– Ага! – только и раздалось в ответ, и улица вновь наполнилась режущий слух, тревожной, предгрозовой тишиной.
Я спинным мозгом прочувствовал, что от греха пора сматывать удочки с Земли. Но "гладко было на бумаге, да забыли про овраги", как всегда безупречно точно подметили местные: я же до сих пор не объяснился с Наденькой, да и беглый осмотр малютки намекал на какую-то неисправность бортового компьютера. Одним словом – времени оставалось в обрез, и счёт шёл буквально на часы, ибо я почти не сомневался в повторном визите участкового с гораздо худшими для себя, а, следовательно, и для всей возложенной на меня ВВС миссии последствиями. И дальше всё покатилось как ком с горы.
Не успел я натянуть штаны, как в горницу без традиционного вежливого стука, влетел взъерошенный Кузьмич и нарочито тихим и сдавленным голосом произнёс:
– Слыхал?
– Чё?! – тупо моргая, наводящими резкость, глазами ответил я как давешняя баба, – про то, что председатель весь в дерьме?
– Да чёрт бы с ним, с козлом, он всю жизнь, как был говном так им и остался: ментов в деревне как грязи – того и гляди к нам, ироды, нагрянут – вот что хреново.
– С чего вдруг?! – продолжал я тупить, тут же с внутренним сожалением осознавав это.
– Ты что, Федь, не опохмелился что ли или забыл, что мы вчера у председателя накуролесили; да и участковый хоть и почти в соплю вчера был, но мужик ушлый – наверняка помнит наш разговор про Бориску, когда мы его кляли по чём зря.
– Ах, да…- пришёл я вновь внешне в себя, выйдя из странного оцепенения, – что же делать? – Может в лесах схорониться на недельку, пока не утихнет – я в болота заведу – с собаками не отыщут?
– А как же "малютка", Наденька, наконец? – нет – это не выход…да и доказательств у них, наверное, ещё нет.
– Ну, Надька – обождёт – не впервой, а вот агрегат твой надо срочно чинить или заново прятать…
– Тогда с этого и начнём – лишь Петька был здоров после вчерашнего: там дел, наверное, часа на два, – вспоминал я треснувший корпус бортового компьютера, из которого торчали обугленные предохранители.
– Да уж…наш гений – почти не пьёт – может и хворает бедолага – надо четвертинку прихватить с рассолом, – рассудил трезво Кузьмич, – а братьев вызывать на подмогу? – этим – всё нипочем, наверное, уже в поле вкалывают – вот ведь Господь здоровьишком наградил через край.
– С близнецами позже – пусть в арьергарде пока будут, как козырная карта; прямых улик у них всё равно пока нет, а значит, немного времени у нас есть: сейчас главное – малютка, – скомандовал я, и мы начали наскоро приводить себя в порядок, что бы в относительно приличном виде выдвинутся в кузницу.
XV
Однако, как только я смыл с лица косвенные признаки тяжело пережитого накануне времени, так тут же глаза в глаза встретился на крыльце с Наденькой. Признаюсь, что в чехарде минувших событий её светлый образ хоть и сидел уже, видимо, навечно в моей душе (памяти), но периодически пропадал, как картинка с монитора при перегрузке компьютера. И новая очная встреча с моей любовью, словно самовар чистой колодезной водой, с новой силой наполнили меня свежими чувствами. Более того, мне показалась, что всего за неполные сутки, что мы не виделись, она стала ещё краше и нежней, что также взбудоражило мою и без того бешено метущуюся по венам и аортам в жажде нового совокупления кровь.
– О! Наденька…привет, какая ты сегодня…необыкновенная! – невольно вырвалось у меня.
– Гм…- не смогла она удержать с трудом сдерживаемую улыбку, – а ты, Федь, ничего не хочешь мне рассказать… – всё-таки сумела она нахмурить чудесный бровки.
– Если бы ты только знала, дорогая, как много мне нужно тебе сказать, – едва не утонул я в её бездонных глазах от нахлынувших чувств, – но вскрывшиеся чрезвычайные обстоятельства вынуждают меня перенести наш разговор на неопределённое время, – как можно деликатней и выдержанней закончил я крайне важную в текущей ситуации для себя фразу.
– Тебе видней… – грустно согласилась Надежда и упорхнула с крылечка, как птичка из гнезда, чмокнув на прощание меня в небритую щёку, от чего я пусть и на мимолётное мгновение, но вновь побывал на небесах от неописуемого блаженства.
– Зятёк, ну елки-палки, ты опять тормозишь?! – появился невесть откуда взволнованный почти что официальный тесть.
– Извини, Кузьмич…задумался: всё – бежим, – и мы рысью, не привычно опасливо оглядываясь по сторонам, посыпали до кузницы.
Ликвидировав без эксцессов вышеуказанное расстояние, мы застали Ломакина живым, но явно в неважном здравии. Но егерь быстро переломил кризисные явления в организме Петра с присущей ему убедительность заставив выпить болезного гения 50 грамм харловки с рассолом, а я не мешкая ни секунды, принялся починять бортовой компьютер малютки, без которого агрегат был как чемодан без ручки: и бросить жалко (запрещено инструкцией), и нести (взлететь) невозможно. Однако, я тут же впал в безвыходный ступор, ибо ума не мог приложить чем заменить выгоревший в угли предохранитель, а запасного, как водится, не оказалось благодаря объявленной чиновниками от ВВС очередной инициативы по всеобъемлющей экономии ресурсов в том числе и запасных частей. Да, да…, уважаемый Мудриус, как не прискорбно об этом говорить, но, увы и ах: бюрократизм и компанейщина, свойственные развивающимся, не зрелым обществам, выводятся гораздо медленнее, чем даже целые галактики. И ведь что до соплей обидно?! Сидит где-нибудь эдакий сморчок-крючкотвор с двумя извилинами и выдаёт на гора тонны никому ненужных инструкций, рекомендаций, прожектов, пустая суть которых исключительно в саморазмножении, дабы окружающие, глядя на пустопорожнюю, но "плодовитую" деятельность чиновника, даже не усомнились в его нужности обществу. А мы: то есть все те, кто ежесекундно выполняет реальную работу, связанную порой с непомерным риском: по полной расхлёбываем эту бездонную выгребную яму безответственности и профанации деятельности.
Вспомните как на Зуле, когда местные непонятным образом посвичнивали с нашего спускаемого аппарата габаритные светодиоды мы собственноручно их ваяли буквально на коленке из подручных средств, не имея запасных. А когда наш звездолёт, как тузик грелку, едва не порвал в клочья метеоритный ливень у Галактики М-95 и только благодаря вышей беспримерной находчивости мы сумели сесть на случайно пролетающую мимо заброшенную орбитальную станцию и там героически залатали пробоины чем попало. А ЧП на Бриксе. Да чего там, перечислять – ей Богу, командор, накипело! И пусть меня спишут в запас и разжалуют до рядового, но сегодня же разрожусь фельетоном – пропесочу гнилую систему по чём зря! А ведь ещё считаемся самой продвинутой цивилизацией в видимой части трети вселенной – курам на смех!
– Что, Фёдь, плюс в минус выпал али наоборот? – попытался подбодрить Кузьмич, глядя на мою растерянную и кислую физиономию, когда я обречённо разглядывал бесполезную уже в употреблении деталь.
– Да что-то в этом роде: контакты метеолитовые в предохранителе, собаки, выгорели, – только и смог я ответить, лихорадочно перебирая в рассредоточенном уме варианты выхода из непролазного тупика.
– А что это за метеолит такой: никогда о таком не слыхал? – удивился порозовевший к жизни Ломакин.
– Да это материал такой с высокой проводимостью и тугоплавкостью, но его у вас с сотворения Мира не водилось, – вновь потерял я осторожность. – То есть он только в нашем секретном НИИ синтезируются, – тут же оправился я, совравши, отчего традиционно начал впадать в душевную депрессию, которая, как вы понимаете, не разряжала и без того гнетущий драматизм напряжения текущего момента.
– А может тогда заменить Вольфрамом, например?! – предложил гениальный Ломакин, и, я, моментально сравнив его характеристики, заявленные в местной таблице Менделеева с параметрами метеолита – внутренне согласился.
– Грамм тридцать наберём?! – моментально оживился я.
– Сколько? Сколько?! – аж вздрогнул Петр, – да вы что, Фёдор Фомич, – хорошо если грамм 10 найдём и то: это же сколько лампочек надо разбить – с десяток харловок без освещения останутся.
– Жаль…- вновь начал я чернеть от безысходности едва не всею плотью ощущая, как столь необходимое для скорейшего ремонта малютки время протекает, как вода сквозь песок, – тогда этот вариант исключается, ещё идеи есть?
– Гм…- многозначительно кашлянул Кузьмич, и я тут же впился в него взглядам, как утопающий хватается за соломинку, – а золото подойдет?
– Вполне…- молниеносно обработал я характеристики посредством отчаянного мозгового штурма, – а наберём ли, времени то почти не осталось?
– Ну, ежели по сусекам поскрести, то думаю, – наскребём тебе на контакты…хотя дело, сам понимаешь, весьма деликатное…, меркантильное…- непривычно сконфузился егерь.
– Да чего там деликатного! – возмутился Ломаки, – вот возьмите: мне для науки ни чего не жалко, – и он протянул мне своё обручальное кольцо.
– Молодец Петька! – и моё прими: только обожди малость – мылом смажу, а то – въёлось, в палец, как моя Петровна в мозг.
– Да вы что, братцы… – едва молвил я дрогнувшим голосом стоя, как оглушенный, и чувствуя, как у меня сами собой наворачиваются слёзы умиления от широкого жеста товарищей.
– Да чего там…бери – на благое дело скидываемся, а не жидам в ломбард, – как всегда аргументировано напирал Кузьмич, – у меня и орден есть – там этого золота грамм на пять точно есть: сейчас сбегаю – заодно и близнецов проведаю…как они там, эти – не зажилят – наши ребята – то же чего-нибудь дадут.
– Ну, если выгорит дело – по гроб жизни буду вам обязан! – взял я себя в руки, – всё что только не пожелаете сделаю, убьюсь, а отблагодарю!
– Зачем же, милок, убиваться? – хитро подмигнул Кузьмич, – ты нам, Федь, живой и здоровый нужен, а то кто будет внуков поднимать…я уж, как видишь, давно не молодёжь да и Россию в Космос подымать надо, а то залежались на печи…
И мы, по родственному улыбнувшись друг другу, тут же принялись за работу: я с Ломакиным выделывать специальную формочку для переплавки, а егерь поспешной рысцой отправился, как старатель, собирать недостающее для этого золото.
"О, Святая Бесконечность, какие же настоящие, достойные истинного уважения люди – последнюю рубаху с себя снимут, но помогут ближнему. Определённо у Землян ещё есть шанс бесславно не сгинуть в пучине греха и порока как иные цивилизации", – как сейчас помню, радовался и переживал я за неведомое никому во Вселенной будущее моих друзей и их потомков, работая плечом к плечу с талантливым кузнецом.
И примерно через час немногословного совместного труда форма для отливки новых золотых контактов предохранителя малышки обрела необходимые размеры, и мы с нетерпением начали ждать Кузьмича параллельно растапливая печь для переплавки драгоценного металла.
По счастью угнетающее напряжение ожидания длилось не долго: уже через четверть часа двери кузницы с обнадёживающим скрипом распахнулись, и на пороге предстал чем-то озадаченный и тяжело дышавший Кузьмич в окружении, как всегда, невозмутимых богатырей-близнецов братьев Удальцов. Мы тут же тоскливо переглянулись с Ломакиным и расстроенным дуэтом спросили егеря, с опаской вглядываясь его взволнованное лицо:
– Случилось что?!
– Милиция по домам ходит, – откашлялся Кузьмич, – свидетелей и улики ищут: кто де Бориску, что б ему пусто было, в дермо мокнул: эдак через час и до нас доберутся, ироды… э, братцы! – встрепенулся он, – а мы чёрную краску там, что ли оставили?!
– Нет, с собой забрали: вон банка у ворот стоит, – растерянно ответил Пётр.
– Леш, не в службу, а дружбу – оттащи ты её побыстрее в лесок от греха: тоже мне диверсанты мать нас так! – чуть прямую улику не проворонили.
– Добро, – ответил младший Удальцов и, обернув банку с краской какой-то тряпкой, побежал её прятать в ближайшую рощу.
– Так…- пристально огляделся Кузьмич вокруг, – больше не наследили!? – а то захомутают по собственной же глупости – со стыда сгорим.
– Да, вроде, чисто везде… – оправдывался, как нашкодивший мальчишка, Пётр.
– Блин, как дети малые! "вроде" – в огороде, а мне точно надо знать, а то поедем дружно в Кандалакшу лес на спички валить, – стращал нас Кузьмич, что бы мы со страху максимально тщательно проверили улики, возможно ещё находящиеся в кузнице по возбуждённому милицией уголовному делу о покушении на председателя.
– Да точно всё нормально! – отдувался Ломакин, я как в себя пришёл – всё проверил – вот только про краску треклятую забыл…так что делать-то будем?
– Что задумали, то и будем делать! – овладев я своими чувствами
– А золота хватит? – продолжал сомневаться Ломакин.
– А то! – гордо указал Кузьмич на маленький узелок, который старший Удальцов намертво, как в швейцарском сейфе, стиснул в своих ручищах, – вываливай на стол наши богатства.
Тимофей аккуратно развязал платочек и высыпал золотые обручальные кольца, серьги, военный орден и даже крестик с коронкой, отчего я вновь впал в безграничное уважение сочувствию, бескорыстию и душевной открытости этих, ставших дорогими моему сердцу, людей и с великим трудом удержал по этому поводу слезы благодарности и умиления.
– Может не надо… – это ж у вас, наверняка, последнее…- всё-таки не смог я сдержать своих чувств.
– Надо Федя, надо, – укоризненно улыбнулся мне Кузьмич, – как говорится, не в деньгах счастье…давайте лучше взвешивайте, мастера – время-то тикает…туды его в качель…
– Золота оказалось на 10 грамм больше минимально необходимого и, с большим трудом вернув Кузьмичу боевой орден, приступили, наконец, к переплавке. На всю операцию должно было уйти не более часа – главное было растопить печь до нужной температуры плавления, которая по местной шкале составляла немного немало 1063 градуса по Цельсию для чего к лемеху, как Геракл, встал Тимофей. Алексей встал на воротах, Кузьмич с биноклем залез на забор, Пётр зафисиксировал в тисках форму, и я, выдержав паузу, скомандовал: "Начали"!
Может ещё по рюмочке, а то я всякий раз начинаю невообразимо волноваться, когда вспоминаю перипетии золотого ремонта "малютки". А?! Да нет, не беспокойтесь, – не развезёт: у меня с некоторых пор своеобразный иммунитет на алкоголь выработался – могу целую четверть "съесть" и хоть бы хны…разве что язык заплетается, сон чёрно-белый и память иногда сбоит. Хватит…хватит…и так с бугорком – я ж исключительно для д…души, а не ради самого процесса…благодарствую… дай Бог вам здоровья за доброту и чуткость вселенскую…Хороша зараза…аж торкнуло малость. Итак, продолжим. О чём это я?…Ах да…вспомнил – про ремонт…проклятая восприимчивость…
XVI
Пётр не жалел угля, а Тимофей – меха, едва не разрывая их в клочья что бы создать нужную температуру плавления золота отчего из трубы повалил страшной силы чёрный дым и о чём с забора в целях предосторожности нам периодически сигнализировал Кузьмич. Но деваться было некуда и мы, памятуя о дефиците времени, пренебрегли азами конспирации. Когда же минут через сорок драгоценный во всех смыслах металл таки растопился до жидкого состояния, и мы его залили в формочку, где хотя бы минут пять он должен был, затвердевая, остыть ёмкий голос бдительного егеря, как гром среди ясного неба, вновь взорвал напряжённую тишину: "Шухер, менты идут!"
Машинально мы все ломанулись к забору и через замаскированные щели увидели как на нас медленно, но неотвратимо, как вулканическая лава надвигается наряд милиции из трёх человек во главе с уже известным местным участковым Попадаевым, чей грузный вес, и, как следствие, – неспешная поступь давали нам минуту-другую выигрыша.
– Мужики, делайте что хотите, но задержите их хотя бы минут на десять! – скомандовал я (простите за не скромность, Мудриус, но в критические моменты, иногда, я проявляю чудеса самоорганизации). – За меньше время – не управлюсь; я – в малютку – готовить её к запуску, а ты, Петь, – аккуратно подашь мне через люк предохранитель – только смотри не обожгись, толком не остыл, зараза!
Сказано – сделано. Тимофей присоединился к брату Алексею, встав вторым часовым у ворот и теперь оные можно было открыть разве что танком, Кузьмич – слез с забора и занял позицию переговорщика – курсируя между братьями и малюткой, и, видимо, продумывал в голове варианты убедительных отмазок дабы грамотно потянуть время в неминуемом диалоге с органами правопорядка, а Ломакин, словно мастер спорта по йоге, всю жизнь таскавший из огня голыми руками камни, ни теряя, ни секунды, перекрестившись, стиснув до скрежета зубы и прокусив губу, взял драгоценнейший предохранитель и понёс его к малютке, где я впопыхах уже подготавливал оборудование для взлёта.
– Откройте, милиция! – наконец, угрожающе раздалось за воротами.
Ответом была гробовая тишина, разбавляемая еле слышным щёлканьем тумблеров, которые я вынужден был переключать в нужное для старта положение.
– Откройте немедленно, мы знаем, что вы здесь!!! – с новой силой раздался низкий голос участкового под аккомпанемент барабанной дроби в дверь его подчинённых.
– Ась?! Ты что ли, Василич? – выдержав достойную паузу, ответил нарочито заспанным голосом и не громко Кузьмич.
– Да я это, я! – раздражался в нетерпении участковый, – открывай быстрее!
– А я по глухоте старческой, грешным делом подумал, что кто чужой, – продолжал "издеваться" над капитаном егерь, убивая ради жизни (моего спасения) время.
– Так открывай же, твою мать, раз узнал! – почти кричал, не сдерживая гнев, капитан.
– Вот теперь точно узнаю – сразу бы отматюгался, как следует, а то скребётесь как мыши серые, – еще секунд двадцать отыграл егерь.
– Кузьмич, блин, я тебя оштрафую к едрене фени за препятствие следствию и оскорбление при исполнении! – взревел, как медведь, Прилипаев.
– Чего вдруг сразу штрафовать-то – у меня и так пенсия с гулькин клюв, разве не видишь: ключи не могу найти, обожди малость – сейчас у Петьки спрошу: Петь, а Петь, Ау! ты, где есть-то?! – словно в лесу собирая грибы, позвал Ломакина Кузьмич, глядя как он, в десяти метрах от него помогает мне готовить к старту малютку. – Ну, долго вы, черти окаянные?! Василич уже рвёт и мечет, – шёпотом спросил он нас.
– Минут пять, – умоляюще как можно тише прошипел я в ответ, отчаянно тестируя бортовой компьютер.
– Так чего говоришь случилось-то! – как ни в чем не бывало продолжал егерь, подмигивая невозмутимым братьям Завьяловым, которые как две гигантские скалы, подпёрли с внутренней стороны ворота и похоже вообще не обращали внимание на угрозы милиции, целиком и полностью сосредоточившись на исполнении ответственного задания.
– Не твоё дело! – отрезал звереющий Капитан, – а, если, через секунду не отроешь, чёрт старый, то сейчас точно кое-что случится! А ну, – отворяй ворота!
– Не нукай, не запрягал! – огрызнулся в свою очередь Кузьмич, – говорят тебе, торопыга, – обожди…сейчас Пётр подойдет и откроем…
– Всё, блин! – моё терпение лопнуло!!! – всё-таки взорвался, не привыкший за долгие годы службы к возрождениям и неповиновениям, участковый, – а ну, ребята, навались на ворота, раз по-хорошему не понимают!!!
– Ты чего Василич – белены объелся?! – это ж частная собственность – тебя с твоими архаровцами прокурорские на раз в дворники разжалуют…будете потом локти кусать! -