро, но сдается мне, причина была связана с исчезновением его друга, потому что, если верить бумагам, произошло это примерно в одно время. Один бесследно исчезает, а другой падает с карьерной лестницы на самое дно. Сыновьям лордов обычно сходили с рук куда более серьезные проступки, чем нарушение дисциплины. Могу поклясться, что между двумя друзьями что-то произошло. Да и Тереза слишком быстро изменила мнение о бывшем женихе. Если раньше она с него пылинки сдувала, то сейчас одной грязью поливает. Иногда мне кажется, что Тереза или Даррен, а может, оба они, как-то связаны с исчезновением Арлинга. Но правды мы, увы, не узнаем.
– Его звали Арлинг? – с интересом спросил Сейфуллах, и Регарди почувствовал, что покрывается красными пятнами. Он и предположить не мог, что Евгениус окажется настолько сведущим. И настолько близким к истине.
– Я и не помню уже, как его звали точно: Арлинг или Аран, – отмахнулся командир. – А может, Аркин. Кстати, этот Даррен себя в обиду не дал. Мы с ним встречались потом в разных местах Империи, и его дела шли в гору. Он хорошо зарекомендовал себя в Арвакских войнах, дослужился до капитана, и говорят, без всякой помощи отца. Потом, правда, я его потерял. Может, в штабе осел или служит где, но его история не дает мне покоя.
"Зря ты вспомнил о Даррене, командир Егвениус", – подумал Арлинг, потому что едва драган произнес имя бывшего друга, как каньон тут же отозвался хриплым голосом Маргаджана, который с легкостью заглушил все остальные звуки. Даже Магда замолчала. Даррен читал строки из септории, разбрасывая над пропастью резкие, колючие слова, легко цеплявшиеся за отвесные склоны. От них пахло септорами и смертью. Керхи верили, что если произнести в пустыне имя врага, то можно наделить его силой, забрав ее у себя.
Регарди напрягся, внимательно прислушиваясь к звукам такыра. Тихо шуршала глина под лапами верблюдов, тоскливо перебирал сухие стебли чебриуса ветер, едва слышно шипели бурдюки, сражаясь с палящими лучами солнца, молчаливо возвышалась на горизонте громада Малого Исфахана. Незримая опасность ощущалась в воздухе так сильно, словно ему в спину целился из лука кочевник. Хотя, возможно, это снова зудела татуировка.
Голос Маргаджана то стихал, то снова набирал силу, но теперь из каньона доносился только он. Помянув недобрым словом керхов и их суеверия, Арлинг пустил вперед верблюдицу, обогнав Сейфуллаха с Евгениусом. Они по-прежнему обсуждали женщин, правда, Терезу уже не трогали.
Отъехав на десяток салей, Арлинг остановился. Если ему не изменяли чувства, а вонь ахаров еще не лишила обоняния, то дорога уходила вниз. Он нахмурился. Сейфуллах не говорил, что они будут спускаться в Каньон. Идти вдоль него – одно дело, но направляться туда, откуда раздавалось шипение септоров и хриплый голос Даррена-серкета, – совсем другое. Слишком многое указывало на то, что им лучше было бы выбрать другой путь.
– Это единственное место, где можно пересечь Каньон, – ответил на его немой вопрос Сейфуллах. – Иначе будем тащиться суток трое. А так, мы покинем это проклятое место уже завтра.
– Плохая идея, – Арлинг придержал верблюда, помогая Аджухаму спуститься. – Тропа слишком узкая. Мы будем на ней торчать, как куски мяса на вертеле. Керхи смогут обстрелять нас с любой стороны.
– Что-то ты разнервничался, слепой, – вмешался Издегерд. – Местность хорошо просматривается, кочевников не видно. Не наводи паники, и без тебя коленки трясутся. Я лично за то, чтобы пройти эту бездну, как можно быстрее. Что это там виднеется? Мост?
– Ага, – кивнул Аджухам, подходя к краю и оглядывая развернувшееся пространство. – Сначала будем спускаться по склону, тропа узкая, но прочная, вырублена прямо в скале, от Древних осталось. По ней идти минут двадцать. Главное, верблюдов перевести. Потом мост. Четыре года назад, когда я проходил этой дорогой с караваном отца, он был крепче новых причалов Самрии. И не заметим, как пройдем. А дальше до Холустая рукой подать.
– Ладно, пошли, больше времени на болтовню тратим, – распорядился Евгениус, спрыгивая с верблюда. – Животных нужно привязать друг к другу и закрыть им глаза. Гастро, помоги мне.
– Сейфуллах, я чувствую опасность, – попытался настоять на своем Арлинг, но сегодня чувство осторожности Аджухама уснуло крепче обычного.
– Еще бы ты его не чувствовал, – хмыкнул мальчишка. – От этого места только у чурбана мурашки по коже не бегают. Предлагаю спускаться по очереди. Сначала пойдем мы, потом все остальные. Что думает командир?
– Согласен, – кивнул Евгениус. – За вами будут Гастро с Даком, дальше я и Джавад, Издегерд замыкающий.
– Ты первым не пойдешь, – мрачно заявил Регарди Сейфуллаху. Он был настроен пресечь любые попытки сопротивления со стороны Аджухама, и тот это понял. Арлинг почувствовал, как к щекам мальчишки приливает кровь, а Евгениус медленно втягивает в себя воздух. Конфликт был неминуем, но ситуацию спас Дак.
– Я пойду, – мрачно заявил он, и, не тратя времени, шагнул туда, где едко пахло ахарами, и хрипло смеялся Маргаджан.
Поняв, что выбора у него не осталось, а Сейфуллах уже собирается последовать за наемником, Арлинг оттеснил его в сторону и, встав на колени, осторожно спустился на уступ, с которого начиналась тропа. Хоть Аджухам и утверждал, что ходил этой дорогой несколько раз, пускать его вперед было опасно. Однако если керхи устроили где-то засаду, эта мера вряд ли поможет. Кочевники утыкают стрелами в равной степени и того, кто спереди, и того, кто сзади.
Ощутив под ногами твердую корку высохшей глины, Арлинг остановился, пробуя ее на прочность. В отличие от Дака, который смело шагал впереди, спешить он не собирался. Это были не крыши Балидета и даже не башня самрийской гостиницы. Регарди чувствовал, что находился на чужой земле, и эта земля была ему не рада.
Тропа не осыпалась, хотя ее ширины хватало только для того, чтобы пройти верблюду. С одной стороны дороги возвышалась отвесная стена, покрытая колючим лишайником, с другой начиналась пропасть, на дне которой резвились вихри, гоняющие столбы пыли.
"Неосторожный шаг в сторону и твои кости превратятся в игрушку для ветра", – подумал Регарди и медленно двинулся вперед. Сзади уже давно слышалось недовольное шиканье Аджухама и смешки Издегерда, но, пройдя два саля, Арлинг снова остановился.
Зловоние ахаров стало сильнее. Словно целое стадо вонючих козлов скопилось на мосту, дожидаясь их приближения. Зато голоса исчезли полностью. Теперь по всему ущелью громко раздавались шаги Дака, биение его собственного сердца и дыхание Сейфуллаха, который иногда шипел ему в затылок:
– Осторожно, поворот!
– Здесь камни падают, не спеши.
– Через два саля тропинка сужается, не прозевай.
Его забота трогала, но Арлинг предпочел бы, чтобы Аджухам остался наверху, вместе с Евгениусом, Джавадом и Издегердом, которые следили, чтобы не появились керхи.
Регарди не сразу понял, что боковая стена искажала звуки, и Дак находился гораздо дальше, чем звучали его шаги. Вонь ахаров заглушала тонкий аромат пыли на тропе, мешая следить за ее движением. Арлинг вытянул вперед одну руку, а другую прислонил к каменному отвесу сбоку, почувствовав себя увереннее.
Однако вскоре он снова остановился. Что-то было не так. Для каньона, еще недавно полного столь разнообразных звуков, тишина была слишком необычной. Даже свист ветра перестал тревожить неподвижное пространство. Их словно закутали в большое шерстяное одеяло.
Тропинка поворачивала. Арлинг осторожно сделал пару шагов, решив не доверять звукам и запахам. За углом зловоние ахаров стал настолько невыносимым, что его, наконец, почувствовал Сейфуллах, который возмущенно прикрыл нос рукавом.
– Похоже, кто-то умер, – пробормотал он, и Регарди, наконец, понял.
Запах был таким сильным потому, что ахар был, действительно, мертв. В момент смерти пустынные козлы выпрыскивали большую дозу пахучего вещества, которым пропитывалось не только их тело, но и окружающее пространство. Поэтому ему и казалось, что ахаров – целое стадо.
Не успел он подумать, что это могло означать, как послышался голос Дакка:
– Здесь мертвый ахар на тропе. Эк его разворотило, всю дорогу загородил.
– Не трогай! – крикнул Арлинг, но было поздно.
Наемник пнул лежащее на пути тело козла, от чего в движение пришла не только мертвая туша, но и все полотно тропы, внезапно превратившееся в скользкую ленту. Ловушка древнего механизма захлопнулась, закончив охоту.